В цветах камелии

      Глаза у Трандуила до тошноты яркие, и все такие же болезненно ледяные, как и тысячи лет назад в день их первой встречи. Миримэ помнит, — помнит, пусть и ненавидит себя за то, — как на мгновение замерла, будто громом пораженная, зачарованно всматриваясь в те самые глаза, словно пытаясь отыскать в них нечто невероятно важное. Кажется, это у нее тогда все же получилось.       Что-то было там, в холодной аквамариновой глубине, льдов Хэлкараксэ равнодушнее, странной горькой насмешкой отливающих в лучах маленького зимнего солнца. Что именно, Миримэ уже и не вспомнит — не хочет попросту.       Знает ведь, коль в воспоминания об излишне далеком прошлом позволит себе пуститься, вновь случится это. Не стоит оно того, не стоит. Красивая влюбленность родом из древних баллад, не иначе, не стоит всех тех бед и боли, что за нею непременно последуют, — о, этот урок Миримэ запомнила хорошо.       Но тогда, ужасно давно, она все же полюбила. Чуть ярче, сильнее и отчаяннее, чем следовало, быть может. Просто полюбила, не задумываясь о цене. Трандуил, кажется, полюбил ее в ответ тогда — Миримэ едва ли по силам хоть когда-нибудь разузнать, что у него на уме. Слишком сложен, запутан и всегда — равнодушен до дрожи.       Они просто позволили себе такую глупость, как «любовь», напрочь позабыв обо всем на свете. Имена, роли, судьбы, мысли — ничто тогда не имело значения, — так Миримэ казалось когда-то. А после мир обрушился на них со всей свойственной себе жестокостью, вдребезги разбивая розовые мечты и воздушные замки. Иллюзии были разрушены, а они наконец прозрели.       Правда, по обыкновению своему, оказалась тошнотворно уродливой, неправильной, дурной. Миримэ, сказать начистоту, предпочла бы и дальше жить в плену приторно сладкой лжи, ими обоими столь тщательно созданной из ничего, но вот только... Только они давно уж не дети малые, а жизнь оставалась штукой омерзительно сложной.       Союз их вдруг стал нелепой глупостью, ошибкой двух ослепленных. Слишком разные, так и не сумевшие родными стать, слишком иные. По правде сказать, ей бы умереть трагичной смертью, пав в одной из тысяч битв, как подобает храбрым, но недалеким героиням преданий, иль вовсе остаться, позволяя Трандуилу окончательно в лед обратиться. Но у них был ребенок.       А быть взрослой, быть матерью, женой — значит заботиться не о своем благе, о семейном. Леголасу нужна была хорошая семья, счастливое детство и любящие родители.       Они с Трандуилом вместе таковыми стать не смогли бы никогда, как обратного ни хотели. Отравляя друг другу жизнь молчаливыми взглядами, горькой пустоты полными; невысказанными упреками, да обычным безразличием настоящей семьей они стать бы не сумели попросту, как не смогли бы и даже иллюзию ее изобразить.       Миримэ не могла позволить себе и умереть, в глубине души зная — Трандуил все еще любит ее. Немного иначе, чуть слабее и темнее, но любит. А их сын заслужил куда большего, чем обезумевший от горя и собственной тьмой сжираемый изнутри отец.       Ей оставалось просто лишь уйти. Трандуил справиться, — она знает, — станет в конце концов, пусть не лучшим из родителей, но хорошим отцом. Уж он-то сумеет, как иначе? Так — да.       — Прощай, — шепчет Миримэ криво усмехаясь. Трандуил щурится, блеснув на нее своими невозможными глазами, и эльдие в тайне радуется тому, что ее собственное лицо надежно скрыто за темной тканью вуали.       — До встречи, — хмыкает он, дергая плечом, и вдруг, лукаво усмехнувшись, протягивает жене бледно-розовый бутон на хрупкой ножке.       «Камелия» — горько улыбается Миримэ, прикусывая губу. Точь-в-точь как и тысячелетия назад. Маленькая причина больших бед... Но едва ли она о том жалела.