devastated

Теплый апрельский воздух пробирается в лёгкие, наполняя их лёгкой патокой, освобождая тело от привычной суеты. Чонгук до боли в рёбрах вбирает в себя запах приближающегося дождя, сжимая кулаки в карманах. Два месяца. Гук зашторивает окна, свет, идущий из которых, сейчас противен ему. Он запускает длинные пальцы в пышную копну своих волос, с силой оттягивая их, как бы возвращая себя в реальность. Парень встаёт, окидывает тяжелым взглядом небольшой комнату так, словно впервые здесь оказался. Ему кажется, что он только сейчас очнулся от какого-то невероятно долгого сна длиной в несколько мучительных месяцев. Когда-то просторная светлая комната, не казалась ему страшной тюрьмой, которая вот-вот поглотит его тело. Что же сейчас? Чонгук набрасывает на худые плечи поношенную джинсовку, случайно замечая свое отражение в зеркале. От прежнего Чонгука не осталось и следа. Полное лицо сейчас имело острые углы, о впалые скулы, казалось, можно порезаться, брови, которые теперь всегда сведены к переносице, не позволяют понять истинное настроение хозяина, это все уже так обыденно. Он быстро закрывает за собой дверь на ключ и спускается к выходу. Часто ли он выходил из дома? О нет, только если продукты в холодильнике заканчиваются или мать заставляет выйти, аргументируя тем, что он стал похож на вампира. С каждой ступенькой, которую он минует, сердце сжимается, ускоряя пульс. Солнечный свет больно режет глаза, заставляя сильно жмуриться, приходя в себя. Жизнь здесь идёт своим чередом. Несмотря на рабочее время, на улице довольно много людей, снующих по своим делам, словно муравьи. Парень минует высокие дома, лишь сильнее натягивая капюшон на голову. Наконец, он доходит до назначенного места. Магазин цветов «Деметра». Небольшое снаружи, но очень уютное внутри. Чонгук поспешно заходит внутрь — маленький колокольчик над дверью извещает о приходе нового гостя. — Приветствуем вас, — приветливо улыбается мужчина лет сорока у стойки. — Чем могу помочь? — Нарциссы, пожалуйста. — угрюмо говорит Чонгук. — О, прекрасный выбор, — хохочет флорист. — Маме, бабушке, девушке, возможно прекрасному юноше? — хитро улыбнулся мужчина, с некой игривостью глянув на гостя. — Юноше, — сам не знает почему, ответил Чонгук. — Отлично, — все так же солнечно улыбается мужчина. — Сколько штук? — Два цветка, — отрезает Чонгук, и магазин погружается в мертвую тишину. Видно, что мужчине было неловко за свое излишнее любопытство, но ведь он не виноват. Он же не знал, верно? Теплая улыбка сползает с его лица, сменяясь видимым сожалением. — Вот, возьмите, — неловко улыбается продавец, протягивая два цветка с пышными кремово-желтыми бутонами. Брюнет ощупывает карманы, вытягивая всю мелочь, что завалялась в них. — Сколько с меня? — Бесплатно, — по-доброму смотрит мужчина, протягивая цветы парню. — Хорошего вам дня. Чонгук выходит из магазина. Начинается дождь. Мелкие капли, монотонно постукивая, ударяются о окна, скатываются по пологим крышам домов. Дождь напоминает ему музыку, тихий родной голос, успокаивающие строчки бесконечных песен и тёплые ладони на собственных щеках, успокаивающие, исцеляющие, ранящие. Брюнет лишь сильнее кутается в куртку, укрывая от прозрачных капель изящные цветы так, чтобы не переломать хрупкие бутоны. Каждый шаг становится пыткой. Он словно идёт по тысяче острых ножей, вскрывающих и обнажающих молодую плоть над собой. Спустя, кажется, целую вечность брюнет оказывается около одинокой могилы. На холодное надгробие Гук ставит цветы, которые уже ничто не защищает от стены проливного дождя. — Я скучаю, — единственное, на что хватает парня. — Ты наверное не видишь, но сейчас идёт дождь, — горько посмеивается он. — Тебе бы понравилось. Он вздрагивает, ощущая прохладное прикосновение дождя на своих плечах. Будто кто-то со спины обнял его, сжал пальцами, навалившись всем телом, как это любил делать Ким. Кажется, лёгкий ветер сцеловывает слёзы, катящиеся по бледному лицу. Пытается унять, обезболить, забрать хотя бы половину той боли, которую чувствует сейчас Чонгук. Брюнет безмолвно наблюдает за тем, как пачкаются кремовые цветы нарциссов, опуская нежные лепестки, наклоняясь ближе к ледяному надгробию. — Люблю, — растворяется в шуме наростающего дождя.