давай поговорим, Беннетт?

'Очередной вечер, наполненный незаметными трудами, очередное бессмысленное старание. Работа в лаборатории как обычно проходила не спеша. Аккуратно, проверяясь каждый раз малейшими подсчётами, совсем не заметно, сокращая и без того короткий срок. Хониккер вновь нависал над белым столом, что так и предлагал всем своим видом прилечь на его поверхность и погрузиться в сон. К счастью, эффект кофеина в перемешку с экстрактом лавандового мыла не давал этого сделать, заставляя работящие руки продолжать свою обязанность. Да и не только долг перед своей целью не давал ни минуты покоя. Чьи-то знакомые голубые глаза, блондинистые волосы и бледная кожа, которую не могла осквернить даже густая кровь. Этот образ ему приходилось видеть часто, достаточно часто, особенно в последнее время. Чего стоили те моменты, когда зубастый всем своим видом давал заявить учёному о своём присутствии, всячески стараясь помочь, приобнимая за хрупкие плечи. Это в нём раздражало. Это в нём и привлекало. Он ни чем не отличался от него. Каким бы сильным он ни был и как бы не старался залить своё горе наркотическим веществом он был так же напуган и слаб, осквернённый несправедливой судьбой. При каждом приступе хотелось обнять и утешить, дать понять, что он не один и бояться больше нечего. Но чего же стоили эти попытки? Он сам уже не помнил об этом. Вещи разлетались в стороны, комната наполнялась криками боли, а царапающие пол руки резали слух. Но ни то и ни другое не задевало его маленького спутника. Физически. Не морально. Все это казалось тщетно беспомощным для этого жёсткого мира. Они оба оказались в этой триаде горечи и теперь обязаны выбираться из неё вместе. Может и сегодня. Может в этот вечер. Хониккер тяжело вздыхает, отставив колбу с зелёной жидкостью в сторону, после чего переводит взгляд на часы. Как раз вовремя... Пора бы уже навестить своего товарища, что всё утро пытался переубедить его прийти с ним смотреть очередную мыльную оперу про двух возлюбленных психов. Что же, он и не против. Сняв резиновые перчатки, он выкидывает их в мусорку, после чего сразу же вылетает из комнаты, заперев её на несколько оборотов ключом. Лабораторию и ТВ зал разделял буквально один короткий коридор, поэтому оказаться в пункте назначения ему не составило особого труда. И вот, вновь этот родной, воистину излюбленный силуэт.' – что-то ты не в духе... неужели я припозднился? 'Чьи-то дикие, наполненные усталостью глаза сразу же выглядывают из темноты под свечением телевизионного шума. Улыбка больше не озаряет его лицо, ведь растягивать кожу на поражённых болезнью щеках больно. Глаза больше не щурятся от поднятых щек, ведь боязнь ослепнуть превышает желание скрыть своё недовольство. Это Беннетт. Самый настоящий объект Б из плантационной лаборатории. А как могло быть иначе? При виде своего "настоящего" друга, на лице всплывает некоторое облегчение. Хониккер приближается к дивану, передвигая слабыми ногами по одному лишь своему хотению, стараясь не отвлекать друга от зрелища. Беннетт не любит шум. Беннетт не переносит внимания на себе.' – не сегодня, Хониккер....прошу, возвращайтесь к работе... – неужели присутствие здравого смысла мешает тебе напрямую беседовать с окружающими? уж с таким тобой мне беседовать куда проще, поверь. – вы не можете этого утверждать, даже не попробовав...как я и сказал, говорить нам сейчас не о чем. уходите. 'Последние слова звучали куда настойчевие предыдущих. Было ясно, он настроен серьёзно на прекращение, но никак не на продолжение этого диалога. Хониккер, вопреки всем предупреждениям, лишь садиться рядом со своим собеседником. Казалось, одно лишнее движение и этот сгусток нестабильности взорвётся прямо на месте, не оставив от учёного ни малейшего кусочка биологической ткани.' – чего же ты так боишься, пренебрегая моим желанием? мне бы не меньше тебя хотелось разделить этот утомляющий вечер с кем-то. – ...к чему эта откровенность, Хониккер? – стараюсь разговаривать на равных, не обделяя правдой ни себя, ни тебя.– мальчик лишь скрещивает руки на груди, устремляя свой взор на бесмысленно мигающую картинку телевизора. – будто бы одолжение мне делаете... сами понимаете, будь ваши слова ложью или правдой чистейшей воды, ни то ни другое не мешает моему нежеланию сейчас разговаривать с кем-то... разве вы не помните, что случилось в прошлый раз? на вашем месте я бы пренебрег своей смелостью и свалил бы куда подальше отсюда. или у вас внезапно отросла лишняя конечность? 'Снова угрозы и с пустого места контратакующие вопросы не подразумевающие в себе ответов. Это повторялось вновь и вновь, но каждый из предстоящих случаев не имел места заканчиваться. Это утомляло, но не отбивало желания бороться за истину, что вплоть до настоящего момента переваривалась в желчи нарастающих воспоминаний. Он хочет понять, но продолжает сопротивляться. Он идёт на встречу, но боится принимать малейшие усилия ради благополучия других. Если и стараться, то стараться достойно, словно ты доктор, живущий с пациентом под одной крышей, готовый в любой момент оказать помощь. Ты никогда не станешь идеальным, а он не примет себя настоящего. Пора бы признать вашу совместную ничтожность и продолжить следовать привычной рутине, сюжету, что вы не в силах переписать и вырезать из искусственного тела, словно очередную, губящую мозг, опухоль. Хониккер тянет руку к лицу собеседника, аккуратно касаясь его больной щеки. Холод пропадает на месте, а некоторый страх улетучивается от отсутствия должной реакции. Блондин лишь с некоторым недопониманием смотрит на собеседника в ожидании ответа... Ничего. Лишь умиротворенный взгляд, словно у мертвеца так и норовит признать свою излишнюю резкость. Скоро он затмит его за трупным мешком, снова и снова признавая свои ошибки и извиняясь за каждый способ избежать их взаимопонимания. Осталась неделя, а может и месяц. Кто знает? Он уже давно перестал считать...' – давай поговорим, Беннетт?