Мы — боги (1972)

Но, в конце концов, поверьте, скажут нам, что мы — боги, скажут: «Молодцы — черти!».

Победный бросок Сашки Белова, вой сирены — и на табло вспыхивают заветные 51:50. Треть секунды на то, чтобы понять, а потом: мы победили!!! Ура-а-а!!! Трибуны ревут. Первые ряды стремительно пустеют, игровая площадка наводняется ликующими и протестующими людьми. Ликующих, может, и меньше, но победа за ними, и дело всем есть только до них. Спортсмены, журналисты, болельщики — всех кружат вихри нечеловеческой радости и швыряют кого на пол в кучу-малу, кого просто в объятия друг друга. Возгласы, крики, улыбки, слёзы и смех. Есть от чего — сборная СССР по баскетболу взяла олимпийское золото! На глазах всего мира! У «непобедимой» сборной США! Выдрала эту победу в беспрецедентно жёсткой борьбе, на последних секундах матча! И! Так! Должно! Было! Быть! В какой-то миг ошалевшие от счастья баскетболисты, все до единого, начинаю искать глазами Гаранжина — тренера, который верил в них больше, чем весь Советский Союз, тренера, который им эту победу добыл. Не сговариваясь подхватывают на руки, начинают качать, со слезами на глазах скандируют: «Ура!». И вновь, кто во что горазд, рассыпаются по площадке, как бешеные наваливаются друг на дружку, отскакивают, лавируют между американцами — и снова в объятия, в песни и танцы. Русские, грузины, казахи — каждый сходит с ума немножко по-своему, а победа-то — одна на всех! Модестас Паулаускас — капитан команды-победителя — по такому радостному поводу наконец воссоединяется с земляками-литовцами. Они выскакивают на паркет, пробиваются к нему сквозь толпу, и все трое, сцепившись руками, скачут и горланят: «Pergale! Pergale!». И это огромное счастье для Модестаса — разделить победу с теми, кто так сильно в него верил, так поддерживал. Но земляки земляками, а он до сих пор не обнял того, кто роднее всех — Серёгу Белова, Серого. Модестас оглядывается поверх голов и нигде не видит лучшего друга. Несколько минут назад мелькал у левой стойки, а потом задевался куда-то. Опустив взгляд ниже, он наконец обнаруживает пропажу: атакующий защитник сидит под стойкой, понуро глядя в пол, а вокруг выплясывают фотографы. Гады, чуть ли не в лицо свои камеры тычут! Модестас срывается туда, на ходу выкрикивая: Go! Go! Отойдите! Отойдите! Все отскакивают от него, как мячики. А Сергей и ухом не ведёт. Модя чуть наклоняется и понимает, что у того срыв. По щекам текут слёзы, и губы предательски дрожат, и весь он дрожит. То ли от счастья, то ли от боли — ведь у Белова травма колена. В пылу матча не замечал, а сейчас накрыло. — Ну-ка, пошли. Белов пытается отпихнуть руку помощи, но, увидев, что это друг, мгновенно цепляется за него. Модестас умеет толкать людей взглядом — очень кстати, потому что на площадке столько народу, что никаких локтей не хватит, а у него один Серым занят. Кое-как пробравшись сквозь толпу, они вываливаются в технический коридор. Из света в сумрак, с раскалённой площадки в прохладу. — Что у тебя? Колено? Болит? — прислонив друга к стене, Модестас приседает на корточки и пытается рассмотреть. — Вроде не сильно опухло... Не видно ни черта, идём в раздевалку! Если переигровка будет, надо подготовить тебя... — Сейчас, — шмыгает носом Сергей. — Сейчас пойдём... — Эй, драугес, да ты чего? — Модя выпрямляется, упирается весёлым взглядом в потухшие глаза. Ба, понял! Не в коленке дело, в хандре. Серый его перед первым таймом взбодрить пытался, а Модестас ныл, что на войну не пускают. А теперь наоборот — у всех радость и подъём, а товарищ Белов запоздало нервы нервничает. В этом они все — Серый и Модя. Вот такие разные друзья, как луна и солнце: когда один смеётся, другому плакать охота, и наоборот. — Белов, до тебя, как до жирафа... — мягко улыбается Модя. — А говорил, что литовцы медленные, ага. Опёршись ладонями о стену слева и справа от Сергея, наклоняется к самому его лицу. — Всё уже, выдыхай. Выиграли. Сборная СССР — чемпион. — Какой ценой... — вымученно улыбается Белов. Ну хоть улыбается! А попробуй что-нибудь другое делать, когда на тебя вот так в упор смотрят и почти касаются. — Всю игру вели, а запомнят, что еле выкарабкались в финале... — Ошибки потом разбирать будем, товарищ комсорг, — перебивает Модестас. — Сейчас — праздновать! И, слегка придерживая Серого за подбородок, касается губами губ. По техническому коридору гуляет ветер. Вокруг ни души. Тишина. И победа. Самая лучшая, самая правильная — та, которую можешь разделить с самым дорогим и самым понимающим человеком на свете. И на этом топливе за полторы минуты облететь с ним весь земной шар и выйти на орбиту. На орбите хорошо, спокойно. Волнение постепенно отпускает Белова. Расслабившись в надёжных руках, он начинает потихоньку стремиться на волю. Но воли не дают, и получается, что он провокационно ёрзает между Модей и кафельной стеной. Спереди жарко, сзади холодно — это быстро приводит его в чувство. Даже чересчур быстро. — Не здесь... — шепчет он, отпихиваясь и отбрыкиваясь здоровой ногой. У самого щеки горят, дышит тяжело, но ответственность-то тоже проснулась, а не только... вот это самое. — Хватит, нельзя... — Можно, — на голубом глазу заявляет Модя. — Мы сегодня боги, нам всё можно, — и шало улыбнувшись, целует его вновь. И ведь кругом прав! У Сергея нет контраргументов, он отвечает тем же. Сегодня боги, сегодня — можно...