Белая лилия и красная гвоздика.

— У меня лейкемия. Тяжёлый удар. Хакуджи открывает рот от удивления, и одновременно с этим от гнева и печали. Они были вместе достаточно долго. Достаточно для того, чтобы знать друг о друге всё. Но оказывается, этот хитрый Баландин всё же смог что-то утаить. И не что-то, а серьёзную болезнь. — Мне осталось жить полгода, если не меньше. По прогнозам врача, я умру в мае. За его вечно улыбающимся лицом скрывалась гримаса полной безысходности. Тяжело было конечно скрывать подобное, но раз уж розововолосый так и не догадался до того, как Доума сам ему не сказал, наверняка получалось у него хорошо. С каждым разом скрывать это всё получалось всё хуже и хуже. Голова постоянно ныла, так, что не помогали обезболивающие; колени ломило, но он всегда сводил всё в шутку, мол старый уже; постоянная температура, которая не сбивалась жаропонижающим — с каждым днём Доума чах на глазах. — Так вот почему ты… Так тяжело дышишь, когда мы возвращаемся домой с прогулок?.. Комок появился в горле младшего. Этот человек подарил ему столько хороших воспоминаний. Он его первая любовь. Первый, кто смог растопить сердце одной своей улыбкой. Тот, кто всегда вёл Хакуджи в темноте с любовью к жизни. Тот, кто всегда был рядом и говорил, как жизнь прекрасна, заставляя намотать сопли на кулак и идти дальше, превозмогая все трудности. — Именно так. Два года назад я понял, что хочу провести остатки своих дней с тобой. Я знал, что умру. Знал, что расстрою этим тебя. Но от очевидного не сбежишь. Скоро я совсем ослабну. Поджав губы, парень подошёл ближе и положил руки на плечи возлюбленного. Они много чего прошли вместе, но всё же, не может же всё длиться бесконечно. У всего есть свой конец. Печальный или нет — зависит от ситуации. Покраснев от злости, Хакуджи поднимает глаза и с размаху ударяет Доуму ладонью по щеке, заставляя его пошатнуться и отступить на два шага назад. — Как ты посмел молчать о таком?! — он дрожал, пытаясь внятно говорить, хотя, скорее кричать, — Ты чёртов придурок, Доума! Да я же… Да мы же… Не говори, что ты оставишь меня!.. Я не позволю тебе меня оставить!.. Я найду деньги на лечение, просто скажи, сколько?! — Уже поздно, сладкий, — всё так же улыбаясь проговаривает старший, опуская глаза в пол, — Я понимаю, что ты хочешь спасти меня, но, котёнок, понимаешь, так устроен реальный мир. Ничто не бесконечно, и люди тоже. Хакуджи не мог смотреть на него. Зная, что лето начнётся без возлюбленного, хотелось просто заплакать. Да ладно бы, если бы Доума просто ушел из его жизни, но продолжал жить где-то отдельно от него, но нет. Он покинет его навсегда, и даже при всём желании вернуть его не получится. Парень затрясся ещё сильнее, оседая на колени и закрывая руками лицо. Он никогда воочию не видел смерть. Для Хакуджи смерть непонятный феномен. Никто из знакомых ему, близких людей не умирал при нём, и ему не понятны были ощущения. Розововолосый просто разрыдался. Как маленький ребёнок потерявший маму в супермаркете. Не хотелось демонстрировать свою слабость вот так напоказ, но солёные капли не прекращали градом катиться из глаз парня. Доума присел на колени рядом, кладя холодные ладони на щёки любимого. — Прошу, когда меня не станет… Не горюй так. Ты обязательно найдешь себе кого-то ещё во много раз лучше меня. Это не конец света для тебя, Хакуджи. Не плачь. — Не плакать?!.. Ты только что сообщил мне о том, что умрёшь через полгода, и я ещё должен не плакать?! Ты идиот, идиот, идиот, конченый идиот!.. Он отталкивал блондина руками, дабы тот перестал его трогать. Их отношения уже не будут прежними. Хакуджи будет поникший абсолютно всегда, когда Доума будет в его поле зрения, а старшему остаётся только считать дни до того, как он отправится на тот свет. — Послушай. Я всегда буду рядом с тобой, если ты этого захочешь. Не захочешь — сделай так, чтобы дурные воспоминания не терзали тебя. Когда я умру, выкинь все мои вещи, не приходи ко мне на могилу, заведи новые отношения и отдай новому партнёру всего себя. Хакуджи не смог и взглянуть больше на него, не говоря уже о том, чтобы ответить. Он всё так же сидел в коридоре, согнувшись в три погибели, роняя слёзы на ткань штанов. *** Прошёл год. На улице стало гораздо холоднее. Холодный ноябрьский ветер трепал расстёгнутую кожаную куртку парня и его отросшие розовые волосы, корни которых стали чёрными. В руках он держал две красные гвоздики, обёрнутые черной лентой. Ноги сами вели его у уже знакомому месту. Городское кладбище. Там, среди унылых серых могильных камней и крестов, Хакуджи всегда находил одну единственную могильную плиту, на которой было написано имя его уже покойного возлюбленного. С каждым приходом сюда перед глазами всплывала одна и та же сцена. На улице дождь. Все стоят под чёрными зонтами в черных одеждах. Женщина плачет в плечо своего мужа, тот с заботой гладит её по спине, пытаясь приободрить опечаленную супругу. Хакуджи стоит рядом с открытым гробом, внутри которого лежит бледное, как и при жизни, остывшее тело его любимого Доумы. Вокруг него лежат пышные букеты белых лилий, и в руках у него такой же прекрасный белый цветок. Улыбка до сих пор не сошла с его губ. Всё же недуг одолел его. Так рано, но смерть всё равно приходит к людям, не смотря на то, сколько им лет. Женщина подходит к парню, спрашивая, всё ли в порядке, а он лишь кивает, пытаясь убрать это дурацкое чувство накатывающих слёз. Люди церкмониально целуют погибшего в прохладный лоб, после крышку гроба заколачивают и опускают его в вырытую яму, после чего каждый из присутствующих берёт в руку горсть земли, и бросает её вниз на крышку деревянного ящика. Кажется, Хакуджи никогда не поднимал ничего тяжелее этой горстки сырой земли. «Сладких снов, дорогой…» тихо шепчет он, прикрывая глаза и наконец позволяя себе заплакать. Сейчас младший уже точно знает, что любимый не вернётся, и вопреки его желаниям приходит навещать его могилу, протирая от пыли и грязи, срывая сорняки рядом. Склоняясь перед могильным камнем на колени, тот аккуратно кладет сверху на плиту два цветка, проводя пальцами по гладкому граниту. — Здравствуй, солнце. Прошло уже почти полгода с тех пор, как тебя не стало. Ты просил меня не ходить к тебе, но я не могу просто так это оставить. Не могу тебя отпустить. Я всё ещё очень сильно тебя люблю. Очень скучаю. Слёзы сами наворачивались на глаза, но парень не даввл им потечь по щекам, убирая их пальцами. На фотографии на могиле он всё такой же прекрасный, как и был при жизни. Улыбающийся, светящийся счастьем и любовью к жизни. Он смотрел будто в душу, пытаясь заставить Хакуджи засомневаться в своей смерти. Может, это всё-таки очередная его шутка? Розыгрыш? «Ну давай, Доума, вылезай из-за дерева, не смешно.» хотелось бы сказать. Но он не слышит, уже давно не слышит. — Дела, честно говоря у меня плохо. С деньгами проблемы, поэтому пока живу с родителями, но приезжаю в нашу квартиру на выходных. Они ругаются, что я совсем себя запустил. Есть перестал, из дома почти не выхожу. А я просто не могу смириться со своей утратой. В последнее время я начал пить, чтобы хотя бы в таком состоянии, на время позабыть о том, что тебя больше нет рядом. Как бы я хотел вновь увидеть тебя живым. Услышать твой смех, твоё ласковое «Хакуджи-кун»… Мне так тебя не хватает, ты бы знал насколько. Я готов отдать всё, что у меня есть, лишь бы хоть на секунду вновь увидеть твою улыбку в реальности. Я до сих пор храню все твои подарки и наши совместные фотографии в рамочках. Даже те дурацкие, где я не вышел. Когда ты был жив, я хотел их выкинуть, но сейчас… Я так ценю любую вещь, что напоминает мне о тебе, что рука не поднимается. Я до сих пор сплю с подаренным тобой плюшевым котом. Иногда взбрызгиваю его твоим одеколоном, чтобы снова представить, что ты рядом. Я часто надеваю твои вещи, пусть они мне и не по размеру. Мать говорит, что в этом я выгляжу как клоун, но мне плевать. Часто перед сном Я читаю нашу с тобой переписку, и я так жалею, что всё время, пока ты был жив, я посылал тебя и относился, как к мусору. Я даже использую твои стикеры, которые ты для меня сделал. Я так скучаю, Доума… Так скучаю…