I'm worried, idiot

      Тэхён злится. Очень сильно злится. Чонгук это понимает по напряжённо выпрямленной спине, слегка выдвинутому вперёд подбородку и яростному блеску, сверкающему в уставших карих глазах. Бета кривит губы, осматривая развалившегося на скамейке напротив Чона придирчивым взглядом и делая глубокий вдох, словно старается унять пузырящуюся в груди ярость. Его тёплая толстовка на замке сейчас распахнута, ворот футболки под ней слегка сполз на правое плечо, а волосы Кима взъерошены. Грудь беты часто вздымается, чутким животным слухом Чонгук улавливает чересчур быстрый, даже можно сказать суматошный стук его сердца. Кажется, Тэхён до появления в этой маленькой каморке подпольного бойцовского клуба очень долго и быстро бежал. — Вижу, ты ещё не сдох, — хрипит он, стараясь вложить как можно больше раздражения и неприязни в свой голос. Чонгук хмыкает, с лёгким весельем наблюдая за старшим и медленно наклоняя голову вбок. Вывихнутое плечо, которое ему без всякого энтузиазма вправил местный док всего пару минут назад, до сих пор неприятно ноет и отдаёт пульсирующей болью. Возможно, там дело не только в вывихе, Чонгук ещё не успел рассмотреть все свои сегодняшние… сувениры на память, оставленные на его теле. — Как же я могу бросить тебя в этом жестоком мире и уйти беззаботно отдыхать на небеса? Я должен радовать твои испепеляющие меня сейчас глаза своей невероятной персоной до конца твоих дней. — Придурок, — шипит Ким, недовольно морща нос и толкаясь языком за щеку. Младший слабо улыбается, ведь бета подхватил эту привычку именно от него, — Ты со своими волчьими боями даже до моих тридцати не доживёшь, — раздражённо бубнит старший себе под нос, стараясь не реагировать на витающий в воздухе запах крови, который явно тянется от Чонгука. — Спорим? — Чонгук задорно подмигивает, кривя чудом уцелевшие сегодня губы в усмешке и стараясь не показывать, какой сильной волной боли отдало в левую ногу. Вот она сегодня явно не уцелела. Однако Тэхён всё равно замечает. Он знает Чонгука так долго, что тот не может скрыть от него правду о своём состоянии. По слегка дрогнувшим ресницам, напряжённо сжатому кулаку, которым альфа крепко держится за деревянное сиденье старенькой скамьи, и попеременно вспыхивающим в чужих глазах жёлтым ноткам Тэхён понимает, что всё плачевно немного меньше, чем очень. — Пошёл нахрен, — снова шипит, будто кот, а не такой же волк, как и Чон. И в итоге идёт сам. Не нахрен, а к Чонгуку. Встаёт впритык, упираясь ногами в чужие разведённые колени, и аккуратным, но уверенным движением обхватывает лицо альфы своими ладонями, вынуждая поднять голову и посмотреть на него.       Сердце болезненно сжимается, замечая кровоподтёк у правой брови, огромную царапину возле скулы и наливающийся фиолетово-жёлтым синяк на линии челюсти. Если глянуть чуть ниже, на мощной шее с выпирающим кадыком можно увидеть глубокие следы укусов, и Кима на секунду бросает в дрожь от мысли, что чужие острые челюсти могли сомкнуться на этой беззащитной части тела немного сильнее. — Ненавижу тебя, — бета старался придать своему голосу как можно больше злости и говорить уверенно, но на деле получилось выдавить из себя лишь вымученный выдох. Он, чёрт возьми, так испугался, что теперь даже нет сил обматерить Чонгука как следует. Чонгук же ничего не говорит в ответ, лишь улыбается виновато на короткое мгновение, а после утыкается лицом в чужой живот, зарываясь носом в пропахшую уличной ночной свежестью и запахом чужого тела футболку. — Я знаю. — Почему ты снова здесь, Чонгук? Это же так опасно, чёрт тебя дери. Сколько раз я тебя просил прекратить? — Здесь хорошо платят. За один бой я зарабатываю столько, сколько за 2 месяца тяжёлой подработки в забегаловке у нашего дома. Глупо в нашей ситуации упускать такую возможность.       Альфа прикрывает глаза, когда чужие пальцы аккуратно зарываются в его тёмные вьющиеся волосы, стягивая резинку, которой он собирал их себе в тугой хвост. Ким медленно поглаживает его по голове, сдерживая в себе желание зло треснуть по многострадальной макушке, а младший в ответ лишь лениво трётся лбом о его живот, едва слышно вздыхая от облегчения. — Ты запросто можешь здесь умереть, как ты не понимаешь? Это ведь даже не человеческие бои, Гук, а волчьи, в них совсем нет никаких правил и твои противники намного опаснее. Умер — насрать, значит проиграл. Выжил, но проиграл — молодец, приходи в следующий раз. Почему ты так наплевательски относишься к своей жизни? Ты хоть- — Давай сегодня на ужин закажем жареной курочки? Так давно хочется, а тут и деньги как раз появились, — прерывает его альфа, с невинной улыбочкой задирая голову вверх, чтоб посмотреть Киму прямо в лицо. Которое из растерянного внезапным предложением резко становится взбешенным. Бета резко дёргает младшего за тёмные прядки и пинает в голень здоровой ноги, выбивая из него тихое ойканье. — Я нахрен добью тебя, дебила такого, прямо сейчас. А потом приду и буду жрать эту сраную курицу прямо на твоей могиле, — едва ли не рычит, смотря на Чона теперь точно такими же глазами, как у него самого. Карими, с проскакивающими вкраплениями медово-жёлтого цвета. Тэхён терпеливый очень, но Чонгук умеет выводить из себя в считаные секунды. Так что порой и Киму бывает тяжело сдержать свои волчьи черты. — Главное косточки не закапывай в ней, я ж всё-таки не собака какая, — продолжает шутить, беззаботно не обращая внимания на то, что Тэхён находится на тоненькой грани от его убийства.       Сколько бы ни бесился, ни угрожал, ни ворчал, больно он ему не сделает.       Они оба друг другу не смогут сделать больно, потому что мир и судьба уже постарались над этим сами, превращая их жизни в сплошной пиздец. Они же с Тэхёном в противовес этому могут искать друг в друге только утешение, поддержку и защиту.       Бета грузно выдыхает, устало прикрывая покрасневшие от недосыпа и переживаний глаза. Делает глубокий вдох. Ещё один. Считает в уме до десяти, чтобы точно уж не прикончить одного непробиваемого отморозка, который с едва слышным урчанием трётся лицом о его живот, стараясь задобрить. И пачкая его белоснежную футболку следами своей крови. Придурок. — Я тебе все ножки отдам, — заговорщически тянет альфа, думая, что за это Тэхён его точно простит, приласкает и поможет обработать множество ран, скрытых под плотной тканью чёрной толстовки. — В жопу себе их засунь, — цокает Ким, понимая, что читать нотации снова бесполезно. Чонгук хоть и старается изображать веселье, но по нему всё равно видно, что он очень устал и измучен, и готов вырубиться, как только его голова коснётся чего-то мягкого. А вот хрен ему, а не спокойный сон. Тэхён его сначала хорошенько обдаст едва ли не кипятком в душе, смывая застывшую кровь, грязь и пот, а после с садистским удовольствием тщательно обработает ненавистной Чоном (у него очень чувствительный к резким запахам нос) перекисью каждый укус и царапину. — Ходить сам можешь? — спрашивает, придирчиво осматривая мелко подёргивающуюся время от времени ногу альфы, которая наверняка наспех перевязана какими-нибудь старыми бинтами, завалявшимися в здешних полках. Ему больно, но он и звука не издаёт, баран гордый. — Не-а, — тянет спокойно, будто для него это нормально — не иметь возможности ходить самостоятельно. Но виноватая улыбка и робкое пожимание плеч не дают Киму повода снова поворчать на младшего. Ладно, сделает это дома.       Тэхён помогает Гуку встать, закидывает его руку себе на плечо, аккуратно, стараясь не задеть какие-либо глубокие раны, обнимает за талию и медленными шажочками ведёт на выход из этого мерзкого для него заведения. Со стороны арены слышится чей-то жалобный болезненный скулёж, пробирающее до мурашек по спине рычание и громкий безумный вой зрителей, которые с жадностью смотрят на сцепившихся на арене огромных волков. Тэхён скрипит зубами, нахлобучивая на чужую макушку капюшон и прижимая ближе к себе. В голове так не вовремя всплывает горькая мысль, что Чонгук, который тёплым боком сейчас прижимается к его и что-то кряхтит на ухо, совсем недавно был на месте одного из тех волков, пока Тэхён ни о чём не подозревая отрабатывал свою ночную смену в круглосуточном магазине. — Две. Мы закажем две порции жареной курочки, — едва ли не рявкает он на удивлённо вздрогнувшего Чона, чувствуя вновь подкатывающуюся к горлу злость и наконец-то выбираясь со своей полуздоровой ношей на улицу, оставляя страшные реалии человеческих тёмных увлечений за тяжёлой железной дверью. — Может, три? — И две из них — мои. За потраченные нервы и новые седые волосы, причиной которых стал именно ты. Тупица. Ненавижу тебя.       Чонгук улыбается с большой тенью усталости на похудевшем за последнюю неделю лице, но искренне, по-детски бодаясь лбом в чужой висок. Глаза Кима загораются дьявольским огнём. — И я вылью на тебя всю бутылку перекиси. — Лучше б меня там добили, — хнычут в ответ, горестно вздыхая.