Месть

Ей казалось, тогда, перед десятком таких же влюблённых девочек, что слова Ойкавы-сана, тонкогубого и слишком красивого, должны были быть другими, с противоположным смыслом. Она была в этом уверена, писал же, смайлики, скобочки, комплименты на пару со скромными многоточиями. Приглашал даже на «посиделки», в ближайшее кафе, где узнавал, узнавал и узнавал, радостный, милый, красивый. А получилось вот так вот. Сато не плакала, нет, просто смотрела, одна из десятка, спрашивала одними губами, на что прекрасный Ойкава неловко улыбался и запускал пальцы в шелковистые волосы. Даже не извинившись, не написав сообщение, просто посчитав её такой же, как и все те, вздыхающие томно за спиной, недостойные банального разговора и банального объяснения. И тогда Сато решила, слышала потому что где-то, потому что ловила изредка на себе взгляды Ойкавы, проучить того, кто в ней не нуждался, показать, что поддерживала игру, всё хорошо и, в общем-то в какой-то мере, наступить краешком туфли на подол самолюбия.

***

Кентаро не красивый, не привлекательный, и показался вдохновленному сознанию великолепным вариантом. Вспомнилось ведь, что тоже в волейбольный клуб ходил, да и посматривает на него иногда. Кентаро в его классе знали все, и Сато подошла как-то, однажды, на перемене. Стоял же, один, у окна, суровый-суровый. Улыбнулась ласково, скрестила пальцы — на удачу — за спиной, спросила про дела и свободное послешкольное время. Хотела про место узнать, но увидела Ивадзуми-сана, вежливо кивнула сэмпаю и ушла, лелея себя, свою храбрость. Кентаро смотрел вслед, сверял мысленно календарь, на дворе только октябрь, косился на Хаджиме и то, каким взглядом он провожал второгодку. Поджал губы, симпатичная ведь, посмотрел на далёкую прямую спину, глянул на потерявшего интерес сэмпая. Взял, нахмурившись, бумаги, опасливым рычанием отказался от возвращения в клуб.

***

Сато улыбается, пусть и неуверенно, но широко, благодаря странному прикусу, ей немного не по себе, и Кентаро выглядит каким-то взбудораженным, довольным. Спрашивает про поворот около спортзала, и тушуется, не понимая, что сделала не так, ведь поворачивают они молча, напряжённо, расходятся без особой дружелюбности, никого по дороге не встретив. Кентаро не знает, что думать, можно ли вообще радоваться и не пора ли отступить. Ивадзуми-сан ведь смотрит, когда Сато проходит мимо, провожает взглядом. А он в тайне с ней гуляет, игривой, не обращающей внимание на правила, а может и хитрой, привязывающей. И поэтому пока не предпринимает ничего, хотя и напрягается, когда его вновь ведут мимо волейбольного клуба. Скраивает всё-таки целую картину девичьих замыслов. Неожиданно решает, что стоит отстаивать, хороша ведь, стоит бороться.

***

Сато, анализируя, досадливо сжимает губы, легко улыбается Кентаро-у-неизменного-подоконника, отмечает, симпатичный ведь, не такой, каким раньше казался. Смотрит на приближающего Хаджиме-семпая, уходить, напоследок помахав рукой и вильнув бёдрами, чтобы рассказал хотя бы, если вообще спрашивают. Кентаро хмурится. — Вы встречаетесь? Кентаро сглатывает слюну, трансформирует исподлобный взгляд в решительный. — Да. И я готов бороться. Хаджиме не знает, смеяться ему или злиться.

***

Сато глупая, слишком самоуверенная, приглашает домой и просит, фотографию. Красивую, сексуальную, от которой веет чем-то животным. Улыбалась ведь только неловко на странные повадки — у самой таких вагон и маленькая тележка. Снимает блузку, поразовевшая от адреналина в крови, хвалит выбранный самостоятельно кружевной красный комплект, просит, обернувшись через плечо. укуси Ойкава просматривает ведь иногда её инстаграм, в подписках ведь, как у любой другой фанатки. И жизнь её видит, такую, что в школе не покажешь, её саму видит, такую, какую в школе не встретишь. Замирает, отмечая остановку дыхания. В камере они, она — покрасневшая, практически голая, и он, необузданный, впившийся в её плечо, точно дикий зверь, привлекательный. Наводит фокус, щелкает затвором, терпит вспышку, фотография получается мутной, телефон потому что падает из рук. Кентаро кусает сильно, до крови, пахнет ведь слишком сладко, дрожит в его руках, и в глазах — огонёк, зовущий его, и только его. Наваливается сверху, наклоняя. Сато горячая, замершая в ожидании, с твёрдыми сосками, подрагивающими мышцами живота, влажная, жаждущая. Обводит нежные складки пальцами, от одного запаха всё внутри будоражит, в суетливом нетерпении сдергивает шорты вместе с трусами, приспускает кровавое кружево. Прикусывает кожу на загривке и толкается, рыча, закатывая глаза. Узко, горячо и влажно, правильно. Спускается ладонями к груди, елозящим по покрывалу соскам, сжимает и рычит, довольный, всё в тот же загривок. Слышит тихий стон, будоражущий, ускоряется, не размыкая зубов, смещает руки на талию, движется сильнее, движется быстрее, подначиваемый регулярными стонами. Кончая, кусает за кончик уха, прижимаясь как можно ближе. Тяжело дышит, кладёт голову на мягкие, влажные волосы. Прижимает к себе, шепчет довольно моя Сато молчит, пристыженная, усталая, смотрит на своё отражение в погасшем дисплее и сжимает края дивана. Потому что сверху — ёжик светлый волос, крепкие предплечья по обе стороны, потому что в собственных глазах слёзы. Отмечает, с ухмылкой, вышла бы идеальная фотография, правдоподобная на все сто сорок процентов. Прячет собственное лицо.

***

— Ой, Сато-чан, привет. Ты ко мне пришла? Ойкава всё такой же улыбчивый, красивый, с мягкими волосами, смотрит внимательно, наклонив голову, меняется в лице слишком живо. Сато бы рассмеялась, не загороди её почти полностью Кентаро, серьёзный и хмурый, но успокоившийся рядом с ней. — Неужели к бешенному псу-чану? — Не называй меня так. Кентаро дожидается, пока Ойкава перестанет на них смотреть, погрузится в игру, просит его заменить и уходит в раздевалку, где целует в горячую шейку, привычными движениями расстегивает блузку, но получает лёгкий удар по ладони. — Уж точно не сейчас. Шипит Сато, разгоряченная вопреки словам, держащая себя в руках. Поворачивается и смотрит, снизу вверх, поправляя воротник. Напоминает про забытый бенто, целует ласково в губы, успевая во время отстраниться. Правило ведь не действует, когда они наедине, одно из немногих правил, что существуют в их отношениях.