Прощай

— Прости. — Это ещё за что? — За то, что тебе пришлось провести здесь так много времени. Сыро, холодно, темно. Угнетает. Уголки губ Саске слегка поднимаются в незримой усмешке из-за чужих слов. — Ты как-то быстро обмягчал после войны, Какаши. Теперь усмехается уже он. Саске прав: война конкретно выбила его из колеи здравого смысла. Ещё этот пост Хокаге, будь он неладен. Какаши откровенно лень, но остатками способности трезво мыслить он понимает, что больше некому взять бразды правления. Какаши боится упасть в грязь лицом, но Цунаде уверяет, что хуже он вряд ли сделает. — Ну, у меня до сих пор всё в голове не укладывается. Какаши старается по-доброму посмеяться, но в груди всё сжимается. Внезапно живой Обито, воскрешённый Мадара, Вечное Цукиёми. Всё это будто не с ним происходило, но когда он вспоминает Гая, реабелитирующегося в больнице, то со скорбью понимает, что эта война была не очередным страшным сном. А жаль. — Ты же много кого похоронил, да? Саске за семнадцать лет так и не научился тактичности. Да и не может он сейчас слова подбирать. Он сейчас и думать нормально не может: долгие дни в кромешной тьме, холоде и закованности слишком повлияли на работу мозга. — Хочешь достойно погребсти Итачи? — Ты на удивление догадливый. — Ну, не первый год живу, знаешь ли. В метре от него бездыханное тело старшего брата. Изуродованное природными явлениями и временем. Рядом целые стаи ворон, но на трупе нет и следа от их вмешательств. Они, как и Саске, скорбят по тяжёлой судьбе Итачи. Саске падает подле тела на колени, лицо утыкает во впалый живот, плача. Ветер поддерживает своим завыванием, затянутое тучами небо льёт слёзы по лишённому жизни Учихе. — Твои подвиги, — стучит зубами Саске, взирая в безглазый лик брата, — не будут напрасны. Я исправился. Честно. Он проводит озябшими пальцами по его серо-синему, иссохшему лицу, по впалым векам и мокрым от дождя волосам. Таким же мягким, как и при жизни. То ли тело Итачи лёгкое, словно девичье, то ли Саске уже не в силах чувствовать тяжесть. Он прижимает к себе окоченевший труп, с детской наивностью желая ощутить его жар, трепет сердца в грудной клетке, гибкость конечностей. Путь долгий, вплоть до Конохи. — Я позабочусь о том, чтобы охрана границ Леса Смерти ослабила бдительность с часа ночи до половины третьего. Тебе хватит полтора часа, Саске? — Хватит, опаздывать не в моих привычках. Саске даже сквозь мерзкий дождь чувствует, как по его щекам стекают горячие слёзы. Сквозь шум капель слышит, как кричат летящие вороны. Они поспевают за стремительно ползущим Аодой, который так преданно исполняет просьбу, уже не приказ, своего господина. — Дальше я сам, — останавливает змея Саске, когда они приближаются к высокому забору Леса Смерти. Рептилия, позволив Учихе спуститься, исчезает. Саске одним прыжком преодолевает преграду и, не теряя ни минуты, спешит на нужное место.

***

— Саске, ты опять за своё?! Итачи не злой. Итачи в ярости. Итачи впервые за шесть лет хочет оттаскать брата за уши. Его сердце колотится от небывалого страха, глаза горят, хоть шаринган и не открыт. Своенравность Саске когда-нибудь кончится чем-то плохим. — Я просто хотел с тобой на миссию, нии-сан, — он чуть ли не хнычет, испуганный интонацией брата. Но держится стойко — шиноби не плачут! Шиноби должны быть сильны не только телом, но и духом! Итачи опасливо оглядывается, вмиг оказывается рядом с Саске. Тот пытается интуитивно отскочить, но не успевает — цепкие объятия старшего брата быстрее. Итачи закрывает его рот ладонью, чтобы тот не издавал в опасном месте лишних звуков, заглядывает в глаза, но уже не так сурово, как пару минут назад. Взгляд Итачи беспокойный и заботливый, как это часто бывает. — Саске, я уже не генин, я не могу брать тебя с собой даже на самые лёгкие миссии. Мы в очень опасном месте, в Лесу Смерти, ты понимаешь? Саске кивает. — Как ты вообще сюда пробрался? — Я шёл по пятам... Итачи в очередной раз тяжело вздыхает. Иногда ему кажется, что в семье мама — именно он. Вторая уж точно. — Мне придётся рассказать отцу, ты же понимаешь, Саске? Итачи не расскажет. Он никогда не сдаст своего глупого маленького братца, нет-нет. Но припугнуть-то надо. А если отец и спросит про этот инцидент, то Итачи будет легче взять вину на себя, сказав, что сам взял Саске с собой на миссию. На Саске и так слишком много давления от главы семейства, Итачи не хочет, чтобы их отношения портились. — Только не отцу, нии-сан! — Я не расскажу, но при одном условии. Саске затихает, готовый слушать. — Дерево, под которым мы стоим, — оба Учихи поднимают взгляд вверх. Голубого неба не видно, крона слишком густая, — отныне свидетель нашей клятвы друг другу. Ты с этого дня перестаёшь увязываться за мной, а я с этого дня не буду забывать о тебе, хорошо? — Хорошо!

***

Тогда братья скрепили клятву кровью. Свою клятву Саске нарушил не единожды, Итачи — жил со своей до последнего вздоха. Копать яму одной рукой оказалось нелёгкой задачей. Промёрзшая земля поддавалась плохо, забивалась под ногти, мелкие камни царапали кожу в кровь. Саске не обращает внимание — Итачи было гораздо хуже, чем ему сейчас. — Я нашёл кое-что, когда от безделья гулял по разрушенным улицам Конохи после нападения Пейна. Какаши протягивает мятую фотографию. С неё на Саске смотрел Итачи. Маленький, совсем ребёнок. На руках держит свёрток с младенцем. Итачи светится счастьем, младенец же будто на весь мир обижен. — Я подумал, что тебе она будет нужнее, чем развалинам. Тело Итачи лежит в яме. К горлу подступает неприятный ком, Саске отворачивается, чтобы его сплюнуть. Рукавом вытирает рвоту с губ, мысленно извиняясь перед братом. — Прощай, нии-сан. Теперь точно навсегда. Саске глядит алым глазом в лицо брата. Не проходит и мгновения, как всё тело мертвеца окутывает пламя. Чёрные языки жадно облизывают задубевшие конечности, пока Саске проливает кровавые слёзы. Теперь он не слепнет, но какой ценой? Саске покрывает слоем земли пепел, когда аматерасу окончательно исчезает под действием шарингана. Кровь, капающая из глаза, который когда-то принадлежал Итачи, смешивается с землёй. — Могу я тебя попросить о кое-чём? — Да. — Положи на его могилу лилии. Для меня это очень важно. — Не думал, что ты романтик. — Какаши тихо фыркает, но Саске чуть ли не кожей чувствует его недовольство. — А они ещё цветут? — В Лесу Смерти — да. Там своеобразный климат, тебе ли не знать. Он выкапывает цветок с предельной осторожностью. За ним ещё один, а затем — третий. Саске выкопал много лилий. И все посадил на могиле Итачи под великовозрастным деревом. Когда-нибудь Саске вернётся сюда, чтобы обнаружить, как расцвела полянка на могиле его брата. — Я бы хотел, чтобы ты знал, Саске, — произносит Какаши перед тем, как тот покинет Коноху. Теперь точно надолго. — Ты не один. У тебя есть... — У меня есть вы, — перебивает его Саске, чьи губы дёргаются в грустной улыбке. — Я знаю. Теперь знаю. Какаши лучезарно улыбается, не сдерживается и кладёт ладонь на макушку Саске, легонько похлопывая по ней. Тот состраивает недовольное выражение лица, но не отстраняется. Какие-то непонятные чувства. Слишком жарко в груди.