Неожиданное пополнение в команде Озен

      Горел небольшой костерок. Над ним был подвешен небольшой котелок, в котором готовилось что-то вкусное. Тушёнки Бродяга в этот раз не пожалел. Хоть какая-то радость после всего этого кошмара, что творится тут последнюю ночь. Выжили немногие, а запасов продуктов осталось много. Можно не жалеть. Кто-то после такого вообще на еду смотреть не может, сразу вывернет. Но ветераны Зоны привыкли. Жрать хотелось дико. Бродяга специально выбрал место подальше от рубежей. Туда лучше не смотреть. После обороны там до сих пор лежат горы трупов и прочего гниющего мяса. Впрочем... ничего больше интересного там не было. Не на что там смотреть. Этого сталкер навидался вдоволь, аж тошнит уже.       Бродяга помешивал обед, а рядом сидел выживший сталкер, что обнял свой автомат, словно бабу, и трясся. Видимо, до сих пор не отошёл от всего этого. Смотрел на свои дрожащие руки и всё бубнил себе под нос: «Ну всё! Хватит с меня. Сейчас отойду немного и всё. К чёртовой матери! За периметр и подальше отсюда. Чтобы я, да ещё раз в эту... мать её, Зону потащился. Пошло оно всё! Достала, блять». Сталкер достал бутылку водки и попытался трясущимися руками влить в себя хотя бы каплю этого, бесспорно вредного, но всё-таки лекарства.       Бродяга даже не вникал в этот бубнёж. Всё равно там, кроме ругани и проклятий, было больше ничего не разобрать. Где-то вдалеке слышался гул вертолётных лопастей. Это военные зачищали территорию вокруг «Янтаря» от тех мутантов, которым повезло пережить выброс: этих перемолят вертушки. Сейчас можно сказать, что бункер никто не охранял. Да и кому это делать? Два калеки и трое вымотанных вусмерть бойцов. Но этого и не требовалось сейчас. Всё, что было живое в радиусе километра, сейчас лежит и гниёт. «Янтарь» превратился в некрополь.       Бродяга тихонько помешивал котелок и периодически поглядывал на Волкова. Тот смотрел на аккуратно лежащих в шеренгу мёртвых бойцов. В ком-то и человека-то узнать было сложно. Волков стоял и о чём-то тяжело думал. Потом поднял в воздух пистолет и всадил в белый свет, как в копеечку, весь магазин. Сталкер, что до этого сидел и трясся, аж вздрогнул ещё сильнее.       — Чего ты шумишь? — прогундосил сталкер.       Волков ничего не ответил, только убрал пистолет в кобуру и пошёл к костру. Грузный и мощный, словно медведь, он с грохотом уселся на ящик рядом. Будучи и так довольно крупным, облачённый в экзоскелет, он казался ещё больше. Сняв экзошлем, он, наконец, обнажил своё лицо. Худощавое, грубое, в мелких шрамах, которые остались то ли от осколков, то ли ещё хрен знает от чего. Чертами лица он скорее напоминал хищника, чем человека. А глаза добрые-предобрые, только старые очень. На вид ему и пятидесяти не было, а взгляд как у глубокого старика. Сразу видно, что многое повидал. Вот смотрел он этими добрыми глазами в угли горящего костра и молчал. Затем достал пачку «Парламента», вытащил оттуда сигарету, посмолил её пару секунд, а потом закурил. Долго они так сидели и молча смотрели в костёр. Затем долговец своим грубым голосом прервал тишину.       — Да не трясись ты. И так тошно, — сказал он, обратившись к рядом сидевшему сталкеру. Тот, конечно, не внял бы Волкову, даже если бы захотел.       — Ничего поделать не могу. Само как-то получается, — сказал, заикаясь, сталкер.       — Пройдёт! Помню свой первый бой. Так же руки тряслись. Правда, давно это было и не в Зоне совсем. Ну и тут тоже порой трясутся не только руки.       — Что ты патроны дефицитные гробишь. И так воевать уже нечем, — спокойно и почти безэмоционально сказал Бродяга. Cталкер, убедившись в готовности варева, налил походный котелок почти до краёв и предложил Волкову. Тот взял его и, призадумавшись где-то на минуту, достал походную ложку и принялся есть.       — Пацанов хоронил. Я многих ещё до Зоны знал. Вместе в горячих точках на животе под пулями ползали. А теперь вот! Защитники человечества. Лежат себе смирно, и всё. Нет больше группы моей, — говорил Волков, периодически прихлёбывая суп.       — Без вас бы туго было, — сказал Бродяга. Cталкер при своей нелюбви к этой группировке прекрасно понимал старого вояку и поневоле уважал его. Кто бы что ни говорил, а о таком союзнике можно только мечтать. Да и он в каком-то смысле был обязан Волкову жизнью. Если бы тот тогда не среагировал с тем контролёром, то хрен знает, как бы вся эта история закончилась. Волков молодец! Чётко сработал. Сразу видно – профессионал. Вот таких долговцев Бродяга был готов хоть каждый день наблюдать.       — А то я не знаю! Сталкерня нам за нашу работу только благодарна должна быть.       — Если опять попрут, то нам тут сто процентов хана. Ни людей, ни патронов, — говорил сталкер, что пытался трясущейся рукой попасть ложкой в рот. Бесполезно: он ложку до рта не доносил, всё расплёскивал.       — Не попрут. Вертушки слышишь? Это военные вон как стараются. Уже целый час без перерыва утюжат всё в радиусе километра, — отозвался Волков.       — Такое, наверное, разве что на Заслоне встретишь. И то не уверен. Я центр Зоны порядочно потоптал. Всякое видел, но чтобы в таких количествах... Вон все подступы к бункеру трупами завалены, — говорил Бродяга.       — Бывал я на Заслоне. Как-то так прижало, что даже со «Свободой» подружились... Правда, ненадолго. Ну, ты сам понимаешь.       — Понимаю.       — Но если по правде говоря, то я считаю, что вся эта вражда со «Свободой» – чушь собачья. Я, конечно, во многом с ними не согласен, но в одном мы схожи. Тварей надо истреблять. С этим даже они спорить не будут, несмотря на свои убеждения. Тогда, на Заслоне, я между нами никакой разницы не заметил. Впрочем, как и сейчас не вижу разницы между монолитовцем и мной, — Волков чуть ткнул Бродягу в плечо. Не сильно, так, чисто символически. Бродяга чуть отшатнулся. Всё-таки экзоскелет придавал сил любому удару, даже шуточному.       — Я уже не в «Монолите». Не помню, как в нём оказался, и совсем не горжусь этим членством, — поспешил парировать Бродяга.       — Я же не скотина бездушная. Я всё понимаю. И зла на вас никогда не держал. Понятно, что вы не сами действовали. Относился к вам, как к зомби. Истреблял, но так... без злобы. Да не косись ты на меня. Что, обиделся, что ли?       — Нет! Не обиделся. Я тоже всё понимаю, — спокойно и даже без малейшего намёка на обиду ответил Бродяга. — Честно говоря, я вообще ни черта не помню. Догадываюсь, что когда-то попал под Выжигатель. Подробностей произошедшего совсем не помню и только иногда вижу обрывки прошлого во снах.       — Знакомая история. У нас так целая группа возле Радара пропала. Каково было удивление наших, когда при обороне барьера в убитых монолитовцах мы стали узнавать своих. После этого все операции вблизи Выжигателя были отменены.       — Я даже не помню, что случилось. В себя окончательно пришёл только в окрестностях Юпитера. Помню, страшно было до ужаса. Кругом незнакомые места и зверьё. Патронов кот наплакал. Куда идти – непонятно. Что делать – тоже. Если бы не тот сталкер... Дегтярёв, то так и сгинули бы, наверное, все.       — Ну, тут кого ни спроси, вообще мало кто лёгкой судьбой похвастаться может. Только вот многие за счастьем в Зону лезут. Идиоты! Уж что что, а счастья она ещё никому не принесла.       — А сам-то что сюда попёрся? Человечество защищать? — встрял в разговор сталкер, сидевший рядом.       — Заткнись! — прорычал на него Волков. Получилось настолько убедительно, что сталкер чуть вздрогнул и замолчал. — Попёрся, значит, были причины. Вот ты, Бродяга, что-нибудь хоть помнишь из своей прошлой жизни? Ну, это... до того, как тебе мозги запекло? Может, у тебя там семья за периметром?       — Почти ничего. Семья? У такого, как я? Вряд ли. Хотя... хрен его знает. Говорю же, ничего не помню. Совсем. А к чему вопросы эти? — поинтересовался Бродяга. Гораздо проще найти в Зоне дружелюбного контролёра, чем командира «Долга» вывести на откровенный разговор. Но этот, похоже, сам на этот разговор шёл. Только вот зачем?       Долговец сначала долго молчал. Суровый такой, грузный. О чём этот воин, закованный наглухо в железо, аки какой-то робот или средневековый рыцарь, мог думать? Наверное, о том, как убить побольше мутантов. Или о том, что вот бы сейчас пулемёт новый и тысячу патронов к нему, а лучше две.       О чём ещё?       Долговец же сидел и молча курил. Можно подумать, что он нервничал, но на вид был абсолютно спокоен и невозмутим. Потом он заговорил снова.       — Помню вот раньше, как придёшь со службы, жена что-то на кухне маячит. Пахнет вкусно. Устал и жрать охота просто дико. Помню, как выбегает эта... мелкая. Ей тогда года, наверное, ну два с половиной, может, не больше. Подбегает к тебе и тянет маленькими ручонками в комнату. «Папа, играть», — говорит. Вот и идёшь. Устал или не устал – неважно. Сейчас бы упасть и отрубиться. А сам таскаешь её на закорках. Потом этот тёплый клубок засыпает, и наконец-то можно расслабиться. Золотое время. Когда всё, что нужно рядом – это папа и мама, — Волков тяжело вздохнул и продолжил. — А потом они вырастают. Перестают в тебе нуждаться. И начинается. «Папа, выйди и закрой дверь», «Папа, не смотри». Ты перестаёшь быть им нужен.       Бродяга сидел и молча слушал. Добавить тут было нечего. Странно, конечно, как эта машина для убийства, прошедшая не один десяток боёв, сидит и сыплет откровениями о своей жизни. Хотя после тяжёлого боя, может, потянуло на разговор. Такое бывает, хотя Бродяга в число таких не входил. От мыслей его оторвал сигнал пришедшего на КПК сообщения. Это Сахаров отправил. Это означало только одно. Связь заработала!       — Я оставлю вас. Пора с Сахаровым поговорить. Он мне канал связи обещал.       — Шуруй. Только РПК и патроны оставь. Ты-то внутри будешь. Нам снаружи тут чем отбиваться? У меня патронов вообще нет. Снаряжённый ствол только у тебя остался, — сказал Волков и выбросил последнюю докуренную сигарету.       — Справедливо! Добро. Забирай пулемёт, пока, — сказал Бродяга и передал ствол вместе с патронами Волкову. Долговец зарядил аппарат, и тот отозвался звонким лязганьем. Довольный Волков, одобрительно кивнув Бродяге, проводил его взглядом до входа в бункер.

***

      Пройдя через герметичный шлюз бункера, Бродяга прошёл внутрь. Сталкер прошёл по коридору, и вот он... профессор. Весь взъерошенный, взгляд дикий. Как будто не Бродяга, а старик сам лично на баррикадах стоял. Стоял и крутил тумблеры у радиостанции.       — Молодой человек! Прошу Вас поторопиться. Канал связи устойчивый, но не знаю, надолго ли, — сказал профессор и протянул трубку Бродяге.       Тот перенял у Сахарова переговорное устройство. По ту сторону послышался знакомый, но уже почти забытый сталкером голос:       — Ну, здравствуй, Бродяга. Рад, что ты живой.

__________