Иди домой

Струя воды текла из крана, то прекращаясь, то опрыскивая всë вокруг. Валера вытер мокрое лицо рукавом, пальцем протëр очки и надел их. Мир стал несколько темнее. Дëргая кран туда-сюда и не реагируя на странные взгляды мужчин, он продолжал сидеть перед раковиной. А что ещё делать в столь тоскливой ситуации? Нужно отвлечь и при этом не отвлечься, а это не так уж и легко! Поддержка вообще тяжëлая вещь. Ровно столько же бесполезная. Валера старается утешить опечаленного друга, но выходит какой-то бред. Слова-пустышки, только и всего. Он не может понять проблему, ибо не умеет ставить себя в чужие ситуации. Но должен. — Перестань, — попросил Валера, встав и начав расхаживать по туалету кафе. По белому кафелю расползлись коричневые следы. А что мог Мэйк перестать делать? Молчать? Дышать? Бичеваться? Эх, Мэйки. Что за ранимый человек, впавший в осадок от какого-то случая с баранкой. Не на тот, видите ли, палец Мэйби нацепила. Он принимает всë близко к сердцу и многое считает намёком, да и сам не прочь на что-то намекнуть. Оказывается, его чёрно-белая одежда в клеточку не на шашки похожа, а кричит: «Нет расизму!». Это уже не проницательность и находчивость, это маразм. Но не будь Мэйк влюблëнным психом, он не был бы Мэйком. В самых потаëнных мечтах Валера хватал его за плечи и хорошенько встряхивал, крича: «Почему ты ведëшь себя, как кукла?!». Он представлял, как брюнет начинает плакать, громко хохотать, танцевать, улыбаться по-крокодильи, а не как обычно. Эмоции, где его эмоции. Ещё Валера думал, каково быть главным в их отношениях, самостоятельно направлять ход разговора, повышать самооценку Мэйка; о том, каково быть своеобразным «верхним», и как будет чувствовать себя нижний при таком раскладе. Но нижнему деваться некуда, потому что с ним всегда будет верхний. Запутавшись, Валера тряхнул головой и продолжил: — Это же просто баранка, а не кольцо. Ну нацепила она её не туда, бывает. Да что там, даже на свадьбе бывшего парня бывшей подруги моей сестры был такой же фейл. Клеточный поднял голову. Глаза у него были злые. — Ну, может, зафрендила, — поспешил успокоить его Валера и зажал рот рукой. Лажает уже который раз. Пора разучиться так делать. — Она еë? — Она баранку. Без имени, сорян. Называть еë по имени или фамилии — не лучший способ показать своё презрение. Особенно по фамилии. Бэйби… Чëрт ногу сломит, пока обидный синоним к этому подберешь. Валера замолчал, осмотрел Мэйка с ног до головы и снова убедился, что он какой-то киношный. С идеально чистой кожей, с чëлкой, закрывающей глаз, и шрамом на губе, он был вылитым стесняшкой из подростковых школьных сериалов. Стесняшка смутился и присел завязывать шнурки, но чувствовал на себе взгляд. Надень Мэйк облегающий костюм, сразу бы стала заметна его худоба. Облачившись в широкие футболки и штаны, он тут же превратится в бедняка. Даже футболка, подаренная Валерой в честь дня Рождения, на нём не выглядела ярко. Валера впервые видел красивого человека, которому самооценка мешала выглядеть круто. «Хочет, чтобы я ушёл… По правде говоря, доминант из него никудышный». Подумав в таком ключе, Валера отвернулся и бесшумно заорал. Доминанты, верхние, нижние, тупые шестиклассницы, их тупые разговоры, тупой яой! — Скажи, Лерик, — тихо сказал Мэйк. — Ты говорил то же самое кому-то ещë? — Говорил. — Говорил, упоминая Мэйби? — Да. Наступила тишина. Валера поднял с пола пасть и нерешительно повернулся обратно. Зря. В глазах Мэйка читалось: «Тогда какого чëрта ты ничего нового не придумал?!». — Но от одинаковых советов люди не становятся копиями, — заверил его Диджейкин. — И это работает. И ты знаешь о моëм словарном запасе, а он нифига не большой! «А слов выходит много». — Знаю. Чем больше Валера общался с Мэйком, тем больше узнавал о тихонях, и тем больше считал общество недалëким. Оно, общество, просто не знает, что упускает чудеса. Ни один ученик из параллели не дружил с Мэйком по наитупейшей причине: трудно разговорить. То есть, он якобы не умеет отвечать, но может долго слушать, давать советы, в конце концов, понимать. А если человек молчалив, то всë, крест. Мэйка не ценил никто, а Валера считал бесценным. Почему, сам не знал. Просто привязался и всë. Как оказалось, тихоню можно разговорить нечастыми диалогами. Стоит совсем заболтать, частичка магии будет обеспечена — телепатия. Ответ взглядом. Незабываемые мурашки по телу и долгожданное сближение. А главное, что всë сразу понятно, и гадать не надо. Может быть, и перед своим свиданием Мэйк ни слова не сказал на самом деле. Вот так Валера стал считать себя неповторимым переводчиком взгляда во всем мире! Если не в мире, то в городе. Не в городе, так в школе. А может и все, у кого есть интроверты под боком, так себя чувствуют, непонятно. Главное, он читал, что Мэйка не любит одна девушка, значит, весь мир. Спектр эмоций неприятно окутывал, прикасался к гусиной коже, душил так, что Валера ударился лбом о стену и часто заморгал. Они ещё долго стояли в туалете, забыв про нудный праздничный вечер и куртки, оставленные в зале. Мэйки, сгорбившись, наблюдал за собой в зеркале — думал, — а Лерик пытался понять все печали френдзоны. Кое-что понимал, безуспешно докладывал об этом взглядом. Не так-то и просто подать определëнные знаки даже без мимики, и их либо не было, либо они не были понятны. Но он не сдавался. Пялился и пялился. Кажется, Мэйка это начало пугать. «Со мной что-то не так?» — Не. Вдруг Лав схватил телефон и начал что-то быстро печатать. Валера прильнул к нему, закрыв головой экран, и увидел статью о поведении девушек-би. Телефон тут же был выключен с воспитательной речью об интернет-зависимости. Забрал он также и бритву, подметив, что пользоваться ей Мэйку рановато, потом два дополнительных лезвия. — Для начала узнай, в какую сторону действеннее резать, — посоветовал Валера и хрюкнул. От него отсели подальше, будто бы избегая. Два парня освещались белыми квадратными лампами. Четыре личности среди раковин и писсуаров. Один ускакал в зал, его копия испарилась, а другой прильнул к зеркалу. Он не понимал, почему Валера так пристально его рассматривал, и начал разглядывать сам себя. Круги под глазами становились всё темнее, а на коже проявлялись чёрные точки и неровности. Да уж, прыщавый, тощий, на грани дистрофии. Кто с таким вообще встречаться будет? Мэйк поднял руки и с отвращением всплеснул ими. Запятья выглядели заношенно, с небольшими царапинами — не удержался — и яркими венами. Резать себя было неприятно, но только такими способами становилось лучше. Стесняясь своих рук, он обматывался напульсниками, носил куртку в жару и проклинал себя за привычку страдать. Но это слишком лично, как и тема с Мэйби. С Валерой грустить было веселее. Он, конечно, приставучий, но не будет плакать, как мама, или смотреть с разочарованием, как отец. Мэйк очнулся, когда рядом поставили чашку с кофе и нежный кусочек чизкейка, политый сиропом. Лав осмотрелся, улыбнулся другому отражению и сделал глоток. Стало немного легче. — А знаешь, я бы мог пойти к Мэйби и показать, как я борюсь за неё, — сказал юноша, когда Валера присел на корточки рядом и поиграл бровями. — Прямо сейчас? Ты знаешь, где она? — Мог бы и сейчас. А если сейчас Мэй не дома, я могу подойти и рано утром. Долезу несколько этажей до нужного окна, постучу и признаюсь, — и он замолчал. Наверное, задумался о холодном персиковом рассвете. — По трубе, как ты ранее говорил. Теперь-то я обязан… — Трубы наружу не торчат, — покачал головой Валера. — А балконы все застеклены. — Тогда я могу поиграть на гитаре под её окном, но уже не утром, а вечером. Аскорбинка услышит и спустится ко мне. Я задам ей всего один вопрос и посмотрю в глаза, чтобы понять, шутила она или нет. Да… Валера тут же представил, как Мэйк расхаживает под окнами, бренчит на своей шестиструнке и завывает на всю улицу. Зрелище было навязчивым и пахло слабостью. И вообще, Мэйк бы уже пошëл, если бы истинно хотел. А сейчас он сидит на месте и мечтает о том, чего никак не может произойти. — Где ты там поиграешь? — настаивал Валера. Ему начала нравится эта ролевая. — На улице темень, и там полным-полно мяньяков и шизофреников. Закричат, ударят, за расиста посчитают, и всë, конец! — Ну и что? — спросил Мэйк, кинул бумажный стаканчик в мусорку и промахнулся. — Мэйбик всë равно увидит меня, заинтересуется и выйдет. И вот тогда я еë защищу! Кажется, кое-кто учится шутить. А тут и шутить не надо: Кроки действительно психически нездоров и точно шляется по ночам, о чëм Валера решил умолчать. — Это не нужно. Она влюблена, поэтому сейчас среди своих. В воздух взлетела пауза, долгая и неприятная. Мэйк вздохнул и спугнул её: — Тогда мне придëтся поторопиться. Ведь маньяки не такие бестактные, как одноклассники. На мгновение Валере показалось, что Мэйк сейчас ещё что-то скажет. Но он встал, поблагодарил, попрощался, схватил свою куртку и пулей вылетел из кафе. Валера кинулся за ним и протиснулся к окну, распихав группу детей. Но на это ему было всë равно. Мэйк сбежал! Обиделся, разозлился! Силуэт одинокого подростка осветился жëлтыми фонарями. Он быстро шёл по улице, забив на все прелести зимы. Но ведь сознание и так скользит, почему бы ногам не поскользить по гололедице? «Я всего лишь его одноклассник». Одноклассник. Человек, с которым Валера просто видится каждый день. Шаблонный овощ. …Когда стянул с себя перчатку на минутку, чтобы переключить песню, рука успела околеть. — Жопа мира, — прошипел он и двинулся дальше, представляя себя завтра: больно глотать, больно дышать, обтресканные в кровь губы и сухие руки — вот и вся эстетика зимних прогулок. Либо какой-нибудь Бог наблюдает именно за Валерой и подстраивает погоду под его настроение, ведь это такой потрясающий литературный ход! Мэйк не отвечал на звонки и сообщения, хотя был онлайн. Значит, жив. Значит, всë еще обижается на его неосторожное «а Мэйби влюблена». Но это лишь предположения, а Мэйк не из тех, кто объяснит точную причину сразу. Придëтся ждать. — Задел, блядь… Валера забежал в облупленную пятиэтажку, еле сдержал приступ рвоты — запах был омерзителен — и начал отогреваться. Нет, не страшно, это просто житейская ссора, и им обязательно быть вместе. Не парой, конечно. Друзьями. Поскорее бы подружиться с Мэйком, с этим мечтательным человеком. Плевать на статус в классе, на странные взгляды, на всë, даже на постоянное: «Валера, а ты на свадьбе будешь женихом или невестой?». Всю эту мухню с тем, что Валера гей, придумала Мэйби, с абсолютного и чистейшего нифига. Девчонка, что с неё взять: начитается фанфиков по любимому отп, и начинаются присказки, приметы и поговорки. «Если в глазах теплота, а девушек рядом нет, то всë ясно». «Если твоя речь тягучая, как дирол, то ты вовсе не хиппи». «Он би, потому что любит девочек и зажат в себе! Ты гей, потому что носишь слишком узкие джинсы!». «Стесняшка и популярыш, они не дружат, но это до того, как из посадят вместе». К популярышам Валера себя даже не припечатывал, и вообще считал это цирком. Эти фразочки так же тупы, как и сотня других, как представление Мэйби о слэше. Ну не так всë у геев, это точно. Любовь должна быть серьëзной. Поэтому Валеру выворачивало, когда у Кроки были свои первые отношения в двенадцать, когда Мэйби поцеловала мальчика в начальной школе, и когда Мэйк горящим взглядом вещал о свидании. Нет, Валеру эти сопли не интересовали. По крайней мере, сейчас. В голове тут же возникло воспоминание: Мэйби оставляет их с Мэйком наедине, закрывает руками глаза, отворачивается и чего-то ждëт. Поворачивается, дёргает бровками, снова отворачивается. Воспоминание было смешным, неловким и нечестным…с Мэйби и Кроки дружбу он порвал именно из-за этой причины. Из-за их назойливости. Потому что громкое шипперство — это неприятно. Валера медленно шагал домой, даже немного вдохновлëнный. Ничего страшного, жить в ссоре и без друзей можно. Он знал, что его будет помнить каждый второй, но узнавать о нём перестанут все.