Просто гость

      В порту было нестерпимо солнечно. Вдоль перрона вытянулась толпа, причем в самом правдоподобном смысле этого слова, — это была огромная гомонящая масса из разноцветных шляпок, ридикюлей, галстуков-булавок и чемоданов. Целая гора чемоданов, собирающаяся отчалить на палубе роскошного корабля. Они были самыми разными: от легких парусиновых полу барсеток, до настоящих пузатых гигантов. Лгут, говоря, что питомцы похожи на хозяев. Все сходство в чемоданах.       Гарри бездумно сидел прямо на бордюре, ритмично подталкивая носком кроссовка спортивную сумку. Странно, вроде бы и не было в его жизни чего-то, в чем он себе отказывал, а чемодан приобрести так и не выдалось возможности. Да и на кой черт он нужен, если все восемнадцать лет и без него легко уместились?       Глаза безбожно жгло солнце, очевидно вознамерившееся выжечь Поттеру роговицу. Он не выдержал и вновь бросил злой взгляд на Малфоя. Этим утром на него смотреть было сложно — в прямом и переносном смыслах. Все эти несколько недель за ними тянулся едкий флер вопросов, оставшихся без ответов. Негласно было принято правило молчать, и запретные темы быстро оказались под замком, где-то в дальней части их взаимоотношений. Но с каждым звонком Блейза Малфою, с каждым случайным упоминанием парохода и Панси в одном предложении, напряжение все росло и росло. И достигло апогея в это утро. В солоноватом бризе витала почти осязаемая угроза, давящая на грудную клетку, скручивающая живот в узел. Гарри знал, солнечные очки сегодня не только от солнца, но и дабы спрятать за отражением голубого неба и чаек то, о чем так не хотелось говорить.       Но более приземленной причиной избегать глазами Малфоя было то, что солнце было ему невероятно к лицу. Зализанные назад светлые волосы пушились от влажности в воздухе, и непослушные пряди выбивались из общей массы, превращаясь в тонкие ниточки света, отливающие золотом. Малфой сидел на своем громоздком пластиковом чемодане похабного розового цвета, и потягивал через трубочку какую-то зеленую жижу, названную смузи из набора совершенно не сочетаемых продуктов. Маглы обожали сущую дрянь. На удивление, Малфой во вкусах был с ними схож. Гарри тяжело вздохнул, устало провыл: — Ну я же просил взять воды. Малфой зыркнул на него из-под очков, коротко хмыкнул: — А я просил перестать это делать. — Что именно? — в глазах Поттера мелькнули проказливые нотки, он повел плечом и нарочно продолжил стучать по сумке.       Малфой не удостоил этот выпад ответа, лишь отвернулся в сторону толпы. Его губы едва заметно сжались, скулы напряглись. Гарри не видел его глаз, но отчего-то отчетливо представлял их в своем сознании в мельчайших подробностях. А потому нарушил, затянувшееся на несколько нескончаемых минут, молчание: — Ты в норме? — осторожно поинтересовался Гарри, на всякий случай, переставая трясти ногой. Обстановка уже и так была раскалена до предела. Во всех смыслах. — Зря мы все это затеяли, с круизом, — каким-то неожиданно мрачным замогильным голосом протянул Малфой, глядя в сторону бурлящей толпы. — Столько времени на закрытой палубе. — На огромной закрытой палубе. С почти ежедневными остановками в разных городах. Будет весело. Бассейн, бар, Европа. — Гарри блаженно улыбнулся, стараясь подарить Малфою хоть частичку своей беззаботности, но тот не воспринял. Наоборот, весь как-то сжался, бросил сквозь зубы: — Все смотрят. — Брось, да никто не смотрит на тебя! — Гарри уже пробирало раздражение от внезапного приступа паранойи. — А я и не говорил, что на меня, придурок! — разозлился Малфой. — Они пялятся на тебя! Твою мать, мне нужно было скрыться с глаз на какое-то время, а теперь я с самой звездной, мать его, персоной! — Эй, Малфой. — Гарри нахмурился, подался вперед и бесцеремонно тряхнул белобрысого за плечо, наблюдая, как качнулась его голова от движения, а лицо на несколько мгновений сделалось удивленным и беспомощным. Поттер едва сдержал улыбку. — Остынь. Им нет никакого дела до нас. Ты не преступник, ясно? — проговорил он медленно, глядя пытливо сквозь стекла очков. — Вы ругаетесь, как пожилые супруги, — хохотнула приближающаяся к ним Панси. Оба парня вздрогнули и отпрянули в разные стороны, избегая пересекаться взглядами. На Панси весьма удачно сидела красная форма команды корабля. Волосы, забранные сзади в пучок, добавляли ей какого-то особого шарма. «Выглядит не как стерва», — распознал Гарри и неловко улыбнулся, стараясь сделать вид, что ничего толком не происходило сейчас. — Панс, — облегченно протянул Малфой, вешаясь ей на плечи. Они забавно контрастировали: Малфой в рубашке в стиле «вопиющее безобразие», расписанной всеми цветами радуги, и белоснежных капри, и она — совершенно официальный пиджак, юбка карандаш и легкая шелковая блуза с бейджем. И дружеские объятия, объединяющие их. — Уже можно заходить? — Конечно. Гарри, сдавай багаж, и я пропущу вас дальше без очереди, — махнула ему Панси, тут же обнимая Малфоя за плечи и увлекая вперед.       Гарри быстро подскочил на ноги, блаженно разминая затекшую поясницу. Хотелось уже бежать, лететь, спешить хоть куда-нибудь, лишь бы не сидеть в тишине напротив Малфоя. Он ловко подхватил сумку и чужой чемодан, поднял с газона продолговатый сверток, в который любовно упаковал свою Молнию. До ушей донеслось приглушенное: — Так ты поговорил с ним? — Не сейчас, — протянул уклончиво Малфой. — Драко, скажи ему! Я не хочу, чтобы ты потом полтора месяца плавал с разбитым сердцем. И не хочу выкидывать труп Поттера за борт. — Да тише ты! — Малфой пихнул ее в бок и бросил беглый взгляд на Поттера. Тот постарался сделать вид, что не услышал. От всего этого стало как-то совсем не легче.       Три недели их совместной жизни пронеслись, как период экзаменов в Хогвартсе: беспорядочным вихрем, чередой одинаковых скучных безликих мгновений. Гарри мыслями был уже совершенно не там, уже стоял на палубе, обдуваемый бризом. А на деле снова и снова лежал в темноте и вслушивался в чужое мирное дыхание. Они не говорили. Не было тех нескончаемых ночных разговоров, как с Роном и Гермионой: когда слова рвутся неудержимым потоком, когда слипаются глаза и неумолимо утягивает в сладкий сон, но ты возвращаешься снова и снова. Потому что вам есть о чем говорить. Потому что вы хотите говорить.       С Малфоем Гарри очень хотелось говорить, но сколько бы раз он ни начинал, все заканчивалось лишь уверенным вдохом, долгой тихой паузой и, наконец, обреченным выдохом. Он не знал, как заговорить. Как говорить с человеком сквозь семь лет взаимной ненависти, тычков, подколов. Пошутить? «Эй, Малфой, как поживает в тюрьме твой папаша?». Нет, жуть. Быть может, найти какую-то общую тему? «Эй, Малфой, что ты думаешь о Волан-де-Морте?». Что? Нет, ни за что! Боже. Обсудить последние новости! «Эй, Малфой, как думаешь, кто станет новым министром магии?». Что за хрень вообще?.. А если начать с чувств? Сказать о том, как бешено колотится сердце каждую ночь, как он часами не смыкает глаз, слушая его дыхание и представляя, что их не разделяет пропасть непонимания и целая огромная неприступная тумбочка, о содержимом которой они договорились больше никогда не говорить. «Эй, Малфой. Я, кажется, люблю тебя»?       Он поймал себя на мысли, что перенимает привычки Малфоя. Все началось в то утро, когда Гарри нехотя продрал глаза, желая выяснить, что за шуршание происходит в комнате. И выяснил: спиной к нему, согнувшись пополам, стоял Малфой. Гарри увидел его практически голым: худые ноги, которые, пожалуй, должны были бы быть жуткими, учитывая всю узкость, но тем не менее имели какие-то нереальные изгибы, заставляющие затаить дыхание. Гарри завороженно смотрел на выступающие позвонки на хрупкой спине, на покатые плечи, на то, как длинные ловкие пальцы натягивают штанину на ногу. И не успел он притвориться спящим, как по нему скользнули серые глаза, еще не успевшие наполниться едкостью и иронией. Просто ровный расслабленный взгляд. — Ты чего не спишь, Поттер? — спросил он, окончательно облачаясь в обтягивающие черные лосины и, накидывая сверху широкие шорты в тон. — Разбудил? Чего ты молчишь? А Гарри бездумно таращился на впалый живот, на выступающие тазовые косточки, на линию светлых-светлых волосков, спускавшуюся от пупка и ниже, под резинку шорт. На маленькие родинки, хаотично рассыпанные по груди, по линии пресса и даже на шее, за ухом. — Поттер! — прервал его настойчивый голос. — Перестань. Это. Делать. — Делать что? — растерялся Гарри, переключая взгляд на строгие глаза. — Ты пялишься, — откликнулся Малфой, набрасывая сверху короткую широкую футболку, достающую ему едва до нижних ребер. — Я на пробежку. — Пробежка? — Гарри воодушевленно улыбнулся, припоминая, что ему и самому не стоит терять форму. Тренировок команды по квиддичу теперь нет, зато есть риск принять шарообразную форму. — Я с тобой! Малфой помолчал с минуту, потом закатил глаза, обреченно вздохнув: — Идет. Только быстрее давай!       Так они стали вместе бегать по улицам медленно пробуждающегося Лондона. Бежали по центру, сворачивали к набережной Темзы, и наконец, запыхавшиеся, с румянцем на щеках и носу, устало вламывались в дом. На ступеньках привычно сидел, кутаясь в халат, Сириус. Он всегда выходил туда покурить, только проснувшись. Смотрел на парней неодобрительно, качал головой, выпуская из губ очередной клубок дыма. На приветствие лениво вскидывал руку.       Спустя два дня споров за душ, решено было купаться вместе, но только после истерического озлобленного крика: «Чтоб никакого гейства, Поттер!». Поттер подчинился. Душ на площади Гриммо был большой, оттого они комфортно помещались в нем вместе. Раздевались, мылись и одевались, стоя строго спиной друг к другу. За попытку обернуться, дабы достать мочалку, Гарри отхватил подзатыльник и больше так не делал. Везло хотя бы с тем, что организм после утреннего бега и раннего подъема желал только поесть и завалиться на диван, и ничего кроме. Иначе, было бы совсем неловко.       Дальше они на день разбредались кто-куда. Малфой, кажется, жутко тосковал по друзьям и в любое свободное время болтал с кем-то из них, а Гарри нарочно сбегал куда-нибудь из дома и плутал по городу, надеясь заглушить хоть ненадолго мысли о надоедливом слизеринце.       А потом вечером снова встречались, в тишине ужинали, каждый уткнувшись в свой ноутбук, и засыпали, пялясь в ночную мглу. В невозможности заговорить. Так пролетели первые недели лета. И Гарри, распрощавшись с Сириусом и Ремусом, пообещав в который раз, что сбросит Малфоя за борт при первой же возможности, погрузил вещи в багажник такси и шлепнулся на заднее сидение. Переднее занял, разумеется, Малфой.       И началась странная череда перелетов, автостопа, такси и пеших переходов с посадки на посадку. Корабль отходил из Венеции, а до нее тоже нужно было добраться. Малфой оказался в напряженных ситуациях удивительно приятен. Когда Гарри справлялся сам, он следовал за ним молча, не торопя, не нагнетая обстановку, не портя Поттеру нервы. А когда таксист вдруг взбунтовался, отказываясь вести «двух гомиков», Малфой переменился: лицо его приобрело непроницаемое ледяное выражение, он перегнулся через приоткрытое окно водителя и что-то тихо тому сказал. И через пару минут машина уже несла их к пункту назначения.       Так они и оказались на пирсе в то утро. И теперь Гарри безмолвно следовал за разговорившимися Малфоем и Панси, поздно осознавая, что вообще-то сам себя загнал в ловушку, сам привел к обстоятельствам, от которых теперь страдал. Ведь мог тогда, в гостиной Гриффиндора, просто позволить ему забрать серебро. Хогвартс бы явно не обеднел, а Малфой жил бы себе где-нибудь вне мыслей Гарри. Но нет же, долг у него, видите ли! Доигрался. Гормоны, юность, вихрем носящаяся в голове, и одна каюта на двоих с врагом. Круто блин, ничего не скажешь. Мальчик-который-накосячил!       Но стоило им троим ступить на палубу, как напряжение будто бы разом развеялось. Пусть даже временно. На смену ему пришло искреннее восхищение, такое, что не заглушишь ничем. Ему будто снова было одиннадцать, а впереди шла не тоненькая Панси, а внушительный Хагрид, открывающий проход в Косой переулок.       К Гарри мгновенно подскочили два эльфа в форме портье и, любезным кукольным движением поклонившись, забрали чемоданы, дав честное обещание доставить их в каюту. А Панси повела ребят на мини-экскурсию по этому монументальному строению, больше напоминавшему плавучий город, чем судно. Надо сказать, что по стилю он действительно более напоминал огромный многоуровневый Хогсмид, чем современный лайнер. Хотя иллюзия снаружи, разумеется, была наложена качественная, по последним модным тенденциям кораблестроения.       А поднявшийся на борт волшебник тут же оказывался на извилистой улице-коридору, уложенному каменной плиткой. Вместо стройного ряда домов по бокам шли резные двери в номера. Под потолком в воздухе парили зажженные свечи, освещая более темные участки палубы. Пока Гарри рассеянно озирался, следуя по коридору за спутниками, Панси пояснила: — Не думайте, тут не везде такая скукотища, просто это преимущественно жилая палуба. Остальные повеселее. — Это ты зовешь скучным? — растерялся Гарри, когда коридор, наконец, вывел их к широкому светлому пространству, заполненному бесчисленными островками столов и стульев. — Поттер, я смотрю, тебе по душе ресторан? — улыбнулась Панси, сворачивая к лестнице. — Обед будет около трех, как отплывем, но если так хочешь, могу проводить тебя на кухню. — Поможешь там эльфам, глядишь, быстрее будет, — хмыкнул Малфой, первым спешно поднимаясь по ступенькам. На мгновение Гарри уловил в глазах Панси осуждение с капелькой горечи, но она ничего не сказала, лишь двинувшись следом. — А вот и ваша каюта, — они начали с яруса под номером семь, а теперь оказались на четвертом — тремя этажами выше.       Все уровни корабля были более-менее похожими по планировке. Выходя с лестницы, налево вел коридор в апартаменты, а направо — в сторону разного рода развлечений. Панси улыбнулась: — Повезло, на этом этаже отличная библиотека. Есть еще помещение под лабораторию для варения зелий, но она закрыта — только для лекарей. Зато каюта с выходом на балкон. На наш общий балкон, — она расплылась в довольной улыбке. — Ты врешь мне, — Драко с подозрением улыбнулся, оборачиваясь к ней. — А вот и нет!       Гарри устало пихнул плечом дверь, вваливаясь в номер. Желания слушать счастливые вопли Малфоя по этому поводу как-то не было. Хотя новость была приятная — вечер можно будет провести в компании Джорджа. Правда, Панс об этом, похоже, еще не догадывается.       Номер пришелся Гарри по вкусу. Он до жути не хотел возвращаться в современный пластмассово-стеклянный Лондон. Его попросту пугала сама мысль, что рано или поздно придется жить в современной квартире, в каком-нибудь минималистичном стиле. Сознание, выросшее на видах Хогвартса, просто отказывалось воспринимать что-то другое за красоту.       Но корабль его приятно удивил, все же, маги знали толк в стиле. Комната оказалась просторной и светлой. Из витражных окон с эркерами, опускающихся почти до самого пола, в комнату лился голубовато-зеленый свет, окрашивая паркет в разные оттенки. По левую сторону от входа располагалась дверь в ванную, а образовавшийся коридорчик в пару метров длиной, выводил в спальню-гостиную. Если свернуть влево, то вид открывался на небольшой темно-зеленый диван и пару кресел, полукругом окруживших камин. Над ним висела картина с каким-то незамысловатым пейзажем городских улочек. А справа, спинками к окнам — как раз двум — стояли две широких кровати, в сопровождении небольших тумбочек на высоких гнутых ножках.       Гарри глупо застыл посреди коридора. Моргнул один раз, второй. Ему впервые за жизнь были непонятны собственные эмоции. Это было. Разочарование? Недоумение? Почти-что обида. «Две кровати» — обреченно подумал он. С чего он вообще взял, что будет иначе? И отчего расстроился, что их все же две? Откуда такое желание лечь с Малфоем в одну постель? — Поттер, чего застыл? — Гарри вздрогнул от легкого касания к плечу, отшатнулся. Малфой глянул на него недоуменно. — Что-то случилось? — Случилось? — эхом повторил Гарри, глядя прямо в серебристые серьезные глаза. Подумал, что, наверное, очень жалко сейчас выглядит, с этими выгнутыми в обиде бровями, ртом, так и не закрывшимся от внезапного удивления. — Что не так? — тон Малфоя из едкого сделался взволнованным. Он всматривался прямо Гарри в глаза, пытаясь углядеть в них ответ. А Поттер не мог вымолвить ни слова, потому что его только что разозлил и ввел в ступор самый обыкновенный факт. Факт того, что он будет спать на разных кроватях со своим школьным врагом. — Окна маловаты, — пробормотал Гарри, отводя глаза. Неловко улыбнулся. одергивая себя. Развел тут драму на пустом месте, тоже мне.       Малфой глянул вперед и, если бы Гарри не пялился обреченно куда-то в паркет, он непременно заметил бы, как лицо слизеринца секундно дрогнуло, а губы прошелестели в немом: «Две?». Он замялся на пару мгновений, а потом, наконец, произнес своим обыденным прохладным тоном с нотками приказа: — Надо разобрать вещи до обеда, чтобы потом этим не заниматься. Панс сказала, отплываем скоро. Гарри ничего не ответил, лишь неловко кивнул.

***

      Так странная жизнь, к которой Поттер постепенно стал привыкать, вдруг сделала кульбит и превратилась в еще более сюрреалистичную свою форму. Если там, на площади Гриммо, им с Малфоем удавалось как-то разбежаться по разным комнатам, или вообще разойтись на день кто-куда, то здесь деться было решительно некуда. И проблема того, что они не могут заговорить, встала ребром.       До первой точки путешествия плыть было два дня. Первый они худо-бедно протянули: позавтракав в ресторане на седьмой палубе, Гарри надолго отправился обследовать корабль. Панси лишь обрисовала планировку в общих чертах, заявив, что если покажет все, то лишит их весьма интересного путешествия. Гарри лишать себя интересного не хотел. Более того, знал человека, который разбирается в веселье куда лучше него самого. По счастью, этот человек проживал в соседней каюте.       Они с Джорджем взялись за дело основательно. Начали путь с бара, прихватив по паре бокалов «на дорожку». Болтали без умолку, смеялись, обсуждали предстоящую свадьбу. Не свою, конечно. И гуляли по коридорам, которые действительно были больше улицами: вот свернул в подворотню, где внезапно оказалась прачечная самообслуживания, а вот уперся в тупик — теперь только обходить. С Джорджем было на удивление легко, как и всегда. Ничто не могло сломить дух этого человека.       Гарри всегда умел находить себе компанию. Природное обаяние, передавшееся еще от Джеймса, покоряло всех, развязывало язык, заставляло волей-неволей поддержать разговор. А беседовать с Поттером было, как ни крути, приятно, потому что он никогда не говорил надменно, слушал собеседника внимательно и вплетал в чужую речь комментарии. Единственный грех — часто перебивал.       Когда вечером скользнул в каюту тихой тенью, его встретил полнейший мрак. Поттер буркнул себе под нос: — Ну и где его черти носят? — выудил палочку из-за пояса, зажег свечи и камин. Со стороны кровати послышался сдавленный стон и шуршание. Гарри чертыхнулся, выпалив скорее, чем успел подумать: — Гоменум ревелио!       Из палочки вырвался сгусток яркого света, метнулся к кровати, окружив собой фигуру Малфоя. Он лежал весь скрюченный и сжавшийся, как пружина. Отвернулся лицом куда-то к стене, поджал под себя ноги. Гарри невольно завис на мгновение. вперившись взглядом в белоснежные ступни, так явно выделяющиеся в полумраке. Быстро одернул себя, насторожился. Смутила неожиданная напряженность в чужих острых плечах, легкая дрожь ноги. — Обнаруживающее заклятие. Любопытно, — бесцветно хмыкнул Малфой, даже не оборачиваясь на вошедшего. — Мерлинова борода! Ты напугал меня до полусмерти, — Гарри нервно выдохнул, тут же по губам расползлась напряженная улыбка. — Ты чего тут делаешь? — Лежу, — зло буркнул в ответ Малфой, скрючиваясь сильнее. — Это я вижу, — серьезно откликнулся Гарри. Хотелось подойти к Малфою, но одновременно веяло от этого какой-то бестактностью. К счастью, к бестактности Гарри было не привыкать. — Я думал, ты развлекаешься где-нибудь.       Он подошел, опускаясь на край кровати рядом с Малфоем. Было непривычно находиться вот так близко, тем более, с намерением пойти на дружеский контакт. Малфой, кажется, был против таких выпадов — отвернулся еще сильнее, явно пытаясь спрятать лицо. Неопределенно качнул плечом и обессиленно перевернулся на спину, вытягивая ноги позади Гарри. Пустые серые глаза смотрели обреченно в потолок.       Гарри никогда не понимал, что происходило в этой светловолосой башке. Малфой грубил невпопад, появлялся там, где не должен был, а зачастую вообще выдавал то, что Гарри и предположить не мог. Но в это мгновение он отчетливо понял, что чувствует лежащий рядом. Человек, которого он должен был убить, а не выискивать сейчас способы помочь. — Я так проводил каждое лето, — тихонько произнес Гарри, заговорив неожиданно даже для самого себя. Малфой крупно вздрогнул, будто его шарахнуло током, опасливо покосился. Поттер лишь усмехнулся, подтягивая под себя ногу — исключительно нервное движение. Он с ужасом осознавал, что именно сейчас собирается рассказать Малфою, но не мог удержать собственных слов. Они бесцеремонно лились наружу. — Лежал вот так бездумно и просто ждал, пока закончится день. Дурсли ложились около одиннадцати. Только тогда я мог хотя бы на несколько часов почувствовать себя спокойно. Но это спокойствие не спасало от одиночества. Когда ты лежишь один во всем мире. И никто тебе не поможет.       Гарри замолчал. Сам не знал, зачем вдруг вывалил на Малфоя эту бесполезную информацию. Просто так вдруг показалось правильно. Через несколько минут гнетущего молчания послышался тяжелый вздох: — А ты не так прост, как кажешься, Поттер, — произнес он таким тоном, что не понятно было, оскорбление это или нет. Но Гарри на всякий случай бросил сердито: — О чем ты? — О том, что Золотой Мальчик оказывается тоже может быть живым человеком, — Гарри секундно вспыхнул и вдруг осекся. Потому что, как бы там ни было, Малфой заговорил. Уже неплохо. — Признай, ты ведь не спроста сбежал от своих друзей и светлого будущего сюда, на лайнер. С заклятым врагом. — Не правда, — бросил он просто потому, что соглашаться с Малфоем категорически не хотелось. Потому что понимал, что они внезапно спустя столько лет взаимной слепоты, оказались чрезвычайно похожи. Но выворачивать душу наизнанку перед таким как он совсем не хотелось. Слишком свежо было ощущение горечи от предательства на губах. И все еще гнетуще выло в груди. — Пошли, Поттер, — бросил Малфой, внезапно поднимаясь с кровати. Остановился, оборачиваясь. — Только оденься хоть каплю приличнее. Даже я выгляжу лучше. А я сейчас просто ужасен!       Так они оказались вдвоем палубой выше, свернули вправо и попали в ботанический сад. Он поразил своей красотой, стоило лишь переступить порог. Они буквально оказались будто бы посреди причудливого леса, где сверху на голову свисали лозы и пушистые ветви самых разных растений.       Гарри застыл, запрокинув наверх голову, не в силах подобрать слов для описания увиденного. Внутри что-то затрепетало, когда среди буйной зелени в его поле зрения появилась белобрысая макушка Малфоя, обогнувшего его. — Идем, — Малфой кивнул на тропинку, уходящую вглубь сада. Гарри последовал за ним, даже не спрашивая, откуда он знает об этом месте. Лишь рассеянно подумал о том, что почему-то не заметил сада, когда плутал по кораблю днем.       Они вышли на небольшую поляну, усеянную клевером. Гарри ожидал, что Малфой сейчас галантно расстелит мантию и аккуратно присядет на нее, но вместо этого тот разулся и просто шлепнулся на траву, растягиваясь по ней, как по покрывалу. Похлопал приглашающе рядом с собой. Ну Гарри и лег, сбросив кроссовки рядом с элегантными туфлями Малфоя.       Они снова лежали молча, а Гарри судорожно думал, о чем же стоит заговорить с человеком, с которым никогда вот так просто не говорил. Наконец, произнес первое, что вертелось на языке: — Спасибо. — За что это? — удивился Малфой, оборачиваясь к нему полу боком. — За то, что показал это место, — Гарри произнес это машинально, отговорка появилась сама собой. Он нахмурился, пересилил себя. Добавил. — И еще. За то, что не сказал Беллатрисе, что это я. А ты ведь знал. — Конечно, знал, — отозвался Малфой с такой горькой улыбкой, что Гарри стало жутко. Он тут же подорвался и сел. Глянул прямо на бывшего слизеринца. — Но почему?! Почему ты не сказал? — вопрос, мучивший почти год, вырвался наружу. — А почему ты не бросил меня гореть в Выручай-комнате? — глаза Малфоя блеснули смесью боли и решимости. — Я был предателем. Должен был умереть. — Я не мог. — Гарри осекся. «Не мог дать тебе умереть». Почему? Почему он не пожалел никого из Пожирателей Смерти, но пожалел его? — Как и я, — отозвался Малфой, грустно улыбнувшись. — Я не желал тебе смерти, Поттер. Потому отдал палочки там, в особняке. Подумал, тебе нужнее. — Верно подумал. Но я не понимаю, почему?       Малфой молчит и смотрит куда-то в пространство перед собой. А Гарри рассматривает его плотно сомкнутые губы, которые, практически белеют от напряжения. Что он пытается там удержать? Через миг ядовитый ответ разрезает воздух: — А ты никогда не хотел понимать. Удобней ведь было думать, что ты главный герой своего романа, даже всем вокруг роли распределил. Только я не набивался на роль злодея, понимаешь? И то, что меня им с детства окрестили. Что ж, это наложило некоторый отпечаток. Я стал тем, кем стал, в том виноват лишь я, — Малфой, кажется, впервые говорит с Гарри предельно честно, а того аж на мурашки пробивает от внезапной откровенности, от боли в чужом голосе, на которую он не рассчитывал. Он не набивался в психологи к Малфою — копаться в его голове себе дороже. Но тогда он отчего-то не мог перестать его слушать. И не хотел переставать. — А я всего лишь хотел заговорить со смешным очкастым мальчиком. Не с Гарри Поттером, что спас весь мир, а просто с Гарри. Моим будущим однокурсником. — Малфой отводит взгляд куда-то вбок, почти полностью отвернувшись. Гарри кажется блеск в его глазах, но Малфой быстро продолжает говорить жестко и отрывисто. — Мне пришлось подыграть миру. Я стал злодеем. Но не потому, что я тебя ненавижу, — он бросает короткий взгляд, сочащийся злобой, но не той, что у врага перед нападением. На Гарри смотрит искалеченный жизнью одиннадцатилетний мальчик. И кем бы он ни был, никто не заслуживает такого. — Просто я трус, Поттер.       Гарри чувствует, как горло сдавливает тисками. Действительно, все так глупо вышло. Они потеряли столько лет взаимно шпыняя друг друга, распаляя ненависть, пока она не достигла разрушительных масштабов. А Гарри даже не удосужился хоть раз раскрыть глаза и взглянуть в лицо тому, кого окрестили его врагом. — Ты не трус, Драко. — Малфой оборачивается на его слова, едко давя ухмылку, но та никак не удается. Губы все ползут вниз, а по щеке скатывается слезинка. — Это не трусость. Ты сам собирал тот шкаф в Выручай-комнате, никто не мог заставить тебя это сделать. Но ты сделал. И я хочу знать почему? — Ради мамы, — его голос звучит совсем глухо в тишине сада. — Я думал, что выиграю время, смогу спасти ее от Темного Лорда. Мы все оказались его слугами, выбора особо не было. Все было решено еще задолго до нас с тобой, Поттер. То, что в твоем распределении ролей я вытянул короткую спичку, не более, чем совпадение. Совпадение с тем, кем меня видели в будущем все вокруг. И пока дети счастливо учились в Хогвартсе, не думая ни о чем, меня постепенно учили тому, кем я должен буду стать. Убийцей. — Но у тебя был выбор! И ты выбрал! Тогда, в особняке, ты принял сторону Дамблдора! — Да не Дамблдора! Я выбрал тебя, Гарри! Твою сторону! — Малфой не выдерживает и сорвается на крик. — Никогда не было моей стороны, — Гарри отшатывается от слов, как от пощечины. Хмурится, не желая верить. — Только твоя и была. Всегда, — коротко вздохает Малфой. — Но как бы там ни было, я осмелился поступить так только тогда, когда ситуация была безысходной. Это было секундное помутнение разума, чистый рефлекс в сторону.. Нет, не добра. В твою сторону. Просто инстинкт самосохранения ошибся, чью именно жизнь нужно спасать. — Но… — Гарри нестерпимо хочется продолжить возражать, сказать, что вообще-то тогда у Малфоя и был выход, но он останавливает себя. И долго смотрит на точеный профиль Драко, на чуть покрасневшие глаза. И обрывает фразу, так и не завершив. Потому что он не так жесток, чтобы добивать безоружного Малфоя. Потому что за этот год понял для себя очень многое. И потому что сейчас вдруг понял, что именно Малфой так витиевато пытался сказать. Замолкает на пару мгновений. И начинает мягче, уже совсем другим голосом: тихим и привычно неловким: — Ну собственно… — Поттер, ты балбес, ты в курсе? И не умеешь переводить тему, — фырчание Малфоя не раздражает, напротив, успокаивает. Хоть что-то привычное в море вакханалии. Он оборачивается, и взгляд его, вновь уверенный, из-под полуопущенных век на Гарри смотрят проницательные глаза. Оценивающие. Даже спустя столько лет как впервые.       Гарри лишь устало смеется, вскинув руки в капитулирующем жесте. Но бросает несмело: — И все же спасибо тебе. За все. Потому что, как бы там ни было, ты жив. Это главное.       Он замолкает надолго, рассматривая свои голые ступни, тонущие в зеленом кружеве пушистой травы. И едва заметно вздрагивает, когда чужая нога неловко касается его, чуть подтолкнув. Глаза встречаются со взглядом Малфоя. Машинально тут же вырывается: — Что?       Но он знает, «что». Вернее не знает, но чувствует нечто в грудной клетке. Сдавливающее, мешающее дышать ровно. Зачем-то еще раз добавляет, но уже тише: — Что? — И тебе спасибо. За то, что жив.       Кажется, что он ослышался. Потому что впервые видит Драко таким: тронутым, слегка растерянным, с наметившейся улыбкой на приоткрытых губах.       Но тут сверху раздается каким-то высоким и абсолютно нечеловеческим голосом: — За то, что жив. И тебе спасибо.       Малфой вздрагивает, разрывая зрительный контакт, глядит наверх, в поисках источника звука. А причудливый голос все льется быстрее и быстрее, Гарри выцепляет из бесконечного потока свои слова и слова Малфоя, которые будто отматывают назад. Он недоуменно глядит на спутника, но тот лишь ошалело смотрит наверх. Уже не различить ничего в потоке слов, кажется, это уже и не их слова вовсе, но внезапно слух снова ловит собственную фамилию. Показалось?..       А через пару минут голос стихает. И с ветки срывается что-то, ухнув вниз. Давние навыки обоих ловцов срабатывают мгновенно: у самой земли их руки сталкиваются, скрывая в ладонях то, что рухнуло с ветки.       Гарри обнаруживает внезапно для себя самого, что мягко обхватывает сомкнутые ладони Малфоя своими. Неловко отстраняется, разорвав прикосновение, нервно тянется к оправе очков, поправляя их. Щеки горят нещадно, слова путаются на языке.       Он бросает взгляд на Малфоя, в надежде, прояснить хоть что-то. Обычно он очень помогает — его отрезвляющая грубость, чувство, что все-таки не все в мире от тебя без ума. Но сейчас это ни к чему. Малфой смотрит пустыми глазами на тело маленькой птички с голубыми перышками, лежащей на его раскрытых ладонях. И поднимает на Гарри глаза, полные слез. Драко плачет. Это не случайно уроненная слеза, нет, он плачет по-настоящему, с горечью сжимая губы. Шепчет хрипло: — Это б-болтуршайка, — смеется сквозь слезы над таким неподходящим во всей этой ситуации словом. — Что она такое? — тихонько спрашивает Гарри, не зная, как поддержать Малфоя. И нужно ли его вообще поддержать? Он всегда теряется при виде плачущих, но те просто люди. А тут перед ним сидит сам Малфой. Зачем он вообще решил плакать? Зачем рушит свой образ, выстроенный за долгие годы? Зачем заставляет гадать, что же за человек сейчас сидит перед Гарри? — Они молчат всю жизнь, чтобы перед смертью рассказать все услышанное в обратном порядке. Гарри, она только вылупилась утром и уже. — он сгибается как от спазма над крошечным тельцем, да так резко, что Гарри едва не бросаетсяся его ловить. Но нет, удерживается. А Малфой прижимает ладони ближе. Светлые волосы спадают на лицо, закрывая от взгляда Гарри. Ему слышится тихий сдавленный вой. Столь болезненный с нотками обреченного отчаяния, что Гарри пробивает крупной дрожью. Он затыкает рот рукой машинально, потому что и самому хочется взвыть.       Ему до одури плохо, жизненно необходимо сказать хоть что-то, поддержать как-то, но он тупо не умеет. А потому делает то, что кажется в данных обстоятельствах верным. Наклоняется к скрюченному Малфою, заставляет разогнуться, придерживая дрожащие плечи. Встретившись взглядом с опухшими заплаканными глазами, применяет всю силу воли, накопленную годами, чтобы не поддаться слабости. Удивительно нежно ведет тыльной стороной ладони по чужой, неожиданно горячей щеке, утирая слезы. Пробегается пальцами по подбородку, наклоняется ближе. И неловко прижимает Малфоя к себе.       Замирает, выжидая. Боится, так панически боится, словно это самое страшное в его жизни. «Поттер, ты идиот?». Нет, просто оттолкнет и рассмеется в лицо. Или скажет что-то такое, отчего потом в глаза ему смотреть будет стыдно. И Гарри умрет на месте, сам сбросится с парохода, чтобы только никогда больше не встречаться взглядами.       Но он чувствует лишь мягкое прикосновение чужих волос к своей шее. Драко утыкается носом в изгиб его ключиц и так и сидит, тихонько подрагивая от слез. А Гарри бездумно перебирает пальцами по его выступающему позвоночнику. Осторожно спрашивает: — Ты был здесь утром? — Угу. — Малфой приподнимается, чуть отодвигаясь. Они сидят так уже чертову кучу времени, так долго, что сбитое дыхание успевает выровняться. Малфой вытирает движением плеча слезы с покрасневших щек. Добавляет сдавленно: — Здесь спокойно. Иногда я просто хочу побыть. С птицами. — Я не знал, что ты любишь птиц, — Гарри неловко улыбается, поднимаясь на ноги и помогая встать Малфою, придержав за локоть. — А много ты обо мне вообще знаешь? — Малфой усмехается в ответ, но так, что Гарри становится вдруг мучительно стыдно. И при том хочется немедленно узнать о Малфое еще что-нибудь. Хоть что-то. Как можно больше простых бесполезных фактов, которые, вообще-то не бесполезны, если вашим жизням не угрожает опасность. Собственно, эти глупые факты и есть жизнь. — Любишь огневиски? — спрашивает он невпопад, глядя куда-то себе под ноги. Неловко пытается сбросить застрявший между пальцами пучок травы. — Напоить меня решил, Поттер? — Малфой привычно язвит, но случайно брошенный на птицу взгляд его выдает. Он выужиает палочку — новую, Гарри ее не видел раньше — взмахивает, произнося что-то одними губами. И отпускает маленькое тельце. Птица рассыпается в воздухе, на покрывало клевера падают лишь пара небесно-голубых перышек. — Я сволочь, да?.. Столько людей погубил, а плачу из-за какой-то птицы. — Малфой… — Гарри хочет спросить, жалеет ли он, но не решается. Потому что он не обязан жалеть. И не обязан быть таким, как хочется Гарри. Но Малфой отвечает, даже не услышав вопроса. Просто знает, что Поттер бы спросил. — Да. Изо дня в день. И это тюрьма, от которой не спасет ни одна амнистия. И это единственное, что в этом мире, блять, верно. — Драко, — Гарри зовет тихо, с привычной всем гриффиндорцам, внезапной упрямостью. Он просто должен это сказать, здесь и сейчас. — Ты не плохой человек. Я точно знаю.       Они молчат. Долго, куда дольше, чем можно себе вообразить. Просто стоят друг перед другом и смотрят на синие перья на траве. А потом Гарри произносит: — Так ты не ответил. Ты огневиски любишь? — Кажется, люблю, — растерянно пожимает плечами Малфой, улыбаясь задумчиво куда-то в пустоту. И покорно следует за Поттером, спешащим скрыться на негнущихся ногах раньше, чем Малфой заметит его пылающие щеки.       И Поттер, не подозревая об этом, снова выводит его из такой глубокой ямы, из которой сам бы Малфой не выбрался. Потому что Поттер может. Потому что все «невозможно» придуманы для кого угодно, но не для него. И потому что Драко хочется за ним следовать по велению какого-то неизвестного сильного чувства внутри. Пусть даже поведут на эшафот.       Они доходят до комнаты молча. В дверях Гарри пропускает Малфоя вперед, мимолетно касаясь его поясницы, направляя легким движением. И пока Малфой забирался на кровать, он выуживает из мини-бара бутылку, по велению палочки тут же подлетает пара бокалов со столика. Остается лишь разлить огневиски, да зачаровать кубики льда. И вот он уже забирается рядом с Малфоем на кровать, даже не задумываясь о том, чья она и уместно ли это. Потому что сейчас Малфоя не хочется отпускать дальше, чем на расстояние вытянутой руки. Да и никогда не хотелось.       Гарри протягивает бокал, хотя мог отправить бы его по воздуху магией. Но все ради случайного секундного касания тонких вечно прохладных пальцев. Малфой улыбается благодарно, делает небольшой глоток. И тут же глаза округляются, он сдавленно кашляет в кулак, из которого вырываются наперегонки несколько искр.       И Гарри впервые за вечер расслабленно смеется, заражая своим смехом и самого Малфоя. Они просто хохочут, сидя на подоконнике, служащем продолжением кровати. Так близко, что касаются пальцами, подобранных к животу, ног. Но отчего-то это не смущает, а напротив, успокаивает. Как и легкий морской бриз из приоткрытого окна, за которым вдалеке, на самой кромке моря, маячат огоньки отдаляющейся Венеции. — Расскажи мне, как ты жил весь этот год? — тихо просит Гарри, оборачиваясь к Малфою. Тот улыбается, отражая в глазах эти далекие огни. И, кажется, тоска становится чуть более выносимой, когда рядом кто-то мешает тебе удобно сесть, сталкиваясь с тобой коленями, и поит тебя ужасным огневиски. И просит говорить о том, о чем никто не хотел выслушать. И когда этот кто-то — по сути заносчивый балбес, но такой до одури настоящий и честный, что хочется все ему выложить.       И Малфой выкладывает. — Одиноко. Днем прятался в спальнях, ночью — в гостиной. И стал настоящим изгоем. Но это еще выносимо. Хуже то, что меня не оставляли чужие взгляды. Куда бы я ни шел, на меня везде смотрели. И это были взгляды осуждения, — Малфой замолкает ненадолго, вновь мелкими глотками отпивая виски. И вдруг оборачивается, глянув прямо Гарри в глаза. — И знаешь. Глупо, но, кажется, скучал по тебе. Ты ведь и сам куда-то пропал. — После всего, что случилось, хотелось покоя, — задумчиво тянет Гарри. Нет, не во всем он еще готов признаться этому странному человеку. — Но тебя не было на наших общих парах. Ты избегал меня. — Было стыдно, — Гарри знает, что Малфой сейчас говорит предельно честно. Знает, потому что чувствует, как тому не хватало, чтобы его просто кто-то выслушал. Хотя бы раз в жизни. А никто никогда не хотел. — А теперь не стыдно? — злые слова вырываются сами собой, Гарри не успевает их поймать, слишком поздно зажимая рот рукой. И тут же выпаливает. — Прости! — Не извиняйся, Поттер, — Малфой устало качает головой, останавливая его жестом. — Если хочешь знать, да, мне стыдно. Я слишком поздно понял, чего стоили мои поступки. Сначала искренне думал, что, возможно, избавлюсь от этого гнетущего одиночества, если примкну к Темному Лорду, — он смеется тихо и горько. — Пожирателей Смерти считают безумцами, раз они пошли на такое. И это верно, только, знаешь, Волан де Морт, как никто другой, умеет убеждать. Он знает все твои слабости и может предложить то, от чего не сможешь отказаться. — он долго молчит, пока Гарри обдумывает его слова. А ведь действительно — Волан-де-Морт прекрасно знал, в какой момент человек будет сломлен настолько, что согласиться примкнуть к нему. Как было со Снейпом. — Кто измучил тебя настолько? — слова уже не подчиняются Гарри, а вырываются сами собой. Он поднимает глаза на Малфоя, чтобы разделить с ним хотя бы сотую часть всей этой боли. — Настолько, что ты поддался. Ты ведь не слабак, Малфой. — Ты знаешь ответ, — откликается он. — Ничто не ранит сильнее, чем семья.       Гарри думается, что это как раз то, в чем они разительно отличаются и одновременно так парадоксально схожи. Только если Гарри ранила смерть родителей, то Драко ранили они сами, лично. И ему думается, что Поттеры предпочли бы смерть тому, как жили Малфои. — Раз уж ты вознамерился вытрепать мне всю душу, может, тоже поделишься? Почему сбежал? — Малфой был привычно остр на язык, но за этим кроется искренний интерес. И Гарри впервые не хочется защититься от него, а скорее совсем наоборот. — Потому что моя жизнь не имела ровно никакого смысла весь этот год, — откликается он глухо. Что ж, это честно. Теперь его черед говорить через обжигающую саднящую боль в горле от собственных же слов. — Потому что без злодея не существует и героя. Всю жизнь я выполнял свой долг. А теперь выходит, что никто так и не научил меня просто жить.       Гарри смеется грустно. Потому что победить Волан де Морта в сотню раз проще, чем обрушить этот невидимый барьер между ними с Малфоем. Потому что, даже говоря откровенно, он подбирает каждое слово, чтобы только не выдать лишнего, не дать Малфою оружие против себя. И знает, что тот все это чувствует столь же остро. — Мы так ужасно похожи. Даже иронично. То, как судьба противопоставила нас друг другу. А мы ведь могли бы стать самыми верными союзниками, если бы не вот это все. — Малфой перекатывает кубик льда в бокале с тихим звоном, глядя пустым взглядом куда-то в пространство. — Эй, Малфой… — тянет неуверенно Гарри, все еще сомневаясь в том, что делает. Глупо, конечно, но разве он был счастлив, когда поступал умно и правильно? Разве не были самыми счастливыми людьми те, кто жил глупостями? По велению какого-то безрассудного голоса в собственной голове, он все же протягивает вперед раскрытую ладонь. — Может, попробуем стать друзьями? Теперь, когда все кончено, когда мы больше не по разную сторону баррикад, когда мы даже не на разных факультетах. И я снова просто тот мальчик Гарри. А ты — просто... — он силится произнести чужое имя, но отчего-то не выходит. — Ты правда веришь, что это возможно? — в глазах Малфоя теплится неуверенный огонек надежды. Но он боится. Весь сжимается, отклоняясь подальше от этой руки, словно Гарри сейчас схватит его за горло. — Ты сможешь когда-то мне доверять? — Я уже доверяю. Доверился, когда сидел перед тобой на коленях в особняке, а ты смотрел мне в глаза. И не сказал, — произносит Гарри. И это уже совсем не выверено и не безопасно. И надо бы связать Малфоя, да применить Обливиэйт. Потому что это уже слишком личное. Совсем не то, что стоит говорить врагу. Тому, которого ты хочешь назвать своим другом. — А ты… Ты смог бы довериться мне?       Малфой смеется. Не насмехается, не старается задеть, а просто смеется искренне, прикрывая глаза пушистыми подрагивающими ресницами. И произносит уже тверже и громче, почти обычным голосом, а до Гарри только доходит, что в этой тишине они говорили шепотом: — Я не могу. Очень хочу, но я бывший Пожиратель Смерти, а ты — без пяти минут аврор. Не хочу омрачать твою звездную жизнь. Это не тот фрагмент, который стоит хранить, — говорит просто, даже весело, но Гарри слышит, как его коробит от собственных слов.       А в голове вдруг возникает рекордная по абсурдности идея. И сердце мгновенно заходится бешеным ритмом, а щеки пылают алым. Губы сами расползаются в улыбке. Гарри знает, что выглядит сейчас безумцем, что пугает Малфоя этим лукавым огнем в глазах, но произносит заговорщески: — А знаешь, пожалуй, у нас столько же оснований, чтобы довериться, сколько и обратных им, — он чуть склоняет голову на бок, кивает на все еще протянутую ладонь. И решительно улыбается. — Драко Люциус Малфой, ты дашь мне Непреложный обет?       Гарри ждет, глядя прямо в серебристые глаза человека напротив. Человека, которому не доверял настолько, что следил за ним почти что год непрерывно, а потом с ужасом боялся встречи весь восьмой курс. А встреча произошла, и он зачем-то сделал ситуацию буквально невыносимой. А может... Именно этого он и хотел? Может, все те годы это не было секундными всплесками гормонов и адреналина? Может... — Нам понадобится свидетель, — откликается Драко, будто находясь в трансе. И все не отрывает глаз от чужой ладони. Вдруг вздрагивает, приходя в себя, заглядывает с опаской в глаза Гарри. — Нам нужно позвать кого-то?       Гарри понимает, что кроме него решительным быть некому. И отчего-то очень хочется, чтобы Малфой взял за руку. Чтобы произнес заветные слова. Чтобы можно было уже наконец просто говорить, а не задумываться, для кого он шпионит в этот раз. — Незачем, — Малфой кивает вбок, за окно, которое выходит на балкон. И Гарри едва не вскрикивает, когда замечает за стеклом ошалевшее лицо Панси, сжимающей в руке бутылку вина. — Твою мать! — Гарри нервно выдыхает, опасливо оборачиваясь к Малфою. — Почему ты не сказал, что она здесь? — Она только пришла. И сейчас думает, что мы напились и ты делаешь мне предложение, — усмехается нервно Малфой. — Что вообще-то почти правда. — его глаза на миг становятся серьезными, проницательными. А голос убеждающим. — Поттер, ты точно уверен, что готов к такому? Пути назад не будет. Нарушим обет и нам обоим конец. О чем ты вообще хочешь дать Непреложный обет? — О том, что больше никогда один не пойдет против другого. — слова сами приходят на ум. И Гарри радуется, что не сказал «о том, что мы будем друзьями». Потому что в душе бьется юношеская жажда. Жажда большего. — Поттер, я хочу, чтобы ты знал, — Малфой вдруг берет Гарри за плечи и подвигается ближе. Говорит предельно серьезно: — Я никогда не допущу более, чтобы мои действия угрожали тебе, ясно?       Гарри хочет коснуться его щеки, но стоит поднять руку, как Малфой отшатывается, вздрагивая. Это то, с чем еще предстоит разобраться, но Гарри тянет с улыбкой: — А я не причиню вреда тебе, Малфой.       И все это звучит почему-то ужасно плохо и стыдно, так, что у обоих мучительно горят щеки, но Малфой не подкалывает. По крайней мере не сейчас. А лишь кивает и оборачивается к Панси. Жестом зовет ее войти.       Панси удивляет Гарри едва ли не больше внезапных откровений Малфоя. Потому что убеждать ее приходится совсем недолго. Стоит Гарри обрисовать мысль, как она коротко отвечает: «Сделаю». Он думает о том, что Миона вынесла бы весь мозг нравоучениями, а Рон бы опасливо поджал хвост. Сказал бы до боли знакомое: «Гарри, мы, конечно, друзья, но Гермиона права». А Панси верит. Потому что стоит Малфою кивнуть на ее немой вопрос, как она соглашается. И есть в этом что-то до ужаса притягательное.       Они все втроем стоят посреди комнаты: Драко и Гарри напротив друг друга, а Панси сбоку, наставив палочку на их плотно сомкнутые руки. А Гарри так невероятно приятно сжимать тонкую, но сильную ладонь, чувствовать, как его запястье обвивали невероятно красивые пальцы, точно у пианиста. А он ведь, наверное, умеет играть. Не может не уметь.       Панси спрашивает решительно, даже не уточняя, уверены ли они: — Готовы?       Малфой поднимает свои вечно лукаво-улыбающиеся глаза на Гарри. Произносит: — Ну что, сладкий, не струсил? — Не называй меня так, Мерлин тебя подери! — Гарри морщится, давя смех. Кивает. — Кто начнет? — Сегодня я первый. Не беспокойся, буду нежен, — слова Малфоя сквозят привычной иронией, но шутки сегодня смущают Гарри больше обычного, заставляют голову гудеть. Но Малфой вмиг становится серьезен. Вытягивается, занимает более устойчивую позу. И говорит, глядя прямо Гарри в глаза: — Обещаешь ли ты, Гарри Джеймс Поттер, никогда больше не быть моим врагом?       Это не совсем то, что собирался пообещать ему Гарри, не про ненанесение вреда. Но Гарри не колеблется ни секунды и обещает, потому что сердце в груди бьется в бешеном ритме не от важности всего происходящего, а от того, что он впервые держит Малфоя за руку. И это прикосновение пробирает до дрожи, заставляет мысли беспорядочно разлетаться. — Обещаешь ли ты, Драко Люциус Малфой, также никогда более не быть моим врагом? — и Гарри думает, что формулировку Малфой подобрал удивительно верную. Потому что ему, Гарри, хочется пойти за Малфоем куда угодно, хоть на самый край света, и стать кем угодно, только бы не быть снова врагами. Только бы не приходилось больше никогда выбирать между ним и долгом. Потому что теперь его долг — беречь этого покалеченного жизнью мальчишку. Это обещание он дает самому себе, но оно самое нерушимое из всех. Потому что Драко уже и так сполна досталось от жизни. Хватит с него боли и страха. Не может все это лежать на одних единственным плечах девятнадцатилетнего юноши. Не должно. — Обещаю. — голос звучит твердо и решительно, точно также Малфой смотрит Гарри в глаза.       Их рукопожатие оплетает лентой огня, закольцовывая запястья, но огонь не пугает и не жжет. Напротив, Гарри впервые чувствует себя настолько спокойно, хотя сам до конца не понимает почему. Просто рядом с ним Малфой, и этого почему-то достаточно. И Гарри даже не понимает, почему вдруг хочет защитить его от всего мира разом. Просто так правильно, он это чувствует. Он знает, что как бы там ни было, даже если пламя взбесится и решит их убить, Драко все равно не отпустит его руку.