Вкус сухоцветов.

      Ноги страшно обжигает, должно быть, из-за долгого бега. После кажется, словно руки горят. И жар этот, не тепло, струится по всему телу, обжигая, будто она в пылающей рубахе, что нет сил снять. Горит лицо. Горят волосы. И каждый шаг отдаётся в теле невыносимой болью, словно ступает она по раскалённым камням.       Огонь. Всё горит, куда ни глянь. Даже в душе он разгорается – но не согревающий, наоборот – обжигающий, невыносимый настолько, что хочется разорвать себе грудь.       Ненависть. Предательство. Обиды. Злость.       Всё это разрывает грудь, но не губит.       Больно. И боль, казалось бы, усиливающаяся с каждой секундой, словно не готова достичь своего пика.       Она видит отдалённые фигуры, к которым стремится, но снова и снова она теряет их из виду. Они исчезают из-под пальцев, стоит попытаться коснуться.       Попытка. Ещё одна. Тени играют, заманиваются глубже в пожар, в самое пекло, где не ощущается начало и конец. Есть только сейчас – обжигающий, невыносимый, с которым должна лишь мириться.       Покой не приходит даже тогда, когда она рушится без сил, не чувствуя под собой тверди.       «Со змеем не водись. Поймает – молись.       Слышит тишина, что ты одна.»       Она раскрывает глаза, вскидывая голову с рваным вскриком. Мир вокруг открывается ей тёмными пятнами, из-за которых она хмурится, пробуя узнать черты леса, которые видела, прежде чем упасть без сил. Да только вместо толстых крон и недоброжелательных кустарников она видит комнату, окутанную смутным дымом, едва заметным для глаза. Пахнет серой.       В этой комнате ей удаётся рассмотреть два окна, скрытых за плотной тканью, рядом с ними кресло, затем полку, на которой стоят книги в толстых переплётах, величественные, больше смотрящие на девушку, чем она на них. Небольшой стол рядом с собой, на нём стоит свеча, на фитильке которой играет пламя, да кровать, на которой находит себя и осознаёт которую, пожалуй, слишком поздно.       Девушка зажмуривается, совершенно ничего не понимая. Тело болит, но не так, как должно. Она пробежала достаточно, чтобы не только ноги, но и тело ломило, изнемогало. Но всё это кажется терпимым на фоне неясного страха, зарождающегося в ней.       Повернув голову в сторону двери, девушка жмурится от того, как болезненно плывёт картинка перед глазами. Успевает заметить лишь, что свеча погасла, неясно правда, от чего. А горела ли она?       – Наконец-то проснулась? – мужской голос врывается в комнату раньше, чем в неё входит его владелец, подходя ближе к постели. В глаза сразу бросаются русые волосы с явной проседью, впалые скулы, мешки под глазами. А глаза заставляют застыть, хотя секундой ранее девушка хотела вскочить. Глубокие, цвета неясно какого – то ли синие, то ли карие. Но такие, что утягивают разом, давая понять, что не с простым лесником встретилась. – Как чувствуешь себя? Долго в себя ты не приходила.       – Извините меня, я… – и теряет все слова, словно украл кто, оставляя её лишь смотреть испуганно, настороженно.       – За что извиняешься? Ведь не пробралась же ты в мой дом, а я сам тебя подобрал, – мужчина уходит, вскоре возвращаясь с кружкой, которую ставит перед девчушкой испуганной на стол. – Изволь уважить любопытство, как зовут тебя?       – Меня никак не зовут.. А имя моё – Адена.       Незнакомец проговаривает это имя шёпотом, а после уголки губ тянутся в кроткой улыбке, которая быстро исчезает с лица.       – Ты пей, не бойся. Хотел бы навредить или покалечить, давно бы сделал, – лицо его чуть хмуреет, он даёт кружку девушке почти насильно, убедившись, что та способна удержать её в дрожащих руках. – Адена, значит.       Произнеся имя, мужчина переводит внимание своё к свече на столе, проводит рукой над ней, скрывая фитиль, на конце которого принимается играть огонёк, реагируя на движения, точно живой.       – Светлая значит, пылающая, подобно факелу?       – Да… Наверное, не знаю.       – Ну, как же? О своём имени и не знать?       – Так… – коротко отвечает, наконец-то решаясь сделать глоток, после которого морщится. Во рту танцует горечь множества трав, чего-то кислого, и на самом кончике языка остаётся сладковатый вкус мёда. – Горько.       – Значит лечит, – лицо его тут же становится хмурым, сосредоточенным. Огонь на мгновенье обретает цвет ярко-красный, бордовый, возвращаясь к прежнему.       Вдруг ровное пламя свечи всколыхнувшись, замирает, повторяет это движение, а после начинает метаться из стороны в сторону, то вспыхивая, то совсем затухая, близясь к тому, чтобы погаснуть.       Девушке удаётся пересилить боль, чтобы полноценно сесть на краю кровати, свесив перемотанные чистой тканью ноги.       – Что вы делаете?       – Смотрю на твою судьбу, – отвечает спокойно, совершенно обыденно.       – Разве свеча способна показать такое?       – О нет, она способна показать куда большее, – во вновь всполохнувшемся пламени и сама Адена смогла рассмотреть что-то, промелькнувшее столь быстро, что понять, что это было, не удалось. – Твоего имени достаточно, чтобы просмотреть весь твой путь.       – Так значит, вы не скажете мне своё имя?       – Можешь обращаться ко мне Серафим. И не смей более никому говорить своё, даже под страхом смерти. Жизнь твоя может оборваться раньше, чем ты успеешь подумать об этом.       – Но это же волшебство какое-то, не иначе. Так не бывает!       – Ты отчасти права – волшебства действительно нет. А вот колдовство – вполне реально. И оно куда ближе, чем бы думаешь.