Aedd Caerme

      Пробуждение даётся тяжело. Ни наступившее утро, ни теплый ветер — ничто не радует. Всё угнетает, видится мне смрадным облаком пыли.       Продираю глаза — и вся эта ненавистная обстановка возникает перед глазами. И непонятно, что делать дальше: продолжить спать, поддавшись сладостному, но так упорно лгущему сну; или вспомнить о кошмарной реальности.       Только, казалось бы, я начала мириться со своим положением, и даже испытывать симпатию к Имлериху, как меня снова окутали тяжёлые мысли, не дающие покоя.       Горести никогда меня не отпустят. Они держат меня за крылья, словно маленький мальчик бабочку. И я, как та самая бабочка, окажусь в тюрьме, именуемой банкой, в заточении, одиночестве, страхе, и в оковах презрения к себе.       И кто бы ни был тот мальчик, я точно знаю — он меня не пощадит.       Перевернувшись на другой бок, сразу замечаю, что Имлерих не спит, его взгляд прикован ко мне. Следит за каждым моим движением.       Я втягиваю носом воздух и отодвигаюсь чуть дальше от него. Он не двигается с места, наблюдая за мной. В глазах эльфа что-то мелькает, но он молчит. С каждой секундой тишина становится всё более и более напряжённой.       Неожиданно для себя, решаю первой нарушить это безмолвие:       — Мне хотелось бы у тебя кое-что важное спросить, я должна это знать, — спросила я, уставившись ему прямо в глаза.       — Спрашивай, — бесцветным голосом отозвался эльф.       Кое-как успокоив дрожащие руки, что не укрылось от взора Имлериха, я наконец задала вопрос, на который очень хочу знать ответ.       — Что с ребёнком? Я хочу знать.       — Можешь не волноваться, он в порядке, — в своей грубоватой манере ответил эльф, — он у Аваллак’ха.       — Зачем? — моментально напряглась я.       Имлерих хмыкнул и ничего не ответил. Откинув одеяло, он собрался вставать, но я резко двинулась вперёд и ногтями вцепилась ему в руку.       — Как всегда, уходишь от ответа, — злобно бросила ему я, — можно хоть раз ответить нормально? Или корона упадёт?       Эльф вывернул мою руку, сильно сжал её. И возникло такое ощущение, что ещё чуть-чуть и он сломает мне кости. Продолжая крепко сжимать её, он раздражённо начал говорить:       — Казалось бы, уже смирилась со своей судьбой, даже начала идти мне навстречу, как вдруг снова показываешь свои зубки. Я такое не люблю. И либо ты начнёшь вести себя сдержанно, либо я начну разговаривать с тобой по-другому. Как раньше. Ты ведь помнишь, что было раньше? — нарочито ласково спросил он, проводя пальцами по моему лицу. — А раз помнишь, не повторяй прошлых ошибок.       — Я не хочу быть рабыней, не хочу всех этих унижений, насилия. Я хочу нормальной жизни. — тихо прошептала я, но он всё равно услышал, и будто бы не замечая этих слов, начал одеваться, не обращая на меня внимание.       Я так и продолжала сидеть в кровати, наблюдая за одевающимся эльфом. Но на меня он не смотрел, даже не поворачивался в мою сторону.       «И что же творится у него в голове, — подумала я про себя, — то он добрый, даже ласковый, а потом резко меняется, становясь злобным и жестоким. Как же мне надоели эти качели! Неужели, насколько боится показать свои эмоции или он в действительности такой, лишь иногда строит из себя добренького эльфа?»       Пока я размышляла, Имлерих уже оделся и собрался уходить, но у самой двери остановился, и не оборачиваясь, произнёс:       — Тебе стоит научиться терпению, beanna, без него ты тут не выживешь.       И вышел, хлопнув дверью.       — Вместо того, чтобы поучать меня, лучше бы сам поучился нормальному отношению к окружающим тебя людям и эльфам. — процедила я и поднялась с кровати.       Настроение и так хуже некуда, да ещё и заняться нечем. Так и придётся сидеть в комнате, словно в тюрьме.       Пока осматривала комнату, на глаза попалась моя сумка с вещами. Я и забыла уже про них, надо разобрать. Хоть чем-то заняться, отвлечься.       Присев на корточки, развязала мешок и в нос сразу ударил запах леса, что-то хвойное. Аккуратно взяла свёрток, лежащий на самом верху. Развернув его, увидела ту самую великолепную ракушку, которую обнаружила на дне речки. На меня сразу нахлынули воспоминания и стало так грустно и тяжело на душе, словно я сделала что-то непоправимое.       «Как ты там, Исенгрим? — подумалось мне, — Успел ли ты уйти или Имлерих приказал тебя убить? Но надеюсь, у тебя всё хорошо».       Не хотелось в этом себе признаваться, но я немного скучаю по Исенгриму. Он никогда меня не обижал. Пусть и был временами грубоватым и безэмоциональным, но он никогда не позволял себе жестоко относиться ко мне. За что я его и уважаю.       Интересно, за всё то время, что мы с ним путешествовали, успел ли он почувствовать что-то ко мне? То, как он себя вёл говорит именно об этом. Даже Имлерих это заметил.       — Надеюсь, мы ещё когда-нибудь встретимся, — проговорила я, медленно проводя пальцами по раковине, — Будь счастлив, Исенгрим.       Ещё немного полюбовавшись ракушкой, завернула её в тряпку и отложила в сторону, продолжив разбирать мешок.       Дальше лежали ножны с кинжалом, который мне дал о’Дим. Провела по ножнам кончиками пальцев и вытащила кинжал.       Он очень необычный, словно внутри лезвия клубится тьма. И это завораживает.       Пока вертела его в руках, всматриваясь в лезвие, слегка уколола кончик пальца. И сразу же проступила капелька крови.       "Надо же, какой острый, — поморщившись, подумала я, — Из чего он изготовлен? Явно кинжал не из этого мира, даже Геральт был удивлён, увидев его».       Я резко развернула кинжал острием к себе, прямо в сердце. И так замерла. Даже все мысли испарились. И вокруг лишь оглушающая тишина, мерзко давящая на голову.       «Хм, и вот так просто? — пронеслось у меня в голове, — Взять и убить себя? Неужели у меня настолько всё плохо, чтобы вот так вот, без всяких церемоний воткнуть в себя клинок? Откуда такие тёмные мысли?»       Но ведь если посмотреть с другой стороны, кардинально моя жизнь не изменится и сбежать уже не получится. Я навечно здесь. Маленькая птичка, попавшая в клетку к хищнику. И рано или поздно, он проглотит меня, когда наиграется. Ведь он не знает ни жалости, ни любви. Лишь искусно изображает их, чтобы сильнее привязать к себе. А когда он наиграется и потеряет интерес, будет мучительно больно.       «Нет, хватит! — я отчаянно замотала головой, — довольно этих мыслей!»       Но сознание упорно подбрасывало эти липкие, мрачные мысли. Руки предательски задрожали и вырвался всхлип, сначала тихий, а потом громкий, переросший в истерику.       Пока я решалась на отчаянный поступок, дверь в комнату открылась и на пороге появился Имлерих. Увидев меня, он застыл, какое-то подобие испуга промелькнуло у него в глазах, и он зашагал в мою сторону, с таким лицом, словно собирается голыми руками разорвать меня на куски.       Я очень испугалась и резко двинулась, забыв, насколько острый этот кинжал. Сначала я даже ничего не почувствовала, но через секунду в груди разлилась острая жгучая боль. И я с удивлением рассматривала рукоятку кинжала торчащую у меня из груди.       Сердце гулко застучало, отбивая свой последний ритм, руки задрожали и я бросила последний взгляд на эльфа, который присел рядом со мной.       Он точно не ожидал такого развития событий и поэтому сейчас выглядел растерянным. Положив меня на спину он осмотрел рукоятку и скривился, понимая, что ничего уже не сделать.       — Надеюсь, тебе будет так же больно, — прохрипела я, давясь кровью, — хотя ты ничего не почувствуешь, я тебе безразлична. Лишь игрушка, как ты сам выразился. Зря я пыталась себя убедить в том, что ты, чёртов эльф, хоть что-то ко мне испытываешь. Обманывала саму себя, верила в этот бред. А ты как был бесчувственным садистом, им и остался. Надеюсь, ты найдёшь игрушку лучше, чем я, более послушную и покладистую.       Закашлявшись, я поняла, что уже нет сил говорить. Имлерих смотрел мне прямо в глаза, не двигаясь и ничего не говоря. С каждой секундой черты его лица становились всё более размытыми, пока наконец полностью не исчезли.       Осталась лишь тьма.