я тебя ненавижу

подошва бегло шаркает по бетонным ступенькам. большой палец задерживаясь на лямке рюкзака, медленно оглаживает рванную поверхность. девушка пытается вспомнить все ли взяла в шарагу. пока еще с приподнятым настроением. пока еще. шум закрывающейся подъездной двери быстро отгоняет все позитивные мысли. школьница взглянув на разбитый экран смартфона, немного ускоряет шаг в направление гаражей. осенняя грязь въедается в подошву. до прихода родителей это нужно предотвратить. скрывшись за железными постройками, юная леди оглядывается по сторонам. в надежде не увидеть ни одного знакомого. взгляд падает лишь на миниатюрную девушку, переходящую дорогу, с идеально выглаженной рубашкой и до раздражения слишком прямой складкой на темных брюках. хоть бы ее там машина сбила. чуть ли не задыхаясь от ненависти только глядя на эту персону, Александра нервно бьет палочкой по коробку с почти стершимся красным фосфором. обжигает пальцы, громко ругается на свою беспомощность и эту мелкую, что слишком часто привлекает к себе внимание. она не обжигает пальцы. она не боится свою ублюдскую мамочку. она в принципе слишком хорошо живет. сделав пару затяжек, Саша перестает думать о чем-то глобальном, о чем-то действительно важном. она лишь присаживается на пакет из-под второй обуви, вновь вдыхает эту гадость, позволяя слезе скатится по шершавой щеке. ей не нравится эта жизнь. ей жить то в принципе не нравится. ей не нравится присутствовать в чьей-то жизни. ей не нравится, что какие-то уроды участвуют в ее существовании. не нравится когда кто-то досаждает, кричит на нее, а нервная система уже не выдерживает и она прикладывает с каждым разом все больше и больше усилий чтобы не показать свою слабость — заплакать. самой ей нравится унижать людей, ставить к своим коленям, показывать все самое ужасное, что есть в ней. нравится бить людей, а после стены родительской квартиры, пока те, на самом деле занимаются всякой ерундой на своих никчемных работках. она ненавидит зиму — главный период апатии и беспомощности. бабка с дедом умерли зимой. она искренне винит их в этом. они сломали ей жизнь, умерев, лишили ее единственной надеждой на что-то хорошее. умерли с промежутком в четыре, четыре слишком мучительных года. в первый день рождение без них обоих ее только окончательно добили. подарили небольшой конвертик, со словами: — это тебе, от бабушки с дедушкой — недородители сразу же удалились, оставив учащуюся пятого класса наедине со своими бреднями в голове, небольшой картонкой и парой ламинированных бумажек. суки. каждый раз, стоя между гаражей, она вспоминает это. каждый раз плачет. всегда по разным причинам. она тоже человек. измотанный своим маразмом человек. а человеку свойственно плакать. свойственно что-то чувствовать. жаль, что пока получалось ощущать только боль и везде присущее чувство несправедливости. девушка тушит окурок, подошвой недавно купленных кед. пожалуй единственный элемент из ее гардероба сейчас, что обновлялся меньше двух лет назад. ей не жалко обувь. а смысл ее жалеть? это обычный бездушный предмет. точно такой же как и его обладательница. автобус без кондуктора. значит сегодня она сможет купить небольшую булку в столовой. она ошивается около механизма, просившего слишком большую сумму денег для сбережений Саши. делает вид что что-то к нему прикладывает садится рядом с каким-то молодым человеком, направляя пустые глаза куда-то в центр транспорта. сегодня шесть уроков. две физкультуры. пиздец. если она свалит с нее еще раз, то ее поведут к директрисе. зачем-то. к чему вообще все эти заморочки. не было и не было. что трепать то кому попало. контрольная по русскому. еще лучше. точнее результаты работы, написанной неделю назад. сегодня она получит будь здоров. самостоятельная по геометрии. вот ее они точно пишут сегодня. ужасный день — пятница. особенно предполагая то, что завтра вновь придется вернуть в это засранное учебное заведение. и дополнительные. дополнительные по этому гребанному русскому. их смысла Саша тоже не понимала от слова совсем. умеет что-нибудь написать и на этом спасибо, куда ей еще учиться культурно пиздеть разговаривать с окружающими. все это организовала любимая классная под напором директрисы. пиздолизка. вокруг Трусовой скопился шум, сильно выбивающий ту из очень важных и интеллектуальных размышлений. она уже хотела воспользоваться своим повседневным «идите нахуй». но какой-то чепух сильно толкнул ее в предплечье. больно. не очень понятно, на кого сейчас выльется все негодование девушки. на этого толкуна или источника этого противного шума. девушка потирает своей предплечье ровно там, где ее задел ее попутчик. поднимает взгляд. пытается понять сложившуюся ситуацию. оказывается орали то на нее. она не уступила место какой-то бабке. а то есть какой-то бездарь около нее совсем не привлекает их маразматического внимания. то есть он может спокойно сидеть на своей пидорской жопе, а она должна, стоя, втыкать в окно, постоянно врезаясь в остальных пассажиров. люди начали переходить на личности. толкать ее еще больше. знали бы они как их хотелось просто разорвать здесь же, в этом автобусе этих невежд, незнающих понятия личных границ. они орут на рыжеволосую. говорить о том, какая она невоспитанная, будто первые, кто утверждает это. прикапываются к ободранному портфелю и достаточно терпкому аромату парфюма смешанного с табаком и бедностью. пальцы сжимаются у основания лямок. лицо пытается не выражать ровным счетом никаких эмоций. сделать вид что она срать хотела — отличный выход из ситуации. противный голос доносит о приближающейся остановке. без раздумий она вырывается из омута хмурых пассажиров. под недовольные вскрики и оскорбления покидает транспорт. до школы еще две остановки. пизда. на уроке надо быть через пятнадцать минут. а топать до туда куда больше. какой же ужасный день. вахтерша отчитывает за опоздание еще в гардеробе. заставляет записать свой гребанный класс в тетрадочку. прикапывается к чистоте обуви. внешнему виду. неопрятной прическе. это ведь не школьный дресс-код. да пошли они куда подальше. девушка чуть ли, как не в олимпийском забеге рассекает коридоры и почти развалившуюся плитку. бежит к кабинету, что как на зло оказался на другой стороне школы. осторожный стук. девушка заходит в кабинет. тараторит что-то типо «извините». проходит к своей любимой последней парте, почти сразу замечая внезапную соседку. — я тебя не пускала в кабинет, Трусова — практически басом звучит за спиной девушки. слишком много раздражителей. рыжеволосая оборачивается. улыбается. слишком наиграно и крайне неприятно. — мне уйти? — сквозь зубы шепчет Саша. учительница лишь как всегда очень недовольно смотрит на нее. закатывает глаза. провожает своим же взглядом до парты и садится на стул. кем она себя вообще возомнила. стерва. еще и дочь свою посадила на чужое место. — здесь я сижу — поставив рюкзак на парту, холодно бубнит Трусова. на нее не обращается никакого внимания. новоиспеченная соседка без особого энтузиазма продолжает писать задание двухгодовалой давности. Саша оборачивается, смотрит на довольную руссичку. тяжело выдыхает. выкладывает учебник с огромной надписью «10». садится на чужой вариант. совсем не удивительно. работу она написала на натянутую три. это уже привычка. она знает все. но не видит смысла думать на этих самостоятельных и контрольных. зачем лишний раз напрягать и без того очень напряженную эмоциональную систему. разглядывает оценку. сильно удивляется тому, почему тут вообще не два. видимо имя написала правильно. а эта — слишком раздражающая соседка, один глазом тонет в своем упражнении, другим чуть ли не насмехается над слишком глупыми ошибками девушки. Саша конечно это замечает. она замечает каждый подобный жест этой дамы. пальцы на ногах тесно сжимаются. тщетные попытки перевести свою агрессию куда-нибудь обратно в себя. она решает продолжить игнорировать темы, данные педагогом. смотрит на работающую рядом брюнетку. хмурится. слишком ровный у нее почерк. стискивает зубы. смотрит на свой и еще раз тяжело выдыхает. одноклассник вышедший к доске начинает царапать мелом какое-то новое упражнение. буквально царапать. еле слышный скрип режет уши. Саша морщится. пытается заламывать пальцы, прикусывать их. соседка видит все, внимательно осматривает каждое действие нервной дамы. — что, нервишки совсем слабые, Трусова? — решает немного поиграться со столь беспокойной ученицей. пальцы сложены в замок. учебник закрыт. она закончила все задания. — отвали, Щербакова — шипит Саша — без тебя хуйни хватает, поэтому просто завались блять. — какие мы некультурные, Сашечка. нужно успокоиться. сейчас смысла на нее агрессировать нет. здесь ее мать. куча свидетелей и множество не менее нерасполагающих к таким действиям факторов. она просто выходит из кабинета. не замечая ни вопросы учителя ни смешки одноклассников ни вопрошающий взгляд своей соседки. у нее и без этого выходит три. двойка ничего не сделает, а вот пять, которую она могла получить на следующем упражнении еще как. ей нравится идти против системы. нравится в какие-то моменты делать то, что никто и никогда не сможет объяснить. нравится вызывать эмоции у людей, зачастую негативные. хорошо, что до конца урока оставалось буквально минут пять. во время ожидания звонка Саша лишь заходит в мессенджер. переписка с одной из своих одноклассниц, что считает Трусову за подругу. пусть считает. Саше не сложно играть роль того, кем она не является на самом деле. ищет нужные стикеры, отправленные этой же недоподругой. палец листает до самого любимого, того где Щербакова корчит какую-то гримасу. глядя на него Саша улыбается сама себе и отправляет в чат с какой-то не слишком насыщенной перепиской для двух подруг. кратко подписывает. пиздец — и что это было — спросит эта же одноклассница, выходя из кабинета. — мое умозаключение — почти безэмоционально отвечает Трусова, удаляясь к раздевалке. физкультура. что за поганец вообще смог придумать это убожество. недавно ей поставили несколько двоек просто так, которые сейчас ей придется усиленно отрабатывать. бегать, прыгать, извиваться перед учителем. к чему это вообще. почему кому-нибудь чтобы стать отличником нужно уметь буквально все. Саша еле добегает дистанцию в километр с небольшим. сложно. особенно при условии курения на протяжения двух лет. сердченый ритм часто сбивается. ноги немеют все больше и больше на каждом метре. да что там, сантиметре! это слишком большая нагрузка на внешне детский организм. физрук орет все больше и больше. якобы она бежит медленно. а сам то этот старый пельмень быстрее что ли пробежит. любимые два слова просто уже еле удерживались за зубами. ей нужно исправить оценки. постараться ни с кем не конфликтовать. хотя, если так подумать такой план уже давно провален. пять минут на попить. спасибо, господин. никогда она такой щедрости еще не видели. на такие раздумья приходил только один логичный ответ. ему, как пельменю нужна вода, иначе не доварится. эх, всей школой плакать будут. Трусова улыбается от таких мыслей. ждет пока куча обезвоженных одноклассников отойдет от фонтанчика. уже облеванного фонтанчика. да блять. видимо ей придется продолжать свои мучения в состоянии недоваренного пельменя. недалеко от этого изливающего воду механизма сидела Щербакова. с бутылкой воды. вот стерва. будто специально это все делает. почему у нее есть вода, а Саша дже не потрудилась подумать об этом дома блин. все более тупее и тупее становятся мысли в голове десятиклассницы. вывод не утешителен. Щербакова конченная дура. пальцы все сильнее сжимаются в кулаках, оставляя на ладонях уже достаточно заметные следы. Саша еще раз смотрит на воду. грустная уплетается обратно к спортзалу. второй урок физкультуры еще пизже. теперь она не только медленно бегает, теперь она еще и чмо, которое в жизни ничего не добьется. девушка легкого поведения, человек недостойный жизни. да уж такое количество говна в свой адрес она еще пожалуй не получала за двадцать пять минут. ну что поделать если человек обиженный жизнью. или же просто недоваренный пельмень. к таким она уже давно привыкла. они везде — эти недоваренные, недожаренные, недосоленные. проще такие же несчастные люди, выбирающие путь — выливания своей параши на других. конечно на таких беситься и смысла нет. но сегодня другой день. сегодня Саша позволит себе злиться на него. длинная перемена — булочка в столовой. забив на все это огромный… девушка бежит в столовую, так чтобы ее обжоливые одноклассники не выкупили именно то, что нужно ей сейчас. и план перехват срабатывает. правда пока она отстаивала свою небольшую очередь. классы заняли почти все небольшое помещение для трапезы. взгляд ищет хоть одну тубареточку. замечает где-то в дали столовой. нужно действовать. садится на достаточно дряхлую мебель. долгое время не замечает вообще никого вокруг себя. рядом с ней уже присаживаются ее одноклассник. а напротив подруга Щербаковой. еще одна стерва. она прекрасно знает что за рыжеволосая девушка сидит перед ней. а Саша может запросто предполагать, кто будет находиться между ними через пару секунд. ну конечно. интуиция Трусову еще никогда не подводила. брюнетка перед тем, как сесть сначала немного взволновано смотрит на подругу, переводит взгляд на обедавшую десятиклассницу и садится, как и предполагалось между. они стараются не обращать на друг друга никакого внимания. Аня пытается вести дежурный диалог с не менее раздражающей восьмиклассницей. какая-то учительница. очевидно класса Щербаковой. говорит что-то девочкам о новой теме. о дискриминанте. одноклассники брюнетки восхищаются. почему-то радуются этой идее. а Трусова лишь насмешливо смотрит на пару подруг. выжидает, пока их педагог отойдет. — тема для умственно отсталых — раздается под боком у Ани. — да ты даже с ней не справляешься, Трусова. отвянь, а — такой ответ совсем не нравится Саша. — это не конец, Щербакова. будешь сегодня ждать свою мамочку, оглядывайся по сторонам — шипит десятиклассница и удаляется из столовой. Аня на это лишь улыбается одноклассникам. а сама нервно потирает рукав идеально выглаженной рубашки, скрывающий ни одну синеватую отметину. стучит пальцами по грязной столешнице. мысли сейчас далеко не о брезгливости. это стало уже какой-то вредной привычкой. привычкой каждый день ждать новых увечий на своем теле. специально огрызаться, подливать масло в и без того огненный характер десятиклассницы. такой одновременно прекрасной и ужасной десятиклассницы. только так она могла хоть немного побыть с ней. с человеком, с которым ей никогда и ничего не светило. она не боялась того, что ее бьют, со временем это даже начало приносить удовольствие. хотелось из раза в раз все больше и больше. чтобы громче шипеть ночью в ванной, нанося почти закончившуюся мазь на свои конечности, чтобы с каждым разом придумывать более правдоподобные отмазки для матери, чтобы ощущать ее присутствие в своей жизни. когда Трусова ее бьет, табачный аромат слишком быстро затуманивает мозги. хочется с каждым разом погружаться в него с головой. хочется, чтобы на руках оставались не округлые отметины, а ее аромат и имя высеченное множественными ссадинами. иногда хочется чтобы эти изумрудные очи наконец-то перестали смотреть на нее лишь с презрением и животной ненавистью. причины которой Щербаковой все еще были не ясны. хотелось, чтобы после того, как она в очередной раз изобьет ее Саша не уходила невесть куда, а осталась. дотронулась до больных мест, помогла встать. сказать бы ей то, что так сильно и беспощадно мозолило язык, Аня никогда бы не решилась. она готова говорить ей тысячу разжигающих конфликт гадостей, но сказать человеку что-то приятное или просто промолчать это не про нее. так в принципе со всеми. она зачастую не может контролировать количество агрессии в своей речи. ее учили так. ей не показывали, что людям можно говорить что-то приятное. ей с детства привили то, что если бьет, то по делу. значит заслужила. была бы лучше пальцем бы никто не тронул. приучили к пакостям, что она наслушалась в свой адрес еще в начальной школе. показали, как нужно вести с себе подобными. довели до нее каким образом можно и нужно показывать свою любовь. как-то в классе четвертом, за невыполнение обычного домашнего задания мама показала, что бывает за такие выходки. долго била ее, таскала за волосы, бегала за ней по всей квартире. в истерике ребенок не нашел выхода лучше, чем скользнуть на кухню в пространство между холодильником и мойкой. за спиной стена. она в углу. а женщина надвигается на нее. девочка хватается за нож, удачно лежавший слева. задыхаясь в своих слезах, направляет предмет на мать. испуг в глаза той. лучшее чувство разливается где-то по детскому нутру. она смогла ответить, смогла отстоять свою неприкосновенность. когда девочка лежала в кровати все еще дрожа и задыхаясь. мать подошла сзади, поцеловала в щеку и сказала тихое: — это потому что я тебя люблю

бьет — значит любит

сейчас вспоминать об этом почему-то страшно. хоть женщина и дала пару лет назад обещание больше не бить ее Аня все еще с недоверием относится к этим фразам. сказать можно хоть что. привести в действие возможно малое. ей не хочется, чтобы ее полюбившиеся уже синяки смешивались с порывами материнской любви. не хочется чтобы кто-то другой дотрагивался до ее тела. не хочется в принципе лишних вопросов. дискриминант прошел мимо ушей. все формулы, квадраты, уравнения как-то не сильно волновали новоиспеченную восьмиклассницу. она смотрела на слишком яркий закат. представляла, что скорее всего во время его конечного затухания ее будут бить где-то около огромных окон на третьем этаже. там нет камер. там только они вдвоем. и никого больше. там Саша может ее бить столько — сколько ее душе угодно. и вот она вновь и вновь, будто случайно оказывается у этих злосчастных окон. в школе никого нет. кроме их двоих, мамы Щербаковой, усердно проверяющей работы и охранника, наверняка смотрящего какое-то индийское кино. Аня рассматривает прекрасный градиент за стеклом, после задирает рукав, рассматривая почти такой же градиент на предплечьях. единственное различие — цветовая гамма. водит пальцем по контуру, нажимает в более ярких местах, щурится. скорее от того насколько она может почувствовать себя живой, нежели от боли. носом улавливает любимый запах. сразу же поворачивается ему навстречу. не для кого ни загадка, кто там. с ободранным портфелем с глазами отражения малахита, распущенными алыми прядями. девушка невозмутимо плетется в сторону Щербаковой. осматривает восьмиклассницу с головы до ног, тяжело выдыхает. кидает рюкзак в сторону. подходит к уже зажмурившейся девушке. наконец догадывается. улыбается от своих же мыслей. — зачем ты пришла сюда? — стальной тон обжигает уши, где тот самый полюбившийся голос полный ненависти к Ане — не молчи блять — прикрикивает Трусова. бьет ладонью по стене находившейся слишком близко к лицу Щербаковой. — не понимаю о чем ты — наконец поднимает взгляд на десятиклассницу Аня. — тебе самой то приятно когда я тебя пизжу? нахуя ты всегда сюда приходишь? — глубоко дыша, грубо выдает Трусова. кулак сжимается не для того, чтобы ее ударить, чтобы сдержать свой порыв злости на это маленькое недоразумение. — я не умею по-другому — быстро тараторит Щербакова, сама не понимая для чего она это сказала. Трусова лишь с презрением смотрит на нее. отходит от восьмиклассницы. истерично смеется. эта картина все больше и больше пугает Аню с каждой секундой. кулак Трусовой импульсивно летит в ближайшую дверь, заставляя восьмиклассницу вновь жмуриться. Саша трясет рукой, дует на места, откуда сочится кровь. — это ты не умеешь? — уже в полный голос орет Трусова — это у тебя нет входа? — срывается окончательно рыжеволосая — я тебя ненавижу, Щербакова! знала бы ты насколько! от этих слов по сердцу бьет куда сильнее, чем кулаками по хрупкому телу. она ее ненавидит. а чего еще Щербакова ожидала. признаний в любви или хоть малейшего сострадания. она понимала куда идет, понимала к кому, понимала, что ее ждет. но почему-то именно сейчас от осознания этого хочется плакать, хочется выть, стекая по стенке. а у Саши в голове и вовсе не складывается причина ее ежедневных приходов сюда, хотя казалось бы та лежала на поверхности. пазл просто не складывается. она смотрит на это маленькое создание, пытается выглядеть хоть что-нибудь в ее глазах. снова засматривается на ее аккуратные черты лица с которыми все так хотелось что-то сделать. получалось только бить. — просто бей! — шепчет восьмиклассница. Саша подходит к Щербаковой. но не смеет выполнять ее указов. вот еще будет она здесь что-то ей говорить. Аня все сильнее и сильнее задыхается в приближающемся табачном аромате. попадает в клетку из рук Саши. она снова в тупике. от этого лишь дыхание сбивается. становится страшнее от действий Трусовой все страшнее и страшнее. — а если я не хочу тебя бить — доносится прямо над ухом Щербаковой. это все больше и больше бросает девушку в дрожь. — ты меня ненавидишь, значит бей — пытается отвернуться от слишком притягивающего лица Аня. — а тебе я вижу нравится, раз ходишь сюда каждый ебанный день. после Саша не дает девушке ни секунды на ответ. грубо хватает восьмиклассницу за шею. оставляет ногтями бледные полоски. рассматривает это слишком напуганное личико. выдыхает, оставляя свое присутствие и терпкий аромат около Щербаковой, но до конца не оставляя этого при ней. Александра пытается заглянуть в опущенные глаза. — посмотри на меня! — тявкает Трусова. Щербаковой не очень приятно. она не может определиться. просто уже пытаться наслаждаться этой пыткой или зачем-то бежать на этот раз от самой себя. единственное, что ее сейчас смущает, что она загнана в угол. такого еще ни раз не было. она с неподдельным страхом заглядывает в почему-то полюбившиеся очи. губы дрожат. руки плотно прижаты к стене. она все еще ищет выход из этого положения. здесь ножа нет. здесь нет ничего, что могло бы ей помочь в патовой ситуации. а Саше уже как-то не смешно наблюдать за этим. она сама медленно погружается в непоколебимый страх янтарных глаз напротив. пытается понять его причину. прикусывает свои губы, глядя на дрожащие чужие. нервно сглатывает, смотрит на костяшки, кровь на которых уже давно свернулась. прикрывает глаза и приближается обветренными губами к источнику нечеловеческой дрожи. нежно смакует, ожидая хоть какой-то реакции Ани. та наконец поняв всю ситуацию, подключается. очень неумело и неловко. она еще ни разу ни с кем не целовалась. пытается повторять движения за десятиклассницей. по лицу Трусовой катятся слезы одна за другой. оказывается это она не умеет любить по-другому