Aedd Caerme

      Ева проснулась от собственного вскрика, её рука судорожно сжала кинжал под подушкой. Сердце колотилось, а в ушах всё ещё звенел бархатный голос Имлериха: «Dearme, foile beanna».       Она резко села, оглядываясь в тусклом свете луны, пробивавшемся сквозь щели в ставнях. Тишина. Только дыхание Каэлира — тихое, ровное — доносилось из колыбели.Она встала, босые ноги коснулись холодного пола, и подошла к окну. Ставни чуть дрожали от ветра, но за ними было пусто — ни тени, ни звука.       Ева прижала ладонь к груди, пытаясь унять дрожь. Это был сон. Просто сон. Но голос казался слишком реальным, слишком близким. Она знала, что Имлерих не отпустит её так просто, а Гюнтер — его тень — ждёт своего часа.       Снизу раздался скрип половиц, и Ева напряглась. Она вернулась к кровати, спрятала кинжал под пояс и тихо спустилась по лестнице.       В зале «Шалфея и Розмарина» горела одна лампа, отбрасывая длинные тени. Геральт сидел у очага, точил меч — лёгкий скрежет стали смешивался с потрескиванием дров. Золтан возился с бочонком эля, бормоча себе под нос, а Ламберт, явно пьяный, полулежал за стойкой, сжимая кружку и ухмыляясь чему-то своему. Геральт поднял взгляд, заметив её.       — Не спится? — его голос был низким, почти мягким, но в глазах читалась настороженность. Ева кивнула, шагнув к нему.       — Сны, — коротко ответила она, не вдаваясь в подробности. Он отложил меч и встал, шагнув ближе.       — Имлерих? Её горло сжалось, но она кивнула.— Его голос. Звал меня.       Геральт нахмурился, его рука легла на рукоять меча.       — Он близко. Или кто-то играет с твоей головой. О’Дим умеет такое.       Ева молча отвернулась, чувствуя, как обида и страх борются внутри. Она подошла к стойке, налила себе воды из кувшина, стараясь успокоить дрожь в руках. Ламберт, покачиваясь, поднял на неё мутный взгляд и растянул губы в кривой ухмылке.       — О, наша принцесса эльфийская пожаловала, — протянул он, его голос был пропитан сарказмом и алкоголем. — Что, кошмары про рогатого любовничка? Или теперь он в твоих снах песни поёт?       Ева стиснула кружку, её пальцы побелели. Она бросила на него холодный взгляд, но промолчала, надеясь, что он заткнётся. Но Ламберт, подогретый элем, не унимался.       — Чего молчишь? Или тебе нравится, когда тебя за поводок таскают? — он хохотнул, хлебнув из своей кружки. — Знаешь, я всё думаю: ты хоть раз в жизни что-то полезное сделала, или только ноги перед эльфами раздвигала?       Внутри Евы что-то лопнуло. Её гнев, копившийся месяцами — обида на Геральта, страх перед Имлерихом, боль от слов Исенгрима — вырвался наружу.       Она резко повернулась к Ламберту, её глаза потемнели, а пальцы задрожали от жара, который она уже не могла сдержать. Кружка в руках Ламберта треснула с громким хлопком, эль брызнул ему в лицо, а сам он, потеряв равновесие, рухнул на пол, выругавшись.       — Мать твою! — Ламберт вскочил, отплёвываясь, но в его голосе мелькнула нотка удивления.       — Ты что, ведьма чокнутая?       Геральт шагнул вперёд, его рука легла на меч, но взгляд был прикован к Еве.       — Ева, успокойся, тихо, но твёрдо сказал он.       Золтан бросил бочонок и схватил топор, глядя на неё с тревогой.       — Мать твою, девка, что это было? Ты в порядке?       Ева тяжело дышала, её руки тряслись, а в груди пульсировала тьма, которую она не могла унять. Она посмотрела на Геральта, потом на осколки кружки на полу, и её голос сорвался в шёпот:       — Я… я не хотела.       Геральт подошёл ближе, его взгляд стал цепким, как у охотника.       — Это не просто гнев. Это магия. Или что-то хуже. Золтан прав — тьма в тебе растёт.       Ламберт поднялся, вытирая лицо рукавом, и буркнул, уже без насмешки:       — Ну, хоть не скучно с ней. Но если она ещё раз так сделает, я за себя не ручаюсь.       Золтан хлопнул ладонью по стойке, прогоняя напряжение.       — Ладно, все, мать вашу, успокойтесь!

***

      Ева сидела в углу зала, глядя на пляшущие языки пламени в камине. Её руки всё ещё слегка дрожали после вспышки, а в груди пульсировала тьма, которую она не могла до конца понять.       Кружка Ламберта лежала в осколках на полу, эль растёкся тёмным пятном, но никто не спешил убирать. Тишина, нарушаемая только потрескиванием дров, медленно укутывала таверну, словно пытаясь сгладить острые углы их перепалки.       Геральт, сидя у очага, снова взялся за свои мечи, проводя точильным камнем по лезвию с размеренным скрежетом. Его взгляд был сосредоточен, но время от времени он бросал его на Еву, будто оценивая её состояние. Наконец, он заговорил, не отрываясь от работы:       — Я найду Трисс. Она в Новиграде, если слухи верны. Нужно понять, что за магия в тебе, Ева. Это не просто вспышка гнева — тут что-то глубже.       Ламберт, всё ещё потирая лоб после падения, фыркнул с кривой ухмылкой, откинувшись на стуле.       — О, да, Трисс. Ещё одна чародейка в твоей коллекции, Геральт. Что дальше? Йеннифэр на подмогу прискачет? Или ты просто не можешь жить без их юбок?       Геральт бросил на него холодный взгляд, но его голос остался ровным.       — Если хочешь разбираться с Дикой Охотой в одиночку, Ламберт, пожалуйста. А я предпочитаю тех, кто знает, что делает.       Ламберт хмыкнул, но замолчал, отхлебнув из новой кружки, которую подсунул ему Золтан. Краснолюд стоял за стойкой, точил свой топор с таким же размеренным скрипом, как Геральт свои мечи. Его борода чуть подрагивала, когда он бросал взгляды то на Еву, то на ведьмаков, но он молчал, погружённый в свои мысли.       Ева не шевелилась, её взгляд был прикован к огню. Слова Геральта о Трисс эхом отозвались в голове. Магия. Она не хотела её — ни эту тьму, ни этот жар в пальцах, что вырвался наружу. Но отрицать было бессмысленно.       Она чувствовала, как что-то чужое зреет внутри, и это пугало её больше, чем шаги Имлериха за окном. Ламберт, видимо, не выдержал тишины. Он фыркнул, глядя в свою кружку, и пробормотал, будто себе под нос, но достаточно громко, чтобы все услышали:       — Интересно, а сама она хоть раз соображала, что творит? Или только эльфов ублажала да магией швырялась?       Ева напряглась, её пальцы сжались в кулаки, но она сдержалась, не дав тьме снова вырваться. Она медленно поднялась, бросив на Ламберта усталый, но острый взгляд.       — Спокойной ночи, — сухо сказала она, направляясь к лестнице.       Ламберт хохотнул ей в спину, не оборачиваясь.       — Сладких снов, принцесса. Не забудь своего рогатого позвать, раз он так по тебе скучает.       Ева стиснула зубы, но промолчала, поднимаясь по ступеням. Её шаги гулко отдавались в тишине, а голос Ламберта остался позади, как надоедливый гудящий комар.

***

      Ева проснулась с первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь щели в ставнях. Её тело ныло от усталости, а в голове всё ещё звучал бархатный голос Имлериха из сна. Она потёрла глаза, прогоняя остатки кошмара, и встала с кровати.       Кинжал лежал под подушкой — холодный, но успокаивающе знакомый. Ева бросила взгляд на колыбель, где тихо сопел Каэлир, её маленький кусочек света в этом хаосе. Он зашевелился, издав слабый звук, и Ева подошла, поднимая его на руки.       Ему было чуть больше года — крохотный, с острыми эльфийскими ушами и серо-голубыми глазами, которые слишком напоминали Имлериха.       Она прижала его к груди, укачивая, и покормила, шепча что-то бессвязное, пока он не затих. Каэлир смотрел на неё, его пальцы цеплялись за её волосы, и Ева слабо улыбнулась, чувствуя, как сердце сжимается от любви и страха.       Спустившись вниз с малышом на руках, она шагнула в зал «Шалфея и Розмарина». Утренний свет лился через окна, освещая потёртые столы и стойку. Золтан возился за ней, протирая кружки, и хмыкнул, заметив Каэлира.       — Ну ты смотри, какой крепыш растёт, мать твою, — прогудел он, почёсывая бороду. — Эльф или не эльф, а мордашка славная. Прям как у меня в молодости, только уши не такие острые. Ева слабо улыбнулась, опускаясь на стул у очага.       — Он спокойный. Пока, — тихо сказала она, усаживая Каэлира себе на колени.       Геральт стоял у окна, глядя на улицу, его белые волосы отливали золотом в утреннем свете. Он обернулся, бросив взгляд на ребёнка, но ничего не сказал, только кивнул. Его лицо было непроницаемым, но в глазах мелькнула тень тревоги. Ламберт, развалившись на стуле с кружкой воды — видимо, похмелье всё ещё давало о себе знать, — фыркнул, заметив Каэлира.       — О, великий наследник Дикой Охоты пожаловал, — протянул он с ядовитой усмешкой, глядя на Еву. — Не просто эльфёнок, а сынок того большого ублюдка. Что дальше? Он начнёт тут порталы открывать и собак своих пускать?       Ева напряглась, её пальцы сжались на рубашке Каэлира, но она сдержалась, бросив на Ламберта холодный взгляд.       — Он ребёнок, Ламберт. Не трогай его.       Ламберт хмыкнул, откинувшись назад.       — Ребёнок, говоришь? А я вижу ходячую проблему. Дикая Охота и без того ведьмакам житья не даёт. Геральт с ними сколько лет воюет, а теперь ещё ты со своим отродьем влезла. Они Цири ищут, а заодно и тебя прихватят. Лишние хлопоты, мать твою, а я их не люблю.       Геральт медленно повернулся, его жёлтые глаза сузились.       — Хватит, Ламберт, — голос был тихим, но в нём звенела сталь. — Она не выбирала эту судьбу. И ребёнок тоже.       Ламберт пожал плечами, но замолчал, бросив взгляд на Каэлира с явным недовольством. Золтан кашлянул, прогоняя напряжение, и подвинул Еве миску с кашей.       — Ешь, девка, и малому дай. А вы, ведьмаки, не грызитесь, утро и так паршивое.       Ева кивнула, подтянув миску ближе, и начала кормить Каэлира, стараясь не смотреть на Ламберта. Его слова задели её, но она знала, что он прав в одном — Дикая Охота не оставит её в покое.       В этот момент дверь таверны с грохотом распахнулась, и в зал ввалился Лютик — его шляпа с пером была слегка помята, глаза блестели от похмельного энтузиазма, а на лице сияла широкая улыбка. Он замер на пороге, заметив Геральта, и тут же размахнул руками, чуть не уронив лютню.       — Геральт, мой старый друг! — воскликнул он, театрально бросаясь к ведьмаку. — О боги, да это же чудо! Белый Волк собственной персоной в этом захудалом кабаке! Я знал, что судьба сведёт нас снова, но так скоро? Это достойно баллады! Нет, двух баллад!       Геральт слегка поморщился, но угол его губ дрогнул в слабой улыбке.       — Лютик, ты вовремя. Как всегда.       Лютик подскочил к стойке, хлопнув ладонью по дереву, и повернулся к Золтану.       — Золтан, налей мне чего покрепче! Я провёл ночь в «Зимородке», вдохновляясь гениальностью Присциллы, и теперь готов к новым подвигам! — Он заметил Еву с Каэлиром и просиял ещё ярче. — О, моя прекрасная муза! И малыш здесь! Какой славный денёк!       Ева слабо улыбнулась, чувствуя, как присутствие Лютика слегка разряжает воздух. Золтан хмыкнул, наливая ему эля.       — Сиди тихо, бард, а то опять в историю вляпаешься.       Ламберт фыркнул, глядя на Лютика.       — Ещё один любитель проблем. Теперь полный набор — эльфёнок, ведьма и это трепло.       Лютик прижал руку к груди, притворно обижаясь.       — Ламберт, твоя язвительность ранит моё нежное сердце! Я — светоч искусства, а не проблема!       Ева сидела у очага с Каэлиром на коленях, пока Лютик заполнял зал своим громким энтузиазмом. Он уже успел хлопнуть Геральта по плечу, выдать Золтану пару комплиментов про эль и даже подмигнуть Ламберту, который в ответ лишь закатил глаза. Лютик плюхнулся на стул рядом с Евой, всё ещё сияя после бурной ночи в «Зимородке».       — О, Ева, моя прекрасная муза! — начал он, слегка покачивая кружкой. — Ты не представляешь, какая ночь была у меня в «Зимородке»! Присцилла пела, я вдохновлялся, а теперь я здесь, среди друзей, и жизнь снова прекрасна!       Золтан хмыкнул за стойкой, не отрываясь от своего топора.       — Лютик, не пизди уж слишком громко, а то малыша разбудишь.       Лютик театрально приложил палец к губам, бросив взгляд на Каэлира, который тихо сопел у Евы на руках.       — О, я сама тишина, Золтан! — Он наклонился ближе к Еве, его голос стал чуть тише, но глаза блестели хитринкой.       — Слушай, Ева, у меня к тебе дело. Пойдём-ка на минутку в сторонку.       Ева нахмурилась, но поднялась, аккуратно переложив Каэлира в колыбель, которую Золтан притащил вниз утром. Она последовала за Лютиком к дальнему углу зала, подальше от ушей Геральта и Ламберта. Лютик оглянулся, будто проверяя, не подслушивают ли, и заговорил, понизив голос:       — Ева, моя дорогая, у меня есть одно дельце, в котором мне нужна твоя помощь. Совсем пустяковое, но важное! Видишь ли, я должен передать одну посылку своему другу, но у меня, увы, появилось срочное дело — вдохновение зовёт, понимаешь? Поэзия не ждёт! И я подумал, что ты могла бы меня выручить.       Ева скрестила руки, её взгляд стал подозрительным.       — Посылку? Лютик, это звучит странно. Что за дело? И что в этой посылке?       Лютик поднял руки, будто защищаясь, и его улыбка стала ещё шире.       — О, ничего подозрительного, клянусь честью барда! Просто маленькая коробочка, подарок одному хорошему человеку. Тебе будет полезно развеяться, прогуляться по Новиграду, подышать воздухом! А за малышом я пригляжу — я же мастер детских колыбельных, знаешь ли.       Ева прищурилась, чувствуя подвох. В глазах Лютика было что-то большее, чем он говорил — лёгкая тень тревоги или, может, хитрости, которую он так умело прятал за своей бравадой. Она покачала головой.       — Лютик, я не уверена. У меня и так полно забот, а ты что-то недоговариваешь.       Он вздохнул, театрально закатив глаза, и положил руку ей на плечо.       — Ева, моя муза, ты ранишь меня своим недоверием! Это сущий пустяк, честное слово! Мой друг ждёт в корчме «Семь котов» через три часа. Просто отдай ему эту коробочку, и всё! Я бы сам пошёл, но вдохновение… оно неумолимо! Ну же, помоги старому другу, а я позабочусь о Каэлире. Он будет в надёжных руках!       Ева замялась, её инстинкты кричали, что это плохая идея, но Лютик смотрел на неё с такой смесью мольбы и обаяния, что она не выдержала.       — Ладно, — буркнула она наконец. — Но если это какая-то твоя авантюра, я тебя найду и заставлю пожалеть.       Лютик просиял, хлопнув в ладоши, и тут же сунул ей в руки небольшую деревянную коробочку, перевязанную бечёвкой.       — О, ты не пожалеешь! «Семь котов», через три часа, мой друг будет ждать у самого дальнего столика слева в углу. Имя его не спрашивай — он сам тебя найдёт. Спасибо, Ева, ты спасла мою поэтическую душу!       Ева взвесила коробку в руках — лёгкая, но что-то внутри слегка звякнуло. Она бросила на Лютика ещё один подозрительный взгляд, но он уже отвернулся, напевая что-то себе под нос и направляясь к Каэлиру. Геральт, заметив их перешёптывания, поднял бровь, но ничего не сказал, продолжая точить меч.       Ева вздохнула, сжимая коробку. Ей не нравилось это дело, но мысль о прогулке — пусть даже с риском — казалась соблазнительной после месяцев укрытия.       Она бросила взгляд на Каэлира, мирно сопящего под присмотром Лютика, и кивнула сама себе. Три часа. «Семь котов». Она успеет вернуться до темноты.