你的笑容使我感到温暖[Твоя улыбка согревает моё сердце]

      — Да, босс, будет сделано.       Сознание проясняется резко, подобно отрезвляющей пощёчине, что приводит в чувства, возвращая из отключки в тленный мир.       Чонгук открывает глаза и сперва даже не понимает, где он и что с ним: почему он лежит на боку со связанными за спиной руками и ни черта не видит?       Он пытается пошевелить ими, но это ожидаемо провальное действие.       Те перетянуты очень туго, так, что к ним не поступает кровь, отчего пальцы уже начинают неметь, и наверняка останутся следы в виде багровых колец, а на глазах — повязка, сидящая настолько плотно, что давит на переносицу и создаёт впечатление полной дезориентирующей слепоты.       По тому, как его тело подскакивает на каждом ухабе, перетряхивая все внутренности и меняя их местами, а гул мотора эхом отзывается в ушах, он догадывается, что находится в машине и его куда-то везут.       В голове взрываются фейерверки, оглушая тысячами залпов, они проходятся по всем закоулкам памяти, вытаскивая наружу самые последние воспоминания: Тэхён, наказание, госпожа Ким, пустота.       Всё встаёт на свои места. И связанные руки, и повязка, и дрожащие бока машины на неровной дороге. А так же ноющая, тупая боль в висках и першащее горло, что, кажется, покрылось трещинами, уходящими глубоко в глотку до самых лёгких. Те болезненно сжимаются, стоит Чонгуку тихо выдохнуть.       Он ёрзает по сидению и замирает, когда слышит недовольное ворчание:       — Затрахали.       — Что там? — включается ещё один голос, и Чонгук понимает, что похитителей как минимум двое.       — Да Журавль приказал привезти мальчишку к нему, хочет с помощью него надавить на Тигра. Только зачем ему это надо, если тот сам приказал от него избавиться?       — А ты уверен, что это он?       — Ну, госпожа Ким отчётливо дала понять, что мальчишка надоел ему и он не знает, как от него отделаться.       Чонгук слушает их перепалку и не может поверить.       Не хочет поверить.       Внутри — вьюга эмоций, в голове — ураган мыслей, но одна выбивается из общего хаоса: "Тэхён не мог этого сделать."       Чонгук даже не желает думать об услышанном, хотя слова звучат слишком уверенно, чтобы быть ложью, и против воли оседают, застревая в ушах, вычленяя: "Журавль", "госпожа Ким" и "приказ Тигра".       Но Тэхён никогда бы не предал.       Он просто не мог.       Воспоминания мелькают под веками тлеющими отголосками: тёплая ладонь, что успокаивала в те моменты, когда Чонгук в этом нуждался, мягкие губы, что клеймили поцелуями и обещали любить.       Все эти чувства настоящие, безоговорочные.       Они не могли быть ложью.       Чонгук так уже привык, что на него смотрят с обожанием, прожигая чёрным, густым мазутом, заставляя плавиться в нём так же, как плавится воск в пламени свечи, становясь пластичным — лепи из него всё, что душе угодно.       И он снова хочет ощутить на себе ласково-жадный взгляд, что подчиняет беспрекословно, услышать нежно-грязный шёпот, что подгибает колени.       И только эти мысли придают сил. Они укрепляют решимость Чонгука не сломаться и не паниковать.       Тихо подергав руками, Чонгук чувствует, как верёвки впиваются в его запястья, пытается дотянуться пальцами до узлов и расстроенно выдыхает — не получается.       Но это ещё не конец, он знает, что найдет способ освободиться.       Он должен вернуться к Тэхёну и не дать тому совершить ошибку, ведь и дураку понятно, что это ловушка, а Чонгук — приманка.       Он приподнимает вверх голову, насколько позволяет его положение, и делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. После низким, ровным, насколько это возможно в данной ситуации, голосом произносит:       — Хотите знать, почему ваш босс приказал с меня пылинки сдувать? Вы просто не представляете, что натворили и что вас ждёт.       Чонгук старается храбриться, хотя внутри душа уже в пятках танцует: получится ли?       Один из похитителей, тот, что находится за рулём, резко давит на тормоза, и машина останавливается посреди дороги. Чонгук слышит, как гулко бьётся его сердце, царапаясь о рёбра при самых сильных ударах.       — Ты слышал? — спрашивает водитель второго пассажира.       — Успокойся уже, хватит истерить. Он просто нас пугает, — огрызается второй, но в его голосе тоже мелькает неуверенность.       И Чонгук этим пользуется. Пусть он ничего не видит, но слышит прекрасно.       — Вы думаете, Тигр оставит это безнаказанным? Вы похитили его жениха.       Наступает гнетущая пауза.       Похитители нервно хмыкают.       — Чего ты несешь? Ты бы хоть придумал что-то получше.       — Слушай, а если он прав? — косится в сторону Чонгука водитель, после глядя на напарника. — Ведь не просто так он нужен боссу живым.       Чонгук широко ухмыляется:       — Конечно, я прав. Тэхён придёт за мной, и тогда вам не поздоровится. Он поставит вас на колени и…       Эта недосказанная фраза вызывает чувство дежавю — эти же самые слова он говорил Тэхёну.       Всего месяц назад, а как будто в прошлой жизни.       Чонгук слышит, как один из мужчин шумно сглатывает.       — Ты блефуешь, — заявляет он, но в голосе нет уже той прежней уверенности, дрожь выдаёт его с потрохами.       — Правда? — Чонгук издевательски усмехается. — Тогда подождём и посмотрим.       Горе-похитители переглядываются между собой, их бесит самоуверенность мальчишки, но больше всего пугает то, что его слова могут оказаться правдой.       И тогда становятся ясны намерения босса и его приказ не трогать.       А Чонгук, словно почуяв их неуверенность, растягивает губы ещё шире, провоцируя и искренне сожалея, что не может увидеть страх на их лицах.       — Вам конец, — произносит, понижая тональность голоса, тем самым повышая градус их нервозности.       — Если ты сейчас не заткнешься, то я заткну тебе рот сам, — срывается в конце концов один, — и тебе это ой как не понравится.       — И чем же? — продолжает провоцировать Чонгук, — своим членом? Боюсь, он у тебя настолько крохотный, что это не поможет.       Опасно, и Чонгук это понимает, но если у него есть хоть малейшая возможность сбежать, он ею воспользуется.       — Я сейчас покажу, какой у меня член, будешь давиться им всю оставшуюся дорогу.       Чонгук слышит, как хлопает передняя дверь, как оставшийся в машине кричит: "Эй ты с ним полегче", — как мужик, матерясь, идёт к задней двери и весь напрягается — вот он шанс, слабый, безумный, но шанс.       И когда тот открывает дверцу со стороны его ног и склоняется над Чонгуком, хватая его за шею, он со всей силы, на которую только способен, бьёт ногами. Удар выходит неожиданным и достигает цели — похититель с удивлённым стоном падает рядом с машиной.       — Какого хуя? — ругается второй, поворачивая голову назад и видит, как Чонгук, извиваясь, пытается выбраться из салона. — Вот же сука! — орёт и вылетает из машины одновременно вместе с Чонгуком, что падает прямо на бессознательное тело первого похитителя, который уже потихоньку приходит в себя. Его поднимают на ноги прямо за волосы, наматывая хвост на кулак, причиняя боль, и шипят прямо в лицо:       — Ты нарвался, сучонок. Я тебя проучу, — недобрый оскал ломает губы, волосы натягивают сильнее, заставляя откинуть голову, а в шею впиваются зубы, вырывая крик.

~~~~~

      — Минхо, запеленгуй и отследи браслет Чонгука, — кидает на ходу Тэхён в трубку телефона, вылетая из особняка. — И запроси вертолёт.       Как хорошо, что он встроил BDS-приёмник в одну из жемчужин на браслете: для безопасности Чонгука и, что греха таить, — для своего спокойствия.       Это не значит, что он, как ненормальный сталкер, одержимый предметом своего воздыхания, следил за ним день и ночь.       Нет, просто раз в день в определённое время включал, чтобы убедиться, что Чонгуку ничего не угрожает и тот находится дома.       И вот сейчас его бдительность, которую Минхо называет не иначе как "паранойя", пригодилась.       — Тэ, что случилось? Куда вы, блять, исчезли?       — Потом, — отрывисто прерывает расспросы, — скажи, в какую сторону двигается его сигнал.       — В сторону Шанхая. БэйДоу зафиксировал его на внешней кольцевой дороге где-то на середине пути.       — Жду тебя в "Сюэмэйхуаюань", возьми с собой людей и, пожалуйста, поскорее, Мин — старается говорить твёрдо, но Минхо не обманешь. Тот сразу просекает, что Тэхён не в порядке, и заверяет, что прилетит сразу, как только получит вертолёт.       Тэхён глядит по сторонам — во дворе глухо, словно все звуки исчезли разом, или просто он ничего не слышит, кроме своего дёрганого сердца.       То дырявое, изрешеченное пулями тоски, истекает кровью по Чонгуку.       Он осматривается в поисках хоть какого-то транспорта, хотя толку сейчас кидаться в погоню нет. Проще дождаться Минхо с вертолётом, но и сидеть сложа руки Тэхён не может.       Внутри всё кипит, требует выхода — вся эта злость, ненависть, горе и отчаяние, всё перемешалось в нём, вскипая тошнотворным варевом. Оно бурлит, лопаясь пузырями, что оставляют волдыри на израненной душе.       И он знает, что если не выпустить сейчас это всё — то просто-напросто сгорит.       Тэхён кричит.       Кричит во всю силу лёгких. Крик раздаётся под сводами деревьев, такой отчаянный, подобно вою раненого зверя, которого подстрелили, но не добили, оставили в мучениях умирать, содрогаясь в конвульсиях.       И он во что бы то ни стало найдёт ангела и спросит, почему тот так поступил.       А потом прижмёт к себе крепко, так, чтобы сердцем сердца коснуться, и никогда больше не упустит, если надо, к себе всеми доступными способами привяжет.       Потому что ещё одной такой потери он не переживёт.       Сгинет. Пропадом пропадёт.       Ведь Чонгук — это его всё. Весь его и весь для него.       Он собой кислород заменяет — без него каждый вдох как муки агонии.       Рваное дыхание, рваное сердце, рваная душа.       Не человек — одна сплошная рана.       И всё, о чем он сейчас может думать — это вовремя успеть.       Вот только, казалось, время играет не на его стороне. До этого оно текло неумолимо быстро, а сейчас резко замедлилось, словно кто-то решил, что Тэхён мало страдал, и поставил то на паузу. Ожидание всегда сводит с ума, когда каждая минута на счету. А у Тэхёна этого времени просто нет, и тем сильнее хочется пустить кому-нибудь пулю в лоб, чтобы прогнать это поганое чувство беспомощности.       Он как бешеный зверь мечется по периметру, стараясь заглушить ярость, что толкает вернуться в дом и стереть кривую ухмылку матери раз и навсегда, и он почти уже собирается сделать этот шаг, но долгожданный гул лопастей, разрезающих небесное полотно, пригвождает к земле.       Всё же Бог или дьявол, неважно, кто, пришёл к выводу, что Тэхён заслуживает счастья.       Из-за горизонта, подсвеченный закатным солнцем, появляется военный вертолёт Z-20, приближаясь к узкой змеевидной дороге, проходящей рядом с железными воротами, к которым уже на всех парах бежит Тэхён.       Массивный, бронированный корпус, покрытый матово-черной краской, выглядит угрожающе, а вкупе с вооружением, состоящим из обзорно-прицельной системы, размещённой под носовой частью, и лазерным дальномером-указателем, так и вовсе призван наводить страх.       Вертолёт снижается, его длинные мощные винты рассекают воздух, поднимая вверх вихрь пыли и грязевое облако, пока посадочное энергопоглощающее шасси безопасно касается поверхности земли.       Тэхён бросается вперёд наперекор ветру, что поднимается от пяти лопастей, буквально сбивая его с ног. Чёрные волосы топорщатся, спадая на лицо, так и норовя перекрыть обзор, но его взгляд сосредоточен на фигуре Минхо, стоящей в дверном проёме и протягивающей ему руку:       — Быстрее, Тэ.       Добежав до вертолёта, он хватается за протянутую руку друга, что держит крепко, и забирается внутрь. Там помимо Минхо находится с десяток его вооружённых людей. Те сразу же приветствуют его, склоняя голову, готовые выполнить любой приказ, Тэхён медленно обводит их глазами, кивая головой на их приветствие и озвучивая принятое решение:       — Соджун, Лунжи и Ян остаются со мной, остальным — отвезти мою мать домой и рассредоточиться по периметру: один на ворота, — его тон рассудительный, мысли хладнокровные, сейчас не время поддаваться эмоциям, — двое на дверь и четверо караулят дом. Исполнять и ждать дальнейших указаний.       — Слушаемся, глава! — раздаётся нестройный хор голосов, и семеро людей покидают борт.       Теперь можно немного перевести дыхание: скоро он увидит своего ангела.       — Взлетаем, — кричит Минхо пилоту, когда Тэхён приваливается спиной к боку вертолёта и устало закрывает глаза на пару недолгих минут, пока бронированная громадина стремительно набирает высоту.

~~~~~

      Чонгук бежит.       Ноги скользят по грунтовке, связанные руки и повязка на глазах мешают сохранять равновесие, но он не останавливается. Лёгкие горят огнём, дыхания не хватает, но он упорно бежит, сам не зная куда, чуть подпрыгивая от оглушающих выстрелов, несущихся за ним следом.       Сзади раздаются глумливые крики.       — Лови его, стреляй!       Его гонят, как животное, издевательски устроив на него охоту, чтобы проучить. Чтобы он выбился из сил, чтобы потом его, тёпленького, доставить к боссу, согласного на всё, и тогда Тэхён попадёт к ним в лапы. Поэтому даже понимая, что долго так не продержится, он всё равно бежит.       Бежит так, как до этого ещё не приходилось.       Словно бежит наперегонки со смертью.       Чонгук запинается о камень на дороге, накреняясь корпусом вперёд, когда пуля пролетает на близком расстоянии от него, но выравнивается и продолжает свой бег.       Силы уже на исходе, но он верит, что Тэхён придёт за ним, просто нужно подождать.       Подождать ещё немного.       Рёв лопастей вертолёта, что приземляется на дорогу, раскалывает пространство, заставляя всех застыть на месте, воздух вибрирует от вращения винтов, и, кажется, даже земля дрожит под ногами.       Чонгук, не понимая, что происходит, встаёт, как вкопанный, задирая голову к небу, и его вдруг разом настигает вселенская усталость.       Ноги постыдно слабнут, подкашиваясь. Он падает на месте на колени, после заваливаясь на бок прямо на грязную землю, сгибаясь пополам, и пытается отдышаться.       Чонгук не знает, чего ожидать: это прибыло долгожданное спасение или же?..       — Чёрт, это Тигр! — вопит кто-то из похитителей, и Чонгук позволяет себе расплакаться.       Он смог. Он дождался.       Влага дорожкой перечёркивает испачканную пылью переносицу и устремляется к виску, скрываясь в волосах, что от быстрого бега взмокли и теперь тоже собирали на себя дорожную грязь. Надетая на него тэхёнова рубашка из молочной уже превратилась в непонятное нечто, укус на шее саднил от испарины и налипшей пыли.       Так и лежит в позе эмбриона, не в силах пошевелиться, на грязной земле, на которой уже в области шеи почти образуется лужица из его слёз.       — Чёрт, точно он, — вопит второй, зрачки его испуганно расширяются, стоит ему увидеть, как из боковой двери вертолёта выбегает Тэхён. Тот рыскает тяжёлым взглядом, ищет Чонгука, а когда находит его, уставшего и сжавшегося в комочек, то глаза темнеют от гнева, а на лице появляется разъярённая гримаса жажды убийства и крови.       Тэхён широким шагом направляется к дрожащим от ужаса мужчинам, те падают на колени, заламывая руки в молитвенном жесте, прося о пощаде.       Никто никогда в здравом уме не хотел бы, чтобы гнев Тигра был направлен на него. И они тоже не хотят, разглядывая во все глаза приближающегося к ним вестника смерти.       Его лицо мрачное, а черты лица заострённые; глаза-война, они сужены, горят недобро, обещая расправу всем, кто виновен. Весь его грозный и холодный вид внушает ужас и заставляет все внутренности сжиматься.       По позвоночникам мужчин ползёт ледяной пот, что пробирает ознобом похлеще, чем холод Антарктиды, вязкий ком застревает в глотке, когда они смотрят в его глаза и видят там свой приговор.       Знают, что им не уйти, но всё же пытаются.       — Тигр, мы не знали, мы думали, мальчишка врёт, — наперебой желают оправдаться, но голоса обрываются на полуслове:       — Чей был приказ? — полурык, словно не человек перед ними — дикий зверь.       — Вашей матери, она приказала избавиться от этой шлюхи, — лепечет один, надеясь таким образом себе жизнь выторговать.       Тэхён переводит на него взгляд.       — Открой рот.       — Что? — мужчина переспрашивает, думая, что ослышался.       — Рот, блять, открой, я сказал! — рявкает Тэхён каждое слово, подлетая ближе, и сам нажимает пальцами на щёки, сдавливая их со всей силы — намеренно вжимает пальцы до боли, тычет пистолетом в губы.       Рот распахивается вместе со страдальческим стоном, принимая холодный металл, который запихивают до самой глотки.       — Глотай, — взгляд предупреждает, что лучше сделать, как велят, и мужчина не перечит, послушно глотая, пистолет входит глубже. — Нравится? — Тэхён уничижительно кривит уголок губ.       Тот лишь мычит, кивая, слёзы текут из перепуганных глаз.       — Сейчас ты готов на что угодно, лишь бы спастись. И чем ты отличаешься от шлюхи? — смотрит хладнокровно ему в глаза и затем нажимает на спусковой крючок.       Пуля пробивает шею, окрашивая ту алым, низвергаясь на землю, после утягивая за собой мёртвое тело.       Второй мужчина бросается в ноги Тэхёну, пытаясь избежать той же участи, что постигла его напарника.       — Тигр, прости. Я не трогал его, клянусь не трогал, просто решил поиграть. Журавль сказал привезти его живым. Я бы не посмел ослушаться.       — Поиграть? Вот теперь и я с тобой поиграю, — голос гнетущий, звенит напряжением, когда он поворачивает голову к своим людям, бросая: — Он ваш, делайте с ним всё, что захотите, — и улыбается ядовито, снова переводя взгляд на посеревшего от страха мужчину. — Ты сам будешь молить о смерти.       — Нет, Тигр! — душераздирающий крик ласкает слух Тэхёна. — Лучше убей, — продолжает истерично вопить, пока его хватают и раздевают догола, за ноги утаскивая к машине.       Чонгук лежит, по-прежнему прижимая голову к коленям, пытаясь не слушать крики, от которых стынет кровь. Он знает, что те заслужили всё, что сейчас происходит, но всё же его сердце сжимается, когда ветер разносит по воздуху гиенистый гогот.       И он в некотором смысле рад плотной повязке на глазах, что не даёт увидеть расправу над его мучителями, жаль, что и уши нельзя заткнуть.       Кто-то чеканит шаги в его сторону, приближаясь и присаживаясь рядом, Чонгук на инстинкте дёргается, когда его поднимают с земли, усаживают на свои бёдра, прижимая к себе настолько крепко, что у него перехватывает дыхание.       — Тшш, ангел, я пришёл за тобой, — убаюкивают словно ребёнка.       Он слышит любимый до боли голос, его тихое "прости, что так долго", и плачет уже навзрыд.       Пальцы Тэхёна осторожно скользят к мокрой от слёз повязке, снимая её и высвобождая из плена темноты жгучие глаза.       Стоит ткани упасть, Чонгук пару раз моргает, заново привыкая к свету, а затем тонет в тёмном родном взгляде Тэхёна, что с огромной тревогой смотрит на него.       — Ты цел? — спрашивает, развязывая занемевшие руки, принимаясь растирать их, возвращая потерянное кровообращение и покрывая мягкими поцелуями фиолетовые бороздки на запястьях — настолько бережно, что у Чонгука, кажется, душа замирает.       Каждый раз внутри погибая от такой нерастраченной нежности этого сурового мужчины.       Чонгук кивает, утыкаясь лицом в грудь Тэхёна, дышит его запахом, не веря, что всё позади, пока Тэхён обнимает ещё крепче, нежно поглаживая его затылок.       В объятиях друг друга находят утешение.       — Что будет дальше? — спрашивает Чонгук, когда они уже сидят в вертолёте, который устремляется в небо прямо к воздушным облакам, похожим на огромные кусочки сладкой ваты.       — Сначала я доставлю тебя в безопасное место, и не спорь, — говорит непреклонно, смотрит шелковисто, улыбаясь с надувшихся губ, мягко чмокая в их уголок.       А потом его лицо меняется, снова делается сумрачным, и Чонгук в который раз поражается, как быстро может менять свои эмоции Тэхён, в мгновение ока превращаясь в безжалостного человека, словно надевая одну из своих масок.       — А потом разберусь с матерью.       — Что ты с ней сделаешь? — Чонгук жмётся к Тэхёну, греясь о жар его тела.       — Убью, — отвечает негромко, но веско.       — Тэхён, она же твоя мать.       — Она давно перестала ею быть, — его тон непреклонный. — За всё, что сделала, она заслуживает смерти, как предатель Саньхэхуэй.       — Но так нельзя, — Чонгук всматривается в глаза, тёмные, сверкающие грозовыми тучами и отзывающиеся в его сердце раскатами грома. — Ты не должен проливать её кровь.       Он обхватывает руками лицо Тэхёна, настойчиво удерживая чужой взгляд на себе       — Обещай мне, Тэхён, что она получит по заслугам, но ты не будешь проливать её кровь, — просит, поглаживая большим пальцем линию челюсти.       Когда надо, Чонгук тоже может быть упрямым, Тэхён в этом убедился уже не раз, поэтому он лишь вздыхает, после укладывает свои ладони на чуть прохладные щёки.       — Ты слишком чист душой, ангел. Хорошо, я обещаю, — он дует на кончик носа, обдавая теплом дыхания, — ни капли её крови не прольётся. Доволен?       Чонгук кивает, удобнее устраиваясь в любимых руках, чувствуя, как напряжение этого дня понемногу отступает. Он разглядывает в иллюминатор проплывающие по небу облака, и его посещает мысль, а какие они на ощупь?       Мягкие и воздушные, как взгляд Тэхёна, который не отрывается от него, или всё же они не такие, как выглядят на самом деле?       — Тэхён, я хочу потрогать облака, — обескураживает мужчину своей просьбой.       Тот бровь выгибает, поражённо уставившись на Чонгука, задумываясь про себя, правильно ли услышал.       — Ты сейчас серьёзно? — всё же решает уточнить, внимательнее осматривая парня. Возможно, с Чонгуком всё-таки не все в порядке?       — Более чем, — бросает беспечно и прыскает с ошеломлённого лица Тэхёна, что по-прежнему неверяще смотрит на него с некоторым беспокойством. — Да всё со мной в порядке, — уверяет, зачёсывая пальцами чёрные прядки, упавшие на чужой лоб, — просто интересно, какие они.       Тэхён в замешательстве кивает, думая, что это, скорее всего, нервное, и решает удовлетворить просьбу, кричит Минхо, сидящему в кабине вместе с пилотом, чтобы тот открыл им дверь.       — Зачем? — интересуется Минхо. — Хочешь вспомнить молодость и прыгнуть с парашютом?       У Чонгука аж глаза блестят, когда он узнаёт ещё одну подробность о прошлой жизни Тэхёна, и он представляет, как тот прыгает вниз. Тэхён же, увидев этот блеск, быстро отвечает, надеясь, что Чонгуку не станется попросить и об этом.       — Нет, мы хотим потрогать облака.       — Вы что, умом тронулись? Ладно Чонгук, но ты… — Минхо старается реагировать адекватно, но у него это плохо получается.       Чонгук даже от обиды поджимает губы, стоит услышать слова Минхо, которые для него звучат не иначе, как: "Вы совсем ебу дали?"; а вот Тэхён, зараза, заливисто смеётся. И этот смех так заразителен, что Чонгук тоже начинает хихикать, понимая, как его просьба звучит со стороны.       Но кусочек облака ему всё же удаётся потрогать, когда вдоволь навеселившийся Минхо открывает им дверь, вот только ничего, кроме приятной влажной прохлады он не ощущает, засовывая руку прямо внутрь облака, нащупав лишь пустоту.       И весь оставшийся полёт просто наслаждается близостью, прильнув к Тэхёну, чьи руки не выпускали его ни на минуту из крепких объятий.       — Ангел, — чужие руки аккуратно трясут его за плечо. Кажется, Чонгук задремал, потому что вертолёт уже приземлился на крышу отеля, на которой располагается специальная площадка.       И все ждут только его.       Чонгук краснеет кончиками ушей и, встрепенувшись, поднимается на ноги, чуть покачнувшись, но упасть ему не дают заботливые руки. Тэхён поднимает его на руки, словно пушинку и, не обращая внимания на его сопротивление и писки "я могу дойти сам", несёт прямо к лифту, что доставляет их на этаж, где находятся комнаты для vip-гостей.       Его заносят в просторный номер и только после этого ставят на ноги.       — Это отель Минхо, а номер принадлежит мне, в твоём распоряжении всё, что здесь находится, за дверью будут дежурить мои люди. Если хочешь — можешь сходить вниз. Эта карточка, — Тэхён протягивает Чонгуку золотую карту, — ключ от зала отдыха; бильярд на первом этаже, а ресторан — на пятом. Ещё в отеле имеется сауна, но я бы не хотел, чтобы ты посещал её без меня, — наклоняется ближе и лукаво тянет уголки губ вверх. — Я приду, как только решу проблему с матерью.       Тэхён выходит из номера, когда окрик заставляет его оглянуться, и ловит руками Чонгука, что, впечатавшись своим телом в чужое, терпко целует его на прощание.       — Скажи, что теперь всё будет хорошо, Тэхён, — просит умоляюще, глядя на любимое лицо.       — Всё будет хорошо, ангел. Теперь всё будет хорошо.       И Чонгук ему верит, даже если мужчина сейчас безбожно врёт.       После, уже сидя в машине и подъезжая к резиденции Ким, Тэхён вспоминает, как тот не хотел его отпускать, прося ещё минуточку побыть вместе, и он позволил себе задержаться ненадолго, потому что отказать Чонгуку выше его сил.       Особняк "Люсинхуаюань" в вечернем свете выглядит тревожно, ни один фонарь не освещает дом, погружая его в полную темноту. Тэхён проходит по бамбуковому мостику, направляясь прямо к двери, когда взгляд цепляется за светлый кусок ткани, что мелькает у беседки возле сливового дерева.       Он меняет траекторию пути, поворачивая в ту сторону, где находится его мать, но останавливается, спрятавшись в тени деревьев, когда слышит, как та на повышенных тонах ругается с… Журавлём.       — Какого чёрта ты меня подставил, Квон? — верещит она в трубку, её обычно хладнокровный тон сейчас больше напоминает визг. — Ты пытался отомстить за сына? Я не виновата, что Тэхён убил Шуна, — визг превращается в шипение, когда она начинает угрожать своему собеседнику.       Тэхён весь обращается в слух, стараясь не пропустить ни единого слова. Её связь с его заклятым врагом для него является неожиданностью, а то, что тот оказался ещё и отцом Шуна, и вовсе как удар под дых. Следующие же её слова бьют наотмашь, госпожа Ким, сама того не зная, закапывает себя всё глубже в глазах сына:       — Не думай, что, если Тэхён всё узнает, виновной буду только я, ты тоже тогда замарал лапы, подставив Дракона, который тебе мешал и метил на твою сферу влияния, — она кривится — видимо, ответ с той стороны её совершенно не устраивает, и продолжает: — Вот только я дала приказ избавиться от девчонки, а стреляли почему-то в Тэхёна, и ты жив лишь только из-за того, что мы оба повязаны.       — Значит, Ворон был сыном Журавля?       Тэхён выступает из темноты, направляя на неё пистолет, его лицо абсолютно ничего не выражает, только во взгляде обделённого лаской ребёнка столько боли, что у любого другого бы сердце сжалось, но у его матери то напрочь отсутствует.       — Как много ты слышал? — и бровью не ведёт.       — Достаточно, чтобы объявить тебя в пособничестве "Хонхэхуэй, — цедит сквозь зубы.       — Ну тогда зачем ты спрашиваешь, сынок?       Впервые она назвала его так… и раньше бы он простил её лишь только за одно проявление ласки, но сейчас…       — Твоя судьба уже решена, мама, я лишь хочу узнать, почему, — голос дёргается, открывая застарелую боль.       — А ты почему убил своего брата, Тэхён? Ради власти. Вот и ответ на твой вопрос, — она потирает озябшие ладони и направляется в дом, зная, что тот идёт за ней, подмечая, что её охраны больше нет и повсюду люди сына. — Мы одинаковые, и ты, и я готовы пойти по головам, раньше я сомневалась в этом, но ты доказал обратное. Я горжусь тобой.       Госпожа Ким проходит в гостиную, сразу направляясь к небольшому камину и осторожно кладёт в него несколько сухих поленьев, стараясь не нарушать тишину в комнате. Пламя медленно разгорается, заполняя гостиную уютным теплом, и она греет руки, обдумывая, где же она просчиталась.       Поправляет складки своего серебристого ципао и наконец оборачивается на стоящего позади Тэхёна и его людей. Её взгляд цепко скользит по каждому лицу, видит их намерения насквозь. Лёгкая улыбка трогает её уголки губ, и она медленно опускается в кресло, приглашая сесть и Тэхёна, но тот мотает головой, и Ким Юань пожимает плечами, складывая руки на коленях, принимая неизбежное.       Тишина становится ещё более осязаемой, как будто воздух вокруг них сгущается, сдавливая со всех сторон и оглушая барабанные перепонки, она протягивает руку к стоящему рядом на столике кальяну, берёт кальянную трубку и делает резкий вдох, тут же выдыхая паровое облако, после холодно глядит на сына с пистолетом в руках, что по-прежнему нацелен на неё.       — Не ожидала я, что придёт тот день, когда ты наставишь на меня оружие — и всё из-за какого-то безродного мальчишки, — в голосе слышно обвинение, она не считает себя неправой.       — Он никогда не был для меня безродным, — цедит Тэхён. — С первой встречи. А сейчас и подавно — он будущий член клана Ким.       — Я этого не допущу, пока жива. Ты такой глупец, сын. Вцепился в свою любовь, как зверь в глотку, не понимая, что она — самое разрушительное чувство. Ходит по миру, подобно чуме, выкашивая целые города, — госпожа Ким снова затягивается, её зрачки туманятся, и она хмыкает. — А люди ведутся на красивую ложь, а ей только этого и надо. Она, как пятый всадник апокалипсиса, наравне со своими сёстрами только и делает, что уничтожает.       Мать Тэхёна смотрит на сына и хрипло смеётся.       — Никакой любви не существует, сын, есть только иллюзия.       — Это ты так думаешь, — противоречит Тэхён. — Любовь не появляется из ниоткуда, её нужно заслужить.       — Я любила твоего отца, а он предал меня, хотел развестись, выкинув как ненужный мусор. — Смех сходит на нет, улыбка трескается, обнажая то, что когда-то ранило. — Его шлюха ждала ребёнка — сына, я не могла допустить, чтобы заняли твоё место. Наследие клана твоё.       Она снова делает вдох, но уже намного глубже, зрачки затягивает опьяняющей дымкой:       — Я убила её. О, с каким наслаждением я смотрела, как рвали эту суку на куски! — Тэхён ёжится от её безумного взгляда. — А потом я закопала твоего отца заживо, — она смеётся, вспоминая, и этот смех пробирает до утробы, — вместе с тем, что от неё осталось, с мёртвым ублюдком в её истерзанном теле. Ты бы видел его глаза, сын: в них было полно страха. Это был день моего триумфа. Отныне клан стал подчиняться мне. И я растила тебя не для того, чтобы в один прекрасный момент ты всё бросил из-за какой-то девки.       По мере того, как госпожа Ким говорит, глаза Тэхена тускнеют, пока окончательно не потухают, и он оседает в кресло, которое ему пододвинул Соджун.       Но рука как и прежде твёрдо держит пистолет.       — Её звали Мунбёль, — Тэхён стучит кулаком второй руки по поверхности стеклянного столика, пытаясь заглушить душевную боль, причиняя себе физическую, режет руку об осколок треснувшего уголка, но это не помогает.       — Мне все равно, как её звали, — бесстрастно бросает госпожа Ким, её сознание уже постепенно утопает в эйфории. — Она мне мешала, и я её убрала. Тебе же сказали ровно то, что нужно было для того, чтобы влюблённый котёнок превратился в свирепого и беспощадного тигра. Ты уничтожил всех, кто, как тебе казалось, был виновен в её "гибели", получив желанную месть, а я — достойного наследника.       Болезненная память начинает развязывать клубок потаённых ниток, всполохи воспоминаний мелькают, не давая забыть: вот он держит упавшую на руки девушку, вот направляет на врачей пистолет, а вот стоит весь в крови, а в руках дымится автомат, из которого он и его люди только что сравняли с землёй целый клан.       Тэхён словно находится там, в лабиринте своего разума, наблюдая со стороны, как он бросает автомат на пол и достаёт нож, склоняясь над стоявшим на коленях единственным оставшимся в живых главой клана Цинлунхуэй, и холодная сталь входит в чужое тело легко и непринуждённо.       Перед глазами калейдоскопом мелькает, как он вытаскивает нож и сразу же втыкает тот обратно, безжалостная улыбка пляшет на его хладнокровном лице, в мазутных зрачках ничего кроме жажды мести. Тэхён в последний раз втыкает в уже мёртвое тело свой нож и проворачивает вокруг его оси, слизывая тёплую кровь с ножа.       Он морщится от ржавого тошнотворно вкуса и падает на колени, его мутит, выворачивая желудок рядом с лежащими трупами: тем уже всё равно, что место их смерти оскверняют подобным образом.       Тело пробивает мелкая дрожь, которую он не в силах контролировать, в ушах стоят крики, что и по сей день он не может заглушить: "Мы не делали этого, не делали!". Но он не слушал, зверь, вырвавшийся на свободу, чуял лишь добычу и кровь и не внимал мольбам.       Ему хотелось лишь сделать больно, заставить страдать так, как заставили страдать его.       — Ради власти ты уничтожила собственного сына. — Голос ломается, идёт трещинами.       — Чушь. — Звонкая ярость от того, что Тэхён не понимает, как много она для него сделала. — Я тебя возвысила, сделала королём, твоё имя наводит страх, но ты снова влюбился, — последние слова выплёвывает. — Этот мальчишка сделал тебя слабым. Ты даже усомнился в его побеге.       Тэхён молчит, а госпожа Ким продолжает:       — Вот видишь, будь ты прежним, пустил бы пулю ему в лоб, даже не дав шанса оправдаться. А сейчас ты просто молчишь.       — Люди меняются ради тех, кого любят.       — Я тоже изменилась ради тебя, ради тебя стала той, кто я есть.       — Нет, мама, ты всегда любила только себя и власть, — проводит черту и ставит точку, в которой с этой женщиной уже его не связывает ничего.— Ты зациклилась на ней, пыталась удержать её через меня. Ты могла сделать наследником Хосока.       — Нет, никогда главой не будет тот, в ком не течёт кровь Ким.       — Он сын твоего брата, он наша семья и он вполне подходил на эту роль. Но ты боялась потерять власть и поэтому не пощадила собственного сына. — Его корёжит, он не знает, как принять эту правду. — Я никогда не прощу тебя за это, никогда.       Тэхён делает едва заметный жест головой своим людям и те хватают госпожу Ким.       — Никто не придёт тебе на помощь, мама, ты добилась своего: вся власть теперь у меня.       По помещению раздается приказ, который, Тэхен теперь точно знает, никто не посмеет нарушить.       — Уведите её, заприте в самой глухой психбольнице, чтобы ни одна душа не узнала, где она находится, — подходит к матери и напоследок целует в щёку, почти нежно. Отдаёт дань уважения, а потом шепчет на ухо: — Ты будешь медленно гнить среди психов, там, где тебе и место.       — Ты не можешь так со мной поступить, я твоя мать, — госпожа Ким наконец осознаёт, что теряет всё, и её голос сразу становится дряблым, как и душа. — Я выше тебя по положению, не ты придумывал законы Саньхэхуэй, они создавались поколениями, и не тебе их нарушать.       Тэхён морщится от её криков, пальцы с силой сжимают переносицу, лицо искажается раздражённой улыбкой, после он жестом ладони останавливает своих людей, что уже тащат брыкающуюся женщину к выходу.       — Нет, мама, мне. Я глава Саньхэхуэй и моё слово — закон. Я сам закон. И как только я разберусь с Журавлём, никто не посмеет встать поперёк моей дороги.       Тэхён приближается к ней грозным хищником, незаметно давая приказ отпустить её, и обманчиво-ласковым тоном шепчет, словно успокаивая:       — Я обещал Чонгуку не проливать твою кровь, и, видит бог, я хотел сдержать обещание, но я также пообещал себе, что не допущу, чтобы кто-то ещё пострадал из-за тебя.       Он кладёт руку ей на шею, чувствуя, как бьётся голубая жилка.       — Никогда не думал, что стану твоим палачом, — стискивает горло сильнее.       Госпожа Ким замирает в чужой хватке, её улыбка превращается в усмешку.       — Всё же я была права. — Шея синеет из-за хватки, она пытается оторвать от себя руку сына, что стискивает горло стальным обручем, но всё безуспешно. — Ты — безжалостный зверь.       — Ты меня таким сделала, мама.       Пальцы сжимаются ещё сильнее, на шею ложится вторая рука, давит с удвоенной силой, не давая кислороду поступать в лёгкие. Ким Юань хрипит, дёргается в конвульсиях, но её палач беспощаден.       Последний хрип вырывается мукою, и синий оттенок с шеи перетекает на лицо, зрачки сужаются, чтобы после расшириться навсегда, застывая чёрным камнем.Тело прошивает предсмертной судорогой и оно, лишённое жизни, обмякает.       Хватка рук разжимается, а госпожа Ким бесформенной кучей падает вниз к ногам сына. Тэхён ещё пару минут смотрит на труп матери и, сокрушённо вздохнув, велит своим людям похоронить её в склепе семьи, хоть она и не заслужила этого права.       — Соджун, оповести всех в Шанхае, что я вызываю Журавля на поединок, — бросает приказ Тэхён перед тем, как вернуться к ожидающему его Чонгуку. — И если кто-то из кланов захочет ему помочь, то мне хватит сил перебить всех.       — А если он откажется, Тигр? — Вопрос повисает в воздухе, все с нетерпением смотрят на Тэхёна, ожидая ответа главы.       И он их не заставляет ждать.       — Значит, я сравняю с землёй целый клан.

~~~~~

      Чонгуку снился Тэхён.       Его нежные, бережные прикосновения, его трепетные, невесомые, словно тончайшее кружево крыльев бабочек, поцелуи.       Они проходились по всему телу, такие жгучие, что мурашки разбегались по коже, спасаясь от опалившего их огня желания.       То медленно, но верно затапливало пах.       Губы, так любимые им, сомкнулись на его уже возбужденном члене и творили что-то невообразимое, язык рисовал на отзывчивой плоти что-то сакральное — то, что известно только лишь ему. Поцелуй опалил головку, а после её зажало в тиски узкое бархатное горло, и с пересохших губ Чонгука сорвался жалкий ломкий стон.       — Как ты разбито звучишь, — доносится откуда-то снизу, и член обдаёт жарким дыханием.       — Мх… — мычит Чонгук, мечтая, чтобы сон никогда не заканчивался. — Я так люблю тебя, Тэхён… — шепчет тихо своему наваждению, подаваясь бёдрами вверх, прося ещё огненной ласки.       — Тогда почему ты подверг себя опасности, ангел?       — Потому что я…       Стоп. Что?       Чонгук резко открывает глаза и утыкается своим взглядом в чужие губы на своём члене и хитрые глаза.       Тэхён… Его Тэхён вернулся, как обещал.       И с упоением отсасывал Чонгуку, как ни в чём не бывало.       Оргазм резко накрывает, так что даже больно.       Опустошая и заставляя выплеснуть все эмоции.       Тэхён выпускает его член изо рта, но Чонгуку, несмотря на разрядку, этого мало, он хочет большего.       — Я хочу тебя, Тэхён, так хочу в себе, — заполошно просит и добавляет: — Пожалуйста… Я так боялся больше тебя не увидеть, не обнять, не почувствовать. Прошу…       — Нет, ангел, ты не готов. Я могу сделать больно.       — Пусть, — тихий выдох оседает на губах.       — Ты сам не знаешь, чего просишь, — сопротивляется Тэхён, хотя очень хочется подмять Чонгука под себя.       — Знаю. Я прошу… тебя… в себе…       Упрямый и своенравный, прямо как и он сам, и Тэхена это вполне устраивает.       — Ну и как я могу тебе отказать, — сдаётся перед его напором и тянет наглую ухмылку. — Трон в вашем расположении, ваше Величество, — указывает взглядом на свой уже каменный член.       Чонгук тоже тянет улыбку, бесстыдно проходясь языком по губам, смачивая их слюной, и тянется к смазке, что на всякий случай всегда носит с собой, игнорируя нахальную усмешку Тэхёна.       Отщёлкнув крышку, он выдавливает прохладный гель на возбуждение Тэхёна, аккуратно обмазывая горячий и отзывчивый на прикосновение член со всех сторон, и приподнимает бёдра, приставляя сочащуюся головку к анусу. Медленно, миллиметр за миллиметром насаживаясь на ту, слегка морщась от лёгкой болезненности.       Тэхён под ним лежит, боясь лишний раз пошевелиться, крепко вцепившись в атлас простыней и ощущая узость жаркого нутра, от которого коротит каждую клеточку тела.       Чонгук, опустившись полностью, замирает на мгновение, после начиная медленно раскачиваться на члене, ведя бёдрами по кругу и отклоняясь назад всем корпусом, изящно прогибаясь, касаясь лопатками коленных чашечек Тэхёна и издавая гортанный стон.       За ним следом летит утробный рык, и ладони Тэхёна впечатываются в тонкую талию, сжимая ту до побеления кожи, пока сам он находится в плену дрожащих над ним бёдер.       Чонгук поднимается телом и наклоняется уже вперёд, прижимаясь плотно грудью к чужой, влажной от пота и тяжело вздымающейся, потираясь о неё, как довольный кот, и коротко усмехаясь, когда Тэхён рычит сильнее.       Как же ему нравится видеть такого Тэхёна — дикого, необузданного, с тигриным взглядом и только его. Навсегда. Он продолжает свою дразнящую игру, танцуя на члене, словно на пилоне, выписывая бёдрами восьмёрки и сжимая подрагивающую внутри себя плоть мышцами.       Лукавый взгляд проходится по напряжённому от сильного желания лицу, и он снова облизывает свои губы, после склоняясь и прикусывая зубами нижнюю губу Тэхёна. Мажет языком по распахнутым в стоне губам и ныряет им в глубину рта, исследуя нёбо и внутреннюю сторону щёк.       Медленно, тягуче, издеваясь.       Изводя и его, и себя.       Пока у Тэхёна не лопается терпение и он не отрывает Чонгука от своего члена, после накрывая собой и укладывая чужие и безупречно красивые ноги на плечи, входит на всю длину. Руки ложатся на клавиши ребёр, перебирая их и царапая ногтями, губы растворяются на коже поцелуями, сладостными и одновременно терпкими, нос тонет в ключицах, впитывая запах секса, которым насквозь пропахли оба.       Самый желанный аромат.       Тэхён собирает языком мурашки, берёт Чонгука будто в последний раз: неистово, исступлённо, оголтело. Как заядлый наркоман пускает того под вену, словно им же созданный "дусин", что делает из него вечного раба этого порочного ангела.       Ангела, ставшего его спасением.       — Я так люблю тебя, — шепчет в губы, заполняя его своим семенем и чувствуя такие же потёки на своём животе и груди. Смотрит пристально, точно запоминая блеск глаз, излом бровей, шрамик на левой щеке и родинку под нижней губой.       После, уже приняв душ и смыв с себя все тревоги, они лежат в кровати, тихо разговаривая обо всём, что произошло, и взгляд Тэхёна меняется, тот становится серьезнее. В нём Чонгук видит слишком много, он мгновенно тушуется, стоит прозвучать вопросу, которого старался избежать:       — Какого чёрта ты послушал мою мать?       — Они причинили тебе боль из-за меня, — тихим шёпотом.       — Ты сделал мне больнее, ангел, — Тэхён качает головой, заново переживая момент, когда узнал, что Чонгук пропал. — Я чуть с ума не сошёл.       — Прости, прости, прости. Но я ведь бежал к тебе, просто не добежал… — на грани слуха.       — Мне не за что тебя прощать, — признаёт его власть над собой, — я никогда не смогу на тебя злиться.       — Никогда? — переспрашивает.       — Никогда, ангел.       Тэхён садится на колени и тянется к брюкам, доставая из кармана небольшое кольцо, простое на вид, но для него драгоценнее нету.       — Это кольцо моей бабушки, она отдала мне его перед смертью, чтобы я надел его на руку любимому человеку. — Он заглядывает в глаза, которые навеки пленили и в которых уже намечаются первые слезинки. — Я — Тигр Шанхая, глава "Байхухуэй" и просто Ким Тэхён, прошу тебя выйти за меня, ангел. Прошу по-прежнему освещать мою тьму своим светом.       — Ты делаешь мне предложение? Ты правда делаешь мне предложение? — не может поверить.       — Нет шучу, конечно правда, ангел. Я хочу привязать тебя к себе, чтобы в этой хорошенькой голове больше и мысли не возникло оставить меня одного.       — Только поэтому? — голос дрожит, слёзы солью разбиваются о щёки.       — Только потому, что я люблю тебя больше жизни.       Тэхён сжимает ладонь Чонгука, запирает замком своей руки и прикладывает к груди — туда, где живое любящее сердце бьётся.       — Слышишь? Оно бьётся только для тебя, — откровением рокочет.       И тихое "да" звучит громче выстрела, отвечая на оба вопроса.       Когда Чонгук засыпает, он чувствует, как Тэхён прижимается ближе, обвивая его талию руками, как его дыхание щекочет его шею, и единственной мыслью его было, что всё наконец закончено. Погружаясь в глубокий сон, он уже не видит, как взгляд Тэхёна тяжелеет, стоит тому прочитать пришедшее сообщение от Минхо.       "Квон принимает вызов".

~~~~~

      Ничего, к чертям, не закончилось.       Это Чонгук осознаёт, как только снова просыпается один.       Без Тэхёна.       Утреннее солнце обласкивает его своими мягкими лучами, согревая тело, но не сердце — то мёрзнет от одиночества.       Он даже витиевато матерится, потому что ну какого? Сколько можно?       Этот же вопрос крутится у него в голове, когда он едет в такси, наплевав на все запреты Тэхёна, чтобы успеть на… поединок?       Какой ещё нахрен поединок?       Они же находятся не в исторической дораме, а вполне в современном мире, где развиты и процветают высокие технологии. Но, как объяснил Минхо, которого он достал, позвонив сразу же, не найдя Тэхёна — тот вызвал Журавля на бой, чтобы раз и навсегда решить обоюдные проблемы.       И утаил это от Чонгука.       И если Тэхён выживет, а он молится об этом всему китайскому пантеону богов, то обязательно выставит условие — ничего друг от друга не скрывать.       Такси привозит его к старой пагоде, та давно закрыта на реконструкцию, но у правительства на неё всё не находится средств, и члены Саньхэхуэй используют её как храм для принятия новых людей, а также для решения стычек между кланами.       Минхо уже ждёт Чонгука, чтобы провести его потайным ходом, не позволяя насладиться видом и по пути давая ему наставление не высовываться, иначе может пострадать Тэхён.       Чонгук кивает, как болванчик, обещая вести себя примерно, оглядывает пагоду изнутри и осторожно ступает по разбитой плитке и скопившемуся временем мусору, хрустящему под ногами.       Пагода выглядит удручающе.       С потолка свисают оборванные бумажные фонарики, их яркие рисунки поблёкли до едва различимых пятен. Воздух внутри тяжёлый, полностью пропитанный запахом прелой прогнившей древесины.       Чонгук переступает вслед за Минхо порог следующего зала, где стоит массивная статуя дракона. Его каменная пасть открыта, будто дракон застыл в тот момент, когда извергал пламя. Глаза, вырезанные из нефрита, кажутся живыми, и у Чонгука возникает ощущение, что за ним следят.       Минхо подходит к статуе и нажимает на один глаз, тот проседает, открывая в стене проход с винтовой лестницей, которая уходит далеко вниз, прямо под землю.       Чонгук охает. О таком он читал только в новеллах, а сейчас воочию видит потайную комнату, спрятанную от посторонних глаз, о которой знают лишь единицы.       Он аккуратно спускается вниз по лестнице, проводя ладонью по древним стенам, пока не попадает в большое помещение, забитое людьми, образующими большой круг.       В центре круга — Тэхён и его противник, облачённые в ханьфу цвета каждый своего клана, а в руках у них длинный, изящный и острый, как сама смерть, цзянь.       — Ты удивил меня, Тигр, не думал, что тебе достанет духу вызвать меня. — Журавль усмехается, затем молча склоняется в поклоне. Его жёлтое ханьфу слегка расходится полами.       — Я привык решать дела честно, а не гадить исподтишка. — Голос Тэхёна спокойный и даже мягкий, как дуновение южного ветра. Он тоже склоняется в поклоне, как того требует кодекс чести, зная, что из этого поединка живым уйдет лишь один.       Журавль, не медля, резко бросается вперёд, рассекая тишину, стоящую в комнате, свистом меча. Его цзянь устремляется к шее Тигра, но тот, молниеносно отступив, отбивает удар, отклоняя его вверх, и тот острием задевает бровь.       Чонгук закрывает глаза.       Тэхён даже не дёргается.       Раздается скрежет меча о меч.       — Ты слишком импульсивен — замечает Тэхён.       Они снова кидаются в бой, теперь уже Тигр делает выпад, задевая цзянем плечо Журавля, капли рубиновой крови падают на каменный пол.       Квон вскрикивает от боли, по толпе проходится взволнованный шум.       Чонгук всё ещё держит глаза закрытыми, не решаясь посмотреть.       — Это ничего не изменит! — кричит Квон, атакуя более яростно, но Тэхён снова отклоняется, сдержанно глядя в глаза своему сопернику, его взгляд холоден, как застывшая поверхность зимнего озера.       Они кружат рьяно, как хищники, делящие территорию, ловя малейшую слабость в обороне друг друга. Мечи снова встречаются, издавая лязг металла о металл, скользя с натянутым напряжением. Их каждое движение продумано и выверено до мелочей, как партия в санци, Журавль злостно атакует, стараясь задеть Тигра, но тот уходит от ударов с невозмутимой грацией, переходя к обороне так естественно, будто танцует танец.       Наконец почувствовав, что противник исчерпал часть своих сил, Тигр отвечает мощным выпадом, метя прямо в грудь, но в какой-то момент тот смог увернуться, оставляя на руке Тэхена длинный, глубокий разрез. Белый рукав увлажняется красным.       Тэхён стискивает зубы, но вида не подаёт, лишь удобнее перехватывая цзянь в руке и бросая взгляд на толпу.       И именно в этот момент он видит побледневшего Чонгука, что смотрит на него с каким-то отчаянием и глазами просит не проиграть, беззвучно одними губами произнося: "Я с тобой".       И эта молчаливая поддержка подобна глотку свежего воздуха, у него словно открывается второе дыхание.       — Что Тигр, страшно? — издевается Журавль: ему уже на горизонте мерещится победа.       — Я не боюсь смерти, Журавль, — усмехается Тэхен. — А ты?       Квон лишь смеётся, готовясь к финальной атаке.       Он поднимает меч и со всей силы несётся на Тэхёна, после застывает, разглядывая окровавленное лезвие у себя в груди. Его дыхание становится прерывистым, а взгляд стекленеет.       Он грузно заваливается на каменный пол.       — А знаешь, Тигр, я завидую тебе, — хрипит Квон, хватаясь руками за лезвие; на губах пузырится кровь, стекая тонкой струйкой с уголка рта. — Ты взыскал уважение и преданность своих людей. Ни один не согласился тебя предать. Поверь, я пытался, — он еле как тянет усмешку, говорить всё сложнее. — Ты нашёл свою любовь, что готов идти за тобой по пепелищу, он действительно твой ангел. Моя же любовь оказалась стекляшкой. Твоя мать, она… — глаза закатываются, унося оборванное признание Квона в преисподнюю.       Тэхён медленно вытаскивает клинок из груди поверженного им противника, кровь струится из открытой раны, заливая все вокруг, он прикрывает глаза, не чувствуя ни радости, ни удовлетворения: как же чертовски он устал.       Как только Тэхён покидает центр круга, а толпа расступается в поклоне, Чонгук, не выдержав, бросается к нему. Он больше не может держать себя в руках, игнорируя чужие взгляды находящихся здесь людей.       Подбежав к Тэхёну, Чонгук осторожно проводит рукой по щеке, затем касается его рассечённой брови, с которой стекает алый ручеёк.       Бережно и с нежностью вытирает кровь пальцем, с надломом шепчет в пересохшие губы:       — Ты не представляешь, как я испугался.       Тэхён, едва стоя на ногах, вымотавшись после тяжёлого боя, делает шаг вперед и утыкается лицом в плечо Чонгука, позволяя себе короткую улыбку, ощущая близость и тепло, что согревают не только тело, но и душу.       Глубокий бархатный голос с хрипотцой тонет где-то рядом с ключицами:       — Я не мог… Не мог тебя оставить одного, ангел.       Чонгук обнимает его крепче, чувствуя, как сердце Тэхёна бьётся сбивчиво, прижимается к нему всем телом, словно стараясь защитить от всех невзгод. Тэхён глаза закрывает, растворяясь в тепле плеча, разрешая себе на краткий миг побыть хрупким и уязвимым, и улыбается, когда Чонгук произносит:       — Даже если бы ты оставил меня, я бы спустился за тобой в Юду и вернул тебя себе, мой свет.       И эти слова касаются струн души и достигают сердца, потому что сказаны не просто так.       Это обещание, что Чонгук не отдаст Тэхёна даже смерти, и он уверен, что Тэхён поступит так же.

~~~~~

      — Куда ты меня тащишь, Тэхён, и что за дурацкая привычка — вечно завязывать мне глаза? — возмущается Чонгук, едва поспевая за мужчиной. Тот шагает торопливо, держа парня за руку, и на все его вопросы просто хмыкает.       — Скоро сам всё узнаешь, ангел. Наберись немножечко терпения.       Легко ему говорить "наберись терпения". Да у Чонгука этого терпения вагон и маленькая тележка, особенно после того, как он стал выступать в клубе и заимел себе врага в лице Лиху.       И Чонгук ведь видел, что тот пускает слюни на его, на минуточку, почти мужа.       И так хотелось начистить этому Лиху его мордашку и подарить слюнявчик, чтобы он не разбрызгивал ими налево и направо.       А ещё, к тому же, распускал про Чонгука слухи, выставляя его перед другими в дурном свете, обвиняя, что лишь благодаря связи с Тэхёном его приняли в шоу.       А ведь он две недели ежедневно, как проклятый, репетировал свой номер, стараясь и выкладываясь по максимуму. Никто не делал ему поблажек, да Чонгук и не просил, добросовестно выполняя всё, что ему скажут. Сильно уставая, но не жалуясь, и каждый вечер был как выжатый лимон: все мышцы ныли с непривычки, ведь нагрузки были большими, не такими, к каким привык в своей старой школе, но Чонгука это нисколько не волновало, наоборот, он выглядел необычайно счастливым.       Но Лиху быстро заткнулся, когда ему вынесли предупреждение и настойчиво попросили не раскрывать рот, когда не надо.       А потом и вовсе все убедились в безграничном таланте Чонгука, стоило ему выйти на сцену, отпуская всего себя в танце и получая заслуженную упорным трудом славу.       И в тот вечер над небосклоном Шанхая взошла новая яркая звезда.       Сияющая жемчужина Юхуа, которую ревностно охранял один влюбленный до беспамятства Тигр.       Он вспоминает, как в первый день переживал из-за танца и хотел скрыть свои отношения с Тэхёном, но тот спутал его карты, когда сразу после выступления поднялся на сцену и впился в его губы требовательным собственническим поцелуем, ставя финальную точку.       После такого показательного представления к Чонгуку не то что подойти — даже поговорить с ним никто не осмеливался, разумеется, кроме Хосока и Минхо. И ещё Суня, которого последний представил ему как своего парня, в кои-то веки затащив в Юхуа, чтобы отпраздновать их с Тэхёном помолвку.       Та прошла в кругу друзей, не привлекая чужого внимания, но Тэхён пообещал Чонгуку, что свадьба у них будет с императорским размахом.       А ещё Тэхён никогда не скупился на комплименты, купая в них Чонгука от макушки до пяток, каждый раз после выступления восхищаясь своим ангелом.       Вот и сегодня Тэхён зашел в гримерку Чонгука со словами:       — Ангел, ты был просто великолепен, — в голосе восхищение за версту слышно, то не удалось задержать на губах. Он закрыл за собой дверь и подошёл к сидящему перед зеркалом Чонгуку. Тот смывал с лица сценический грим, который был необходим для его танца.       Чонгук замер, прикрывая глаза, принимая мягкие поцелуи в шею и млея от ласковых губ. Он совершенно не боялся, что кто-то зайдёт и застанет их за этим занятием. Это была его личная гримёрка. Её выдали после того, как Лиху подсыпал в пудру Чонгука какой-то порошок и у него вылезла аллергия, обезображивая лицо красными пятнами и прыщами.       Чонгук тогда хорошо наподдавал этому придурку, от всей души обложив матами и пинками, что тот практически неделю замазывал синяки тоналкой, но и сам пострадал.       И потому прятался от Тэхёна, пока тот не прижал его к стене.       Чонгук жалобно хныкал на его груди, причитая о том, что он теперь некрасивый, а Тэхён… Он просто поцеловал его сначала в одну щёку, потом в другую, после накрывая его губы своими.       — Ты самый прекрасный, ангел, — сказал Тэхён тогда, — ведь это по-прежнему ты. Я привязан не к твоей красоте и телу — я люблю твою душу, и для меня нет никого лучше тебя. Даже такого, — Чонгук разрыдался пуще прежнего от его слов, что последовали дальше: — Красота в глазах смотрящего, ангел, и мои глаза смотрят только на тебя. Запомни это.       И Чонгук помнит, помнит по сей день.       — Собирайся поскорее, у меня для тебя сюрприз. — Ласковые поцелуи опустились на позвонки, зубы немного прикусили выпирающую косточку.       Чонгук распахнул глаза и тотчас в отражении зеркала поймал блеск мазутных зрачков. Те горели ярко, многообещающе.       И сейчас он в чёртовой черной повязке тащится за Тэхёном, тот заводит его в какое-то помещение, помогая переступить порог, и снимает повязку с глаз.       Первое, что видит Чонгук перед собой — сияющий чистотой зал для танцев. Пол из светлого дуба идеально отполирован, каждая доска отражает мягкий свет, исходящий от вмонтированных в потолок ламп, пересекаясь с рассеянным солнечным. Огромные зеркала в пол занимают две стены, создавая ощущение бесконечного пространства. Чонгук ловит в них своё отражение, слегка растерянное, но с горящими глазами.       Рядом с зеркалами тянется линия балетных станков, посреди зала располагается пилон. Окна, высокие и панорамные, открывают вид на набережную Вайтань. За стеклом большой город — машины, люди, огни. Он делает шаг к окну и замирает, когда Тэхён прижимается сзади, обнимая поперек живота, и мурлычет на ухо:       — Когда-нибудь я трахну тебя возле этого окна, ангел, прижимая к запотевшему от нашей страсти стеклу, или же возьму у пилона, а ты будешь держаться за него одной ногой, когда я буду вбиваться в тебя сзади. Или же…       — Замолчи, — Чонгук разворачивается к Тэхёну, накрывая его губы ладонью, замечая лукавый огонёк в глазах. — Лучше скажи, что это?       — Тебе нравится? — бормочет в ладонь, щекоча чувствительную кожу, и Чонгук убирает ту с чужих губ. — Тебе нравится? — повторяет вопрос Тэхён.       — Да, но я не понимаю, зачем ты привел меня сюда, — озадаченно. — Ты решил открыть ещё один клуб?       — Это танцевальная студия, ангел. Твоя собственная. А это, — он достаёт документ, — дарственная на неё.       — Ты даришь мне студию? — в глазах настоящий восторг, граничащий с изумлением.       Чонгук уже по-другому осматривает помещение, понимая, что это место сделано специально для него. Тёплый оттенок стен, идеально выровненный пол, комфортная температура, — всё это говорило о заботе. Чонгук медленно подходит к зеркалам, касается рукой балетного станка, даже делает небольшой пируэт на пилоне, до конца не веря, что это всё для него.       Пространство, где он может свободно танцевать, выражать себя, терять и находить заново.       — Я… — Он возвращается к Тэхёну, который просто стоит и смотрит своими невероятными глазами. — Я… — Снова делает попытку, но Тэхён целует его, забирая всю недосказанность себе.       — Мир ждет твоих шагов, ангел. Танцуй, твори, а я буду с тобой. Буду рядом.       — Но…       — Ты отдал мне своё сердце, ангел. — Он берет его руку, оставляя поцелуй на кольце, обнимающем безымянный палец левой руки и связывающем две жизни в одну. — Исполнение твоей мечты — меньшее, что я могу подарить в ответ.       — Ты подарил мне свою любовь, разве этого недостаточно? — шепчет едва слышно.       — Для тебя я готов поставить мир на колени и…       Чонгук издаёт короткий смешок и затыкает своего Тигра счастливым поцелуем.       И даже если наступит конец света — их любовь останется неизменной, до последнего вздоха и даже больше.       Потому что даже в следующей жизни одна улыбка ангела будет согревать замёрзшее сердце Тигра.