High School Sweethearts

Захлопнув очередной конспект, Чуя делает глоток кофе, поднимает взгляд на белокаменное здание колледжа и ловит себя на мысли, что происходящее ему чертовски знакомо. Рядом переговариваются Юан и Ширасэ, пытаясь одновременно читать три конспекта по совершенно разным предметам. Вдалеке проходит завуч, за которым семенит группа студентов по обмену, которые займут - или не займут - через пару недель свободные комнаты в общежитии. На дворе конец мая. Зелень внутреннего двора кажется особенно яркой после прошедшего недавно дождя. Клумбы цветут пышным цветом. Тёплое солнце пригревает, припекает, делая всех вокруг немного сонными и ленивыми. До конца учебного года осталось совсем ничего, всего-то чуть больше месяца, и в корпусе царит напряжённый гул, порождённый бубнежом нервничающих студентов. Пора экзаменов почти началась. В библиотеке уже три раза были потасовки из-за учебных пособий. Откинувшись на резную спинку скамьи, Чуя прикрывает глаза и подставляет лицо солнцу. Улыбается. У него есть парочка проблем с одним дотошным преподавателем, но он уверен, что справится, потому что зубрёжка всегда окупается. К тому же, всё познаётся в сравнении, и то, что происходит в жизни Чуи сейчас, не сравнится с тем, что он уже пережил. Если брать по минимуму: те три месяца после возвращения из Японии год назад были Адом на земле, и Чуя не был уверен, что его мозги не взорвутся из-за объёма информации, которую ему нужно было прочитать и хотя бы относительно запомнить. Если брать по максимуму: ничто не сравнится с тем временем, когда год назад Чуя вернулся из Японии, и страх изжирал его нервы днями и ночами. Страх не перед экзаменами, а страх, порождённый мыслями о том, что после его отъезда Дазай расстался с жизнью, и Чуя никогда, никогда больше его не увидит. - Чуя, - зовёт Юан и указывает своим стаканчиком с кофе в сторону арочного выхода. - Там твой парень идёт к нам с таким лицом, будто его лихорадит. Не будь задницей и позаботься о нём. - Эй, я никогда не был с ним задницей, - фыркает Чуя и поднимается, запихивая конспект в рюкзак. - Вы буквально постоянно задницы друг с другом, - не отрываясь от конспекта, бормочет Ширасэ. - Если бы я не знал, что вы встречаетесь, и ты почти разрыдался, когда увидел его в группе студентов по обмену, никто не смог бы убедить меня, что вы состоите в отношениях. - Я не виноват, что он такая язва, - закатывает глаза Чуя и на прощание щёлкает его по лбу. - И я не разрыдался, когда увидел его. - Нет, но ты был в шаге от этого, - смеётся Юан и вновь обращает всё своё внимание на конспект. Раздражённо цокнув, Чуя ничего не отвечает, находит взглядом Дазая и направляется к нему. Чёрт побери, даже если бы и разрыдался, что с того? Это нормальная человеческая реакция на исчезновение долгого выматывающего эмоционального напряжения. Разумеется, Юан и Ширасэ не знают всех подробностей их с Дазаем знакомства и дружбы, перехода к личным отношениям, но Чуя знает и помнит всё. Помнит так, будто это произошло только вчера, и у него до сих пор иногда по ночам возникает потребность сгрести Дазая в крепкие объятия, почти удушая своей хваткой, и просто смотреть на его безмятежное лицо, наслаждаясь тем, что Дазай находится рядом, у него под боком, в полнейшей безопасности, окружённый комфортом съёмной однушки Чуи, в которой согласился жить вместе с ним. - Привет, Чиби, - привычно мягко улыбается ему Дазай и протягивает руку. Скользнув пальцами по его запястью, тонкие повязки бинтов на котором скрывают следы старых шрамов, Чуя поглаживает большим пальцем основание ладони и почти сразу же отпускает его руку. На это есть две причины. Во-первых, они с Дазаем - по обоюдному согласию - стараются не афишировать свои отношения. Те, кому нужно, и так знают о том, что они встречаются, а придурков и в самом деле хватает везде, как Чуя и сказал в самом начале. Во-вторых, Юан отметила, что Дазай выглядит так, будто его лихорадит, но Чуя знает правду и именно поэтому не задерживает физический контакт. Румяные щёки, искусанные сухие губы, блестящие глаза, прикрытые пеленой - всё это не результат предэкзаменационного мандража, вовсе нет. Это результат выигранного Чуей спора о том, что Дазай справится с экзаменом по французскому. В свою защиту Чуя может сказать, что и в самом деле никогда не был извращенцем. Дазай был тем, кто развратил его, несмотря на предпочитаемую нижнюю позицию в сексе, а Чуя - всего лишь человек, ладно? Он чертовски слаб к просьбам Дазая, к реакциям Дазая, к стонам и всхлипам Дазая и вообще к Дазаю целиком. Дазай был тем, кто постоянно называл его садистом и сомнофилом, ещё до возвращения Чуи во Францию, но эй, какого чёрта? Дазай в итоге оказался тем, кому нравится лёгкое принуждение, основанное на взаимном доверии и знании о согласии, пока Чуя не пересекает определённых границ. Дазай был и тем, кто в итоге подтолкнул Чую к очередному эксперименту в постели, связанному с полусонным ленивым утренним сексом по выходным. Сначала Чую это чертовски смущало и даже немного раздражало, потому что Дазай был инициатором, при этом не прекратив своих идиотских шуток, но потом... Потом Чуя втянулся. Это и в самом деле приятно. Просыпаться, прижавшись друг к другу вплотную, и будить лёгкими поцелуями по всему лицу, по шее и плечам. Поглаживать по спине, пока Дазай не начнёт просыпаться, довольно урчать и тереться о его бёдра своими, пока оба члена не затвердеют. А потом Дазай прижимается к его боку и закидывает ногу на бедро, позволяя толкнуться в себя, и Чуя всегда двигается медленно, лениво, едва толкаясь бёдрами, почти не вытаскивая член наружу, из-за чего Дазай тихо хнычет ему на ухо и трётся лицом о шею, точно так же едва-едва притираясь вплотную всем телом. А потом он обычно вновь задрёмывает и сладко дрожит, когда Чуя толкается в него чуть сильнее. Его член, прижатый к бедру Чуи, сочится смазкой, и если провести большим пальцем по головке и слегка потереть уретру, Дазай всегда так сладко скулит. Поначалу у Чуи из-за этого были проблемы с выдержкой, и он срывался, кончая без особой стимуляции, от одного только давления плотных стенок на его член, но после к удовольствию Дазая - да и к своему собственному тоже - научился сдерживать себя, а под конец и получать удовольствие. От того, какую по-своему интимную близость порождал этот сонный секс. От того ощущения, что начало зарождаться в груди каждый раз в такие моменты: будто Чуя был вокруг Дазая, в Дазае, на нём, окружал его всем собой, запечатывая обоих в капсулу под мягким одеялом. Однако выигранный спор - совсем другое дело, как и тот факт, что Чуя всё ещё не считает себя извращенцем. Он не виноват, что Дазай - невыносимый засранец, который постоянно дразнит его, оставляя полувозбуждённым в неурочные моменты. Отомстить было бы нормальным желанием, верно? К тому же, Дазай на самом деле нервничал из-за пустяка, но разошёлся до такой степени, что заработал себе бессонницу, из-за чего не мог нормально спать и Чуя, и в итоге они и вправду были теми ещё задницами друг с другом последние полторы недели. Но вот экзамен сдан и сдан отлично, как Чуя и пророчил, поэтому его угроза «если после всего этого дерьма ты сдашь нормально, клянусь, я запихну раскалённую кочергу тебе в задницу» воплотилась в реальность. Конечно, в заднице Дазая оказалась в итоге совсем не кочерга, потому что, несмотря ни на что, Чуя любит этого параноидального ублюдка, и всё же. Всё же задница Дазая в настоящем совсем не пуста, и именно поэтому он выглядит так, будто его лихорадит. - У меня сейчас окно перед семинаром по истории, - негромко, хрипло говорит Дазай и с шумным выдохом переступает с ноги на ногу. - Чуя, пожалуйста... Я не думаю, что смогу продержаться дольше. Бросив взгляд на часы, показывающие начало четвёртого, Чуя вновь смотрит на Дазая, рассматривает его залитое румянцем лицо, откровенно любуясь искрами желания и нетерпения, сладкой муки в глазах, а после легко кивает и вновь берёт его за запястье, увлекая за собой. И если из-за прошившей тело Дазая от этого незначительного прикосновения дрожи на его губах появляется самодовольная ухмылка... Что ж, Дазай слишком аппетитный и лакомый, чтобы не наслаждаться им и его реакциями, его пределами день и ночь. В южной части учебного корпуса на первом этаже в закутке, ведущем к чёрному выходу, есть уборная. Чуя затрудняется ответить, о чём думали люди, которые проектировали здание колледжа, потому что эта уборная находится практически у чёрта на рогах - вдалеке от всех аудиторий, библиотеки и кафетерия. Возможно, изначально это помещение планировали превратить во что-то другое, но после обустроили там уборную? Как знать. В любом случае, это самая чистая уборная из всех, потому что половина студентов о ней даже не знает, и самая пустующая, потому что второй - знающей - половине студентов откровенно лень идти в такую даль. Легче подняться по лестнице, завернуть за угол, и перед лицом окажется уборная второго этажа, до которой идти с первого этажа буквально несколько секунд. Но что Чуе особенно нравится в этой уборной, так это широкие подоконники, под которыми можно прятать запасные пачки сигарет, и щеколда на двери, позволяющая запереть небольшое помещение изнутри. Что он и делает, как только они с Дазаем оказываются внутри. - Ну, - облизнув пересохшие губы, Чуя прислоняется спиной к двери и окидывает Дазая потемневшим взглядом. - Давай. Покажи мне. Дазай снова шумно выдыхает и отводит взгляд. Какое-то время он топчется на месте, а после подходит к стойке раковин и начинает мыть руки в горячей воде. Чуя отмечает, как подрагивают его пальцы, как краснеет ещё сильнее лицо, и тоже подходит к раковине, чтобы вымыть руки. Они могут трахнуться в туалете, чёрт с ним, но он не прикоснётся к Дазаю грязными руками. Ещё не хватало подцепить какую-нибудь дрянь. К тому же, над стойкой с раковинами висит большое прямоугольное зеркало, и в его отражении Чуя может в очередной раз полюбоваться Дазаем. Не то чтобы он не делает этого постоянно, потому что у студентов по обмену тоже есть свой вариант формы, и Дазай в нём... Просто сказка. Собственно, белоснежная униформа, облегающая Дазая второй кожей и подчёркивающая все достоинства его фигуры - вроде маленькой крепкой задницы, в Чуе живёт перманентное желание прикасаться к ней - стала причиной спасения Верлена от разбитого носа. В своё время Верлен лично пошил для Чуи его синюю униформу, не желая видеть на нём грубую чужую работу, и именно он был тем, кто пошил костюм и для Дазая. Казалось бы, простые белые брюки и пиджак с жилетом не самого мудрёного кроя, тёмно-синяя рубашка и белый галстук, но как же хорошо Дазай выглядит во всём этом. На контрасте с белым цветом его чуть загорелая кожа кажется медовой, глаза кажутся выразительнее, если это имеет какой-то смысл, и даже цвет его волос кажется более насыщенным, шоколадным. Чертовски привлекательный, и даже чуть торчащие, видимые бинты на запястьях и шее ничего не портят. - Правда? - слышит Чуя и встряхивает головой. - Что? - спрашивает он, вновь глядя на лицо Дазая. Тот улыбается уже менее нервозно, выключает воду и встряхивает руками. - Ты сказал «чертовски привлекательный». - О, - выдыхает Чуя и усмехается, пожимая плечами и тоже выключая воду. - Верно. Я сказал это. - Всегда знал, что ты в восторге от этой формы, - посмеивается Дазай, отходя в сторону. Он снимает пиджак и откладывает его на подоконник. У Чуи все слова невысказанного ехидного замечания по поводу его собственной синей формы застревают в горле, когда длинные тонкие пальцы начинают расстёгивать пуговицы жилета. Сняв его и отправив к пиджаку, Дазай ослабляет галстук и расстёгивает верхние пуговицы рубашки, а после перехватывает взгляд Чуи и опускает руки на ремень брюк. Воздух в уборной будто густеет. Тяжело сглотнув, Чуя наблюдает за тем, как расстёгивается ремень, как выходит из тугой петли пуговица, как ползёт вниз собачка молнии - с негромким характерным звуком, от которого по коже бегут мурашки. А потом Дазай немного приспускает брюки, и Чуя чуть не давится слюной, потому что... - Чёрт, - выдыхает он и в пару широких шагов оказывается возле Дазая, протягивает руку, да так и замирает, не коснувшись пальцами торчащей из-под резинки чёрных слипов ярко-красной головки члена, мокрой и блестящей от обильного количества выступившего предэякулята. - Чёрт, Дазай, ты... - Это было невыносимо, - выдыхает Дазай и подаётся вперёд, вжимается лбом в лоб Чуи, пусть для этого и приходится неудобно наклониться, чёртова существенная разница в росте. - Я не... Я почти сразу привык к ней. Сначала это было волнующе и приятно, но потом я просто привык, и осталось лишь лёгкое онемение растянутых мышц. Но дополнительные по английскому были немного скучными, и я просто... Отвлёкся в какой-то момент и... - И начал фантазировать, - понимающе заканчивает за него Чуя и медленно опускается на колени, обхватывая дрогнувшие бёдра Дазая ладонями. - Начал фантазировать, представлять, что я сделаю с тобой, когда эта пытка закончится, и поэтому ты такой... Чёрт, Дазай, ты весь мокрый... - Ненавижу грязные разговорчики, - бормочет Дазай и отворачивает лицо в сторону. О, Чуя знает, что это не так. Он видит доказательства этому, когда из щели головки прямо перед его носом вытекает ещё одна крупная капля предэякулята. Чёрт, это выглядит так... Так приглашающе и аппетитно. Подавшись вперёд, под шумный выдох сверху Чуя облизывает головку, а после оттягивает резинку слипов, приспускает их с Дазая и обхватывает её губами, начиная посасывать и втягивать за щёку. Даже спустя почти два года попеременной практики он всё ещё не познал все премудрости актёров порно, и его несчастная челюсть почти сразу напоминает о том, что член Дазая не карамельная конфета, которую можно проглотить целиком и не подавиться, но Чую это едва ли останавливает. Потому что полившиеся рекой стоны Дазая, его пальцы, зарывшиеся в рыжие волосы, и несдержанные мелкие толчки бёдрами куда важнее ноющей челюсти и саднящих уголков губ. - Чуя, - зовёт Дазай, срываясь на всхлип, и скребёт ногтями по его затылку, отчего по позвоночнику бежит дрожь, бьёт сладко в копчик. - Чуя, я... Пожалуйста... Чуя не хочет прекращать. Несмотря на все неудобства, ему нравится отсасывать Дазаю, потому что эти жалобные стоны и скулёж чертовски заводят его. То, каким Дазай становится слабым в его руках, как теряет контроль, как протекает ему на язык - всё это великолепно. Однако Чуя всё-таки отстраняется после того, как, задержав дыхание, несколько раз пытается взять член как можно глубже, отчего Дазай с шипением склоняется над ним, не в силах стоять прямо и почти задыхаясь от интенсивности удовольствия. Отстраняется, потому что из-за одного идиотского спора с Ширасэ - вот уж кто бы мог подумать, что его лучший друг такой изощрённый ублюдок - побывал однажды на месте Дазая. И пусть ему было не так тяжело, потому что Чуя никогда не был таким чувствительным, как Дазай, он помнит, как дискомфортно ему было из-за происходящего, и как потом ещё пару дней неприятно ныла задница. - Повернись, - хрипло просит он, выпустив член изо рта, и вытирает губы тыльной стороной ладони. Выпрямившись, Дазай неловко разворачивается на неверных ногах, встаёт к нему спиной и упирается локтями в стену, вжимаясь в скрещенные перед собой руки лбом. Окончательно стянув с него брюки вместе с нижним бельём, Чуя на мгновение замирает, впиваясь взглядом в упругие, чуть вздёрнутые ягодицы. Серьёзно, откуда такая прелесть у ленивого мешка с костями? Чуя несколько раз пытался затащить Дазая в спортзал, в котором колотил грушу под контролем своего личного тренера, и ему даже удалось. Вот только всё это закончилось тем, что вместо тренировок Дазай пялился на него, а после под тем или иным предлогом утаскивал в подсобку, потому что, по его словам, взмокший Чуя с вздувшимися мышцами, не скрытыми чёрной майкой, и прилипшими к мокрому от пота лбу волосами был чертовски сексуален. Несколько раз они чуть не попались, и Чуя решил оставить Дазая-спагетти в покое. - Чуя? - зовёт Дазай, чуть поводя бёдрами. - Да, - отзывается Чуя и опускает ладони на ягодицы, поглаживая покрывшуюся мурашками кожу. - Всё в норме, я здесь. Прости, отвлёкся на секунду. - Чуя потерял дар речи? - усмехается Дазай, привычно пытаясь скрыть смущение под самодовольством. - Может быть, - не видит смысла отрицать Чуя и пару раз сминает пальцами ягодицы, а после чуть оттягивает их в стороны и непроизвольно облизывается. Казалось бы, ничего особенного. Просто пробка в этой маленькой вертлявой заднице. Белая матовая анальная пробка: силиконовая, конусовидная, с малым диаметром и округлым держателем, который плотно прилегает к колечку мышц, прикрывая его снаружи. Совсем ничего необычного. И, тем не менее, Чуя чувствует, как окончательно затвердевший в момент минета член дёргается у него в штанах. Может, потому что Дазай всё это время ходил с ней, и один только Чуя знал о таком пикантном девайсе в заднице своего парня. Может, потому что Дазай так завёлся и потёк из-за того, что чувствовал пробку внутри и представлял, как Чуя будет дразнить его, вытаскивая её и вталкивая обратно в жаркое нутро. Может, потому что Чуя знает о его повышенной чувствительности и понимает, что для Дазая эта игрушка оказалась более заводящей, чем для него самого в своё время. Может... - Чёрт, - выдыхает Чуя и обводит большим пальцем основание пробки. - Заводит... Дазай вздрагивает, когда он надавливает на основание, и пробка вминается глубже, и сильнее прогибается в пояснице. Тихо, едва слышно стонет, сильнее вжимается лбом в свои руки, и Чуя просто не может не подразнить его. Обхватив основание, он медленно вытаскивает пробку, потемневшими до синевы глазами наблюдая за тем, как мышцы раскрываются, показывая часть нежно-розового нутра, когда выходит самая широкая часть, и жадно сжимаются, когда он так же медленно погружает пробку обратно. Никуда не торопясь, Чуя играется так ещё пару минут, поглаживая свободной рукой поджавшиеся яички Дазая, а после рывком вталкивает пробку как можно глубже, и чёрт, вскрик Дазая почти оглушает. Дёрнувшись всем телом, Дазай резко сводит колени и пытается сжать ляжки, будто это поможет ему прикрыться. Но нет, не помогает. Не помогает, и Чуя перестаёт дышать, наблюдая за тем, как с головки его члена срывается мутная капля смазки, как она будто в замедленной съёмке падает вниз, потянув за собой прозрачную дрожащую нить. У Чуи вновь появляется острая потребность взять головку в рот, вылизать её от лишней влаги, добиться крепкой хватки в своих волосах, но вместо этого он оставляет пробку в покое и выпрямляется, упираясь лбом между лопаток Дазая и начиная расстёгивать собственные брюки. - Сколько у тебя ещё занятий после окна? - уточняет Чуя, с задушенным стоном приспуская резинку собственных слипов и пару раз проводя ладонью по всей длине почти болезненно ноющего члена. - Только... - прерывисто выдыхает Дазай и давится словами, когда Чуя толкается членом между его ног, притираясь к мошонке и его члену своим. - Только семинар по истории и всё... - О, вот как? - довольно ухмыляется Чуя и наваливается на Дазая всем телом, впиваясь пальцами в его бёдра; стонет, когда Дазай неловко переступает, путаясь в своей спущенной одежде, и сжимает ляжки вокруг его члена плотнее. - Отлично. Тогда мои дальнейшие планы меняются. - Планы? - только и успевает спросить Дазай, а потом... Потом он может только стонать, потому что Чуя больше не собирается отвлекаться на разговоры. Дазай всё равно узнает в конце, поэтому вместо пустой болтовни Чуя легко целует его рядом с лопаткой, зная, что Дазай почувствует прикосновение через тонкую ткань рубашки, а после начинает толкаться вперёд, трахая крепко сжатые вокруг его члена бёдра. И, чёрт возьми, как же ему нравятся несдержанные стоны Дазая и как он подаётся навстречу толчкам. Как скулит в те моменты, когда Чуя намеренно сильно врезается бёдрами в его задницу, сминая пальцами ягодицы и растягивая их в стороны, вдавливая каждым толчком пробку чуть глубже. Она не такая длинная, поэтому каждый раз сама чуть выскальзывает наружу под естественным давлением мышц изнутри, и Чуе даже не нужно оттягивать её пальцами. Он трахает бёдра Дазая, стимулируя его член и яички, и при этом будто трахает его задницу, но не глубоко, а лишь входя наполовину, дразня чувствительное кольцо мышц, и из-за этого Дазай извивается в его руках: скользит руками по стене всё ниже, прогибается в пояснице всё сильнее. В какой-то момент он и вовсе рывком вздёргивает зад кверху. Полы рубашки собираются складками на его пояснице, и Дазай подставляется так откровенно, так отчаянно, что Чуя остро жалеет, что они не дома, и он не может содрать с него рубашку и искусать ему все плечи, покрыть бутонами алых и пурпурных засосов торчащие крылья лопаток. Чёрт возьми, Дазай сводит его с ума. Никогда раньше Чуя особо не интересовался ни отношениями, ни связями на одну ночь, ни сексом в целом, но Дазай... Сонный Дазай утром выходного дня. Игривый Дазай в душе. Ленивый Дазай, развалившийся на диване. Дазай в драных джинсах и оверсайз толстовке с камерой в руках, снимающий достопримечательности. Нервный Дазай перед экзаменами. Уставший Дазай, сидящий на подоконнике в коридоре корпуса. Дазай в одежде. Дазай без одежды. Улыбчивый Дазай, злой Дазай, раздражённый Дазай. Дазай с уродливыми шрамами на запястьях и шее, которые Чуя никогда не устанет покрывать поцелуями. Любой Дазай - Чуя хочет его себе: целиком, без остатка. Хочет пометить его. Хочет всегда держать его в своих руках. - Мой, - хрипло выдыхает он, вновь вжимаясь лбом между натянувшими ткань рубашки лопатками. - Ты мой, Дазай. Только мой... - Конечно, - дрожащим голосом отвечает Дазай; жмурится и стонет, когда Чуя толкается в него особенно сильно и вновь задевает пробку. - Конечно, я твой. Разве есть сомнения? Нет. Никаких сомнений нет, потому что Дазай часто повторяет, нашёптывает Чуе нежной лаской слова, сказанные в тот день, когда они впервые после недолгой разлуки встретились во внутреннем дворе колледжа: «Я жив и я здесь. Для тебя, Чуя. Ради тебя». Но даже если бы Дазай не повторял этих слов, Чуя помнил бы о них, потому что каждый день, каждый час, каждую минуту Дазай находится рядом с ним, даже если они сидят в разных аудиториях. Он в голове. Он в душе. Он в самом сердце. Он - картины в памяти и эхо высокого приятного голоса в ушах. Чуя так сильно любит его. Так чертовски сильно. Жизнь без Дазая... Как он вообще жил без него до поездки в Японию? Чуя не помнит. И не собирается вспоминать. Никогда. - Чуя... - вновь зовёт Дазай и тянется рукой к своему члену. - Чёрт, я почти... - Я сам, - отпихнув его руку, выдыхает Чуя и обхватывает его член ладонью, начиная ласкать в такт своим сбившимся толчкам. Дазай кончает первым: сказывается долгое ожидание и перевозбуждённость. Как только сперма заливает его пальцы, Чуя размазывает её по нежной коже члена, по головке, до тех пор, пока Дазай не начинает скулить от излишней стимуляции. Только тогда он отпускает его и сосредотачивается на своём удовольствии. И в тот момент, когда Чуя чувствует, что вот-вот кончит, он осторожно, но всё-таки достаточно резко вытаскивает пробку из задницы Дазая под его громкий всхлип и прошившую тело дрожь, а после вжимается головкой члена в припухшее раскрасневшееся колечко мышц и кончает в тот же момент, когда Дазай с гортанным стоном толкается бёдрами навстречу, позволяя проникнуть в своё тело. - Чуя, что ты... Чёрт... Прикусив губу, Дазай содрогается всем телом, сжимается и поджимает ягодицы. Облизнувшись, Чуя придерживает член, чтобы сперма не накапала на его брюки, на ярко-синей ткани которых высохшие белёсые разводы будут чертовски заметны, если он пропустит хоть один, замывая, и медленно проталкивает пробку обратно на место. С тихим хлюпаньем сохранившихся с утра остатков жирной смазки и заполнившей нутро спермы пробка в последний раз растягивает колечко мышц и снова запечатывает его снаружи. От мысли, что Дазаю как минимум ещё полтора часа сидеть на семинаре, и всё это время его сперма будет внутри его задницы, у Чуи сладко сводит низ живота. - Извращенец, - бормочет Дазай, глядя на него через плечо, и улыбается: чуть устало, но довольно, почти безмятежно. - Это и было твоими «изменениями дальнейших планов»? - Я пропущу дополнительный курс английского, - мурлычет Чуя, вжимаясь губами в услужливо поставленную щёку, - мы вернёмся домой, и я трахну тебя прямо в коридоре возле входной двери напротив гардеробного зеркала. Ты будешь такой растянутый и всё ещё влажный от моей спермы. Мне даже не придётся тебя подготавливать. - Заткнись, - бормочет Дазай, пламенея ушами, и разворачивается целиком. - Заткни меня, - усмехается Чуя и тут же оказывается в желанной крепкой хватке чужих родных рук. От долгожданного поцелуя у обоих кружится голова, и Чуя в который раз жалеет, что они не дома. Тогда он мог бы вытряхнуть Дазая из одежды, затащить в постель и продолжить начатое. К сожалению, у них обоих ещё есть занятия, завязанные на подготовке к экзаменам и не только, и сбежать прямо сейчас не получится. Поэтому Чуя всё-таки отстраняется, находя своеобразное утешение в заботе о Дазае, пока вытирает его смоченными в воде бумажными полотенцами, вытащенными из всегда полного контейнера возле раковин - ещё один плюс этой уборной. И если в процессе он пару раз задевает основание пробки, вытирая ягодицы Дазая, то что ж, он всё ещё всего лишь человек, а Дазай слишком сладко всхлипывает ему на ухо и ещё слаще кусает за нижнюю губу, оттягивая её и тут же зализывая, шепча что-то об «извращённых Чиби». «Сам не лучше, идиот», - думает Чуя в тот момент, когда притирается носом к чужой щеке и легко целует Дазая в скулу и линию челюсти. - «Но мой, только мой идиот». От этой мысли в груди разливается тепло, и как только Чуя приводит себя в порядок и хоть как-то приглаживает растрёпанные руками Дазая волосы, то сразу же приобнимает его за талию. Застегнув до конца жилет и накинув на плечи пиджак, Дазай привычно приобнимает его за плечи, и как только они покидают уборную, то, не сговариваясь, направляются на крышу, чтобы понежиться на солнце и насладиться тишиной и присутствием лишь друг друга до тех пор, пока окно обоих не закончится. И они не меняют своих планов, даже если всю дорогу вверх по лестницам Дазай шипит и ругается себе под нос, проклиная пробку в своей заднице, Чую, их спор, собственный предэкзаменационный мандраж и многое другое, пока Чуя бессовестно смеётся над ним в ответ. - Эй, Дазай, - зовёт он позднее, когда они оба уже лежат на мягком прогретом покрытии крыши, подложив под головы свёрнутые пиджаки и щурясь на яркое солнце. - Я люблю тебя, знаешь? - Эй, Чуя, - отзывается Дазай, и лёгкость в его голосе напоминает перезвон колокольчиков на ветру. - Я живу для тебя, знаешь? От этих слов сердце Чуи пропускает удар. Он слышит это не в первый раз, но каждый раз от этого своеобразного аналога признания в его груди разливается жаркое тепло. Живёт для него... Да, Дазай делает это. Буквально. Но не только. Может, так и было в самом начале их отношений, но Чуя знает, что в настоящем Дазай понемногу учится жить и для самого себя. Жить и просто радоваться жизни; такой, какая она есть. Каждый раз, думая об этом, Чуя чувствует, как в его животе разрастается огромный, наполненный гелием шар. Каждый раз, думая об этом, он ощущает себя непомерно счастливым. Просто от того, что Дазай тоже счастлив, потому что его счастье для Чуи важнее собственного. В какой-то момент повисшей между ними комфортной тишины Дазай поворачивается к нему лицом, и Чуя тоже смотрит на него. Любуется. Солнце золотит каштановые кудри и вспыхивает янтарными бликами в радужке коньячно-карих глаз. Улыбка Дазая, когда Чуя берёт его за руку и переплетает их пальцы в крепкий замок - отблеск сверхновой. Чуя уверен, его улыбка - такая широкая, глупая и абсолютно влюблённая - намного ярче, сам её свет.

|End|