Sorry Not Sorry

      Ты можешь уехать из Бедрограда на другой конец света. Но Бедроград никуда от тебя не денется — и дело не в зябком пахнущем солью воздухе или в туманах. Здесь и туманов-то не было, все они остались в шотландских горах. Тёплые солнечные лучи ласкали кожу, и пахло весенней травой, курлыкали голуби, и ветер приносил чужие голоса, которые задорно спорили по-ирландски.       Ты можешь уехать куда угодно — а он всё равно с тобой. Даже здесь, в парке вокруг ирландского военного госпиталя.       — Ну сука, — Акровский был расстроен, но, как и положено командиру, показывать это не собирался.       Собирался он сержанта Гуанако подбодрить, да что толку, если тот научился различать тончайшие оттенки его мата на слух.       — Нормально всё, командир, — криво улыбнулся сержант (бывший сержант, привыкай уже, идиот). — Мы же выжили, а?       Может и хорошо, что нихрена он не видит сейчас, только смутные силуэты за тёмными стёклами очков. Не надо ему знать, что там у Акровского за сложное выражение на роже — жалость? вина? разочарование?       Нахуй. Он вот сядет сейчас и спиной прислонится к камню, и своё собственное лицо под солнечные лучи подставит. И будет слушать море внизу под обрывом и представлять себе этот обрыв, высокий и белый. Гуанако почувствовал движение крупного тела справа — командир сел рядом.       — Выжили. И что теперь, блядь? — и тяжело вздохнул, ну Соций Всеволодьевич, сука, з-а-ч-е-м.       Взялся ободрять — ободряй, чтобы можно было сделать вид, что поверил, а вот вздыхать не надо. Вот руку на колене можешь оставить.       Ясное дело, что теперь на Акровском-то всё зажило, как на собаке, уже новое назначение получил обратно в ущелья, в туман, гонять кассахских шлюх.       — Извини, командир, — не-сержант Гуанако повёл плечами, чувствуя, как спина прижимается к чему-то подозрительно не каменному, слишком гладкому, с прямыми углами.       — Ты-то какого хера извиняешься, а? Толковый же мужик, ну обидно, а все эти бляди…       Дальше Гуанако слушал вполуха, чего он там не слышал, а вот табличка на камне его заинтересовала. Никто не прикручивает таблички на камни просто так. Он немного развернулся боком и ощупал металлический прямоугольник. Сначала его пальцы нашли четырехлистник и причудливые узоры-узлы по краю. А потом наткнулись на буквы. Угловатые британские, а ниже второй строкой — округлые росские.       Ты можешь уехать куда угодно, но прошлое неумолимо настигает тебя — пуля, граната, бомба, где бы ты ни оказался.       Первая буква оказалась «Земля» с кокетливым хвостиком внизу, и вторую он угадал сразу. Вспомнились сразу цветные стекла, ряды портретов, запах пыли и чернил, «А ты думаешь, какие они были? Кружевные манжеты — это несерьёзно!», и чёрные даты на белой бумаге.       Здесь даты не было, только год.       — Слушай, командир, — сказал Гуанако. — А подорваться — так-то хорошая смерть, а?       Ветер пах солью, травой и свободой.