Нелегко быть киборгом

Молчанием чужого можно было зарезаться насмерть, таким острым оно было. Оно ощущалось. Сфинкс знал все оттенки, от "не хочу говорить" до "не хочу говорить с тобой". — Что случилось? — А что там действительно было смешного? Сфинкс кусает себя за язык. И мысленно говорит себе, что он идиот. Клинический. И черт бы с этим, и идиоты умудряются жить себе неплохо. Куда хуже то, что он ещё и мудак. Со Слепым их познакомил Лось. Единственный, которому подобное сошло бы с рук. Лось вообще был человеком уникальный. У него, как казалось Сфинксу, на всё и всегда есть ответ. Простой, понятный, такой, от которого становится легче. К Лосю вообще всегда можно было прийти за этим — за тем, чтобы стало легче. С годами, конечно, пришло понимание, что он не всесилен, и даже не всеведущ, но иногда одного его слова, одного взгляда было достаточно, чтобы в голове здорово прояснилось. Именно он подсказал Сфинксу идею с блогом. Не напрямую, конечно. Просто в восемнадцать Сфинкс вынырнул в мир, который был к нему не готов. У него были протезы. Крутые, одни из лучших, которые только можно было достать. В том мире, из которого он только что вылупился, как из яйца, это было безумно круто. И первое время ловя на себе чужие взгляды, он по инерции продолжал чувствовать то же самое, что прежде, странную гордость. Будто это были не искусственные руки, а как минимум крутая тачка. Потом чужие взгляды начали смущать. Напрягать. Сфинкс не знал, что хуже — когда на него таращились, или когда спешно отводили глаза, чтобы он не заметил. Это нервировало. Сфинкс начал носить перчатки и при любом удобном случае прятать руки в карманы. Стало только хуже. Теперь люди начинали долго, напряженно всматриваться, пытаясь понять, что же с ним не так. И часто делали неверные выводы. Люди это любят. Об этом ему тоже рассказал Лось. — Они постоянно смотрят, — посетовал он как-то. — Смотрят и смотрят! — Они смотрят, потому что никогда подобного не видели, — Лось был, как всегда, совершенно спокоен. — А ты им покажи. Тогда ему и пришла идея с блогом. Табаки, старый знакомый, подкидывал идеи для фотографий. И именно он посоветовал именовать себя киборгом. Другой приятель, Курильщик, помог с "художественной частью", даже сам сделал несколько первых фотографий. Начиная всё это, Сфинкс волновался. Волновался, когда количество подписчиков стремительно росло. Не хотелось быть участником современного цирка уродов, фрик-шоу, кем-то, на кого смотрят с отвращением и любопытством, как на что-то, что можно рассматривать только на расстоянии. Но оказалось, что всё не так плохо. Сфинкс не брался никого воспитывать. Не брался учить, как нужно обращаться с людьми с инвалидностью или как сделать среду доступной. Он вообще не делал ничего сложного. Обычно обыгрывал в своих фотографиях какие-то распространенные выражения, связанные с руками. Иногда выкладывал фото бытовых моментов. Делился чем-то, что у него сильно отличалось от остальных, "комплектных" людей, и о чём они даже не задумывались. Например о том, как неудобно чесаться протезами. Иногда он отвечал на вопросы. Удовлетворял любопытство публики. Рассказывал о своих первых протезах, о том, чем они отличаются, как надеваются на него, как за ними ухаживать. И никогда не говорил о том, о чём не хотел. Например, почему он такой. Или что он чувствует по этому поводу. И каким возможностям "комплектных" завидует больше всего. Блог рос и колосился. Появлялись профессиональные фотосессии на разную тематику. И рекламные предложения. Это стало неплохим дополнительным заработком. И способом выразить себя. Удивительно, но хотя речь шла только о его теле, об одной его особенности, Сфинкс всё равно считал это способом самовыражения. А потом Лось познакомил его со Слепым. Точнее, он не знакомил. Просто в какой-то момент количество их пересечений достигло критической точки, и Сфинкс больше не мог не обращать на Слепого внимание. Слепой мог не обращать внимание на кого угодно сколь угодно долго. Они стали общаться. Что больше всего поразило Сфинкса в Слепом, так это то, что тот будто бы не замечал, что отличается от других. Нет, тот явно понимал, что живёт в мире видящих, но будто бы не предавал этому никакого значения. Сфинкс в своей жизни встречал дальтоников, которые больше беспокоились из-за своей особенности, чем Слепой из-за отсутствия зрения. И это подкупало. Сфинкс пытался докопаться до истины. Рассуждал. Он даже придумал своего рода мерку. И по этой мерке они со Слепым были где-то на равных. У Сфинкса не было рук. Главных конечностей, самых нужных человеку. Слепой был лишён зрения. Основного канала восприятия информации. Но у Сфинкса были протезы, так что Слепой даже вырывался вперед. И он, кажется, вообще не испытывал никаких эмоций по поводу всего этого. Или по любому другому. Слепой казался отмороженным. Сфинкс видел, конечно, тех, кто замыкался, уходил от мира куда-то вглубь себя. Но, во-первых, обычно это были травматики. Те, кто ещё недавно жил "полноценной" жизнью, и вот оказался выброшен на обочину, в статус инвалида, в котором он не имеет представления, как жить. Можно ли жить. Во-вторых, они не походили на Слепого, совсем. Их отстраненность была дикой, болезненной. Словно перед ними выросла стена, а у них нет сил эту стену обогнуть. Слепой же казался просто счастливым наедине с собой. Казалось, Слепому никто не нужен. Но он почему-то подпускал Сфинкса к себе. Медленно, постепенно. Крошечный шаг за крошечным шагом. Сфинксу было любопытно. Он приближался, тянулся, старался расширить границы. А потом замер. В тот момент, когда они едва не поцеловались. Если бы в тот момент кто-то спросил Сфинкса, почему, он ответил бы очень четко. Он точно не собирался заводить отношения с кем-то "из своих". В его тогдашнем представлении не было ничего более жалкого, чем парочка из двух "неполноценных", которые пытаются дополнить друг друга, в глубине души считая, что просто недостойны кого-то другого и должны отныне и навеки держаться вместе. Сфинкс нынешний врезал бы Сфинксу прошлому по зубам. И даже не пощадил бы биотику. Но тогда он был совсем идиотом. И он затормозил. И даже подумал, что надо бы свернуть всё. Прекратить общение. Думал: заметит ли Слепой? Станет ли искать контакта? А потом Лось как-то сказал, что по ночам Слепой читает сказки. В радиоэфире. Дважды в неделю. Страшные сказки, из разряда тех, после которых с тревогой вглядываешься в окно, и даже начинаешь радоваться тому, что у парочки наверху второй медовый месяц. Потому что они точно не дадут тебе услышать звуки, от которых мурашки побегут вдоль хребта. Так что Сфинкс нашёл ту станцию. И послушал. А потом, как одержимый, нашёл все записи, до которых смог дотянуться. И послушал их тоже. А потом, не дождавшись субботнего вечера с его новым эфиром, поехал к Слепому. Требовать сказку. И остался. А Слепой совсем этому не удивился. Это точно не была любовь с первого взгляда. Или со второго. Сфинкс влюблялся постепенно, всё сильнее с каждой неделей, с каждым месяцем. Уходил в зыбучий песок, медленно, но неизбежно тонул. Он помнил, что сперва Слепой показался ему некрасивым, по-настоящему некрасивым, отталкивающим даже. Потом восприятие начало меняться. Теперь Сфинкс полагал, что это банальная неухоженность: вымыть, переодеть, намазать немного какими-нибудь кремами, и получится вполне себе ничего такая особь. А чем дальше он погружался, тем более и более симпатичным в его глазах становился Слепой. Уникальным. Изящным. Притягательным. Загадочным. Слепого при этом ни капли не волновало, как он выглядит. Совершенно. Можно было сказать ему, что люди будут судить о нём по его внешности. Слепой бы кивнул. И не изменил ровным счётом ничего. И это одновременно вышибало воздух у Сфинкса из легких, и в то же время вызывало какое-то невероятно острое желание сделать так, чтобы все вокруг увидели Слепого так, как видит он сам. Невероятным красавчиком. Тогда Сфинкс начал его фотографировать. Поначалу он предупреждал Слепого. Пришлось даже долго объяснять ему, что это такое — фотография. Нет, Слепой имел об этом представление, но весьма условное. Это не интересовало его, и кроме того было трудно уложить в голове. Так что он и не укладывал. Но Сфинкс всё равно нашёл слова и уложил. А заодно объяснил, чем он занимается в свободное время. И почему для него это важно. Потом предупреждать он перестал. Когда он заговаривал о фотографиях, Слепой напрягался. Он знал, что творится что-то, что он не может осознать в полной мере. И фотографии выходили какими-то не такими. Неправильными. Так что Сфинкс просто ловил удачный момент и делал удачные кадры. И в этом не было ничего такого. Пока он хранил их у себя. Как сокровище. А потом как-то так случилось, что они пересеклись с одним из его подписчиков. Такое случалось и прежде. И да, это было даже приятно, когда незнакомый парень подошёл и сфотографироваться. Конечно, Сфинкс ему не отказал. Он снял перчатки. Он сложил из искусственных пальцев "козу". Он широко улыбнулся. И девушка того незнакомца сделала фото. Потом этот парень опубликовал фотографию. Сфинкс добавил её в свою историю. И только потом обратил внимание. Слепой тоже был там. Справа, почти в самом углу, в нескольких метрах от них. Он стоял, опустив голову, и длинные темные волосы полностью закрывали его лицо. Разумеется, Слепого это не беспокоило. Так же, как то, насколько смятой была его рубашка, заправленная в джинсы только наполовину. Слепой и та девушка, что делала фото, одинаково не подозревали друг о друге. Но пользователи, развлекавшие себя просмотром фотографий... Они заметили сразу. Сообщения Сфинкса наполнились шутками. Кто-то сравнивал Слепого с персонажем фильма ужасов, кто-то — с призраком, а кто-то вообще сомневался, что это человек. И хотя некоторые шутки были на самом деле забавными, Сфинкс ощущал от них какое-то покалывающее беспокойство. Он не знал, что с этим делать. Он научился иметь дело с теми, кто писал ему гадости, утверждая, например, что ему не стоило появляться на свет, или что ему лучше покинуть этот мир, в котором он никогда не станет полноценным членом общества. Он знал, как поступать, когда сердобольные люди, явно считающие себя духовно богатыми, писали ему, что нужно отказаться от протезов, потому что Господь создал его таким с каким-то умыслом. Сфинкс научился иметь дело даже с побирушками. И извращенцами. Но сейчас он впал в ступор. Люди, писавшие это, были к нему весьма милы. И в то же время от каждого из них будто бы исходила угроза. Угроза, которая заставила Сфинкса подчиняться импульсу. В тот момент стоило остановиться и подумать. Может, стоило спросить совета у кого-нибудь, даже если не ради самого совета, просто ради того, чтобы услышать самого себя, взглянуть со стороны. Может, стоило рассказать Слепому. Это касалось его напрямую. И даже если бы он сказал, что ему наплевать, насколько легче почувствовал бы себя Сфинкс. Но он не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он сделал несколько скриншотов с шутками. Они были довольно однотипными, так что не важно было, с какими именно. А потом он добавил к ним фото Слепого. Он помнил тот день. Они сидели в кафе. Редко удавалось вытянуть Слепого в подобное заведение, но в этот раз он был в хорошем настроении. Он убрал волосы за уши, чтобы не лезли в тарелку. И задумчиво принюхивался к салату, пытаясь определить, из чего же тот состоит. В этот момент он показался Сфинксу настолько красивым, что он не простил бы себя, если бы не сделал фотографию. Если бы положился на одну только память. Так что он добавил фото. И здесь его первым порывом было написать какую-нибудь отповедь. О том, например, что стоит думать прежде, чем говорить. Или о том, что уж кому-кому, а его подписчикам пора бы понять, что чужая внешность — не тема для обсуждения. Что-нибудь короткое и дерзкое, Сфинкс знал, что может это. Но его будто парализовало. Каждый раз, когда он пытался набрать текст, что-то останавливало его, холодом поднимаясь от шеи к голове. Те люди, что писали ему все эти шуточки, всегда были крайне милы к нему самому. Они показывали, что общество готово принять его, даже помочь. Они активно осуждали недружелюбную среду, отсутствие нормальной системы включения в общество, нетерпимость, стереотипы и всё, что мешало, что раздражало его. Они были на его стороне. И они — Сфинкс знал — не хотели никого обидеть. Тем более Слепого. Слепого, который вообще об этой ситуации знать не знал. И Сфинкс не смог отказаться от того образа, который когда-то на себя нацепил. Так что он подписал просто. "Не вижу ничего смешного". Уморительно. А теперь Слепой сидел напротив него и выдерживал это своё убийственное молчание. И если бы он мог смотреть, его взгляд, кажется, уничтожил бы Сфинкса на месте. А у Сфинкса перехватывало дыхание. И он не знал, что сказать. В голове проскользнула абсолютно трусливая мысль: а как он узнал? У Слепого везде стояли эти программы, которые всё озвучивают, конечно, но он никогда не интересовался блогом Сфинкса, там ведь в основном были изображения, и... Да какая разница? Эта мысль была ещё одним симптомом в копилку окончательного диагноза. Сфинкса не должно было волновать, как и откуда Слепой узнал. Только то, что он теперь чувствует. И что со всем этим делать. — Прости меня. — За что? — Я идиот. Нужно было тебе всё рассказать. И должен был спросить у тебя разрешения. — Наверное. Слепой поднялся. Подхватил с подоконника пепельницу и, обогнув все углы и все табуретки, направился в спальню. А Сфинкс остался сидеть за столом. Ничего смешного действительно не было.