Сиськи

Были свои определённые преимущества и недостатки в том, чтобы расти в семействе Милковичей. Известном на весь их паршивый район криминальным промыслом. Главным плюсом несомненно являлось то, что чужаки старались обойти тебя стороной. А минусом — что большинство из них предпочло бы это сделать по периметру твоего тела, обведённого мелом на асфальте. Тебя все боялись, но никто и не жаловал. А репутация мчалась впереди, опережая на несколько шагов собственные смутные представления о себе самом. Микки едва стукнуло одинадцать, когда проявилась его татуировка. На самом видном, мать его, месте — на костяшках пальцев. Это была наследственная черта. Кого ни возьми из его многочисленной родни — у каждого кретина будут этими корявыми буквами руки перечерчены, причём сразу обе. Такими Милковичи по своей натуре и являлись — прямолинейными, громкими, дерзкими, заметными. Они били не в бровь, а в глаз. Так что, проступи у одного из них метка на какой-то иной части тела, менее видной, то это воспринялось бы чем-то неебически странным. А уж если б вместо слов вдруг изображение вылезло — то всё, кранты. За такое Микки и пиздюлей от отца запросто мог бы отхватить. Причём нехилых. «Эти блядские картинки не для мужиков. Ими пусть тёлки красуются.» — весь этот папашин извечный поток дерьма по любому притянутому за уши поводу. Верно, чаще всего в их ебанистическом мире метки родственных-сука-душ так и распределялись: мужчинам — чёткая инструкция, чего именно следует искать, а женщинам — непосредственно цель. Всё это не являлось прямо-таки законом природы и по большому счёту относилось лишь к статистике. Потому что и наоборот тоже случалось, просто значительно реже. Но учёные так и не смогли определить от чего именно зависела раздача. Старый добрый рандом, который правит всей этой бренной жизнью, не иначе. Точно известно было лишь одно: метка становилась видимой на коже незадолго до встречи с твоим соулмейтом. Выходит, своего Микки повстречал ещё в начальной школе. Только вот, кто был этот пиздюк… точнее — пиздючка, он не имел никакого грёбаного понятия. Да и толку в этих идиотских знаках Судьбы всё равно не видел. Ведь он не намеревался проводить всю свою жизнь с какой-нибудь саутсайдской фифой только лишь потому, что так ему свыше указали. Хуюшки! Мэнди непрестанно твердила, что её брат — последний кусок долбоёба, потому что даже не попытался найти свою пару. Хотя давным давно мог бы это сделать, чёрт его дери. В свои шестнадцать она как проклятая ежедневно проверяла своё тело на наличие хоть какой-нибудь закорючки, но кожа оставалась чиста как его конспект по матану. Саутсайдским отпрыскам рано приходилось взрослеть, а покинуть эту дыру мало кому удавалось. Вот и вертелись все в одних и тех же кругах с самого детства, и соответственно своих соулмейтов частенько встречали тогда же, щеголяя татуировками с самого нежного возраста. Сеструха, дура, считала что ей не повезло, а Микки видел в отсутствии у неё знаков призрачный намёк на то, что ей-таки удастся выбраться отсюда. Ну или её чёртов суженный по местному обыкновению просто чалится за решёткой последние лет… дцать. Порой грёбаная Судьба в самом деле чертовски сильно запаздывала. Не получив от неё никаких маломальских намёков, люди строили её самостоятельно. А потом, словно гром среди ясного неба, вдруг как проявится чёртова метка. И делай, что хочешь, блядь! Сразу бросай всё или тщетно пытайся жить своей привычной жизнью дальше… Мать вот бросила. И едва ли кто мог её в этом винить? Жить с Терри — определённо хуёвейший выбор из всех возможных в любой вселенной. Даже в той, где выбора у тебя в принципе и нет. Может, ей, конечно, детей стоило с собой прихватить… но похоже, про это в знаке ничего не говорилось. А после того, как твой муженёк изо всех сил постарался скрыть за синяками вырисовавшуюся на твоей пояснице татуировку взлетающего аиста, времени на раздумья особо не оставалось. Что случилось с соулмейтом папаши, Микки не знал. И честно говоря, совершенно не хотел когда-либо узнать. Но, если хоть что-то из всех теорий про пресловутое родство душ — правда, то эти двое должны были подходить друг другу как никто другой. Возможно, та особа была даже похлеще этого мудака. Стоит только представить, как именно могла выглядеть визуализация отцовской надписи, становилось не по себе. Слова «KILL LOVE» Микки приходилось лицезреть слишком часто и слишком близко — непосредственно перед тем как кулаки врезались в его лицо. И эти слова будто бы являлись злой насмешкой над сутью всей соулмейт-концепции. Если у Микки и было когда-то желание искать свою любовь, то Терри его в буквальном смысле отбил напрочь ещё в зародыше.

(.) (.)

Микки отчётливо помнил тот день в самом конце давно ушедшего лета словно он был вчера. Накануне они с Мэнди только что вернулись от тётки, где гостили все каникулы. Которые даже были похожи на настоящие каникулы. Она забрала их из интерната, куда их запихнули после ареста отца и побега матери. Охуенный выдался год, ага. Всю ночь Микки беспокойно крутился с бока на бок, пока, заебавшись, не поднялся с постели. Нормально поспать в родном доме сегодня явно не предвиделось. Выбрав в пепельнице на кухонном столе окурок побольше, он украдкой выскользнул на заднее крыльцо. Солнце поднималось над линией метро, заливая захламлённый двор тёплым светом. В рассеянных лучах танцевали пылинки, напоминая стаю мошек, напасть которых пришлась на День Независимости. На ступеньках шуршали опавшие листья — признак наступающей осени. Стоило ему только-только присесть и прикурить, как внезапно началось странное покалывание прямо под кожей. От неожиданности Микки тут же выронил драгоценный бычок. И недоумённо уставился на вибрирующие кисти рук, выставив их перед собой, как нечто диковинное и чужеродное. Именно от них по всему телу нарастающими волнами расходилось это непонятное ощущение. Достигнув пика, оно постепенно пошло на спад и в конце концов сосредоточилось в своём эпицентре. Будто по всему его организму прошёлся быстрый шторм, в напоминание о котором осталась лишь выброшенная на берег записка в бутылке. А в его случае — вытатуированные Судьбой на пальцах буквы. Которые по причине своего перевёрнутого вверх тормашками положения упорно не хотели соединяться в слова. Микки медленно развернул ладони, складывая их в кулаки, и прочитал слева направо: «Tits… girl…» — О, «девчачьи сиськи»! — вдруг раздался бодрый возглас над самым ухом, разрывая чары и возвращая к реальности, — Ха-ха, братец, не знал, что ты таким бабником растёшь! — хлопнув его по плечу, Игги разразился одобряющим ржачем. Микки машинально спрятал руки в протёртые до дыр карманы спортивных штанов и одарил ебантяя хмурым взглядом из-под бровей. Тот ещё толком проснуться не успел, а уже вовсю давил вечно озорную лыбу. Лишний повод подъебнуть младшего брата этот остряк ни за что бы не упустил. Будто специально для этого и поднялся в такую несусветную срань. — Придурок, это же не просто наколка, а грёбаная метка, — пояснил Микки сквозь зубы, пытаясь обрубить весь стёб на корню. Ему как-то предстояло ещё жить с этой надписью всю оставшуюся жизнь, а та уже привлекла к себе повышенное внимание, которое мальчишка терпеть не мог. — Да я врубился. Поздравляю! — искреннее выдал Игги и ещё раз хлопнул его по плечу, нисколько не обидевшись на «придурка», разве что отсутствие у брата восторженной реакции его несколько озадачило. Эта излишняя тактильность выбешивала. А ещё Микки не видел причины для столь бурного веселья. Может он пока не до конца понимал, как устроен мир, но слышал достаточно про все эти родственные души, чтобы точно знать, что ни надпись, ни изображение никоим образом не намекают на внешность назначенного тебе в спутники человека. Но его брат-дебил почему-то безумно радовался второму слову, вовсю жмякая его воображаемое олицетворение в воздухе. — Ёбаный стыд, Иггс! Метка же не описывает самого соула. Лишь — его татушку… — ввязавшись в очевидные для всех объяснения, малец вдруг засомневался в известных ему понятиях, поэтому на всякий пожарный совсем по-детски уточнил, — Так ведь? Тут за спиной послышался грузный голос, заставивший его вздрогнуть: — Но у её обладателя определённо будут сиськи. Это было сказано таким тоном, будто батя кол в землю вогнал, а не замечание бросил. И как давно он тут стоял, наблюдая за своими сыновьями? — Ага, — оживлённо подтвердил Игги и широким жестом ладоней изобразил перед своим тощим торсом предполагаемые объёмы обсуждаемой части женского тела. Его необузданную фантазию ограничила лишь длина собственных рук. Этот невыносимый кретин уже вступил в тот возраст, когда его лишь одно интересовало. Наличие или отсутствие каких-то там меток при этом не колыхало — лишь бы пресловутые сиськи имелись, настоящие. Переборов сильнейшее желание закатить глаза, Микки удачно скопировал похабные усмешки, которыми исказились лица старших родственников. И поспешил убраться восвояси. Скрывшись за спасительной дверью своей комнаты, Микки плюхнулся на просевший диван и в задумчивости почесал репу. Какая нахуй разница, есть ли связь между сюжетом татуировки и внешностью её обладателя? И чё его так взволновал этот вопрос? Ему же досталась совершенно нормальная надпись. Пацанская такая… Так что, даже если некая взаимосвязь и была, то у него не «Ugly face» на костяшках значилось, не «инопланетянин», не «мутант» или какая другая неведомая херня. А просто название того, что есть у каждой девчонки. Ничего криминального. Сиськи и сиськи — окей. Пошарив среди диванных подушек, Микки откопал там мятую пачку с тремя последними сигами, одна из которых была переломана у фильтра — слишком тщательно прятал от домочадцев. Не то чтобы его кто-нибудь вздумал ругать за курение… а вот за то, что пиздит их добро — ещё как! Хочешь травиться — иди и сам заработай на это. Или спизди, но в какой-нибудь индусской лавке, а не у своих. Рука Микки замерла на полпути к заветной сигарете — в глаза бросились эти новоприобретённые блямбы. Они быстро станут чем-то привычным (как родинка или шрам), только их вид частенько будет погружать его в раздумья. Но в тот момент он был вырван из пространного состояния бесцеремонно ворвавшейся в комнату темноволосой фурией — его чёртовой сестрицей. — Покажи! — с порога потребовала та. — Чё те показать, овца? — пряча руки с куревом за спину, он попытался отбрехаться. — Сись-ки! — пояснила она как умалишённому, опасно приблизившись. Тогда Микки ещё не имел представления, как чертовски сильно с годами ему опостылеет это дурацкое слово. Вместе со всеми его производными и ещё более дурацкими синонимами и аллегориями. А уж про образы, неизменно возникающие при этом в голове, и говорить не стоило. — Свои для начала отрасти! — огрызнулся он. — Ах-ты говнюк! — с этими словами Мэнди перешла в наступление. — Эй! Отвали от меня, бешеная! — он попытался от неё отбиться, но не тут-то было. Парочка нечестных приёмчиков — здесь пощекотала, там укусила — и вуаля-бля, сучка уже разглядывает то, что так хотела, с каким-то непонятным Микки благоговением. Это замешательство позволило ему легко скинуть её с дивана. — Еблан! — констатировала Мэнди, потирая ушибленную при падении задницу. Угомонившись, она привалилась рядом и молча протянула раскрытую ладонь — на его заначку позарилась. А когда они вдвоём забрались с ногами на подоконник около приоткрытого окна, проканючила: — Тоже хочу свою метку… — Зачем? — Микки всё не мог понять этого ажиотажа вокруг идиотских знаков. — Что зачем? Найти свою вторую половинку, — твёрдо заявила мелкая, набирая полный рот дыма не в затяг, который с серьёзным видом подержала за щеками, прежде чем выпустить его обратно в виде густого облака. — А ты попробуй быть цельной, дура. И искать никого не придётся. Мне вот никто не нужен. Люди — не пазлы, — мудро выдал Микки услышанное в любимом боевике изречение и по-взрослому затянулся покрепче, правда закашлявшись на выдохе. Мэнди тотчас больно стукнула его в плечо. Она была искренне шокирована таким безалаберным по её мнению отношением к своей собственной судьбе. — Да не собираюсь я идти ни у кого на поводу! — крикнул он и убежал от этого разговора, хлопнув дверью. Очень скоро мальчишке начнёт казаться, что сиськи — это какой-то центр мироздания. Всю родню взбудоражила не сама метка, полученная в столь юном возрасте, а именно слова в ней. Похабные комментарии преследовали Микки на каждом долбанном семейном сборище. Он узнал целый набор новых слов, и все они описывали разные формы и размеры одного и того же — женской груди. Без которой мужики, казалось, вообще не могли помыслить своё существование. Микки же, напротив, чем больше про них слышал — тем меньше хотел когда-нибудь увидеть вживую. Ему по уши хватило порнухи и опрометчиво брошенного Сэнди вызова. — Сиськи покажешь? — сходу спросила та в первую же их встречу после проявления его проклятой татушки. — Сначала ты свои, — привычно парировал Микки, а потом завопил, прикрываясь растопыренной пятёрней, — Блядь, Сэнди! Я же пошутил, идиотка! Повезло, что его кузине пока особо нечем было похвастаться, кроме разве что отсутствием комплексов и хоть намёком на стеснительность. В школу в тот год он пошёл с опаской. Был ещё более настороженным, чем обычно, так как ожидал, что в любой момент к нему на шею бросится какая-нибудь незнакомая девчонка. Но к его облегчению первый день прошёл без подобных эксцессов. Как и следующий. Весь семестр, год, другой… Микки перешёл в старшие классы, но Судьба по-прежнему его избегала. Отпугнул, видать. Зато каждый учебный день по возвращении домой ему приходилось слышать одно и то же от своих тупоголовых братьев: — Ну что, у твоей девушки сисяндры-то уже отросли? Эти двое были абсолютно уверены, что их младший давно встретил ту, которая ему причиталась, и просто скрывает её ото всех. После реакции Мэнди, Микки особо не распространялся насчёт того, что не горел желанием вообще кого-либо находить. К тому же, он всё равно ни на ком не видел татуировок, подходящих под словесное описание его собственной. Ни то чтобы он сильно приглядывался… Но был уверен, что его надпись совершенно не скрывалась от чужих глаз и была чересчур очевидна, чтобы обладательница второй пары сисек в виде рисунка на коже, сочла её простым совпадением. Значит, не могла не заметить, а просто разочаровалась, что ей в пару достался Милкович. Он бы на её месте тоже не пожелал с собой знакомиться. Единственное за что он благословил свою судьбу — то, что ему досталась всего лишь надпись. Ведь если даже буквенное обозначение так Микки раздражало, то чтобы с ним творило изображение? Не говоря уже о том, что картинка стопудово сильнее будоражила бы фантазию окружающих, а значит, он получал бы двойную порцию подъебонов.

(.) (.)

Микки размазался по дивану, а по обеим сторонам от него сидели Мэнди и Сэнди — правда, на полу, потому что слишком обдолбались, чтобы быть в состоянии поднять свои жопы повыше. Бати не было видно уже несколько дней — может, опять упекли, чем чёрт не шутит? Брательники постоянно зависали с предназначенными им Судьбой девушками. А он вот расслаблялся в компании своих долбанутых одиноких сестёр. На журнальном столике взгромоздились пустые коробки из-под съеденной за вечер пиццы. Под ним стоял неровный ряд пивных бутылок. А вокруг клубился густой сладкий кумар. — Ой, хватит быть такой киской! — справа раздался недовольный вопль Мэнди. Это она кому? Судя по интонации её голоса — ему. Видимо, Микки немного выпал из беседы после крайней затяжки. — Чё? — переспросил он, передавая плотно скрученный джойнт дальше по кругу. — Не бойся найти свою любовь! — пояснила сестра, шлёпая его по голени. Ага, точно ему, ёбаный в рот. Опять он угодил в это ненавистное болото. — Ты уже не маленький. Кончай избегать всякой ответственности, — поддакнула Сэнди. Микки вкрай охуел от этой двойной атаки. Хорошо же сидели, ёпт. Чё вот им приспичило снова свою шарманку завести? Одним словом — бабы. Всё у них вечно сводится к родственным душам-хуюшам и всей этой романтической поеботе. — Эй! Чё вы тут мне устроили, ёбаную интервенцию? Надо было предупредить об этом до того, как я скрутил вам второй косяк своей охуитительной травы из личной заначки. Они до сих пор угомониться не могли. Пять лет прошло. Если где-то и существовал его соулмейт… его соулмейтиха… соулмейтесса, блядь. В общем, как её там ни назови, но она явно не хотела иметь с ним ничего общего. — Микки, эта сучка все эти годы крутится где-то под боком! — не сдавалась сестра. — Крутит своими буферами где-то под боком, — ехидно прокомментировала Сэнди и прыснула, заражая Мэнди озорным настроем. — Расстреливает других хахалей из своих базук, — подхватила вторая идиотина, к ужасу Микки ещё и продемонстрировав это безумное действо. Сучки разразились гомерическим хохотом, утыкаясь в его коленки, торчащие из рваной чёрной джинсы. Но оказалось, эти реплики были лишь началом… И каждая последующая вызывала у обеих ещё более сильный приступ безудержного веселья. — Даёт отведать свои дыньки всем подряд! — Суёт свои дойки не в те руки! — На её подушках отдохнул уже весь Саутсайд, кроме самого Микки! Он терпеливо почесал пальцем бровь, ожидая когда иссякнет этот поток юмора — далеко не такого первоклассного, как потраченная им на этих острячек марихуана. — Вы всё? Второй косяк стопудово был для вас лишним, — с этими словами Микки забрал его у них и затянулся сам, с блаженством откидывая голову на спинку дивана. Но его тут же начали колотить по широко расставленным ногам, пока он вновь не обратил на сестёр своё внимание. — Погоди, мы серьёзно! — сказала Сэнди, утирая слёзы смеха, — Честное слово, — добавила она, неудачно пытаясь подавить смешок, — Соулмейты же постоянно притягиваются друг к другу! Наверное, это была какая-то невъебенно важная мысль. Потому что Сэнди аж воздуха в грудь набрала побольше, чтобы суметь её выговорить. И ей даже почти удалось сдержать глупую усмешку в конце фразы, после которой она сосредоточенно уставилась на Микки. — Да! — воскликнула Мэндс, заставляя его перевести взгляд слева направо, — Вспомни! Должен быть кто-то, кто постоянно мозолит тебе глаза ещё с началки! — Единственный, кто постоянно мозолит мне глаза — это один приставучий рыжий мудак! — резонно заметил Микки, не сразу соображая, что действительно сказал это вслух. — О! А у него титьки есть? — не растерялась кузина. — Определённо, есть. Он занимается военной подготовкой, так что подкачал себе всё, что можно и нельзя, — настала его очередь их подъёбывать. В двух парах устремлённых на него покрасневших глаз Микки не увидел ни капли понимания или узнавания. Укурились в зюзю. — А мне нравятся рыженькие, ещё и в форме… познакомишь? — протянула Мэнди, доверительно прильнув поближе. — Мэнди, — строго обратился к сестре Микки, — Иди проветрись и трусы заодно высуши, — нагнувшись к её взволнованному лицу, он нарочито медленно сообщил очевидное, — Я говорю о твоём лучшем, мать его, друге. Вздёрнув брови, он наблюдал за её реакцией, ожидая, когда сквозь пелену кайфа до неё, наконец, дойдёт, о ком идёт речь. — О, — нахмурилась сестра, отстраняясь, — О-о! Точняк! — воскликнула она, шокировано выпучив глаза и переглянулась с Сэнди. Они снова дружно залились истошным смехом, заставляя Микки непроизвольно расплыться в идиотской лыбе против своего желания. Грёбаный приход. — Ну, а чё, он как раз гей! — выпалила Мэнди и тут же закрыла рот обеими руками, выглядя как персонаж дешёвого ситкома. — Как раз? — переспросила Сэнди и в истерике аж руками по дивану застучала. Микки знал. И без неё он это всегда знал. В глубине души. Так что тоже мне, откровение, блядь. Никакого шока. Или возмущения. Но собственная шутка обернулась против него же. Эффект расслабона, разлившийся по крови, слишком сильно развязал ему язык. — Успокойтесь вы уже, — лениво попросил он, — Вы сами, овцы, спросили, кто давно раздражает меня своим вездесущим присутствием, и я привёл в пример первого, кто пришёл в голову. В его тупую укуренную голову. Поделом, сам напросился. Сам заговорил о нём. Вновь откинувшись назад, Микки постарался отстраниться от происходящего. Эта колумбийская трава должна была разгружать мозг, а не наоборот. Он жаждал спасительной пустоты, а не роя каверзных мыслей, от которых пухла черепная коробка. Сёстры потеряли нить беседы и начали угорать над чем-то новым, что привлекло их рассеянное внимание. А Микки по-прежнему пожинал плоды начатой ими темы, видя перед закрытыми веками мелькающие всполохи рыжих волос и яркие точки блядских веснушек. От этого адского микса рябило в глазах, зудело в чреслах и ныло в груди.

(.) (.)

Йен Галлагер стал его личной занозой в заднице. С тех самых пор, как попросил у него грёбаный карандаш на уроке географии в пятом классе. Микки обложил смельчака с ног до головы матюками ещё до того, как обернулся, чтобы посмотреть, кто же это так опрометчиво к нему обратился. Он ожидал увидеть кого-то более… крутого? А не щуплого конопатого мальчишку с дурацкой чёлкой и огромными зелёными зыркалками. Поэтому на короткий момент он впал в ступор. И в итоге даже поделился с пацаном пишущим предметом — швырнув оный прямиком в огненную башку. Почему-то из-за этого жеста тот счастливо сверкнул завидно ровным рядом белых зубов. Наверное, ему их никогда прежде не выбивали. Так что пришлось ещё раз припугнуть, чтобы не повадно было впредь связываться с Милковичами. Можно сказать, одолжение сделал — нельзя же быть таким наивным в Саутсайде и приставать ко всем подряд без разбору. Галлагера правда это не остановило. Наоборот, он начал здороваться с Микки при каждой встрече и упорно продолжал это делать, не обращая внимание на откровенный игнор в ответ. Улыбался при виде Микки ещё издали — через весь коридор. Или радостно махал своими граблями с другой стороны улицы. А как-то раз даже имел наглость подсесть к нему в столовой за облюбованный возле окна столик. Как ни в чём не бывало. Будто Микки каждый день обедал со своими лоховатыми одноклассниками, а не предпочитал пережёвывать пищу в гордом одиночестве. Галлагер отхватил тогда словесных пиздюлей, но будто бы за ними и приходил. Микки не мог взять в толк, чего тот добивался. Тупые эти ирландцы что ли совсем? А потом в конце средней школы засранец неожиданно прекратил его терроризировать своей доброжелательностью. Милковичу чётко впечаталось в память, как однажды рыжий просто прошествовал мимо в гордом молчании, заставив удивлённо провожать взглядом его удаляющийся силуэт в безразмерной клетчатой фланели. Микки ведь привык к галлагерским выкидонам, уже даже фак приготовил в качестве традиционного приветствия. А тот взял и избавил его от своего назойливого внимания. Что ж, может пиздёныш малость поумнел за лето? А ещё конкретно так вымахал, окреп и заодно состриг свои патлы, вечно падающие на лоб. И, наконец-то уловил тот однозначный посыл, что Микки ему три года отправлял: держись, сука, подальше. Но рано он расслабился. Потому что в один прекрасный день обнаружил Галлагера в своей собственной гостиной. Тот восседал на его диване в обнимку с его сестрой и резался в его приставку. Прямо комбо его жизни собрал. Микки уже было решил, что у Мэнди её долгожданная татуха вылезла — парная к этому оболтусу. И ему придётся терпеть конопатую жопу до конца дней, если конечно, он намерен столь долго поддерживать родственные связи с этой сучкой. А потом опомнился — эти двое давно были знакомы, посещали вместе химию и литературу. Не то, чтобы он палил расписание… В общем, будь они друг другу предназначены, сей факт уже всплыл бы вместе с меткой. А Мэнди точно будет верещать на весь Юг Чикаго, когда та проявится. Но отсутствие каких-либо знаков свыше не мешало им ебаться, наслаждаясь беспечной жизнью. Скорее — наоборот. И по-юношески влюбляться без каких-либо обязательств тоже нисколько не мешало. Микки тогда такая злость накрыла — необъяснимая, но невероятно дикая. И бессильная. Ибо хули тут поделаешь? Не ему указывать, как кому жить. Да и какое ему дело вообще? Проворчав что-то пренебрежительное в сторону новоявленной парочки, он по обыкновению скрылся в своём логове. Чтобы чего доброго невольным свидетелем чужих лобзаний не стать. Он ведь тогда не знал, что ошибся насчёт характера их отношений. Присутствие рыжего в его жизни с годами лишь расширялось. И Микки привык относится к нему, как к постоянному шуму метро или стрельбы в районе — фон. Пёстрый, броский, режущий глаз фон… Если поначалу Галлагер просто ходил на те же предметы, что и Микки (которые он рандомно выбирал в самый последний момент из оставшихся на потоке). То позже стал везде ему показываться и за пределами школы. И не только в его доме вместе с Мэнди, хотя и этого уже было пиздец как много. Он начал работать в том магазинчике, куда Микки частенько забегал спиздить ништяков. Устроил импровизированную площадку для своих тренировок на заброшенной стройке, куда Микки ходил стрелять и прятаться от гнёта отца. Постоянно отсвечивал в том баре, где Микки играл с братьями в бильярд. Выбирал тот же сеанс в кинотеатре или пробирался на тот же бейсбольный матч. Список можно было продолжать бесконечно. Казалось, что Галлагер сам был не шибко доволен их постоянными встречами. Значит всё это было нелепым стечением обстоятельств, а не хитровыебанным планом. Но при таком раскладе волей-неволей, да начнёшь кое-как общаться. Тут подъебнёшь, там сигу стрельнёшь… И так слово за слово, а вы уже друг друга в видеоигре мочите, пока Мэнди мутит, чего бы всем пожрать. Или целое соревнование на меткость стрельбы устраиваете, раз уж всё равно на заброшке пересеклись… Правда такую непростительную оплошность Микки совершил лишь однажды и впредь не повторял. Решив ни в коем случае больше не давать свой пистолет в эти несуразно большие и веснушчатые, но чертовски умелые руки. Потому что уже второй год подряд на невероятно горячий образ рыжего с оружием он дрочил как заведённый. Время шло, а вместе с ним и приходило какое-то понимание. Осознание себя. С наступлением старшей школы Микки, как ни старался, но уже не мог отрицать очевидный факт: пресловутые сиськи его нисколько не интересовали. Но всюду его преследовали, даже в ночных кошмарах. В которых Микки открывал дверь дома, а на пороге стояла Энджи Загго. Одарив ничего не подозревающего парня загадочной улыбкой, тучная девушка решительно задирала свою майку, а под ней красовались две пары грудей — одна от матери природы, другая от высших сил. Бедный Микки просыпался в холодном поту в тот момент, когда его руки сами собой начинали тянуться к громадному достоянию барышни, и ему никак не удавалось их остановить… Одним пасмурным утром он лежал поверх незаправленной постели и пускал дым в пожелтевший потолок, с привычной задумчивостью рассматривая свои татуировки. Ясен хрен, что Микки люто ненавидел эту проклятую надпись с самого её появления. Эти слова будто насмехались над всей его сущностью. Ирония Судьбы, мать её. Словно мало ему было гомофобного окружения, в котором он рос. Ещё и плевок свыше получил. Пиздец, надо же чтобы так свезло. Резко присев на кровати, Микки начал яростно шкрябать ногтем по «I» в мерзком слове, желая в буквальном смысле докопаться до сути. Дым зажатой между зубов сигареты, поменяв направление из-за сквозняков, начал щипать глаза. Но Микки лишь прищурился, продолжая дальше безжалостно царапать кожу. Что если всковырнуть её лезвием? Насколько глубоко эта гадость засела? Можно ли её вывести словно обычную тату и забыть как страшный сон? Если метки не станет это разорвёт проклятую связь? В этом ебанутом мире кто-нибудь вообще пытался провернуть такой финт? Или все тут как один были помешаны на великой и ужасной концепции родственных душ? А Микки единственный такой уникум выискался, который чем-то недоволен? Подумаешь, навязали ему какую-то незнакомую особу в спутницы по жизни… Хули он выёбывается? Возможно, Микки бесился бы чуточку меньше. Если бы на днях своими глазами не увидел, как эта срань господня работает. На примере Игги он воочию убедился, что не сможет противостоять ебучему предназначению, когда оно подкрадется на опасно близкое расстояние. Как только брат положил свои ладони на татуированный живот новой соседки — в его глазах будто сердечки из мультика запрыгали. Потом он всем рассказывал, что ощутил в тот момент настоящее чудо безграничной любви всеми фибрами своей души и каждой клеточкой тела. Но Микки слушал эту чушь вполуха. Он не хотел, чтобы его точно так же зомбировало. Поэтому отчаянно не сдавался. Последние пять лет он и без этой демонстрации чудодейственной силы существовал на постоянном нервяке. А теперь и вовсе зассал, что не сможет избежать такой же участи. То, что все эти годы его Судьба околачивалась где-то поблизости, словно хищник выжидающий свою добычу, лишь сильнее распаляло его страх. Так и до паранойи докатиться недолго. Стоит ли говорить, что перехитрить метку с помощью простого ножа Микки не удалось? С виду казалось, что тату выведена обычными чернилами. Но если срезать верхний слой кожи, то обычные чернила потом не проступают поверх шрама. В отличие от чернил божественных, или дьявольских — попробуй разбери. Так что он тупо пощеголял неделю с ноющим факом, перемотанным бинтами, а когда снял наложенную повязку — там его уже поджидало проклятое клеймо на зажившей гладкой поверхности. Охуенно. Ещё и мимо зоркого ока Галлагера его маленькая травма не прошла. Дурак так забеспокоился насчёт этого дерьма, что даже всё своё дебильное чувство юмора растерял. А заодно и чувство самосохранения. Потому что к ужасу Микки, попытался взять его за повреждённую руку! Он поспешил отдёрнуть кисть, но на одно мгновение успел ощутить лёгкое касание прохладных пальцев, и с силой толкнул в грудь обнаглевшего ублюдка. — Ты чё, ебу дал?! — заорал он, — Ещё раз протянешь ко мне свои щупалки — оторву нах! Галлагер врезался лопатками в стену позади себя и, морщась, надавил на глазницы, будто бы резкий приступ головной боли пережидал. Хотя башкой не ударялся, это точно. Когда его веки распахнулись, зелёные глаза до неузнаваемости потемнели. И в них стояла такая пронзительная тоска, что у Микки сердце сжалось, и он даже немного пожалел о своей несдержанности. Галлагер выпрямился и застыл, неотрывно глядя на него с каким-то укором. Его кулаки сжимались и разжимались, пока длинные руки устало не упали вдоль тела. Словно он собирался наплевать на только что услышанные угрозы, но в итоге благоразумно передумал. А ведь они никогда друг с другом не дрались — вдруг понял Микки. С учётом того, что рыжий постоянно маячил в его жизни, этот факт реально удивлял. Потому что Микки мало кого мог вообще вытерпеть рядом с собой. А эту вот конопатую бестолочь как-то терпел. С ним было даже прикольно на самом-то деле… Даже слишком, блядь. В этом и заключалась главная проблема. Он не мог подпустить его к себе чересчур близко, чтобы после остаться не у дел, когда Галлагер встретит своё предназначение. Это же не случайный отсос незнакомого твинка в переулке… Ёпт! О чём он только думает? Чувак просто проявил долбанное дружеское участие, а Микки уже представляет, как бы он ему присунул. Именно потому Йен Галлагер был для него чрезвычайно опасен. — Тебе не надоело? — устало спросил рыжий, возвращая его из похотливых мыслей к суровой реальности. — Что? — не понял Микки и, испугавшись, что мог чем-то выдать свои фантазии, предательски покраснел. — Бояться? — коротко уточнил тот и взглядом указал на его татуированные костяшки. Микки охуел от такой наглости. Теперь щёки пылали из-за вновь вспыхнувшей злости, а не смущения. Ему сестёр хватало по самые не балуй. А тут ещё один советчик выискался! — Это вообще не твоего ума дело, придурок! Розовые губы обижено поджались. Галлагер выглядел самим воплощением печали. Моргнув, он оглянулся по сторонам, будто вспоминая, где вообще находится. Вокруг царил извечный бардак милковической гостиной. Казалось, ему стало здесь чертовски неуютно, хотя этот паршивец у них в гостях всегда чувствовал себя как дома. — Передай Мэнди, что я ушёл. И действительно, ушёл, блядь. В том смысле, что Микки его ещё долгое время нигде не видел после их перепалки. Что было чертовски странно и непривычно. Он вновь ощутил ту потерянность, как в средней школе, когда Галлагер перестал с ним здороваться. Да, Микки Милкович стал уже достаточно взрослым, чтобы признаться самому себе, что отсутствие рыжего сучёныша в его поганой жизни, делало её абсолютно пустой. И если такая нехуёвая дырень в душе разрослась за каких-то вшивых несколько недель, то с течением большего количества времени она его поглотит целиком и не подавится. Ещё и долбанные костяшки чесаться начали, как прокажённые. Микки уж было решил, что подхватил какую-нибудь заразу. Но хуй там! Зуд был сосредоточен лишь в контуре надписи, и ни одна грёбаная мазь от него не спасала. Будто метка самолично ему посылала сигналы: «пссс, чувак, я тут. и я — именно то, что тебе нужно. я могу помочь забыть того, о ком тебе вообще не следовало думать, кретин ты конченный…» Забыть блядского Галлагера, отправившись на поиски своей злоебучей родственной души? Нервно рассмеявшись, Микки одним глотком допил остатки пива, прежде чем швырнуть смятую банку вниз к остальным с высоты третьего этажа недостроя. А что, охуенный план! Возможно, это был единственный выход из его жалкого положения. Так себе выход, конечно, но хоть какой-то, ёпт. Микки был уверен, что если бы он и вправду вздумал кого-то там искать, то семейные связи тут пригодились бы как нельзя кстати. И он эту сучку даже из-под земли бы достал. Не мог же никто во всём этом чёртовом городе никогда не видеть татуировку женской груди на теле некоей загадочной особы? Не в монастырь же та от него сбежала в конце концов. Может в самом деле её найти, чтобы расставить наконец все точки над «i». Ха! Все точки над грёбаной «i» в том самом слове. Собравшийся в горле тревожный ком приобрёл кислый привкус. Микки попытался перебить его очередной прикуренной сигаретой. А что, если встреча с соулмейтом действительно заставляет человека забыть все его прошлые привязанности? И хотел бы Микки в самом деле допустить такое?

(.) (.)

— Мик? Он уже начинал просыпаться — ощущения затекших мышц и нагретой подушки свидетельствовали об этом. Но почему-то продолжал слышать галлагерский голос из своего сна. — Ми-ик, — прозвучало уже более настойчиво. И определённо точно не в его голове. Если он, конечно, не вкрай уже свихнулся. Твою мать! Микки резко подскочил и недоумённо уставился на незваного гостя. На фоне миккиных увешаных плакатами стен тот выглядел нелепо будто его силуэт откуда-то вырезали и вставили сюда, причём на скорую руку. Микки с кряхтением присел, свесив ноги с кровати и попытался прийти в себя. Но присутствие возвышающегося посреди его комнаты рыжего дылды в этом нисколько не помогало, блядь. Микки тщательно протёр глаза, на всякий случай трижды, но Галлагер никуда так и не исчез. Стоял, ссутулившись, руки в карманах… С таким серьёзным видом, что пиздец! Словно он в эту секунду все проблемы человечества пытался решить, не меньше. Подбородок свой и без того выдающийся выпятил, брови рыжие нахмурил, веснушки в кучку собрал… А взгляд перемещался с заспанный рожи Микки на его татуированные руки и обратно. — Г-лагер, — прохрипел он, — Какого хуя?.. Он абсолютно не был готов к тому, что произойдёт дальше. Да никто бы на его месте не был, ебать! Сквозь плотно стиснутые челюсти Галлагера так и не пробилось ни единого звука в ответ. Но на его сосредоточенном лице вдруг отразилась железная решимость. Установив зрительный контакт с ни хрена не врубающимся в происходящее Микки, тот скрестил руки на поясе. А дальше хватило ловкого молниеносного движения, чтобы футболку как ветром сдуло. Фьюх — и паршивец предстал перед ним голый по пояс! И ни один ёбаный мускул на лице не дрогнул, когда он это сделал. Микки напрочь потерял дар речи, чего с ним никогда раньше не случалось. Он, бля, вообще не имел никакого грёбаного представления, что говорить и что делать? И что всё это, чёрт возьми, значит? Галлагер не заставил его долго мучиться этими вопросами. А сразу развернулся в пол оборота, не сводя с Микки своего внимательно взгляда в явном желанием засвидетельствовать его реакцию. — Что это у тебя за силиконовая долина по спине раски… — на автомате начал Микки и тут же осёкся. На правой лопатке среди россыпи веснушек красовалась вытатуированная пара огромных сисек. Уродское бельмо на шикарном теле. И эти сиськи буквально орали всем своим видом, что они — метка, а не просто какая-нибудь наколка. Микки нутром это чуял. И метка настолько однозначная, что не оставалось никаких маломальских сомнений, что именно должно идти к ней в пару… Чуть не остановившееся от испытанного шока сердце Микки запустились с новой силой, отстукивая в ушах что-то типа: та-да-да-даааам! Сам он и не заметил, как в испуге отшатнулся назад и машинально спрятал руки в укрытие под одеялом. Но такой безотчётной реакции оказалось достаточно, чтобы Галлагер мгновенно всё для себя решил в своей тупой рыжеволосой башке. Вена на шее вздулась, желваки задвигались… Он разочарованно усмехнулся, оделся и вышел. Микки и опомниться, блядь, не успел. Заявился значит такой, застал в совершеннейший расплох, сиськи вывалил и гордо съебался в закат. В этом был весь Йен. Во всех непонятных ситуациях он всегда поступал именно так. Но не в этот раз, сука! Йен был его ёбаным соулмейтом. Вселенная, блядь, должна схлопнуться. Спотыкаясь, Микки выскочил в коридор следом за стремительно удаляющейся долговязой фигурой, призывая остановиться, но не тут-то было. Тогда он впервые в жизни обратился к этому рыжему мудиле по имени, произнося его предельно громко и чётко: — Йен! И это сработало. Да так действенно, что Галлагер мгновенно замер посреди коридора, вытянувшись по струнке. Казалось, что весь мир затаил дыхание, пока Микки преодолевал разделяющее их расстояние. Когда он приблизился, то почувствовал знакомый терпкий запах, только безумно насыщенный из-за того, что чуть ли носом не упёрся в его источник. Микки робко потянулся к тяжело вздымающейся спине… и от его лёгкого прикосновения Йен вздрогнул. Следуя неведомому инстинкту — тому самому зову души, которому всегда так отчаянно противился — он осторожно пробрался пальцами под зелёную ткань футболки и неторопливо повёл ими вверх по изгибам напряжённого тела. Чувствуя, как под его руками оно полностью расслабляется. Достигнув нужного места, Микки соединил их метки. Йен, дёрнувшись, с шумом втянул воздух и выгнулся дугой, откидывая макушку назад к его плечу. То, что они оба испытали в миг своего долгожданного единения, описанию не поддавалась никоим образом. Те радужные эпитеты от Игги передавали лишь малую толику всего того, что Йен и Микки на самом деле почувствовали. А термины из учебников про конвекцию позитивной энергии, происходящую в момент притяжения двух родственных душ друг к другу, тоже не объясняли ровным счётом ни хрена. Но между ними двумя, а заодно и всем остальным миром, действительно произошёл некий процесс теплообмена. Причем на всех уровнях человеческого восприятия — даже тех, о существовании которых они вообще раньше не подозревали. Вселенная, кстати, не схлопнулась. Время не остановилось. Земля не разверзлась. Атомный взрыв не прогремел. И даже какой-нибудь захудалый метеорит не вошёл в верхний слой атмосферы прямо над Саутсайдом. Всё вроде осталось на своих местах. Как бы это ни было удивительно. Но самым удивительным для Микки стало чувство неистового облегчения — то, чего он ожидал меньше всего на свете. Так как всегда полагал, что Судьба просто напросто придавит его грузом своего предназначения, а не снимет разом всю тяжесть одиноко прожитых лет. Йен не оставил возможности на какие-либо раздумья. Потому что стремительно развернулся и с неожиданной силой прижал Микки к стене. Он и не догадывался, что в паршивце кроется столько мощи. А уж тем более — что ему пиздец как понравится такое её проявление по отношению к своей персоне… Микки просто размазало в самом приятном смысле, аж коленки подкосились. Широкие ладони обхватили его лицо, да так уверенно, будто постоянно там зависали. Где в этот момент блуждали его собственные руки он отчёта себе уже не отдавал. Склонившись к самому лбу, Йен горячо выдохнул его имя прямо в приоткрытый рот. Это короткое «Мик» больше походило на стон, нежели на слово. И его звук вызвал настоящий резонанс во всём естестве Микки. Их губы инстинктивно ринулись навстречу друг другу, сливаясь в общем чувственном порыве. Обратно в комнату молодые люди ворвались ядерной смесью страсти и нежности. В тот момент не существовало ничего за пределами их тесно сплетённых тел. В тот, а так же в последующие моменты, в течение которых они надёжно консумировали своё счастливое воссоединение… Никто из них не знал, им было так охуительно именно по причине того, что они — родственные, мать их, души или просто потому, что, как оказалось, оба слишком долго и сильно этого желали. Но какое грёбаное значение имеют все эти нюансы, когда вы так хорошо чувствуете друг друга? В пизду любые причины, когда всё происходящее между вами так чертовски прекрасно.

(.) (.)

Реальность просачивалась сквозь эйфорию, а вместе с ней приходило на ум и великое множество вопросов. В числе которых значились так же попытки вспомнить должен ли быть сейчас кто-нибудь дома? И если да, то как много звуков, донёсшихся только что из этой комнаты, те могли услышать? Но эти вопросы отходили на второй план, ибо нахуй всех остальных, когда на твоей кровати раскинулся полностью обнажённый, мокрый от пота, разморенный оргазмом и измотанный твоими трудами «ходячий секс». В данную минуту, правда, скорее — «лежачий»… Микки ещё недостаточно отошёл от их блядских выкрутасов, чтобы быть способным думать не только членом. Но на краю сознания промелькнуло, что Йен Галлагер — не просто, блядь, секс. И даже не просто, блядь, его соулмейт. Это Йен. Галлагер. Который все эти годы должен был мучиться не меньше него самого. Поэтому повисшую тишину Микки нарушил именно следующим вопросом, стараясь чтобы тот прозвучал как можно более непринуждённо: — Хули ты молчал всё это время, мужик? При этом он отвлёкся на прикуривание сигареты, присев на краю кровати, и потому не видел, как Йен грустно усмехнулся и весь подобрался. Так что его излишне эмоциональный тон стал сюрпризом, изрядно Микки встряхнувшим. — Издеваешься?! Ты дико ненавидишь всё, что связано с соулмейтизмом! А я и без этого с огромным, ёпт, трудом попал в твою зону терпимости. Шумно выдохнув дым, Микки озадаченно закусил губу — и не поспоришь ведь. Логично, чёрт. Он и в самом деле — тот ещё говнюк… Галлагер рывком присел, копируя его позу, и извлёк из пальцев сигарету, чтобы тоже крепко затянуться. Проделал он это совершенно естественно, только на долю секунды замешкавшись при виде татушек. А Микки и не возразил, лишь задумчиво наблюдал за этим конопатым чудиком. Тот одновременно являл собой что-то бесконечно родное и совершенно незнакомое, привычное до последней веснушки и поразительное до глубины души, своего в доску парня и воплощение мокрых мечтаний… Йен был одним сплошным противоречием. Но Микки давным давно приспособился к противоречиям. Вся его жизнь тоже была сплошным противоречием. Вместе со снедающими его мыслями и чувствами. И чем дольше он жил — тем в более сложный узел всё запутывалось. Стоило ухватиться за какую-нибудь ниточку надежды и потянуть — как та затягивалась лишь туже. Ну или в лучшем случае обрывалась напрочь. Завидное умение вести криминальные делишки и ненавистное отношение ко всему этому преступному дерьму? Фантазии о внушительной елде в своей в заднице в то время как всех кого ни попадя обзываешь пидорасами? Яростное отрицание самой концепции родственных душ и постоянные запросы в «гугл» по этой теме? Упорное отталкивание от себя единственного человека, который тебе действительно нравится? Панический страх встречи со своим соулмейтом и навязчивые эротические сны про того, кто им всё это время являлся? Ёбаный стыд, Микки не представлял, каким только образом не рехнулся. Но в данный момент все прошлые проблемы казались незначительными. Само только присутствие рядом Йена наполняло его до краёв жизненной энергией. Будто они непрерывно заряжали друг друга и вместе составляли вечный двигатель. Он чувствовал, что вдвоём им была по плечу любая херня, даже самая безумная. Возможно, дело было всего лишь в небывалом сексуальном удовлетворении, благодаря которому в мозг поступила целая гвардия всяких позитивных химических веществ. А может, именно в этом и заключалась чудодейственная сила соулмейтов. Не поживёшь — не узнаешь, ёпт. Лукавый голос Йена вывел Микки из глубоких раздумий. — Или что, считаешь, мне надо было сразу раздеться, как я тебя увидел? На месте прямо, да? Я как-то решил, это будет чересчур, — смешно морщась, заключил тот и откинулся назад на локти, предоставляя отменный вид на всё своё несметное богатство. — И за это, блядь, тебе невероятное спасибо! — фыркнул Микки, непроизвольно облизывая пересохшие губы, — Обдуманное решение, Галлагер! Молодца… — А вот я сам уже в этом как-то не уверен… — в той же плутовской манере продолжил паршивец, пробежавшись подушечками пальцев по его обнажённому бедру, — Всё-таки, надо было… Несмотря на то, что Микки ещё после первого их захода не успел до конца в себя прийти, его начало накрывать новой волной возбуждения. — Не в началке же, мудак, — ухмыльнулся он. И не в силах больше безучастно наблюдать за шаловливой ладонью, которая завоёвывала всё большую и большую территорию вокруг его вновь пробуждающейся эрекции, Микки рысью рванул с места, нависая над своим ненасытным, ебать его, соулом. Переняв игривый тон, он прокомментировал: — Правильно сделал, что для начала немного возмужал и подкачался. Во взгляде напротив вспыхнул опасный огонёк. — И кто из нас тут ещё мудак? — возмутился Йен, ринувшись вперёд, чтобы с лёгкостью перевернуть их, меняя местами. Наверное, они бесконечно долго могли мутузиться и трахаться, но в конце концов, выжав друг из друга все соки, взяли передышку и без сил рухнули рядом, вытягиваясь на спинах поверх устроенного ими кавардака. Микки вытащил ком смятой простыни из-под жопы и бросил на пол. — Еба-ать, — слабо простонал Йен и повернул к нему голову, побуждая Микки сделать то же самое. Они окинули друга друга уставшими, но довольными взглядами. Нащупав его руку, Йен поднял её к лицу, по пути сплетая вместе их пальцы. И спросил, нежно поглаживая татуированные костяшки: — Ну что, так ли ужасен твой соулмейт, как ты его себе представлял? За нарочито весёлым тоном он попытался спрятать волнение. — Ну-у, — протянул Микки, — С учётом того, что я был абсолютно уверен, что это девчонка, Судьба не очень-то сильно мне подговнила… Йен непроизвольно засмеялся, утыкаясь лбом в замок их переплетённых рук. — Что? — не мог он поверить услышанному, — Почему ты так думал? А, действительно, блядь, почему? Микки настолько сильно претила сама идея предрешённости, что он и представить себе не мог, что Судьба подсунет ему в пару именно того, кого он выбрал бы и без её непрошенного участия. Да и батины нравоучения его окончательно убедили, что быть с парнем ему точно не светит. Микки считал, что сука-Судьба точно не была на его стороне. Он не привык получать что-либо хорошее, и от коварного предназначения подарков ожидал меньше всего на свете. Его же угораздило родиться чёртовым Милковичем. Он был отпрыском той ебанутой семейки, в которой каждый с молоком матери впитывает одни и те же, единые для всех, криминальные навыки и предубеждения. А будешь отличаться от других — это дерьмо мигом из тебя выбьют. Семейки, в которой никто тебя не спрашивает, кем ты хочешь стать, когда вырастешь. А просто ставят перед фактом, что от тебя требуется для бизнеса, и никого не ебут твои личные планы. В такой ситуации ему, разумеется, хотелось иметь хотя бы подобие контроля над своей паршивой жизнью. Хоть в какой-то её части… Он был сейчас не в состоянии чётко формулировать мысли, даже если бы в принципе умел вещать о своих грёбаных чувствах. Но в глазах напротив вспыхнуло понимание. Йен прочёл всё и без слов. — Прости, что я оказался таким назойливым говнюком, — без капли сожаления сказал он. И Микки вдруг остро осознал, через что тому самому пришлось пройти. Йен не в засаде сидел, а терпеливо ждал абстрактного подходящего момента. Не прятался, а был всё это время рядом — настолько, насколько это было ему вообще позволено. И он не огорошил его при первой же встрече, уважая потребность Микки строить свою судьбу без чужого в неё вмешательства. Парадокс заключался в том, что именно это его стремление к свободе и загнало его в такие жесточайшие рамки. Мало ему было постоянно нависающего над ним страха перед отцом, а он ещё до безумия боялся того единственного, кто мог помочь ему избавиться от всех этих фобий и предрассудков. Того, кому он нанёс столько боли, постоянно отталкивая. — А ты прости, что я такой упрямый еблан, — грустно улыбнулся Микки. — На то мы и соулы, мужик. Стоим друг друга. Он так легко произнёс это вслух… — Интересно, я когда-нибудь смогу до конца поверить в этот факт? Как будто я брежу… Из губ Йена вырвался хитрый смешок. Разомкнув их вспотевшие ладони, он приподнялся на локтях и заговорщицки подмигнул. — Предлагаю ещё раз убедиться, что всё наяву. Раз ты продолжаешь сомневаться в реальности происходящего, значит в первые два раза как-то не особо убедительно получилось. — Ты — ебучий случай, Йен. Хочешь натрахаться за весь одинокий период своего полового созревания? Но Галлагер уже не слушал его невразумительные ворчания, медленно опускаясь ниже. Член Микки мгновенно отреагировал на приближение этого неугомонного паршивца. Охуеть… Просто, блядь, охуеть. Микки был уверен, что уже выжат до остатка, но оказалось, что всё-таки припас ещё немного для этого умелого тёплого рта. — Есть чё попить? — через несколько охуительных минут прохрипел Йен, вытирая губы тыльной стороной ладони. В ответ Микки тяжело вздохнул, с тоской вспоминая допитую им накануне бутылку «Колы», что перед этим около недели болталась возле кровати, выдыхаясь. Теперь придётся покидать логово и отправляться на поиски пропитания в большой мир. Но восполнить запас жидкости в организме действительно требовалось, а заодно избавиться от её переработанных излишков. Так что как бы ему не хотелось никогда не выходить за пределы только что созданной комфортной зоны, но отсиживаться здесь вечность не выйдет. Микки осторожно выглянул за дверь — дорога была чиста. В одних наспех надетых трусах и майке он прошествовал на кухню через пустой коридор. Воцарившаяся в доме тишина была какой-то подозрительной. Но не придавая ей значения, он без особого разбора схватил в охапку всё, что мог унести, и нацелился быстренько вернуться обратно в комнату, так и оставшись незамеченным. Но не тут-то было. Входная дверь предупреждающе скрипнула, впуская внутрь его сестёр и братьев. Их лица выражали крайнюю степень негодования и ошеломления. Но каждый выказывал эмоции по-своему. Если Мэнди, сложа руки на груди, прожигала Микки убийственным взглядом, то брательники за её спиной лишь противно хихикали. Одна только поселившаяся в их доме с момента последнего ареста Терри Сэнди одобрительно демонстрировала Микки большой палец и всяческие похабные жесты. Что ж, ответ на то, вели ли они с Йеном себя достаточно тихо, он получил очень чёткий. К счастью всех присутствующих, никто не посмел чего-нибудь пиздануть. Похуистично пожав плечами, Микки сдвинулся с места, теряя на ходу пачку чипсов. Свернув за угол, он увидел в коридоре полуголого идиота, которому не сиделось на месте. Этот дылда натянул на себя лишь его штаны, едва доходящие до щиколоток, да свою глупую улыбку. — О, привет… — начал тот неловко здороваться, но Микки тотчас впихнул его за спасительную дверь. Он сильно сомневался, что эта его дурацкая татуировка во всю лопатку смогла остаться незамеченной для четырёх пар внимательно уставившихся на них глаз. Ещё никогда в жизни Микки не хотелось стыдливо провалиться сквозь землю.

(.) (.)

Позже вечером, когда Микки вновь появился в местах общего пользования, его пиздливые братья и сёстры встретили его бурными аплодисментами, а ему оставалось лишь факи направо и налево раздавать. Но рано или поздно, ему пришлось бы нос высунуть из домика, так что лучше было сразу отодрать этот пластырь и заткнуть хлынувший на него поток пошлых комментариев и поздравлений. — О-о, надо же! Смотрите кто выполз из постели! — Отвалите нахуй. Не каждый день находишь своего соула, — пробурчал он, доставая из холодильника бутылку пива. — Хуёво искал, братец, — не преминула прокомментировать Мэнди, на что он с силой хлопнул дверцей. А Игги в чувствах выпалил: — Чувак! А причём здесь соулмейты вообще? Я Хлою встретил месяц назад и думаешь мы сразу все наши родственные души друг из друга вытрахали? Да я вообще её голой до сих пор не видел! — Лу-узер! — рассмеялся Колин. — Да пошёл ты! — рявкнул на него Игги, пихая локтем. Покачав головой, Микки сделал жадный глоток прохладительной жидкости, чтобы утихомирить пыл и не прибить сгоряча кого-нибудь из собравшихся здесь идиотов. — Игги, конечно, лузер, но он прав. Метка — это же не приворотное зелье, а соул — не демон разврата. Не по мановению Судьбы люди друг с другом ебутся. Всё не так просто, бля. Чуть не выронив пиво из-за негодования, Микки бессильно потряс растопыренной пятернёй в воздухе. Меньше всего на свете ему хотелось обсуждать свою личную жизнь, как впрочем и чью-то чужую. — Есть индивиды, которым секс вообще нахер не сдался. Но это не значит, что они обречены на пожизненное одиночество, — вставила Сэнди, которая до этого наблюдала за развернувшейся перед ней бесстыжей беседой со стороны. Колин хлопнул Микки по плечу, озвучив сделанный вывод: — В общем, это вы — такие ебучие кролики. Потому и вместе. Никто другой такого напора бы не выдержал. — А скоро и мы не выдержим, — едкое замечание Мэнди заставило обменяться с ней очередными жестами выставленных средних пальцев. Несмотря на крайнюю степень раздражительности, Микки не мог не отметить про себя, что был чертовски рад тому, как легко его братья и сёстры приняли его таким, какой он есть. Вместе с Йеном. Даже морды бить не пришлось, чтобы до этих оболтусов что-то донести. Может, не так уж и хреново быть Милковичем на самом-то деле.

(.) (.)

Они пытались спрятаться от летнего зноя среди бетонной прохлады на давно облюбованной заброшке. Галлагер откинулся на стену позади себя, с наслаждением затягиваясь дымом. Целая упаковка пиваса, остывший фастфуд, разделённая на двоих сигарета и отменный вид на пустырь — саутсайдская романтика, мать его. — Знаешь, у меня ведь был тогда с собой карандаш… — вдруг как бы невзначай признался Йен. Микки не нужно было объяснять, о каком вообще к чёрту карандаше внезапно зашла речь. — Вот ты мелкий хитрый пиздюк! — похвалил он с набитым картошкой фри ртом. Йен спрятал ухмылку за коротким глотком, после чего немного смущённо добавил: — И на том уроке я ещё не успел прочесть надпись на твоих костяшках… Рука Микки, подносящая ко рту банку пива, застыла на полпути. А Галлагер продолжил озвучивать свои воспоминания с таким мечтательным видом, будто прямиком перенёсся в тот самый момент за школьную парту. — Ты вошёл в класс с ноги, уже после того, как прозвенел звонок. Все старались на тебя не пялиться, а я взгляд не мог оторвать. Ты не представляешь, как я обрадовался, что ты сел прямо передо мной! Растерявшись, Микки сразу не нашёл, что ответить, а потом на него разом нахлынули все те эмоции, которые он сам испытал, впервые увидев того несуразного рыжего пацана. — Это я к чему… — оказывается, весь этот внезапный приступ ностальгии был еще и к чему-то, ёпт. Галлагер склонился ближе, чтобы патетичным жестом стукнуть их банки дном друг о друга. — Если бы всех этих меток и в помине не существовало, ты бы всё равно от меня легко не отделался, чувак, — подытожил он с лучезарной лыбой и залпом допил остатки пива, торжественно рыгнув после. Но Микки не разделил в полной мере его восторженности, загрузившись на эту щекотливую тему. Взболтав остатки жидкости на дне алюминиевой тары, он мрачно предположил: — А может мы только поэтому и обратили друг на друга внимание… Кто знает, как вся эта херня работает? Вопрос был скорее риторическим, ебать его. Чего он вообще несёт? Йен придвинул свой тощий зад вплотную к Микки и обхватил сзади его шею, сходу находя нужные точки, поглаживание которых его мгновенно расслабляло. — Скажи, а какая нахуй разница как? Ведь главное только то, что ты чувствуешь, — уверенно заявил он, пафосно ударив себя в грудь, — Ты никогда не познаешь все тайны мироздания, мужик, так что просто наплюй, — провозгласил опьяневший рыжий философ, — И бери от жизни всё, мать его, что хочется… например, меня, — последнюю фразу он изрёк до безобразия игривым тоном, сделав своими бровями нечто вкрай несносное. — Ты такой самодовольный сукин сын, Галлагер! — заключил Микки, расплываясь в неприлично широкой улыбке, и тотчас потянулся за поцелуем. За то время, что они были заняты своими необузданными обжимашками, солнечные лучи незаметно подкрались к ним впритык. Зияющие оконные проёмы пропустили внутрь весь дневной жар, и их хилое укрытие неумолимо начинало превращаться в парник. Но Йен и Микки не обращали никакого внимания на изменения микроклимата до тех пор, пока бурно не кончили от взаимной яростной дрочки, выпуская в раскалённую атмосферу жар так же и внутренний. После чего в срочном порядке убрали запасы пива с солнцепёка, да и сами передвинулись следом за ускользнувшей от них тенью от колонны. Передавая ему следующую банку, Галлагер не упустил возможность погладить большим пальцем шрам, оставшийся на его левом факе. Это ненавязчивое действие быстро вошло у того в привычку. Красовавшаяся поверх этого шрама та самая буква "I" была по мнению Микки до пошлости символична — ведь именно с неё начиналось имя его соула, такого же упрямого как и этот просочившийся сквозь кожу знак. — Ну, коль тебе станет от этого легче, то я скажу. Если в этом мире и существует кто-то, способный противостоять самой Судьбе — так это ты, Микки Милкович, — это громкое заявление прозвучало как тост. — О, дааа! Тебе-то, судьбе моей сисястой, только попробуй противостоять, ага! — качая головой, усмехнулся он, впервые ощущая, что ему в самом деле похуй на все эти законы притяжения. Потому что он осознал, что с этим рыжим недоразумением они бы сошлись в любой грёбаной вселенной. Как при наличии клейма на коже, так и в его отсутствие. Это знание снизошло на него как внезапное озарение. И, наверное, в нём и заключалась главная особенность быть чьим-то соулмейтом. Разморенный жарой, хмелем и посторгазменной истомой, Микки решил утолить своё любопытство, пока их сеанс откровений ещё не закончился. — Кстати, чувак… — почёсывая кончик носа, начал он, — Почему для своего попмезного каминг-аута, ты выбрал именно то утро, а не любое другое? — Ну-у, — протянул Йен, картинно задумавшись. И начал перечислять, загибая пальцы, при этом уютно устроив свою нагретую солнцем рыжеволосую макушку на голом плече Микки. Этот чудик так легко уничтожал все тщательно выстроенные им границы, что его уже перестало удивлять их абсолютное отсутствие между ними. — Потому что понял, что не существует грёбаного подходящего момента, которого я, как дебил, так долго ждал. Потому что пока я шароёбился со своей мамой, твоего батю опять посадили — а значит его постоянное давление на тебя ослабло… Кстати, этот мудак отошёл после той поножовщины? — Да хуй его знает, — безразлично ответил Микки. — Потому что после того как я дотронулся до твоей руки эта зараза, — махнув себе за спину, продолжил он, — зудела, требуя твоего ответного прикосновения. Ну и… я просто заебался, знаешь? Пора было уже что-то предпринять... К концу второй пивной обоймы обоих изрядно развезло. В какой-то момент они начали делиться всеми приколами родственников, которые им пришлось вытерпеть из-за своих меток. Их разговор перерос в жаркий, но шуточный спор — кому же пришлось хуже. И в этом соревновании не было ни победителей, ни проигравших. — А ты вообще можешь вообразить, что я наслушался от своих братьев? Я ведь с ними в одной комнате живу... Боже, да Лип мне этими сиськами весь мозг выел, а когда узнал о моей ориентации, его это ещё больше раззадорило. А Карл однажды зубной пастой измазал нарисованные соски, когда я пьяный в дупель вырубился на диване внизу. Не, ну я, конечно, рад был, что не настоящие. Мелкий гадёныш. Круто, что отныне они могли с юмором вспоминать всю пережитую хрень и вместе над нею угорать. А хули ещё оставалось, боже? Если не смеяться над жизнью, она посмеётся над тобой. В этом их мнения совпадали. Хотя Галлагер до сих пор иногда злился на ласковое прозвище "Sugar tits", которым его сразу же окрестили в доме Милковичей. Йену и Микки ещё предстояло узнать, что тупо встретить друг друга — недостаточно. Любые отношения, даже предопределённые, требуют работы. Разница заключалась лишь в том, что вы оба наделены необходимыми для того качествами. И ваша эмпатия настолько усилена, что почти граничит с телепатией. Последнее они замечали и ранее, просто особо не позволяли себе этим пользоваться. Но малейшие перемены настроений друг друга они всегда улавливали на лету и прекрасно знали, когда следует надавить, когда приласкать, а когда прикусить язык и отойти в сторонку. Правда изрядную говнистость характеров эти знания не отменяли. Йен так и остался его главной занозой в заднице — этого у паршивца было не отнять. Но Микки был только за. И они друг друга точно стоили — два долбоёба с сиськами на своих метках. Что вышло весьма символично для геев из злополучного гетто, вынужденных скрывать свою ориентацию до тех пор, пока не встретили друг друга. Зря Микки на Судьбу гнал — у этой стервы, оказывается, был отменный вкус, ведь он на все сто совпадал с его собственным.