Человеческий зверинец

      Агата выбежала из дома в слезах. Она плакала не очень часто: родители этого не одобряли, да и сама она не нравилась себе в таком состояние даже больше, чем в гневе. Злиться для неё было опаснее, но лучше уж превратиться в рогатого монстра, чем в бесхребетную лужицу с раскрасневшимся лицом, которую так и норовят пожалеть, или, напротив, обвинить в несдержанности и слабости. Но не всегда у Агаты получалось обижаться в той форме, которую она предпочитала. Если бы ей удавалось контролировать эмоции так же хорошо, как её маме, например, то она, ясное дело, предпочла бы не обижаться вовсе. Негоже шестнадцатилетней аристократке убегать с ужина в сад и прятаться там среди клёнов, как малое дитя. Агате строго-настрого запрещали делать хоть что-то, как «малое дитя». В этом доме больше не осталось ни одного ребёнка.       Дерево, выбранное беглянкой в качестве пристанища, было старой яблоней, единственной в саду, которая давала весной цвет. Раздвоенный ствол прекрасно подходил на роль скамьи, чем и привлёк внимание Агаты. С этого места, как и с любого другого, открывался прекрасный вид на особняк Полумесяц, величественное здание в готическом стиле, которое вот уже много поколений принадлежало семье Луч.       Давным-давно один предприимчивый предок Агаты обосновался здесь и открыл цветочный магазинчик с весьма непретенциозным названием «Адамов Сад», цветы для которого он выращивал прямо на этой земле. Дело оказалось прибыльным: похороны, поминки, свадьбы, крестины — цветы были нужны всем и по самым разным поводам. Не прошло и полувека, как семья Луч обогатилась и стала владельцем не только целой сети магазинов и оранжерей, но и Полумесяца. Это называли золотым веком фамилии, но компания перешла в руки Адама Луча, отца Агаты, и он твёрдо решил, что настало время новых высот. Искусственные цветы — вот что он придумал. Никто до него не занимался подобным в здешних краях, а ведь это решало уйму проблем: товар мистера Луча не вянет, не вызывает приступы аллергии, его можно купить всего один раз, и могила вашей двоюродной бабушки будет украшена вечно. Вот почему в саду больше не цвело ничего кроме яблони. Оранжереи сменились строгими, почтенными, как и сам мистер Луч, заводами, а все настоящие цветы как-то незаметно завяли.       — Когда ты научишь свою дочь вести себя, как подобает?! — крикнул мистер Луч дребезжащим басом.       Его возглас донёсся даже до Агаты, хоть разговор и проходил в столовой, на втором этаже особняка. Полный широкоплечий мужчина с приплюснутым, морщинистым не по годам лицом ходил по комнате из стороны в сторону, под аккомпанемент содрогающегося сервиза, а его болезненно тонкая жена, стояла, опершись на стол рукой и наблюдала за ним. Она была похожа на надломленный тростник в зелёном бархате, но во всех её чертах чувствовалось высокое происхождение.       — Успокойся, Адам, она и твоя дочь тоже.       — С каждым разом я сомневаюсь в этом всё больше!       — Не говори таких слов. Ты знаешь, что это вредит твоему здоровью, — женщина едва заметно кашлянула в кулак.       — Но как мне ещё реагировать, милая? Укусить сына нашего инвестора! Ты только подумай! Как собачонка!       — По её словам, он к ней приставал.       — Да хоть облапал! — прохрипел мужчина. — Девушка её возраста должна понимать, что в цивилизованном обществе дела так не делаются! Чем-то недовольна? Потерпи, шепни кому-нибудь на ушко, если нужно. Но не кусать же! Она могла просто уйти. Сказать, что ей дурно, в конце концов. Её же никто к нему не привязывал! Но нет, надо наделать шуму, чтобы нам опять пришлось из-за неё краснеть! Образ Лукавого ей не просто так дарован, Катерина, не просто так!       Мистер Луч по-бульдожьи брызгал слюной. Его мимические морщины, мясистые, как жирные гусеницы, рисовали под влиянием гнева страшные картины.       — Успокойся, Адам, побойся Бога. Ты пожалеешь, если не возьмёшь себя в руки.       Она говорила совершенно спокойным голосом, без возмущения или недовольства. Мама всегда была очень хладнокровной женщиной. Но вся её речь была пропитана такой железной строгостью, что спорить, не то что не хотелось, а казалось самоубийством.       Мистер Луч потёр переносицу. Его широкая прямоугольная фигура, похожая на огромный валун, способный раздавить взрослого мужчину, гневно сотрясалась — Агата поступила благоразумно, убежав из комнаты.       — Ты, как всегда, права, Кетти. Ещё чего не хватало, самому потерять контроль, как мальчишка.       Адам Луч в сердцах треснул кулаком по столу и опустился в кресло.       — Ну и что нам с ней делать? Я сыт по горло, Катерина.       — Я тебя понимаю. Жаль, милая Мари уехала от нас, она всегда находила подход к младшим сёстрам.       — Нет причины жалеть о Мари. Её муж — замечательный человек, причём совсем не бедный. За него мне поручился один мой хороший приятель по бизнесу, надёжный человек. Нам повезло, что получилось выдать эту замарашку за такого почтенного джентльмена. Катерина ничего на это не ответила.       — Я думаю, у меня есть одна идея, — сказала она задумавшись.       Женщина-тростинка неспешно налила себе чай, цокнув перстнями о тонкий фарфор чашки, и элегантно приземлилась на своё высокое кресло.       — Агата должна понять привилегированность своего положения. Она думает, что ничем не рискует, устраивая очередную сцену. Ей нужно показать, что не все семьи живут так же хорошо, как наша.       — И что ты предлагаешь?       — Она должна устроиться на работу.

***

      Агата лежала на своей кровати, рассматривая потолок. Узорчатые обои, дорогую деревянную мебель, туалетный столик, кровати и картины именитых художников она уже засмотрела до дыр, пока жила в этой комнате, и только потолок давал возможность отдохнуть глазам. «Как хорошо, что он белый, — думала Агата, — как листок бумаги. Можно представить себе что угодно, и получается почти картина». Она хотела было начать придумывать какой-нибудь удивительный сюжет о небесных сферах и королях, но в комнату зашла её сестра.       — Ну ты и попала, Агата. Ты правда теперь сама будешь себе на хлеб зарабатывать? Ну и ужас. Не думала, что родители на такое пойдут.       — Заткнись Фифи, ты не помогаешь.       — И не собиралась, — ответила Фифи, шмыгнув к гардеробу. — Я пришла за платьем для приёма. Как думаешь, это подойдёт к глазам?       Глаза у Фифи были карими, как и у Агаты, но в остальном их внешность сильно различалась. Старшая сестра была ниже, хоть и родилась двумя годами раньше, её волосы почти не вились и были заметно светлее, чем у младшей, уши смешно торчали, как бы она ни старалась упрятать их за волосами, а между передними зубами красовалась щёлочка. Не многие осмелились бы назвать её красавицей. И дело было даже не во внешности, а скорее в её странной мышиной манере движений. Мама много сил потратила на попытки выбить из неё это, но Фифи так и продолжала ютиться, мяться, сутулиться и шуршать, производя тем самым не самое приятное впечатление на новых знакомых.       — Нет, — равнодушно ответила Агата, продолжая смотреть в потолок.       — Какая ты грубиянка. Не удивительно, что тебя, простушку, выгоняют из дома. Агата вздохнула и закрыла глаза.       — Меня не выгоняют. Я просто буду ходить на подработку некоторое время. Папа нашёл газетное издание, в котором требуется секретарша. Приличное. Буду приносить журналистам чай и заполнять скучные бумаги.       — Как настоящая служанка. Боюсь представить, какой униженной ты себя чувствуешь. А как это отразится на твоей репутации? Ты же теперь так и помрёшь старой девой.       — А тебе, как я посмотрю, это не грозит. Зачем такое нарядное платье для простых семейных посиделок? — поспешно сменила тему Агата, зная, что недолго сможет терпеть подтрунивания сестры.       Фифи улыбнулась, оголяя свои крупные передние зубки.       — Ты меня раскусила. Придёт Джордж, — девушка закружилась, обнимая своё платье.       — Мм, понятно. Совет вам, да любовь.       — Ну, о таких вещах ещё рано говорить. Предложение он ещё не делал, но намёки…       — Не сомневаюсь. Он просто король намёков.       Дальше Фифи начала рассказывать обо всех качествах её дорогого Джорджа, хороших и плохих, делиться своими мечтами о скорой помолвке и страхами о последующей супружеской жизни. Ей совсем недавно минуло восемнадцать лет, но почти все её мысли были обращены только к этому предмету. Её восторженные, но всё равно монотонные речи слились в единый поток, неспособный отвлечь Агату от её собственных мыслей. Хотя о чём она думала? Нельзя сказать, что о чём-то определённом. У неё часто бывало, что мысли думались как-то сами по себе, без её ведома, пока самой девочке казалось, что она не думает ни о чём. А потом какая-нибудь мыслишка выскакивала, как неоткуда, начинала мешаться, путаться под ногами и уже не соглашалась возвращаться на задворки сознания. Откуда она? Зачем пришла?       — Фифи, — внезапно сказала Агата.       — А?       — Скажи… Твой облик, это ведь крыса, да?       Фифи выронила из рук ожерелье, которое вот уже минуту пыталась застегнуть, и уставилась на сестру своими небольшими, но круглыми, как монетки, глазами. Испуг на её лице сменился возмущением, а возмущение злостью. Девушка побагровела.       — Да как ты смеешь, Агата! Опять ты за своё? Два года затишья, и вот опять? Как ты можешь вслух говорить такие мерзости! Агата отползла поближе к спинке кровати. Её удивила реакция сестры, она и забыла, как остро Фифи реагирует на такие вещи.       — Жизнь давала тебе предостаточно уроков, пора бы уже выучить, что есть вещи, о которых лучше молчать! — продолжала она. — Я обижена на тебя. Ровнять меня с таким… таким мерзким животным… Я не… Я не крыса, понятно?! Я мышь! Просто довольно крупная!       Последние слова она уже не кричала, а пищала на высоких тонах сквозь слёзы. Заметив это, Фифи закрыла рот ладонями и стыдливо выбежала из комнаты, красная ни то от злобы, ни то от смущения. Агата осталась в комнате одна.       Позже, когда родители вместе с Фифи принимали в гостиной семью Кротс, а главным образом Джорджа Кротса, Агата спустилась, чтобы послушать из-за двери, как продвигается дело. Ей было стыдно, что она испортила настроение сестре, но показываться гостям Агате не разрешали, поэтому проследить за состоянием Фифи она не могла. Зато ничто не мешало ей отслеживать весёлое настроение Джорджа, чей охающий смех так и громыхал по всему этажу. «И тот сеньор, если вы понимаете мой намёк, был самым безнадёжным лопухом на свете!» — восклицал он. А через минуту снова: «Эта история была самой глупой и смешной в моей жизни, если вы понимаете, на что я намекаю!» Фифи отзывалась хихиканьем на каждую его неудачную шутку, и вскоре Агата успокоилась на её счёт. Покинув свой пост у двери, она отправилась на прогулку по вечерним коридорам Полумесяца.       На освещённых мерцающими свечами стенах висели семейные портреты. Граф такой-то, баронесса такая-то, рыцарь такого-то ордена, генерал такого-то полка. Далеко не все они изображали родственников Агаты, большинство натурщиков и натурщиц были давними знакомыми её троюродных прадедов или хорошими друзьями пятиюродных прабабок. Но это не мешало семейству гордиться коллекцией и сдувать пылинки с каждой картины. Агата прохаживалась детским шагом, сомкнув руки за спиной, мимо тусклых лиц и тыкала в них пальцем, думая: «Этот — хорёк, эта — ослиха, этот — вылитый кабан, а эта похожа на гагарку». Не подумай, читатель, что Агата называла так своих предков из неуважения. Конечно, она и правда считала большинство из них не самыми достойными людьми, но животными разных видов она обзывала их не из-за этого. Чтобы лучше её понять, нам придётся окунуться в прошлое девочки. Ненадолго, всего на пару глав.