С джемом и корицей

      Дазая смело можно записать в категорию людей, которые повидали некоторое дерьмо. Оно же, в свою очередь, слепило из Дазая достаточно умного, в меру сдержанного и немногословного человека.       Дазай знает себя. У него режим дня, чистая квартира, хорошая работа и цель в жизни. Свежемолотый кофе на завтрак, сигареты и контракт с демоном-лисицей. Кто-то скажет, что алле чувак, скука смертная, но Дазая все устраивало.       Пока жизнь, та еще сука, кстати, не решила, что как-то дерьма в окружении Дазая стало маловато.       В тот день у Дазая впервые задергался глаз.       — У тебя будет напарник, — в одно солнечное утро сообщает Коё.       Если не знать Коё, то можно подумать, что ее лицо безразлично. Фарфоровая кожа, легкие румяна, блеск на губах. Один из глаз с подкрашенными ресницами скрыт под пламенно рыжей челкой, но другого хватает, чтобы понять кое-что занятное. Коё скрывает веселье. Случается это реже, чем лунные затмения и землетрясения в десять баллов, поэтому над головой Дазая воет и мигает красным сирена. Она кричит, что-то тут не так, Дазай, беги.       В кабинет заваливается рыжее нечто, путаясь в собственных кроссовках. Рубашка навыпуск, галстук, как нелепая петля вокруг шеи, вонь, как из помойки.       — Надеюсь, вы поладите, — мягко говорит Коё. Ее взгляд спокоен, как поверхность гребаного озера около храма. — С этого дня вы будете жить вместе.       Слово Коё — закон. Поэтому Дазай тут же кланяется и уходит в патруль с новым напарником под нескончаемый вой сирены.       Спустя полчаса они дерутся в подворотне. Дазай лупит рыжее нечто по почкам, ребрам и лицу. Нечто гневно рычит, осыпает Дазая проклятиями, но стойку держит. Парни молотят друг друга как в последний раз и чуть ли не купаются в собственной крови.       Через час нечто, с именем Чуя, притаскивает побежденного Дазая обратно к Коё, на ходу сочиняя нелепую историю про нападение какого-то демона. Сжалившись, Коё отправляет их домой.       Всю дорогу до дома и весь день Дазай не чувствует ничего.       Чувствовать что-то Дазай начинает только утром следующего дня.       Левый глаз суетливо дергается, будто хочет вылезти из глазницы и свалить на хрен, выбросившись с балкона. Его желание Дазай разделяет, хотя никогда прежде не стремился к самовыпилу. Дазай медленно выдыхает, разжимает кулаки и садится за стол напротив Чуи.       Чуя мажет на тост все джемы, найденные в доме, и осыпает их сверху корицей уже с запредельно сытым выражением лица. Дазай кривится, но проглатывает тошноту, и утыкается в кофе, будто только от одного взгляда на ягодное месиво у него может развиться диабет. Дазаю хочется сказать, что псинам нельзя сладкое, могут сдохнуть преждевременно, но сдерживается.       Нет, серьезно, из какой помойки Коё его достала?       — Слышь, — еле выговаривает Чуя с набитым ртом, — у Коё мужик есть?       Дазай давится кофе. Глоток застревает где-то в горле и чуть ли не идет носом.       — Ты совсем отбитый? Даже думать о ней не смей!       — Че, уже спросить нельзя? — бурчит Чуя с невинным выражением лица.       — Коё никогда на тебя не посмотрит, тупица.       — Обязательно так бычиться? А, может, ты сам в нее втюхался? Теперь понятно, почему ты такой говнистый чертила.       Немного поразмыслив и сделав новый глоток кофе, Дазай признается. Его голос звучит бесконечно спокойно и буднично.       — Женщины меня не интересуют.       Чуя ошалело пялится на Дазая и зависает с тостом в руках. Джем капает на стол, на пол, на штаны. У Дазая дергаются оба глаза, умоляя о смерти.       — Ты че по мужикам, что ли?       Чуя бросает кусок тоста и быстро поправляет футболку, слезшую с плеча. Ну и придурок.       — По мужикам, — уточняет Дазай, считая секунды до сигареты, — а не по псинам.       — Тебя не задрало обзываться?       — Перестану, когда на человека будешь похож, а не на дворнягу в очереди на усыпление, — резко отрезает Дазай и пулей перемещается на балкон.

***

      — Как здорово, что вы сдружились, — как бы невзначай произносит Коё, когда Дазай подписывает документы. Он отрывается от бумаг, смотрит на нее всего секунду с подозрением и ничего не отвечает, потому что слишком воспитан, чтобы огрызаться с начальством.       Но Коё слишком проницательная женщина.       Трудно признать, но за прошедшую неделю многое изменилось.       Они с Чуей ходят в патрули и даже не собачатся по пустякам. Вечерами смотрят сериалы и уплетают удон. И Дазай, сам тому удивляясь, не хочет вылить его Чуе за шиворот.       Чуя больше не разводит срач за завтраком. Да, он по-прежнему не жалеет джема, будто его кто-то отнимет, но теперь Чуя научился пользоваться тряпкой. Дазай шутит, что Чуя выучил новую команду, за что получает тряпкой в лицо.       Чуя принимает ванну не дольше часа, его волосы больше не засоряют сток. Чуя следит за количеством туалетной бумаги и даже вызывается почистить унитаз. В какой-то миг Дазаю кажется, что Чую подменили.       — Не собирался я подкатывать, — как-то раз признается Чуя. Он сидит за накрытым столом. На двоих. Перед ним тарелка с тостом и джемом, кофе с молоком и упаковка салфеток. Рассыпаны мелкие крошки, кое-где капельки джема, но это можно простить.       На стороне Дазая все то же самое. Дазай трет глаза, подозрительно прищуривается, но присаживается на свое место. Над головой снова воет сирена, оповещая об опасности.       — Я ляпнул, тупо не подумав, — продолжает Чуя, опустив взгляд в пол. Говорит он явно не о тостах. — Просто… моя мать умерла, когда я был еще совсем мелкий, а отец вздернулся… И никто, кроме Коё, еще никогда не смотрел на меня, как на равного. Я привык получать только презрение и плевки в сторону. Рядом с ней я впервые почувствовал, что я не ничтожество. Она мне даже пиджак отдала тогда. Теплый, — Чуя зажмуривается и обнимает сам себя, вызывая у Дазая странный комок эмоций в некогда бездушной груди.       Дазай хорошо себя знает. Знает, что нельзя привязываться к людям, знает, каково это, хоронить напарника. Но каждым словом Чуя привязывает его к себе тоненькими, но крепкими ниточками. Перед ним такой же одинокий и потерянный мальчишка, каким Дазай был совсем недавно.       — Коё и мне жизнь спасла, — следом признается Дазай, смотря на Чую. И подвисает. Раньше он никогда не замечал такой жажды жизни в синих глазах напротив. Не замечал копны рыжих волос, собранных в аккуратный хвост, тонкой шеи, так и напрашивающейся на ошейник, дразнящих ключиц, робко торчащих из-под футболки.       — Я тебе бутер сделал, — Чуя кивает на тарелку Дазая, — там сливовый и клубничный джем. С корицей, — Чуя улыбается, показывая острые зубы, будто за такие кулинарные изыски ему светит Мишленовская звезда или первое место в «Адской кухне». — Я всего-то пообещал кое-кому исполнить свою мечту.       — Что за мечта?       — Хочу поцеловаться с кем-нибудь.       Дазай чувствует, как лицо трескается. На нем расползается глупая непривычная улыбка, которую Дазай спешит спрятать в тосте. Тот сладкий, пряный. Желудок будет недоволен.       Дазай знает себя слишком хорошо. И знает, что желание Чуи скоро исполнится.