Болезнь

— Он невыносим, — предупредила Лидия Ивановна, но Ник забил. Невыносимость шла в комплекте симптомов; привяжи любого шестнадцатилетнего мальчишку к кровати хотя бы на три часа — и он станет несносен. К тому же, что, он в свои двадцать один — и не справится с каким-то сопляком? Виталий, против ожиданий, был спокоен, заинтересованно рассматривал его, расспрашивал, затем попросил найти ему книгу. Ник недоумевал, отчего все считают его таким уж плохим. Вот всякие старички и старушки… А мальчик был прехорошенький — голубоглазый, русоволосый, хрупкий, похожий на большую куклу. Но это было только в первый день. Дальше начался сплошной, непрекращающийся кошмар. Вит не хотел есть, не хотел спать, рыдал, когда следовало переодеться, сделать массаж или помыться, швырял в Ника вещами и едой, требовал к себе родителей. Его мать, Елена Витальевна, прибегала сразу, по первому зову, даже если была на встрече на другом конце города. Отец, — Анатолий, просто Анатолий — после того, как у Ника начинал дрожать и срываться голос; когда сыночек доводил и его — выходил, внешне спокойный, но в коридоре лупил в стену и скрежетал зубами. Ник подозревал, что под темными обоями скрываются сотни вмятин, ровными рядами. Не менее раза в неделю мужчина собирал семейный совет, привлекая и Ника. «Мы должны быть строже, он должен понять, что так нельзя, перестать реагировать на его выходки — если он поймет, что они не работают, он перестанет». Говорить было легко. Ник соглашался, но не выдерживал и дня. Исчадие ада; фантазия его была безгранична. Он выдумывал сотни придирок, тысячи жалоб, из них самым невинным было обвинение Ника в скрытой педерастии. Елена Витальевна рыдала. На каждой поверхности в доме стояли коробочки с салфетками, не менее трех пачек всегда были у нее в сумке. Анатолий уходил куда-то вечерами, но всегда возвращался, всегда приходил, когда его сын звал. Они чувствовали себя виноватыми. Диагноз звучал — истерический паралич. Елена Витальевна, всхлипывая, поведала историю болезни — Вита подкосило, когда они с Анатолием решили разводиться. Сначала у просто Анатолия появилась любовница, обстановка в семье накалялась, они ссорились, и Вит стал болеть. Мигрени, отсутствие аппетита… депрессия. Он бросил теннис, затем и школу, потом перестал куда-либо выходить из дому, стал подолгу лежать в кровати… и один раз просто не смог подняться. Анатолий остался. В особенно плохие дни Нику казалось, что это все хитрый план. Но его учили, что специально заболеть невозможно, что люди — случайные жертвы болезней, и что к ним нужно относиться, как к жертвам. Виталия хотелось просто добить, но Ник держался. Он и сам не понимал, почему так цепляется за эту работу. Деньги, да — деньги были хорошими. Но не только это не давало ему уйти. Он жалел родителей Вита… и, против всякой логики, жалел самого Вита. Иногда ему казалось, что Вит выдыхается, что с ним можно поговорить, достучаться — он брал тонкое запястье, гладил пальцы, перебирал непослушные вихры. — Ребенок, не мучь их, — просил он. — Не мучь себя. Вит сразу же вскидывался и говорил ему какую-то гадость, от которой хотелось не гладить его по головке, а взять за патлы и макнуть в унитаз: грязь к грязи. Ах да, еще гордость. Ник не жаловался Лидии Ивановне, и даже если хотел пожаловаться — переводил разговор на само заболевание. Врач пожимала плечами. Истерическое расстройство, что поделать. Его может преодолеть только сам пациент, лекарства тут не помогут. Психологов Вит изводил с еще большим удовольствием. Немного отвлекали его только книги и фильмы. Но он был переборчив. Если Ник угадывал (один раз из трех), он получал два-три часа тишины и покоя. Если нет — ад продолжался. Собственно, все чаще звучавшие обвинения Вита в сторону скрытых наклонностей Ника не были такой уж неправдой. Конечно, сам Ник подозревал в себе скрытого мазохиста… но иногда нестерпимо хотелось еще и уткнуть Вита в подушку лицом и хорошо выпороть… а потом и выебать. В первый раз Нику показалось, что это тот самый черный врачебный цинизм, которого он всегда боялся. Шуточки врачей его раздражали, как можно такое — о больных? Но теперь до него дошло — это способ сбросить напряжение. Хочется заплакать — засмейся. Когда Вит в очередной раз начал распространятся о том, что мыть его Нику доставляет нездоровое удовольствие, Ник сорвался. Первый раз он хохотал, потом шутил, раздражался, ругался, подшучивал, ссорился, обижался… но тут его переклинило. Он наклонился ниже, обхватил худые плечи и зарылся лицом во влажные волосы. — Хотелось бы, — сказал он. — Ты такой красивый, куколка… Но ты же не дашь никому и шанса. Проще выбросить тебя из головы. Мотай на свой не выросший еще ус — никто не будет тебя любить. Ад, ад, ад. Ник тысячу раз пожалел о своих словах. Возможно, Вит продолжал бы и продолжал, но тут случилась беда. Через несколько дней сорванный с работы Анатолий превысил скорость, колесо его джипа попало в выбоину, и все закончилось кувырком в кювет. Машина вдребезги… Отец Вита отделался сотрясением, переломом запястья, синяками и ссадинами. Ник, услышав это, первый раз действительно вышел из себя. Вит получил две пощечины, кажется, первые в его жизни, потому что слезы так и брызнули из его глаз. Ник не сдерживался. Назвал его эгоистичным выблядком и умчался в больницу, узнать, как Анатолий. К сожалению, совесть и чувство ответственности никуда не делись, так что, воочию убедившись, что Анатолий в порядке, он помчался обратно. Но все равно стал свидетелем сцены, которая многое ему объяснила. — Вас кто-то очень любит, — брякнула медсестра, ставившая Анатолию капельницу. Елена Витальевна, сидевшая возле мужа, вскинула голову, на секунду Ник подумал, что будет семейный скандал, но никаких упреков не услышал. — Мы все его очень любим, — тихо сказала она. В доме было темно. Ник в панике забегал по комнатам, наткнулся на пустую коляску, даже не успев как следует обдумать, что бы это могло значить, метнулся по коридору. Дверь в ванную обрамляли полоски золотого света. Не долго думая, Ник ломанулся внутрь. Дверь была крепкая, а вот чисто символическая защелка вылетела сразу. Вит сидел на краешке ванной, весь красный и в слезах; Нику хотелось его обнять и утешить ровно до того момента, когда он увидел на умывальнике перочинный ножик. На скуле Вита уже наливался один синяк, но хотелось врезать еще, чтобы мозги на место стали. Ник схватил мальчишку за плечи, встряхнул. — Глупый, самовлюбленный, несносный ребенок! Сколько, сколько еще ты будешь всех мучить? Вит отпихнул его слабой рукой. — Да! Всем будет лучше без меня! Я, наверное урод какой-то! Ты хоть понимаешь… понимаешь, у меня нет никакого паралича, я про это в книге прочел, в тринадцать лет, а потом подслушал, что мама с папой разводятся… Там было написано, что когда ребенок болеет, семья сплачивается! И я только хотел… чтобы они были со мной… чтобы всегда оставались со мной! Чудом удержавшись от немедленного убийства с отягчающими, Ник отстранился. И правда ведь, добрался на своих ногах до ванной… — Нельзя кого-то заставить себя любить, нельзя заставить быть с собой. Это выбор. Но твои родители всегда будут тебя любить, что бы ты не сделал. Это будет разбивать им сердце, но они все равно не прекратят. И друг друга они будут любить — за тебя. А тебе всего лишь и нужно, что носить их в своем сердце. Если ты такой глупый, что не понимаешь простых вещей, то давай, вперед, вскрывайся, — Ник схватил мальчишку в охапку и прямо в домашней одежде сунул в ванну. — Ты же эгоист, тебе плевать, что они почувствуют себя виноватыми… что умрут от горя, потому что любят тебя больше, чем кто-либо… больше, чем ты заслуживаешь. И на меня тебе тоже плевать, так что давай, не стесняйся. Я пойду домой, а ты давай… Кстати делают это вдоль, а не поперек, так быстрее. Судя по тому, что Ника не арестовали, Вит все-таки передумал. Увидеть его в один прекрасный июньский день было неожиданностью; Ник успел неплохо его узнать, и самолюбивой гордости в Вите было немерянно. Но Вит шагнул к нему, вцепился в локоть, чтобы не потерять в толпе радостных студентов, вывалившихся с экзамена. Ник и сам в него вцепился, отпустив только в ближайшем кафе. И любовался им, пока тот рассказывал новости. Отец Вита все-таки ушел к той женщине, которая ждала его три года — любовь, наверное. — Не такая она уж и мерзкая, — заметил Вит, откидывая со лба золотистую прядь. Ник улыбнулся. Да, если бы ему еще и покладистый характер… то от сладости бы тошнило. — Пойдем в кино? — сказал он. — Только ты выбери. У тебя и вкус лучше… а я, к тому же, в последнее время заучился совсем, даже не знаю, что там идет. Вит осекся, поднимая взгляд от чашки… и медленно залился краской. — Если не боишься приставаний, — добавил Ник. — Потому что я буду. И много. Редкий случай, когда Вит не нашел, что сказать в ответ. Наверное, обнять и прибить его Нику хочется в равных пропорциях. Но дело в том, что Вит знает все о невыносимом, и никогда не делает ничего, что было бы действительно ужасно. Так что им очень, очень хорошо вместе.