Про пуговицы, зоолога и осциллограммы

— И как ты себе это представляешь? Этот хрупкий мужчина в очках и раньше был странным. Внезапно начать рассказывать об особенностях скальдического кеннинга, отказаться от целой тарелки еды, заметив, что на мясе присутствует хоть намёк на жилку, постоянно трещать суставами и дёрганно вертеть в руках очки, шумно и растревоженно дыша, будучи испуганным возможностью увидеть на них хоть царапинку — всё это было в духе Доу уже тогда, с самой первой их встречи и давно перестало удивлять Сэмюэля, вызывая лишь желание измученно потереть виски, уже не пытаясь вникнуть в очередной поток внезапно вылившейся на него лингвистической трескотни. Но сейчас, когда лингвист сидел перед ним в едва освещённой ночником комнате, неуверенно устроившись на краешке кровати и теребя край рукава, всё казалось страннее и страннее. Доу потупился, ощущая себя крайне неуверенно. Сейчас уже собственное предложение не казалось ему таким разумным. Интимная близость никогда не была для него чем-то настолько важным, чтобы разделять о ней мнение окружающих. Многие ведь даже готовы были на самые крайние глупости ради всего этого, но… сам Доу никогда не считал, что просто сбросить напряжение тет-а-тет с самим собой является альтернативой недостаточно достойной. Хотя и сравнивать ему было не с чем, учитывая тот факт, что его скудный опыт заключался лишь в какой-то вялой попытке в двадцать с чем-то лет, окончившейся ударом в лицо. И сейчас уже один только факт того, что есть необходимость снимать перед кем-то одежду, делал всё ещё хуже. — Ты мог бы, эм… Доу неуверенно поджал руку, разминая до щелчков пальцы, что заставило Сэмюэля поморщиться. Это всегда заставляло его испытывать гадкое и зудящее ощущение в костяшках, позывающее повторить действие Доу, но с его немалыми габаритами смотреться это будет уже как минимум гораздо угрожающе. — Вот и я себе это слабо представляю. Сэм с самого начала представлял себе всё действо крайне слабо. Стоит начать с того, что сначала он и вовсе считал Доу асексуалом, не меньше, туда же приплетались все предположения о том, что диагноз лингвиста уничтожит последние надежды хоть на какой-то намёк на что-то более личное, чем возможность подержаться за ручки, так что он оказался крайне удивлён, когда Лэйзон одним чудесным утром сам заявился к дверям его комнаты, прямолинейным механическим движением пихнул в грудь неловкий и потрёпанный дорогой от газона до жилого этажа букетик ромашек и, отчеканив заученное и, судя по всему, неоднократно перед зеркалом отрепетированное: «Если тебе нужно удовлетворить физиологические потребности, то я готов вступить с тобой в половую связь», распаниковался и убежал, оставив зоолога в компании ромашкового веничка вариться спросонья в состоянии крайнего недоумения. А сейчас Доу сказал, что от своих слов не отказывается, но одежду снимать он не станет. С тяжёлым вздохом Сэм наклонился вперёд, опершись локтями о бедра, пропорционально чему Доу отклонился назад, сжимая колени, с видом какой-то школьницы не отрываясь от стеснительного теребления пуговицы на рукаве и втянув голову в подавшиеся наверх плечи. — Если ты хочешь, мы могли бы отложить… — Нет-нет-нет! — Доу замотал головой, но тут же поутих, вернувшись к разглядыванию пуговицы, которую, казалось, он вот-вот открутит, — Потом будет страшнее… С каким-то вымученным звуком Сэмюэль устало потёр лицо ладонями. «Сам не ам и другому не дам, ” — так что ли? — Ла-а-адно., — зоолог закатил глаза, перебирая в уме возможные варианты, количество которых стремительно сокращалось, стремясь к нулю. Это всё, безусловно, было понятно, первый секс — всегда немного волнительно, а в случае Лэйзона, который едва ли половину часа назад отошёл от экзистенциального кризиса, вызванного внезапным осознанием что и куда именно ему будет запихнуто (а в случае соотношения их размеров формулировку «вставлено» или «введено» применить не получится чисто физически), всё становилось не то что волнительным — полноценно страшным. Тем более, если брать в учёт возраст этого доморощенного книголюба… — А тебе точно поясницу не заклинит? Или… Я не знаю, позвонок не выскочит? Что там у вас, пенсионеров, вообще может случиться… Осборн недоверчиво сощурился, в очередной раз оглядывая костлявый силуэт, но тот в ответ контрастно уверенно в сравнении с общим своим состоянием замотал головой: — Нет. Я намазал спину и суставы, выпил таблетки от давления и тахикардии, нейролептик, антипсихотик, противоэпилептическое, анксиолитик, бета-блокатор, триазоловый бензодиазепин, нейрометаболик, церебропротектор, ноотроп… — Стой-стой-стой-стой… Всё, всё, я понял, я понял, что ты тут в полной боевой готовности, только давай без всех этих подробностей, а то сейчас уже мне страшно станет, — уже ощущая лёгкие волны накатывающей паники дёрнулся вперёд рыжеволосый, ухватывая пальцами тонкое запястье, пока Доу замешкался, недоумевая, почему ему не хватило пальцев для полного перечисления на них, — ты, эм… тебя точно не затошнит с такого «коктейля»? — Я принял таблетки от тошноты, для желудка, печени, почек… — Всё-всё-всё, тихо, гаси шарманку, склад ты мой лекарственный., — в голове Осборна теперь уже зрел другой вопрос, более важный, чем то, как убеждать сычеватого переводчика снять брюки. Что делать, если тот спонтанно решит сдохнуть от передозировки? Пришлось даже помотать головой, чтобы отогнать уже зреющие в голове мысли о возможных отмазках перед комендантами на случай обнаружения в его комнате трупа обкидавшегося колёсами пришибленного деда. — Но… Это я чтобы сильно не волноваться. Чтобы слегка успокоиться., — промямлил Лэйзон, начиная ощущать уже смутное ощущение, что как минимум он сделал что-то не так, а как максимум — вообще зря родился. «Слегка». «Слегка успокоиться». У Кетера всея зоны вытянулось лицо, а глаза ошарашенно вытаращились сами собой. Это ему такими темпами такой «коктейль» понадобится, чтобы «слегка успокоиться». — Ладно, давай просто забудем о таблетках и… хм. Начнём с чего-то простого? — уже с каким-то даже немного жалостливым выражением лица предложил он, лишь бы хоть как-то избавиться от навязчивой мысли о том, что при удачном раскладе дел он будет трахать угашенную таблетницу, — ты когда-нибудь целовался? Кивок в ответ. Даже от сердца отлегло, что хоть к чему-то Доу не придётся ещё полчаса морально готовить, как вдруг… — Меня папа в детстве целовал в лоб перед сном. С тихим протяжным «бля-я-я…» Сэм упал лицом в подставленную ладонь, изо всех сил подавляя в себе желание как минимум со всей дури треснуть по подлокотнику и начать монотонно вопить в потолок, а как максимум треснуть чёртового сыча. Сидит тут, видите ли, приосанившийся, с довольной миной смотрит куда-то в пустоту за плечом, положив ладони на тощие коленки, и самым безжалостным образом топчет и без того мизерные остатки какого бы то ни было настроя, пропорционально взращивая в Осборне понимание того, как работала та библейская хрень с «встань и иди». Ещё несколько выходок в таком духе, и он реально встанет и пойдёт. Без костылей. Вот подскочит и даст отсюда дёру к Ужас и чёртовой матери. Во всяком случае, он теперь полностью понимает ту даму, которая без зазрения совести всекла гуманитарию. Будь риски нечаянно проломить ему голову пониже, он бы и сам так сделал. Нет, всё хорошо, всё, мать твою, хорошо, вдох, блять, выдох. Как там говорила Мишель? «Дышите свободно и глубоко»? «Чувствуйте, как уносится прочь ёбаная хуета»? «Вдыхайте силу, выдыхайте хуйню»? — Доу, послушай меня, забудь сейчас про всё это, давай просто… просто… Давай ты просто расслабишься, я сейчас всё сделаю сам, а ты скажешь, понравилось тебе или нет, хорошо? Только, пожалуйста, не говори больше про таблетки и про папу, и… и про лингвистику, желательно, тоже, ладно? Мы договорились? Короткий кивок в ответ. Хорошо, можно выдохнуть спокойно. Крупные пальцы осторожно подцепляют дужку затемнённых очков, снимая те с горбинки чужого носа и тут же успокаивающе гладят костяшками щёку, когда лингвист начинает неуверенно мяться, бегая взглядом от ладони к своим сцепленным кистям и сжатым коленкам. — Куда смотреть? — Закрой глаза. Подрагивающие ресницы послушно опускаются, Лэйзон нервно мелко дышит, отслеживая ощущение убирающих чёрную чёлку с лица рук, скольжения зацепивших утренний порез от бритья, отдавшийся слабым жжением, пальцев по линии челюсти, остановившихся на подбородке с нажимом на истрескавшейся нижней губе. — Расслабь челюсть. Под давлением ногтя челюсти неохотно расходятся, на миг сжавшись сильнее, Сэмюэль морщится от гадкого жжения в фаланге, схожего с тем, как если бы он прищемил палец дверью, но всё же решает воздержаться от каких-либо возгласов и комментариев, чтобы не напугать и без того встревоженного лингвиста, тем более, что тот наконец-то перестал сжимать зубы, играя в упрямый прищемляющий ящик стола. Палец гладит уголок губ, оставив зубы в покое. Всё хорошо, всё правильно. Костяшки нажимают слегка под подбородком, призывая костлявую фигуру податься следом за направляющей рукой, чему Доу потакает, без возражений склоняясь вперёд, лишь растерянно ощупав живой ладонью пространство перед собой, прежде чем наткнуться на искомый коленный сустав рыжего и опереться о него. И задыхается на миг, пытаясь отпрянуть, в ответ на что пальцы на подбородке отрицательно сжимаются сильнее, костлявое тело замирает напуганно, не зная что делать с дыханием, обжегшим шершавую от бритья верхнюю губу, и с прихватывающим её чужим ртом, просто теряется тихо, не зная, цепляться ли разумом за едва коснувшийся слизистой язык, упёршийся в тёплую щёку мужчины собственный нос или же припекающее ощущение прилившей к лицу крови. — Дышать не забывай. Отстранившийся Сэм тихо посмеивается, глядя из-под грозных вечно бровей на ошалевшее выражение лица мужчины напротив. Так растерянно распахнул глаза, едва тактильный контакт оказался разорван, не знает, куда деть расфокусированный взгляд и ощупывает кончиками живых пальцев собственную губу так, будто к той прицепили записку на Брайле, прижимая руку как если бы увидел нечто его в крайней степени ужаснувшее, елозит на месте. И всё-таки шумно и резко вдыхает лишь услышав напоминание. Выглядит странно, комично и до крайности умилительно одновременно, пока вертится на своём краю кровати, покрасневший по самую макушку, и наконец-то замирает, издав какой-то классификации не поддающийся клёкот. — Ну как? Становится даже действительно любопытно, что там в голове у этого удивлённого создания, но ответ оказывается настолько же неожиданным, насколько и логичным: — Мокро. Осборн задумчиво хмурит брови. Исчерпывающее описание, что тут сказать. — А может быть будет более, м, подробный отзыв? — Подробный? Подробный., — В ответ хмурится задумчиво и Доу, как-то действительно по-сычиному сначала втянув голову в плечи и тут же вытянув, поднимая взгляд всегда жутко раскрытых глаз в потолок, — спектрографический анализ минимальных пар датского лучше. Теперь уже Сэм хмурился не задумчиво, а недовольно и даже обиженно, напряжённо сжимая руки на подлокотниках своего кресла. Ну нет, ну всё, конец его терпению, сколько вообще можно… — А можно ещё? — А? — рыжий завис на миг, глядя непонимающе на смущённо замявшегося румяного гуманитария, с неловкой оскалообразной улыбочкой вновь взявшегося за щёлканье суставами и откручивание пуговицы с рукава. Даже пальцы на подлокотниках разжались. — Можно ещё раз. Пожалуйста? — Вот хер тебя поймёшь, а, осиц… осциллограф, блин. Иди сюда.