Дофамин

      Ранним утром Накахара решил на всякий случай осмотреть квартиру Осаму чтобы, возможно, найти какую-то зацепку для его оправдания или окончательного обвинения. Хоть Огай уже и определил наказание для Дазая, но Чуя хотел убедиться хотя бы для себя. В квартире было пусто и тихо, как на старом кладбище, которое никто уже давно не посещает. Откуда-то дуло холодным уличным воздухом и слегка завывал ветер, отчего во всём помещении была низкая температура. Парень обошёл квартиру в поисках места, из которого шёл холод. Кухня была такой же, как и всегда; только недопитая чашка кофе стояла на столе, начиная плесневеть. Он прошёл в, как оказалось, комнату самого Дазая и закрыл окно. Вокруг были разбросаны вещи, кровать не заправлена, на полу у тумбочки лежало ржавое маленькое лезвие, смятые, кровавые салфетки и медицинский бинт рядом. Он присел на корточки перед тумбой и пооткрывал все ящики; внутри было пусто. Размышляя что проверить следующим, он краем глаза заметил, как под кроватью что-то блестит. Накахара достал оттуда серый чемодан с лакированной ручкой — видимо, она и блестела. «Если чемодан здесь, то он и не уходил из квартиры окончательно», — задумался парень. Но открыв его Чуя понял, что чемодан шатену был нужен совсем не для переноски вещей. Внутри лежали рассортированные по стопкам целлофановые пакетики с наркотиками внутри.       Чуя на протяжении всех этих дней искренне переживал за Дазая. Видел его во сне и наяву, в каждом прохожем, в каждом похожем запахе духов, в каждом звуке, напоминающем его голос. Проигрывал их последнюю ссору в голове и корил себя за каждое сказанное слово. Жалел, что предпочёл не лечить свою психику и своей больной башкой просто испортил их общение.       Но стоило увидеть наркотики в квартире Осаму, как его накрыло отвращение. Он стиснул зубы. Хотелось провалиться сквозь землю от ярости и никогда не существовать, не ловить на себе больше этого хитрого взгляда, не смотреть в карие глаза так, как он смотрел обычно. Прямо сейчас он готов был распотрошить это существо, бесполезное, мерзкое тело. Чуя ненавидел наркоманов и наркотики, потому что всё это было грязно и жестоко. В его глазах Осаму выглядел жалкой, алчной тварью, которая за деньги портила чужие жизни этим «товаром». А поняв, что Дазай, вероятнее всего, и сам юзал, он встал и бросил тяжёлый чемодан в сторону, отчего послышался грохот. Он мгновенно упал в глазах Накахары. Из-за этого убили его родителей; он лишился всего из-за этого ебучего порошка. А теперь, тот, кто вызывал в нём огромный спектр волнующих эмоций оказался таким же. Парень всю свою жизнь боролся с этим, ненавидел каждого торчка, что валялись в подъездах этого города, скрепя зубами занимался нарко-поставками, ведь того требовала работа. И по одному щелчку пальцев все его усилия не иметь дел с зависимыми обратились в прах. Он рывком откинул тяжёлый чемодан к стене, тем самым разбив какие-то стеклянные вещи. В голове стало так пусто, как никогда не было. Будто он был роботом, с запрограммированными целями и мечтами, а в какой-то момент всю его программу стёрли и Чуя остался просто бездушным телом.       Глаза, уставившиеся в одну точку, загорелись, слёзы обожгли бархатную кожу щёк. Он отодвинулся к стене и опёрся на неё спиной, всё ещё сидя на полу и тяжело дыша, будто боялся, что порошок взорвётся и заденет его осколками. Сердце забилось в бешеном темпе, заболело, словно к нему прислонили раскалённую кочергу. Ему было больно, очень больно. Даже все раны и травмы на миссиях не переплюнут то, что он чувствовал сейчас. Душу на клочья рвало это жгучее осознание, тревога накрывала его и окутывала со всех сторон. Чуя обнял себя двумя руками, обвивая теплом всё туловище, сильнее впечатываясь телом в стену.

***

      В этот день он понимал, что недавно обокрал портовую мафию и успешно спихнул это на левого мужика, а потому плюнул на всё и решил сразу же поехать в клуб, залечивать душевные раны. В трущобах находился подземный клуб, в котором Дазай уже упарывался бесконечное количество раз. Там вяло танцевали знакомые ему торчки — парни и девушки. Все они выглядели подавленно, ведь никто не продавал наркоту сегодня в туалете, как это обычно случалось. Однако, завидев красивого и высокого шатена, который ещё и подмигивал всем, отходя от барной стойки в уборную, многие смекнули что к чему и поплелись за ним. Парень закурил и расположился на туалетном бочке в одной из кабинок. Первым к нему постучался какой-то худощавый, сероволосый парень; он попытался спиздить вес у Дазая, приставив нож к горлу, но быстро отступил, когда к его груди приставили дуло пистолета. За товаром к нему подходили куча бухих парней и девушек, а шатен просто продавал всем без разбора, даже не запоминая лица, но одну девушку всё же запомнил.       — А может я тебе отсосу и ты просто подаришь мне пару грамм? — Она улыбнулась своими накачанными губами и провела ногтём по его ключицам.       — Неа, у меня встаёт только на рыжих, — ухмыльнулся парень, смотря на абсолютную брюнетку.       — У меня есть рыжая подруга, — загорелись энтузиазмом её пьяные глаза.       — Ну, можете попробовать, — облизнув губы сказал Дазай.       Через пару минут перед ним стояла зеленоглазая девушка с рыжими, волнистыми волосами по лопатки, на ней хорошо сидело чёрное длинное платье. Она раздражённо смотрела на него из-под густо накрашенных ресниц. Осаму наклонился и притянул её к себе за руку, а потом зарылся лицом в её волосы. Они пахли розами и весенним утром — не то!       — Я передумал, — рявкнул парень, отстраняя девушку от себя.       — Ты же сказал что нужна ры… — недовольно воскликнула девушка, но её перебили.       В туалет зашли вооружённые люди в чёрной форме и приказали ей не двигаться, а вот шатена не заметили. Но он сразу понял, что это за ним. Мафия ищет его. Парень мгновенно протрезвел и прикрыл свой рот, чтобы не дышать слишком громко. Зеленоглазая поняла что происходит и уже было разомкнула губы, чтобы указать на скрывающегося Дазая, но тот толкнул её из кабинки и она начала падать, запутавшись ногами в платье; ударилась головой об раковину. Мафиози тут же подбежали к ней, чтобы помочь, а Осаму, воспользовавшись случаем, пролез через нижнее отверстие в другую кабинку, потом ещё в одну, а в конечном итоге осторожно вылез и не дыша попятился к выходу. Но один мужчина заметил движение краем глаза и наставил на него пистолет; шатен наклонился и побежал к выходу из клуба, а потом, затерявшись в толпе, направился к чёрному ходу. За ним гнались, но не стреляли, чтобы не попасть в мирных людей, однако как только народа рядом не осталось, а Дазай выпорхнул на улицу, то сразу же словил пулю в предплечье — благо она пролетела рядом и только рассекла одежду и кожу парня.       Оторвавшись от мафии, которая уже вызывала подмогу, он скрылся в подъезде первого попавшегося жилого здания, а пальцы машинально набрали номер.       — Ало, Одасаку, — лукаво улыбаясь сказал шатен.       — Да?       — Как твои дела? — почти шипя от боли в руке спросил Дазай.       — Что-то случилось?       — О, что ты. Я просто сейчас не в своей квартире, скучно, — врал парень. — Хотел спросить как твои дела, чем занимаешься…       Ода знал Дазая как облупленного — он никогда бы не позвонил просто так. Что этот сорванец уже натворил?       — Ты звонишь, потому что тебе нельзя возвращаться в квартиру? — догадался Сакуноске.       — А? С чего ты взял…       — Это уже не первый такой раз, Дазай.       — Нет, что ты, — попытался перебить он.       — Так и есть, — вздохнул мужчина. — Не ходи вокруг да около, а спроси.       — … — Ему было стыдно признаться, что он сделал самую бездумную вещь в своей жизни и теперь его ищет Портовая Мафия, мафия, блять! — А можно остаться у тебя на пару дней? — кусая щеку изнутри спросил Осаму.       — Можно. Тебя забрать?       — Да, — облегчённо сказал парень, прикрывая глаза.

***

      В квартире друга было тепло, отчего становилось очень уютно; они оба сидели на кухонном диване. Дазай выпил свой кофе и курил прямо в квартире, пока Ода перевязывал ему предплечье. Алкоголь, что ещё был в организме, развязал шатену язык.       — Никогда бы не подумал, что ты таким занимаешься, а ещё и в портовую мафию устроился, — хмыкнул мужчина.       — Я же туда ради этого парня пришёл, он там глава исполнительного комитета, — выдохнул Осаму.       — Что? — Он замер и посмотрел на шатена выпученными глазами. — Не то чтобы я тебя осуждаю, но это вообще не в какие ворота!       — Возможно, но, к сожалению или к счастью, теперь он убьёт меня собственными руками. — Тот пожал плечами, а потом зашипел от резкой боли.       — Блять, Осаму, и что теперь с тобой делать? — закончив перевязку занервничал Сакуноске. — Ты знаешь как мафия расправляется с предателями? Зубы в угол и три выстрела в грудь. — Он приложил руку ко лбу и закрыл глаза.       — Они меня не найдут. Я слышал, какой-то Фёдор Достоевский уже три года от них бегает, не могут найти. А на недавнем задании он нас чуть всех разом не заебашил. Не так, видимо, эта мафия и страшна. — Шатен грустно улыбнулся. — Хотя даже если найдут и убьют, для меня главное, чтобы Чуя был рядом.       — Почему именно он? — Собеседник отвёл взгляд.       — Когда его нет рядом, я, кажется, забываю как дышать, — парень потупил глаза в пол, — А с ним мне плохо. Он то подпускает и греет своим теплом, то отталкивает и источает яд. Я не знаю как быть, я постепенно умираю из-за этих эмоций. — Он нервно заламывал пальцы.       — Почему ты не можешь просто отпустить его? — сопереживающе спросил и подсел ближе Ода.       — … — В носу защипало. — Я не знаю, не понимаю, как жил без него раньше. — Дазай знал всё в этой жизни, о себе, о других, как он считал раньше. Но оказалось, что тот не в силах понять и решить даже такую маленькую проблему… В голове завыл ветер, окутывая всё тело отчаянием. — Я боюсь, что если отпущу его, то не встречу никого лучше. Будто он единственный знает пароль от моего сердца, — размышляя вслух промолвил Осаму.       Его жизнь была тяжёлой и несчастной, всё детство он видел лишь лицемерные и лукавые улыбки, всё вокруг было серым и злым. Люди вели себя как плоские картонные фигурки, по факту ничего не представляющие. Дазай мечтал найти смысл жизни, увидеть глубину и искренность этого мира. Что-то эмоциональное, яркое, что разбавило бы его гнусное существование. Однако когда он вырос мир не изменился — консервативное общество прививало ему мысль о том, что нужно быть серой массой, без целей и желаний. И только Чуя выделялся среди всех. Он с высокой колокольни плевал на общественные нормы и стандарты, импульсивный, вспыльчивый, творческий. Потому парень и зацепил Осаму своей глубиной и жизнью.       Шатен считал, что Накахара — это его осуществившаяся мечта. Он делал всё то, что когда-то хотел сделать Дазай, говорил то, что Осаму сказать не мог. В его глазах Чуя выглядел самым лучшим, примером, как глоток свежего воздуха в этом бренном мире. Только вот рыжеволосый источал столько эмоций не потому, что действительно являлся таким жизнерадостным, а из-за своего расстройства и больной психики. Да, он был уникальным, но совершенно нехорошими чертами. А Осаму искал эту уникальность всю жизнь. Ему казалось, что Накахара был его спасением, лекарством, только вот он не знал, что это лекарство будет отравленным.       — И ты действительно готов терпеть все его выходки? Совсем на тебя не похоже, — внимательно осматривая друга спросил Сакуноске.       — Я прощу ему всё, лишь бы он был рядом со мной и радостно сиял глазками. — Тот ухмыльнулся.       — Я не буду тебя переубеждать, только скажу кое-что. — Мужчина положил ему крепкую руку на плечо. — У всех в этом жестоком мире есть проблемы, и у всех их поровну. Люди различаются только тем, как они справляются с этими проблемами. Сильные — сжимают зубы и идут напролом, переворачивают весь свет, ища решение, а слабые готовы умереть лишь бы не брать ответственность в свои руки. И я хочу видеть тебя в числе сильных, каким ты был и будешь всегда, пожалуйста, услышь меня.       На этом их диалог и закончился. Дазай бросил окурок в пепельницу, а сам лёг на диван и уткнулся носом в подушку. Последние события его почти не беспокоили, потому что он запивал всё алкоголем и закуривал табаком, заполняя болящее сердце дымом. Осаму просто уже заебался страдать. Размышляя об этом разговоре парень закрыл глаза и провалился в сон.       Рядом что-то грело его бок теплом чужого тела. Он почувствовал подбородком шелковистые волосы, они пахли тяжёлым парфюмом и горьким табаком, совсем не таким, какой курил Дазай. Парень облегчённо улыбнулся в чужую макушку, голова снизу повернулась к нему, обнажая красивую, бледную шею. Шатен поймал на себе заинтересованный взгляд голубых глаз и ответил тем же.       — Ты так прекрасен, — сорвалось с его розоватых губ.       — Ты тоже, — прошептал Чуя.       Осаму прижал его ближе одной рукой, а второй убрал рыжие непослушные пряди за ухо. И ему открылся вид на каждую веснушку этого улыбчивого лица. Он с упоением начал водить по ним пальцем и пересчитывать вслух. На что Чуя жмурил свои озорные глаза и тихо смеялся. Вместе было так хорошо. Под своей ладонью Дазай чувствовал, как успокаивающе бьётся чужое, но такое важное для него сердце. Казалось, они могли лежать в этих объятиях целую вечность, вечность абсолютного счастья.       — Осаму, — нежно проведя большим пальцем по его лицу сказал парень.       — Ммм? — Тот лишь прикрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями.       — Тебе пора вставать, сегодня будет трудный день для нас обоих.       — Нет, не встану, — рявкнул шатен и сильнее вжался в Чую, обхватывая его тело двумя руками.       Губы Накахары слегка задрожали и коснулись чужих, невесомо целуя в уголок.       — Пора, — уверенно и без улыбки сказал Чуя. Его низкий голос прозвучал у Дазая в ушах, отдаваясь эхом.       Он распахнул веки, желая увидеть парня ещё раз. Но рядом никого не было, а он так и лежал на кухне Одасаку. Ему и так, блядь, плохо, а сны ещё больше вгоняют в тоску. Скинув с себя плед, которым его бережно укрыл Ода, шатен собрался в клуб — хотелось напиться до потери памяти.

***

      В клубе где работал Сакуноске среди посетителей почти не было торчков, в сине-фиолетовом свете танцевали лишь адекватные люди. Сев за барную стойку Осаму довольно улыбнулся, а Ода посмотрел на него почти с ужасом.       — Ты что здесь забыл? — перейдя на шёпот наклонился к нему мужчина.       — Пришёл расслабиться, — хмыкнул Осаму. — Ты же не выгонишь ни в чём не повинного посетителя бара?       — Вот же блядь, хитровыдуманный, — скорчил лицо Сакуноске.       — Организуешь мне виски? Со льдом, конечно же.       — Ага, сейчас, — рявкнул тот и развернулся к барной стойке.       Дазай устало прикрыл веки, не замечая как на него уже несколько минут смотрят две пары глаз.       — У меня началась белая полоса в жизни? — усмехнулся Фёдор.       — Огай совсем распустил организацию, сначала весь отряд чуть не полёг на мисии, потом прямо под их носом один из подчинённых пиздит наркотики, а теперь его не могут найти, хотя он вон, готовенький сидит в баре. — Альбинос махнул рукой в сторону парня, сидящего за стойкой. — Видимо Огай связался с той женщиной и мафию в сторону отставил. — Он усмехнулся.       — Это верно. Они подумали, что я действительно крышую тот облезлый притон и чисто случайно выдал им своё местоположение. Даже Чуя не догадался ни о чём; чуть не погиб, если бы не тот шатен.       — Ну этот биполярочник понятно, эмоции разум затмевают. — Шибусава насмешливо хмыкнул, но тут же поймал на себе злой взгляд собеседника.       — Ебало закрой и не выражайся так о нём, по крайней мере при мне.       — Ты так и не понял? Ничего тебе с ним не светит, он не простит тебе предательства организации, — напомнил парень.       — Я не спрашивал твоего никчёмного мнения, — рявкнул Достоевский.       — А сам как думаешь, что у них с тем шатеном? Лично я уверен, что между ними что-то есть.       — Обязательно. — Он встал из-за стола и направился к объекту обсуждения, но его остановил друг, схватив за локоть.       — Он ведь узнает тебя. Убьёшь его?       — Нет, это не в моих методах. А насчёт меня… Он ещё новичок в преступном мире и обо мне знает только имя, хотя и его, наверное, не запомнил. — Тот зловеще блеснул глазами и вырвал свою руку.       К этому времени Дазай уже приступил к распитию виски и едва заметил нового человека за барной стойкой рядом.       — Привет, я Ямато, — дружелюбно улыбаясь он, протягивая руку в знак знакомства ладонью к низу.       — Осаму. — Шатен пожал её, осматривая нового знакомого.       — Из-за чего ты тут? Я раньше тебя в баре не видел, — показывая бармену жестом «мне то же самое», спросил Фёдор.       — Вообще-то я бываю здесь, но не так часто. Живу в центре. — Он пожал плечами, всё ещё слегка дёргаясь из-за ранения.       — Вот как. Ты, наверно, просто, отдохнуть пришёл. А меня-то горе привело, — взявшись за стакан виски, который ему только поставил бармен, начал тот. — С девушкой расстались… — Под сопереживающий взгляд Дазая он продолжил: — Встречались два года! А она ушла из-за какой-то мелочи, так ещё и к первому встречному… Все подарки сожгла, а ведь я её любил как никогда! — Достоевский поднял на того измученный взгляд.       — Да, в чём-то я тебя понимаю, Ямато. — Он допил свой виски. — Я сюда тоже не от хорошей жизни пришёл.       — А что случилось? Я выслушаю и, может, смогу дать тебе совет. Ведь чем-то мы с тобой похожи. — Парень горько усмехнулся, понимая всю иронию ситуации.       На самом деле слова Достоевского были ложью лишь отчасти. Но он действительно встречался с Чуей на протяжении двух лет, а потом из-за очередного психа Накахара бросил его. После этого Фёдор и ушёл из мафии, а Чуя затаил обиду и сжёг все дорогущие подарки от первого. Осаму спокойно поверил в это и начал рассказывать свою ситуацию, не подозревая, что они говорят об одном и том же человеке. Дазай искренне делился переживаниями, а Фёдор молча слушал и мотал всё на ус. А через пару минут душевной истории он начал вещать свои грязные речи, обвивая ими чужой, затуманенный алкоголем, разум.       — Отпусти его, он тебя не любит, сделаешь только хуже, — хищно заглянул в чужие пьяные глаза парень.       — Я не смогу без него жить.       — Знаешь, ты мне уже как брат за это время стал. — Достоевский положил ему руку на плечо. — Я понимаю тебя, от начала и до конца. И я вижу в твоих глазах отчаяние… Ты к нему привык, от того и не замечаешь. Но тебе будет очень тяжело жить с этим человеком. Хоть ты ещё и не осознал, но я уверен, что ты хотел бы отпустить всё это и уехать на край света. Ведь только так тебе станет легче.       У шатена покраснели глаза, он почти согласился со словами нового знакомого. Однако что-то тут было не так, но только он не понимал что же.       — Ямато, спасибо тебе за поддержку… Но ты не знаешь этого парня лично, его нельзя забыть. — Тот горько улыбнулся.       Ага, как же, Фёдор знал Чую гораздо лучше, чем его знает Осаму. И ему совсем не нравилось, что на его рыжего претендовал кто-то ещё.       — Может быть, но в твоём взгляде всё написано. Будь я на твоём месте — я бы уже умер, нежели проходил через эти мучения. — Темноволосый парень недовольно встал и похлопал Дазая по плечу.       Осаму только грустно посмотрел ему в спину, теряя силуэт среди людей. Всё же в его словах была какая-то истина. Чуя его не любит, ведь если бы любил, то доверял бы ему. А теперь, особенно после проступка Дазая, Накахара его возненавидит. Да и вряд-ли он живым к этому моменту останется — его найдет мафия и покарает, при чём очень жестоко. Повернувшись к Одасаку, что, как обычно, протирал стеклянные бокалы, Осаму мягко улыбнулся. Сакуноске поймал на себе этот взгляд карих глаз и вопросительно вздёрнул бровь.       — У меня на брюках брошюрка колется, есть что-нибудь острое?       — Да, сейчас, — выдохнул мужчина и подал ему бритвенное лезвие. — Только без глупостей. — Шатен благодарно кивнул и пошёл в сторону уборной.       В туалете не было людей, что было Дазаю только на руку. Здесь было прохладно; парень сел на пол, опираясь на стену, которая была выложена белой плиткой, так же как и пол — никакого особого дизайна. Он достал тонкими пальцами сигарету из пачки и закурил; запах ментола и табака сразу разлетелся вокруг. Отчего-то стало так грустно, что Дазай непроизвольно заплакал, тихо вытирая свои слёзы ладонями. «А ведь и правда, моя жизнь такая никчёмная. Да и вообще в существовании этого мира нет никакого толка. Все только страдают и молча завидуют мёртвым. Одасаку был не прав. Сильные — это те, кто осознал бессмысленность бытия и решился закончить свою жизнь сам. А слабые бояться наложить на себя руки, ищут оправдания, говорят, что суицид не выход…» — отбросив догорающую сигарету в сторону размышлял Осаму, упираясь затылком в холодную плитку. Он взглянул на лезвие, что лежало на полу рядом. Потом посмотрел на левую руку и развязал бинты на ней. Парень провёл пальцами по своим зажившим белым шрамам, вспоминая откуда они появились. Этот глубокий — после миссии со взрывом, а эти несколько ран он получил во время побега от полиции в своей юности; остальное большинство шрамов парень оставил себе сам.       — Мда, Осаму, ты скатился хуже некуда. — Шатен тихо заговорил сам с собой и поднёс холодное бритвенное лезвие к вене, которая шла от сгиба локтя до самого запястья. — Режь, ну же.       Острый металл медленно вонзился в кожу и парень потянул его вертикально ниже. Обнажая плоть руки и оставляя кровавую полосу за собой, лезвие уже пробралось до вены. Через артерии к сердцу пошла резкая и горячая боль, рука ужасно щипала от пота, попадающего в рану. Конечность будто отнялась, он едва мог пошевелить пальцами, кровь потекла ещё более агрессивно, капая на пол и пачкая такой невинный белый цвет плитки. Шатен зажмурился от боли, чувствуя как мерзко смотреть на это действие.       — Надо… быстрее? — Шатен задал сам себе вопрос в тишине уборной и зажмурился.       Осаму остановился, давая телу передышку, а потом быстро и жестоко провел остриём по всей вене, останавливаясь у запястья. Всё тело горело, а в особенности левая конечность; алая жидкость умывала его руки, словно утешая. Он открыл глаза и довольно оглядел растерзанную, бледную как мел руку и помещение туалета, заляпанное кровью.       — Молодец, такому ничтожеству жить не стоит, думаю, это хорошее решение.       Он задумчиво отвёл взгляд, закусив губу до крови, чтобы не зарыдать от ноющей боли и услышал в клубе какой-то переполох. Много новых, грубых голосов, даже что-то говорил Ода, но ему было уже не до этого. Единственное, что он хотел сделать — это быстрее отмучиться. «Оставлю после себя последние слова предкам», — вяло усмехнулся Осаму и, поводив пальцем здоровой руки по тёмно-красной луже, начал выводить слова на стене.       Когда он закрыл глаза, мир вокруг него замер. Но шатен не боялся, ведь знал, что оставляет за собой след, который не сотрёт ни время, ни забвение.

***

      — Я Накахара Чуя, глава исполнительного комитета мафии. Дазай Осаму — предатель организации и вор, и я знаю, что он здесь. Поэтому не нужно его прикрывать, иначе мы ваш бар в щепки разнесём, — холодно и сухо проговорил парень, смотря на Сакуноске. Мужчина оглядывал этого рыжеволосого низкого мафиози и пытался понять, что Осаму имел в виду, когда говорил, что не может без него дышать.       — Он много рассказывал о вас, — напряжённо повёл бровями Сакуноске.       — Обо мне? — удивлённо воскликнул парень.       — Да, и в основном хорошее. — Он грустно улыбнулся. — Вы убьёте его?       Чуя сжал кулаки, стараясь держать себя в руках и не показывать эмоций.       — Кто ты ему?       — Близкий друг. — Ода пожал плечами.       — За обман в портовой мафии наказание едино, и ты о нём, скорее всего, в курсе… Осаму где?       Мужчина лишь молча отвёл грустный взгляд и провалился в скорбь.       — Заблокировать все входы и обыскать здание! — рявкнул своим подчинённым Чуя, а сам недовольно глянул на Сакуноске.       — Я могу убить тебя одними руками прямо здесь, только за то, что ты не говоришь мне нужной информации. Но я пощажу тебя, всё же я не зверь. Нет твоей вины в том, что связался с этим мудаком. — Он бросил на мужчину последний серьёзный взгляд, а потом развернулся прочь.       Накахара подошёл к своим людям, что уже успели заблокировать выход и успокаивали суетившихся пьяных людей.       — Выпускайте всех по очереди, никого не пропустите без осмотра. Остальные пусть обходят и осматривают бар.       Чуя положил руку на кобуру пистолета и зашагал в направлении туалета. Вряд-ли там будет Осаму, но там могли быть мирные люди, которые ещё не в курсе. В женском туалете никого уже не было, последние две молодые девушки выпорхнули оттуда словно бабочки, как только увидели Чую издалека.       Он чуть прошёл дальше и дёрнул ручку мужского туалета. Когда дверь открылась его всегда расправленные плечи в один миг сжались, а зрачки в голубых глазах сузились до размера зерна. Всегда смелый и непробиваемый Накахара теперь задрожал как лист на ветру. Сердце будто остановилось в этот момент, дыхание перехватило. Он судорожно приложил руку ко рту и начал жадно хватать губами воздух. Непроизвольно слёзы полились ручьём из напуганных глаз. Чуя повидал столько жестокости в мафии — разорванные трупы, распотрошённые органы, но ничто его не пугало так, как эта картина.       Он на негнущихся ногах осторожно подошёл ближе, не отрывая мокрых глаз от кровавой стены.       «Я люблю тебя», — передавала засохшая тёмная надпись на стене. Чуя представил в своей голове как это сказал Дазай, так трепетно и нежно, что ему даже стало тепло от этой мысли. Но только он вернул свой взгляд на шатена — снова погрузился в пучину липкого страха и душевной боли.       На белом полу в луже собственной крови, посреди металлического запаха сидел Дазай со вскрытыми венами. На его бледном лице застыла спокойная улыбка; голубая рубашка, что он надевал в их первую встречу тоже запачкалась и прилипла к телу. Мягкие волосы разметались по лицу, а веки закрылись, видимо, уже навсегда.       Чуя всегда знал, что ведёт себя как последний урод, что ломает людей своим поведением и острыми, как бритва, словами. Но он никогда не хотел, чтобы от его действий кто-то… наложил на себя руки. Парень упал рядом и аккуратно обхватил чужое лицо двумя руками, чувствуя неприятный холод кожи.       — Осаму! Осаму, пожалуйста! — Рыжеволосый обнял его и прижался так сильно, словно хотел залезть под кожу. — Это очень плохая шутка! Осаму!       Накахара снова зарыдал как маленький ребёнок, которого отняли от матери. Солёные слёзы впитывались в голубую рубашку на плече, куда Чуя уткнулся лицом, пытаясь почувствовать знакомый запах тепла и ментола. Вместо привычного желания придушить Осаму, в его душе разразилась буря — гнев на себя за каждое действие и слово, ужас осознания того, что произошло, и глубокое чувство одиночества, что накрывало его с каждой секундой всё сильнее. Парень из-под мокрых ресниц мягко осматривал чужое лицо, целовал каждый сантиметр лица, шеи. Нет, он не верил в это. Дазай никогда не умрёт, у них ещё впереди вся жизнь. Вдвоём. Медленно, но верно парень проваливался в своё бесконечное горе, а потом осознал, что не заслуживает этой жалости. Эта боль, эта кровь, эта смерть. Это всё было последствием его собственного выбора. Это он убил Дазая, он стремился к этому, психовал и говорил всевозможные гадости, давил на самые больные точки, сам.       Чуя опять зашёлся в истерике, пачкаясь в чужой, уже холодной, крови посреди такого светлого, для этих эмоций, туалета.       На звуки в комнату вбежал Одасаку и несколько подчинённых Накахары.       — Прости меня, прости, Осаму, прости, прости! — как в бреду шептал рыжеволосый, не замечая других людей рядом. — Всё хорошо, хорошо! Поехали домой, на ярмарку, куда хочешь. Выполню твоё желание, которое я тебе должен, — успокаивая самого себя продолжил Чуя. — Вставай, тут холодно, заболеешь ведь.       Одасаку подошёл к нему и оттащил от тела. Мафиози, ошеломлённые этим зрелищем, вызвали скорую помощь, сочувствующе смотря на своего начальника.       — Отпусти, от-пус…ти, — на последнем дыхании кричал парень, пытаясь вырваться из чужих, непривычно тёплых, рук.       — Накахара, всё будет хорошо… — тихо промямлил Одасаку, смотря на лежащего друга.

***

      Из-за того, что он не спал уже четвёртый день, в глазах всё плыло, а голова раскалывалась. После того злополучного дня Дазая снова реанимировали, врачи провели над ним несколько часов, чтобы зашить вертикальный разрез. Также он потерял слишком много крови, из-за чего пришлось пользоваться донорской, чтобы парень выжил. Но в сознание шатен не приходил. Всё это время Накахара находился в больнице, сидя на стуле в коридоре и смотря в одну точку. Он винил себя во всём, наказывал голодом, так ещё и бессонница внезапно накатила. Коё, что приходила в больницу, чтобы навестить племянника и пострадавшего шатена, каждый раз ужасалась, видя измученное, худое лицо Чуи. Он выглядел подавленным, ни с кем не говорил, не ел, сидел на одном и том же месте, ничего не делая.       — У него началась депрессивная фаза… И, видимо, сильная, — грустно вздохнула женщина.       — И что ты предлагаешь? — вздёрнул бровь Огай.       — Ты ведь понимаешь, как он будет мучиться… Запрётся в комнате и начнёт медленно гнить заживо! — вытирая красные глаза ответила Коё.       — Он — глава исполнительного комитета мафии, а не мальчик в песочнице, — рявкнул мужчина.       — Я просто не переживу его горя… — взахлёб говорила Озаки. — Мори, пожалуйста… — Женщина начинала хныкать только при мысли о разбитом, маленьком, рыжем мальчике, который тяжело переживает смерть своих родителей под опекой Коё.       — Всё, успокойся, я что-нибудь придумаю, — ласково обняв хрупкую женскую спину и пригладив её волосы сказал тот. При виде плачущей любимой он просто не мог не помочь.       — Спасибо, — пробубнила та ему в шею, прижимаясь покрепче к тёплому телу.