"Ты моя летняя пора, ты моя грусть"

      Новая жизнь стремительно ворвалась в казавшуюся неизменной судьбу Бернда, Луиса и Дитера. Им ещё нужно было ходить на предыдущую работу, в то время как уже вовсю начинали периодически звонить из компании и договариваться насчёт их будущей деятельности. Музыканты отвечали, что уже начинают работать над альбомом, но на самом деле пока дальше заглавной песни они не продвинулись. По поводу концертов в студии звукозаписи пока не думали. Они агитировали Бернда и Дитера не стесняться и сняться в клипах на главные хиты с первого альбома, а именно на «Ты моё сердце, ты моя душа» и «Ты можешь выиграть, если захочешь», но сами Бернд и Дитер всё же понимали, что могут выглядеть там смешно. Даже Луису предложили принять участие в съёмках, но он быстро сослался на то, что является лишь аранжировщиком и что камера должна устремляться на главных звёзд. В конечном счёте вопрос о работе в полиции встал ребром для всего трио. Ведь даже если снять кого-то другого в клипе вместо себя и повременить с концертом, всё равно нужно было заниматься альбомом. Благо, после недавней удачной поимки банды работа в участке перестала быть напряжённой, тем не менее писать песни в большом количестве не выходило. И пока «Милая леди» устами Элисон "спрашивала" про возможных соседей, Дитер, Луис и Бернд сидели вечером в гараже Луиса и думали, что же со всей этой ситуацией делать.       — А мне в голову мотив классный пришёл: тра та та, тра та та, тра та та та та та та та, — напел Дитер. — Но она подойдёт уже для третьего альбома, видимо.       — Надеюсь, ты не испортишь его своим вездесущим синтезатором, — вставил своё слово Луис.       — Не поясничай, Луи, а то назову её в честь тебя, допустим, «Братец Луи», и покрою тебя там так, что ты будешь сам себе рекламировать свои ботинки каждый раз, когда её услышишь.       — Ну раз братцем назвал, значит не так уж и плохо.       — И ещё одна идея пришла, — продолжил Дитер. — Припев такой сделать, чтобы сначала «О-о-о» прокричать и потом как-нибудь забойно это продолжить. И название такое вижу: «Зов атлантиды» или что-то в этом духе.       — Ладно, это-то хорошо, но нам второй альбом ещё нужно написать, — напомнил Луис.       — Ребята, нам нужно решаться. Мы все прекрасно понимаем, что нужно сделать, — сказал Бернд, который до этого молчал. Его слова дошли до друзей. Завтра с утра надо было действовать.       Наступил следующий день, и трио направилось прямиком к начальству, чтобы написать заявление об увольнении. Прямо сейчас их мысли разделились на две неравномерные половины, а прогулка по коридору казалась бесконечной. Казалось, что коллеги, проходящие мимо, смотрели на них и шептались, что, увы, не означает, что именно так всё и было. Друзья хотя и привлекли довольно много внимания резкими переменами, но, несмотря на это, они не занимали головы коллег целиком.       Пора рассказать поподробнее о двух половинах мыслей. Первая была превалирующей и напоминала о том, что увольняться нужно. Во-первых, все трое были здесь не на своём месте, и они это прекрасно понимали. Когда в кои-то веки у них появилась возможность заняться чем-то, что можно было бы назвать именно своей работой, то отбрасывать её было бы странно. Во-вторых, именно сейчас было подходящее время для ухода, потому что закончилась возня с бандой, а потому чувство вины перед покинутыми товарищами можно было не испытывать. Ну и в-третьих, коллеги уже видели перемену настроения трио, контракт всё равно был подписан, и пути назад не было.       Второй же стороной был так называемый червячок сомнения. Сильнее всего он проявлялся у Дитера, потому что именно ему отец всё детство и юность твердил о том, что он вряд ли станет звездой и будет вместе с семьёй проводить «романтичные» ночи на вокзале. Диплом экономиста, потом учёба в полицейской академии вместе с Берндом, который был единственным на курсе, кто, как и Дитер, пошёл туда не по зову сердца, ну и, наконец, переезд в США и знакомство с Луисом, у которого также были подобные ощущения — внешне отцу было, за что гордиться сыном, но только сам сын ощущал нехватку чего-то эдакого. Бернду тоже было страшно, ведь он решил, что достаточно пошёл на компромисс с собой и тем, как принято поступать. Его семья не критиковала, но он чувствовал свою долг перед ней и боялся стать безответственным в её глазах. Спокойнее других был Луис. Он тоже переживал, что совершил ошибку, но был полон уверенности, что в любом случае «выкарабкается». Даже если случится провал, и музыка останется как хобби, даже если всё будет прекрасно, но кто-то не поймёт — Луису было всё нипочём.       Когда Дитер, Бернд и Луис зашли в кабинет начальства, им было вначале тяжело подобрать слова для того, чтобы выразить своё намерение. Быстрее всех слова придумал Луис. Он решил, что сейчас лучше всего просто высказать всё как есть без лишних вступлений:       — Мы пришли, чтобы написать заявление об увольнении.       — Все вместе что ли? — начальник отдела чуть не уронил чашку кофе от удивления.       — Да, — чуть тише, но всё так же уверенно подтвердили Дитер и Бернд. Бодрый настрой Луиса передался и им.       — Эм, и какая же причина? У вас какие-то проблемы?       — Нет, — Луис окончательно решил, что будет выступать в качестве голоса всех троих, — видите ли, это может показаться странным, но мы нашли другую работу.       — И какую же? — выражение лица начальника само по себе уже было олицетворением вопроса «Что происходит?».       — Мы поэкспериментировали, записали несколько песен. Не думали, что из этого выйдет что-то серьёзное, но как-то так всё завертелось: людям в интернете понравились наши песни, мы выступили в кафе, потом нас заприметила одна студия звукозаписи, и мы подписали контракт. Вот так.       — Ладно, прикол хороший, — улыбнулся начальник. — Я сначала чуть дыхание не потерял. Ладно, ребята, идите работайте.       — Вы нас неправильно поняли, — сказал Дитер. — Мы серьёзно.       — Да вы издеваетесь что ли? — начальник уже разозлился и даже сбросил с себя очки. — Ладно, я вижу, что окончание суда вы здорово отметили, но и мне, и вам надо заниматься работой.       — Мы абсолютно трезвые и говорим серьёзно, — на этот раз повторил пояснения уже Бернд. — Если не верите, можем дать послушать наши песни.       — Да не хочу я слушать ваши песни! Я думал, ребята прикалываются насчёт вас, но вы, похоже, коллективно сошли с ума. Вам нужно заниматься делом, а вы в какие-то детские игры играете. Вам за пятьдесят и даже кому-то за шестьдесят уже! Куды вы собрались со своими песнями? Ещё в пять и даже в пятнадцать лет я это понимаю, но не теперь же!       — Ну раз уж мы сошли с ума, то я полагаю, что мы уже не пригодны для работы в полиции, а вот для шоу-бизнеса вполне, — спокойно старался уговорить начальника Луис. — Давайте мы быстренько бумажку подпишем и разойдёмся.       — Подписывайте! — крикнул начальник отдела, доставая три бланка. — Только не надо потом говорить, какими вы были идиотами, и плакаться, чтобы я вернул вас, когда найду вам замену помоложе и поумнее.       Через мгновение бланки были подписаны.

***

      В последние дни Элизабет, хотя сейчас она бы уже так сильно не протестовала насчёт того, чтобы быть Лиззи, чувствовала себя не важно. Она подхватила ОРВИ и третий день лежала в кровати и никуда не выходила. Её физическое состояние стало похожим на психическое. С одной стороны, болезнь считается неприятным событием для человека, но Элизабет всё же в глубине души, как правило, получала от этого полубредового состояния удовольствие. Можно и даже нужно было долго спать, ничего не делать и не ходить в школу, что было для девушки отдельным плюсом. Правда, в этот раз болела она немного не так, как раньше. Обычно в таком состоянии она видела самые разнообразные мечты, ведь уровень её фантазии поднимался до небес. Однако сейчас Элизабет не представляла ни поездок на мотоцикле по автобану, ни романтичных прогулок в парке под луной, ни роскошных светских тусовок в небезызвестном отеле «Калифорния». Ей просто становилось всё грустнее и грустнее от всего происходящего и от чувства покинутости. Мама приходила к ней гораздо чаще, чем папа, и определённо больше за неё беспокоилась, но всё равно не могла выкроить настолько много времени в своём плотном графике, чтобы её дочери этого действительно хватило. Прямо сейчас, поздним вечером, когда Патриция вошла в комнату дочери, Элизабет падала в чёрную бездну, и её восприятие мира всё больше искажалось в плохую сторону.       — Привет, доченька, ты как? — нежно спросила мама. — Витамины пила.       — Да, — не моргнув ответила Элизабет, хотя точно не была уверена, что это было именно так.       — Температуру мерила?       — Да.       — Сколько?       — 38 и 6.       — Да, — Патриция задумалась, — может, уже стоит сбить температуру?       — Да нет, мам, не надо, — с безразличным видом ответила Элизабет.       — Нет, теперь уже стоит, я схожу за лекарством.       — Ладно, — всё так же безучастно отвечала Элизабет.       Пока мама ходила за лекарством, Элизабет почувствовала себя немного бодрее. Помимо мрака, в её голове возникали синие джинсы, которые могли бы стать символом для одноимённого стихотворения. В голове девушки также возникала строчка «Я буду любить тебя до скончания времён». Она любила писать о довольно известных вещах из поп-культуры, придавая им более романтичное значение.       Внезапно Элизабет услышала крик младшего брата. Это произошло потому, что её мама уходя не заперла дверь. Это одновременно вызвало у неё тревогу за брата и дало понять, что он существует в принципе. Последние месяцы Элизабет напрочь забыла, что она не единственный ребёнок в семье, потому что почти не видела ни Кэролайн, ни Чарли. Они были где-то на бесконечных кружках и с няней, в то время как она была предоставлена сама себе. Видела она их лишь на пару секунд вечером. Между тем это были люди, которые на самом деле любили её, и об этом Элизабет уже давно не задумывалась. Лишь случай помог вспомнить.       — Мам, а почему Чарли кричал? — будто сквозь сон спросила Элизабет.       — Да так, капризничает просто. А ты знаешь, я сегодня видела Джейми. Она была такой весёлой, — сказала мама, чтобы порадовать дочь, но получилось с точностью наоборот.       — С новыми подругами? — ещё более вяло спросила Элизабет.       — Да, — по виду дочери Патриция поняла, что совершила ошибку, сказав про её некогда лучшую подругу.       — Ма-а-ама! — раздался ещё более громкий крик брата.       — Кажется, что-то случилось, — сказала Элизабет.       — Ладно, я сейчас проверю, всё ли в порядке с бинтом. Скорее всего, он просто пошевелил ногой, — спокойно и немного устало говорила мама Элизабет, глядя на недоумевающую дочь. — Ты, главное, не волнуйся, Чарли просто сломал ногу неудачно и пока что ему просто неприятно, что он не может нормально двигаться.       — Понятно.       Рассказав дочери правду, мама Элизабет помчалась к сыну. Тем временем Элизабет, оставшись в одиночестве, почувствовала себя ещё хуже. У неё возникло ощущение, будто она разделила боль с братом. Он ведь был достаточно аккуратным и не ползал где попало, поэтому сегодняшняя новость была чем-то из ряда вон выходящего. Теперь Элизабет стало ещё хуже в моральном плане, однако физическое здоровье усилило эффект. По идее, видя боль близких, человек должен меньше думать о своей, помогая им. Но именно сейчас Элизабет меньше всего хотелось думать о том, что кому-то может быть так же плохо, как и ей, или даже ещё хуже. Если бы у неё оставались хоть какие-то силы, то она бы пошла поддержать Чарли. Но сил не было, никаких. Тело девушки будто стало для неё самой свинцовым, и от бессилия у неё полились слёзы. Элизабет понимала, что маме и так трудно и что её плач и проблемы только добавляют огня в и без того как следует разгоревшийся пожар внутри маминой души.       Вечером ситуация понемногу улучшилась. Это действие лекарства дало о себе знать. Теперь Элизабет находилась уже в более-менее ясном уме. По крайней мере, ей самой так казалось. Она поняла, что настал нужный момент для того, о чём она думала уже давно. Вокруг всё нагнетало атмосферу переломного момента. Брат лежал со сломанной ногой, при этом ужасно перепугавшийся и несколько раз узнававший у мамы, точно ли всё будет хорошо. Мама при этом навестила Элизабет только один раз, с тех пор, как проведала Чарли. Она пришла и погладила дочь по голове, но ей практически не удалось её успокоить. Усталый вид, круги под глазами и слабость в движении рук не давали поддержку Элизабет, а, напротив, вызвали у неё чувство вины за то, что она мучила маму своей депрессией и болезнью. О том, что же происходило с сестрой и отцом, Элизабет не имела ни малейшего понятия. С одной стороны, это давало ей возможность не беспокоиться за них, с другой — она и так была беспокойна, а чувство отчуждения на пользу ей сейчас не шло. С призрачной надеждой на то, чтобы достучаться до своих друзей, Элизабет отправила сообщение Бернду. Он казался ей самым добрым и понимающим из всего трио.       Элизабет могла бы сейчас пойти к брату, и это сейчас было бы правильнее, но она всё ещё не могла найти в себе то, что могла бы отдать ему, потому что ей самой ничего не хватало. Она понадеялась, что брат как послушный мальчик уже спит. Элизабет медленно, стараясь не делать резких движений, подошла к окну и взглянула на звёздное, недавно потемневшее небо. Такой же тёмной ей сейчас казалась и своя жизнь, а также всё, что в ней происходило. Элизабет проверила свой телефон, ожидая от Бернда ответа, но его не последовало. Тогда девушка взглянула на сами звёзды и подумала о том, что только ради них и их таинственной предводительницы Луны и стоило смотреть на небо сейчас. Небесные тела выглядели гораздо свободнее в безграничном пространстве вселенной, чем она в своей маленькой квартире. Ей так надоела эта гнетущая безысходность. Хотелось просто освободиться от оков и парить. И чтобы, наверное, близкие смогли так же. Настала пора осуществить задуманное. «Сейчас или никогда», — подумала про себя Элизабет, готовясь из последних сил собрать всё то, что у неё мелькало в мыслях, воедино.

***

      Был поздний вечер, и Бернд уже собирался спать, но внезапно он решил проверить, нет ли входящих сообщений в его телефоне. Удивительно, но осталось лишь уведомление о том, что ему писала Элизабет, которое до этого совершенно не волновало Бернда на фоне бесед с друзьями и звукозаписывающей компанией. Когда же мужчина всё-таки соизволил прочитать сообщение Элизабет, то увидел, что она несколько раз обращалась к нему. Последний из них был сегодня. Не дождавшись ответа, Элизабет написала Бернду следующее: «Я так понимаю, что никто из вас отвечать мне не хочет. Ладно, я вас больше не побеспокою».       Прочитав последнюю фразу в переписке, Бернд почувствовал вину из-за того, что он и его друзья оставили Элизабет, заставив её перед этим почувствовать их поддержку и, как бы сказал Антуан де Сент-Экзюпери, приручив её. Бернд находился на распутье и не знал, что делать в данный момент. Сладко спавшая у него под боком Клаудия своим видом намекала, что настало время для расслабления, но совесть всё-таки ясно дала ему понять, что перед сном нужно написать Элизабет. Бернд отправил ей сообщение, в котором извинялся за то, что никто ей не отвечал, и интересовался, как её дела.       Элизабет не отвечала, и Бернд уже собирался ложиться спать с чувством выполненного долга, но внезапно между им и отдыхом встал ещё один человек — Дитер. Он позвонил Бернду, чем сильно удивил его в плохом смысле.       — Алло, ты ещё не спишь? — как ни в чём не бывало спросил Дитер.       — Ты в своём уме?! — начал ругаться Бернд, выйдя из спальни. — Ты чуть не разбудил мою жену!       — Да ладно, скорее ты её разбудишь своим криком. Ладно, главное, что ты сам не спишь. В общем, приезжай срочно, у меня появилось вдохновение, и нам просто необходимо записать эту песню. Мы с Луисом тебя ждём.       — Ты и его на уши поднял. Да, вдохновение к тебе приходит в самый подходящий момент. Хорошо, я скоро приеду. Я ведь понимаю, что ты просто так от меня не отстанешь.       — Правильно понимаешь.       После разговора с Дитером Бернд тут же поехал в гараж к Луису. Когда он добрался, то уже практически сразу после того, как Луис его впустил, Бернд был атакован очень быстрой речью Дитера, которая, в основном, содержала похвалу его ещё не написанной песни. Увы, мужчина уже был достаточно уставшим, поэтому все слова друга насчёт идеи песни и её мелодии прошли мимо его ушей. Он поражался бодрости Дитера и Луиса и искренне недоумевал, из какого волшебного источника они берут энергию в столь поздний час.       Неожиданно, когда Бернд пытался слушать демо-версию песни, чтобы потом достаточно быстро её записать, ему позвонила мама Элизабет. Прослушивание пришлось остановить и, как оказалось в дальнейшем, не зря.       — Здравствуйте! — еле сдерживая плач, говорила мама Элизабет. — Вы ведь один из полицейских, которые работали с Элизабет Грант, моей дочерью, да? Вы оставляли свой номер.       — Извините, пожалуйста, но вынужден сообщить, что ни я, ни мои друзья больше не работают в полиции, — пояснил Бернд. Однако по неважному тону Патриции он понял, что этими словами не отделается.       — Я всё понимаю! Но нам сейчас нужна любая помощь! — было слышно, что Патриция уже даже не сдерживала свой плач. — Понимаете, мы с мужем сегодня весь день были заняты на работе, и Лиззи я почти не видела. Я зашла к ней в комнату, а там на столе лежала записка…       — Я так понимаю, предсмертная.       — Да! — ещё сильнее разрыдалась мама Элизабет. — Она написала, что не может… Не может больше жить! Она пропала, и мы нигде не можем её найти!       — Она забрала телефон с собой или оставила его дома?       — Оставила.       — Хорошо. Постарайтесь сейчас успокоиться. Я скоро к вам приеду.       Закончив разговор с Элизабет, Бернд тут же ввёл друзей, которые сразу же заподозрили неладное, в курс дела:       — В общем, звонила мама Элизабет и сказала, что она пропала. Она оставила предсмертную записку, но, очевидно, ушла куда-то, чтобы покончить с собой. Возможно, она уже мертва. Ладно, не надо об этом думать.       — Так, она ушла, значит повеситься не хочет, — рассуждал Дитер. — Я думаю, нам следует разделиться.       — Да, согласился Бернд. — Я думаю, что вам с Луисом лучше сейчас поискать её во всяких опасных закутках и на мосту, а я поеду к ней домой, чтобы с её телефона обзвонить её знакомых.       — Давай! — сказал Дитер, торопясь к машине.       — Да что же её так всё время! — напоследок крикнул Луис, выбегая вместе с остальными из гаража.       Пока Дитер и Луис своеобразно патрулировали город, Бернд пулей помчался к дому Элизабет, с трудом сдерживая себя на светофорах, понимая, что, спасая жизнь одного человека, может отнять её у другого. Теперь усталость исчезла, как по мановению волшебной палочки. Бернд хотел этого, но не такой ценой. Но разве когда кто-то чего-то просит, он называет цену, которую готов заплатить за желаемое? Мозг Бернда включил режим самокопания, который проработал в данной ситуации недолго, но пояснил ему, что ничего удивительного в поведении Элизабет нет. Сколько дней вся компания отвечала лишь на деловые сообщения? Три? Пять? Семь? Вот и ответ.       Добравшись до дома и, соответственно, до телефона Элизабет, Бернд принялся обзванивать её одноклассников, но не получил от них никакой ценной информации, а только разнервировал большое количество людей. Наконец, он решил позвонить Джейми, надеясь хоть на что-то, хотя из разговоров Элизабет и понимал, что девушки давно не общались. Но Джейми, как ни странно, оказалась ключевым звеном в этой цепочке. Она сказала, что буквально пять минут назад видела, как Элизабет заходила в её подъезд, и добавила, что у неё был ключ от крыши дома Джейми, куда они ранее довольно часто ходили любоваться на звёзды.       Бернд, не сбивая темпа, направился к дому Джейми, сообщив по пути обо всём друзьям. К сожалению, когда он добрался до нужного места, то было уже поздно. Он видел тело Элизабет лишь вдалеке и не желал его разглядывать, несмотря на то, что видал зрелища и похуже. Он и так отчётливо осознавал, что Элизабет мертва и что её уже не вернуть. Дитер и Луис также вскоре приехали. Все трое наблюдали, как в сумраке ночи они провалили свою миссию, чего никогда себе не простят. Неужели всё действительно заканчивается так несправедливо и будто бы даже бессмысленно? Бернд почувствовал, что весь окружающий мир тоже начинает размываться и мутнеть, словно бунтуя вместе с ним и его друзьями, глядя на ускользнувшую красоту сегодняшней ночи.