Монохром

      Утро выдалось туманным. Поскрипывание ржавчины между звеньев цепи качелей наполняло тишину чем-то зловещим и неправдоподобным.       Такемичи легонько покачивалась, уныло ковыряя мыском ботинка рыхлую после дождя землю.       Он придет. Должен прийти. Хотя бы затем, чтобы переодеться и принять душ. Если повезет, то вместе с ним появится и тот, с кем Такемичи так безнадежно желала встретиться.       Шуджи Ханма, по иронии, жил в том районе, где Такемичи оставила подарок Майки.       Вспомнив о том, что байк все же надо забрать, Такемичи плелась в сторону парковки. И за собственными размышлениями о том, как она покатится на мотоцикле добрых двадцать километров по городу, не сразу узнала Ханму, выходящего из многоквартирного дома.       Это был ничем непримечательный домишко, имеющий всего пару этажей, общий длинный наружный коридор, к которому вела старенькая железная лестница, примостившаяся с торца. Такемичи и сама когда-то жила в похожем доме. Квартирки там, как правило, маленькие, стены настолько тонкие, что отчетливо можно услышать, как смывается вода в чужом толчке.       Ханма Такемичи не заметил, вероятно, он куда-то очень торопился, поскольку на плече у него висела спортивная сумка и в ней явно оставалось слишком много места, чтобы поверить, что он спешил на обычную тренировку.       Значит, вот здесь он и живет?       Такемичи еще раз бросила взгляд на неприметный дом, мысленно просчитывая в какой квартире мог обитать главный помощник Кисаки и есть ли смысл стучаться туда сейчас.       Идея встретиться с Теттой, чтобы просто поговорить, все еще была рабочей, хоть пару дней назад и признана не первостепенной. Намного эффективней было бы просто убить этого мерзавца, тогда и львиная доля бед будет решена сама собой. Но Такемичи все еще не хотелось прибегать к столь радикальным методам, а та решимость, что вспыхнула в ней в пылу момента, сейчас теплилась в самом центре груди, распространяя по всем клеточкам почти что нестерпимый жар.       Убийство человека, даже такого подонка, каким был Кисаки — неправильно. Сначала надо с ним поговорить, узнать мотивы, причины его поступков. Ведь с чего-то умный и когда-то перспективный парень к своим четырнадцати годам стал отпетым злодеем.       Где-то глубоко внутри Такемичи теплилась слабая надежда, что, возможно, еще не поздно поменять ситуацию в лучшую сторону.       Так она и оказалась в этом чужом районе в столь ранний час. Прослонявшись вокруг дома целый день и наблюдая за ним с разных точек, она твердо решила подкараулить Ханму, а потому, дождавшись, когда детская площадка перед домом опустеет, уселась на качели.       Было прохладно. Такемичи не чувствовала, что замерзает, но уже к четырем утра шмыгала носом почти каждые две минуты. Не заболеть бы.       Кофе, купленное в магазинчике неподалеку от точки наблюдения, почти не взбодрил. Голова была тяжелой, а глаза, то и дело, норовили закрыться.       Чтобы совсем не расслабляться, Такемичи все время представляла лица друзей — тех людей, ради кого она была готова терпеть все лишения и испытания.       Это все ради них.       Ханма появился спустя пол часа. Уставший, он, зевая, шел неторопливым шагом в сторону Такемичи. Сумки при нем уже не было.       Такемичи поднялась с качелей. Тело, замерзшее и сидящее долгое время в одной позе, тут же дало знать о своих неудобствах резкой болью, прострелившей поясницу.       На миг ее лицо исказилось, но Такемичи приказала себе не проявлять никаких связанных с дискомфортом эмоций и все время помнить, зачем она здесь. — Ханагаки? — неприятно удивился Ханма, когда она встала прямо перед ним, преграждая путь. — Не стану ходить вокруг да около… — решительно начала Такемичи, но Ханма вдруг растянул рот в одной из своих пугающе-безумных усмешек, окинул ее нездорово-блестящим взглядом с ног до головы и мерзко захихикал. — Смотрю на тебя и поверить не могу, что ты реально девка.       Такемичи слегка растерялась от того, что была так грубо перебита. Но быстро взяла себя в руки, напомнив себе, что говорит она с Шуджи Ханмой — самым беспардонным и грубым человеком из всех, с кем ей доводилось общаться.       А с такими людьми надо говорить на их языке. — Ну ты и хамло… — покачала головой Такемичи. — Я здесь по делу, а не за тем, чтобы выслушивать твои сальные шуточки. — О? И какое же дело ко мне может быть у нового главы Драконов? — он по-птичьи склонил голову к плечу, прищурился и издевательски добавил: — Или, лучше сказать, шлюхе Томана? А ты всем даешь или только командирам? Ах, нет, Майки же сделал тебя капитаном первого отряда — значит, он тебя для себя держит? — Серьезно? — раздраженно выдохнула Такемичи. — Я думала, общаясь с Кисаки, ты мог бы понабраться ума, но, видимо, я переоценила твои возможности. — Слышь! — возмутился Ханма. — Если думаешь, что я тебя отпиздить не смогу, то не думай.       Такемичи примирительно вскинула руки. — Мы и дальше будем испытывать друг на друге остроты или, наконец, ты меня выслушаешь? Знаешь, я давненько здесь сижу, так что очень хочу выпить горячего кофе и лечь, наконец, спать.       Ханма состроил недовольную гримасу, но еще раз окинув ее придирчивым взглядом и, кажется, заметив ее зеленоватый цвет лица, безобразные мешки под глазами и потрескавшиеся на холоде губы, хмыкнул. — Ну, раз все так плохо, то приглашаю к себе. — Он многозначительно пошевелил бровями. — Так уж и быть, сделаю тебе кофе и даже на кровати полежать разрешу.       Такимичи не стала скрывать омерзения, перекосившее ее лицо. Она фыркнула, неуютно передернула плечами и машинально сложила руки на груди, словно отгораживаясь от Шуджи невидимой стеной. — Как понимаю, за твое «гостеприимство» я должна перед тобой ноги раздвинуть? — прямо спросила Такемичи.       В первый момент Ханма удивился такой прямолинейности, но быстро совладал с удивлением, и его ухмылка стала еще шире, превращаясь почти что в оскал. — Раз ты так настаиваешь… — издевательски протянул он. — Я только на одном настаиваю и, собственно, именно поэтому все еще торчу здесь: устрой мне встречу с Кисаки.       Улыбка медленно сползла с лица Шуджи. Он выглядел разочарованным, что Такемичи так быстро пошла на попятную. По озорному блеску его глаз, Такемичи безошибочно угадала, что ему понравилась их словесная пикировка, и он был бы не прочь продолжить этот несерьезный разговор: а вдруг, и правда, получилось бы на что-нибудь ее подбить. Вряд ли она ему понравилась, но какая разница? Важнее, что потом он мог хвастать, что отымел главу Драконов, а тот визжал от восторга.       Но Такемичи своим равнодушием пресекла все желание острить. А так — пацан пацаном, как не посмотри. Ну и вкусы, однако, у Майки. — Да ты, погляжу, совсем охреневшая пизда. — Много прошу? — правильно истолковала Такемичи. — Тогда как насчет сделки? — А те есть че предложить? — скептически хмыкнул Шуджи. — Я, в отличии от Майки-тяна, не конченный извращенец — у меня на бабу с яйцами не встанет. — Так и у меня на такого напыщенного индюка тоже — не встанет, — спокойно сообщила Такемичи, ничуть не поменявшись в лице.       Ханма угрожающе сощурился и сжал кулаки, готовый в любой момент пустить их в ход. Наверное, зря она думала, что он не сможет ее ударить. Ханма явно был одним из тех, кому закон не писан. В большинстве своем гопники девушек не трогали, то, что относились потребительски — совсем другое дело, но ударить женщину — это надо себя не уважать.       Нельзя бить женщин, детей и животных — неписанный закон, которому подчинялись в большинстве своем все босодзоку. Но, конечно же, находились такие, кто только так и мог самоутверждаться, обижая слабых. А были и такие, как Ханма, у кого совсем не было никаких тормозов, и они пиздили всех без разбора, потому что могли и потому что это было в их скверном характере.       Хотя, если подумать, Такемичи не слышала, чтобы Ханма хоть раз ударял какую-нибудь девушку. Ходил то с одной, то с другой, но измена — совсем другого рода обида и среди гопников не возбранялась. — Ого, — хмыкнул он, видимо, решив пока повременить с рукоприкладством. — Тогда удиви меня. — Устрой мне встречу с Кисаки, а я обеспечу тебе алиби. — Алиби? На кой оно мне?       Ханма ожидал от нее всякой глупости, но явно не того, что Такемичи только что ляпнула с таким возмутительно-серьезным лицом. Отбивала все настроение язвить! Потому что улыбка на его лице померкла, а живой блеск в глазах уже не казался таким ярким. — А разве Кисаки не эксплуатирует тебя, гоняя туда-сюда по разным сомнительным поручениям? — Тебя это ебать не должно, — понизив тон, предостерегающе сообщил Ханма. — Меня и не ебет, но я прекрасно знаю, как такие шестерки, вроде тебя, заканчивают — в тюрьме; берут на себя чужую вину, а потом полжизни мотают сроки по всевозможным статьям.       Ханма издал гневный рык, схватив Такемичи за грудки; скомкав складки ее ветровки в кулаке, он притянул ее ближе, угрожающе нависнув над ней. — Больно умная, да? Так вот, крошка, послушай, что я тебе скажу: нихуя ты не понимаешь! — Именно поэтому ты от злости аж побагровел? — чудом сохраняя внешнее спокойствие, тихо поинтересовалась Такемичи. — Я видела, что ты уходил с сумкой, а теперь ее нет. Где она? Ты кому-то ее передал. Что в ней было? Оружие? Наркотики? Деньги?       Резкий толчок заставил Такемичи отступить на пару шагов назад и, не удержав равновесия, упасть. В груди, там, куда толкнул ее Ханма, мучительно заныло. Такемичи вскинула голову, с вызовом посмотрев своему обидчику прямо в глаза: — Я ведь угадала? Тебя сделали козлом отпущения? И кто: все еще Кисаки или уже и Курокаве Изане позволено тебя посылать по всяким поручениям? — Закрой пасть, — на удивление спокойно порекомендовал Ханма. Он выудил из кармана сигареты и закурил. Сделав пару затяжек, он презрительно выплюнул: — Ты нихуя не знаешь, и меня бесит, что ты приперлась сюда и выебываешься.       Такемичи подтянула колени поближе к груди, положив на них локти. Дурацкий получился разговор — это правда. И так же по-дурацки, скорее всего, и закончится. Но Такемичи не собиралась сдаваться так просто. Ведь она никогда не простит себе, если даже не попытается уладить все мирно. Тогда чем она будет лучше того же Кисаки или взрослого Сано Манджиро? Если так подумать, то Наото говорил, просил, умолял ее убить Майки, и если бы она послушалась его, то никогда бы не узнала такого замечательного человека, который стал центром ее мира.       Может, и у Кисаки были свои причины поступать подобным образом; те обстоятельства, которые могли хоть немного сгладить острые углы его отвратительных поступков… — Считай это моей жизненной необходимостью лезть не в свое дело и поучать окружающих, — Такемичи вздохнула, не чувствуя в себе больше никаких сил продолжать этот разговор. — Должно быть ты охуенно трахаешься, раз Майки тебя до сих пор терпит. — Не знаю, можешь у него спросить, почему он меня терпит, — равнодушно отозвалась Такемичи.       Зад уже начинал замерзать. Сидеть в рыхлой земле было неуютно, мерзко, противно. Интересно, получится ли отстирать джинсы, и как ехать сейчас домой таким свинтусом?       А Ханма курил, о чем-то крепко задумавшись. Тишина не была уютной, не была напряженной. Тишина в кои-то веки была просто тишиной, как и тот монохром, который Такемичи знала, как облупленный.       Что ж… Видимо, ей стоило подготовиться более тщательнее к этому разговору. У нее был целый день на продумывание речи, аргументов и ультиматума. Прижать Ханму не получится — у нее не было на него компромата, предложить ей действительно было нечего, кроме помощи, если однажды он все же встрянет в неприятности. Конечно, она мало что могла сделать, но тот момент, возможно, никогда не настанет, а если и настанет, то на выполнение своей части уговора можно будет и забить. С Кисаки она встретится по любому раньше, так что о Шуджи можно просто забыть, как о ненужном расходнике.       Ханма вдруг расхохотался. Тишина вздрогнула и скукожилась под неестественностью громкости. Ханма смеялся, словно безумный; огонек, почти доползший до фильтра, мерцал в предрассветной темноте, мелькая то вверх, то вниз за движением руки Ханмы. — Хорошо. Будет тебе встреча с Теттой. — И что ты хочешь за это? — подозрительно осведомилась Такемичи, внутренне готовя себя к тому, что ей не понравится то, что она услышит.

***

— Из всех твоих идей эта — самая дурацкая, — ровно, но с легчайшим укором, сообщила Такемичи.       Манджиро, дремавший на соседней парте, приоткрыл один глаз, взглянув на нее. Уголок его рта пополз вверх, и Ханагаки успела разглядеть мерцание света на его радужке, прежде чем он снова смежил веки. — Вообще-то, я пришел к своей девушке. А она меня даже обедом не накормила, — пожаловался Майки.       Такемичи не знала, что Сано решит заявиться к ней в школу. Слава о его предыдущем визите еще до сих пор жила в этих коридорах и обсуждались полушепотом в раздевалках.       А сейчас он заявился снова, пришел, словно так и надо: уже без своего верного товарища, но в одиночестве он выглядел, пожалуй, еще опаснее. Больше никто не посмел преградить ему дорогу и пытаться что-то вызнать. Все уже знали, что в этой школе учатся участники его банды. Так что кто они такие, местная шушера, чтобы чинить препятствия самому Непобедимому Майки?       Он заявился через пару минут после звонка на большой перерыв, уселся за соседнюю парту, предварительно шуганув оттуда Такую. Тот тут же умчался за товарищами, которые успели уйти в кафетерий и теперь могли пропустить все самое интересное. — Не повезло тебе, — равнодушно отозвалась Такемичи. Нет, она бы отдала ему свое бенто, если бы оно у нее было. Но Такемичи не озаботилась вчера приготовлениями к школе, а утром на это попросту не было времени. Но в рюкзаке нашелся батончик «Марс», неизвестно сколько времени там провалявшийся. Но Майки брезговать не стал. Еда — она и есть еда. Ну и что, что помялась. А если Такемичи еще принесет ему кофе или чай — то вообще будет отлично.       И Такемичи принесла. А куда было деваться? За столько времени роль шестерки была привычна и понятна, была той стабильностью, к которой Ханагаки мысленно обращалась. А вот новый статус подружки хулигана был чем-то новым и непонятным в ее жизни: как вести себя, что это давало или наоборот, отнимало от тех дорогих сердцу мелочей. Похоже, что ничего и не изменилось. И почему-то это разочаровывало больше, чем успокаивало ее опасения.       Их разговор слышали одноклассники; они и не скрывались, даже не трудясь понижать голоса. Так что, должно быть, шушукающиеся группки с недоумением обсуждали, что это за девушка такая в их школе, которую угораздило связаться с гопником. И разумеется, на Такемичи никто и подумать не мог. Она так и не решилась заявиться в школу в женской форме. Какая, в конце концов, разница? Тем более к брюкам она привыкла, а в юбке чувствовала себя уже менее уверенно. — Угу, — печально выдохнул Майки. — Может, тебе нужно сначала чем-то ее порадовать? — зашла издалека Такемичи. — Например? — приподнял он вопросительно бровь и выглядел при этом так, будто подобные мысли вообще не приходили ему в голову. — Даже не знаю… — протянула Такемичи, подперев щеку ладонью и сделав вид, что всерьез обдумывает этот вопрос. — Ты уже дарил ей цветы? — непонятное бурчание, было ей ответом. — А в кафе на свидание звал? Тоже нет? — Майки-кун, а она знала, что ты придешь? — вмешался в разговор любопытный Казуши. — Не знала, — быстро ответила за Манджиро сама Такемичи. — Неловкая ситуация, правда?       Майки выпрямился, откинувшись на спинку стула, сложил на груди руки и раздраженно сдул с лица упавшую прядку волос. — Да ну тебя нафиг, — буркнул он, непонятно к кому больше обращаясь: к ней или к Казуши. Наверное, все же к ней, потому что ее друга он бы послал совсем по-другому, и, возможно, даже не постеснялся бы ее. — Ой, Майки-кун, не сердись на Такемичи, — снова влез Ямагиши, будто не чувствуя и не понимая, что сейчас он тут лишний. — Эй, Такемичи-тян, ты должна принести Майки-куну гречишную булочку. — Я? — совсем растерялась Такемичи. — Майки-кун поссорился с девушкой, так что ты должна его поддержать и накормить обедом вместо нее.       Ладонь впечаталась ей в лоб раньше, чем Такемичи успела проконтролировать это необдуманное действие. — А что, хорошая идея, — оценил Майки, задумчиво глядя в потолок. — Такемучи, айда в столовку! — Вообще-то скоро урок начнется, — с полагающейся осторожностью напомнила Такемичи. Как она и думала, на Майки это не произвело должного эффекта. — Пф… Забей. Кому нужна эта школа? У меня и без нее будет дохерище денег. Вот увидишь! — И немного подумав, добавил: — Так что не запаривайся, работать тебе не придется.       Такемичи была слишком раздражена чтобы оценить эту фразу по достоинству. И желание действительно поссориться вдруг вспыхнуло в ней прямо с какой-то неистовой силой. — Ты только меня сюда не приплетай, ок? — скучающе протянула она. — Да больно надо, — не остался в долгу Майки. Он вдруг проворно схватил ее за запястье, утягивая из-за парты и таща в сторону выхода.       Звонок застал их, когда они быстрым шагом продвигались в сторону лестницы. Такемичи даже не пробовала вырваться, зная, что эта затея заранее будет обречена на провал. Поэтому ей только и оставалось, что вздохнуть и покориться.       Неужели, и правда, в кафетерий? — мелькнула быстрая мысль, когда они достигли лестницы. Но вместо того, чтобы спуститься, Майки уверенно повел ее на третий этаж. Он замедлил шаг, оказавшись в новом коридоре, и явно что-то искал: читал таблички у дверей, прислушивался к голосам за задвинутыми сёдзи кабинетов.       Но вот он затормозил рядом с неприметной дверью, толкнул ее и по-хозяйски, немного даже грубовато, втащил Такемичи внутрь.       Такемичи слепо пошарила по стене рядом с собой, нащупывая переключатель. Тусклая лампочка, болтающаяся на абсолютно ненадежном проводке, выглядела слишком удручающе и едва рассеивала тьму.       Итак, они здесь, в старой кладовке, где хранился всякий хлам «на выброс». Пыльные коробки со старыми учебниками и тетрадками, поломанные стулья, изрисованный кем-то маркером стол… Ну, просто идеальное место, если хочешь спрятаться от чужих глаз! Кстати говоря, зачем? — Значит, ты будешь готовить мне бенто, если я подарю тебе какую-нибудь девчачью фигню? — отвлек вкрадчивый голос Манджиро от разглядывания скудной обстановки.       Такемичи с улыбкой развела руками. — Может быть. Смотря еще, что это будет за «фигня». — Ладно…       Разговор явно застопорился. Майки больше не смотрел ей в глаза, да и в целом выглядел уже не таким задорным, каким только появился на пороге ее класса. Довольно странная метаморфоза для человека, который большую часть времени беззаботно улыбается и не парится по всяким там пустякам.       Так зачем ему понадобилось притаскивать ее сюда? явно не для того, чтобы обсудить такие мелочи, как какие-то безделушки, посреди учебного процесса или… О…       Темная кладовка, никто не вломится сюда, пока идет урок. Они тут вдвоем… Прямо классика. Такемичи не сдержала нервного смешка. — Манджиро… — позвала она и дождавшись, когда он снова посмотрит на нее, слегка натянуто улыбнулась. — Скажи честно, ты же привел меня сюда не для того, чтобы бенто и всякое такое обсуждать? — Да просто этот очкарик под руку лезет. Достал!       Рука Майки взметнулась к затылку, нервно взлохмачивая его волосы. — Разумеется, — сделала вид, что поверила она. — Тогда, пойдем обратно?       Такемичи сделал шаг к двери, как неожиданно была снова поймана за руку, и если в прошлый раз пальцы на ее запястье сомкнулись крепко, давя на кожу так, что там вполне могли появиться синяки, то сейчас пальцы Манджиро казались невероятно теплыми и нежными, будто он боялся дотронуться до нее и мягким прикосновением извинялся за то, что задерживает сейчас подобным образом.       Она обернулась, всеми силами стараясь скрыть свою нервозность. Наверное, у нее это хреново получалось, потому что противоестественная дрожь, которую Такемичи сдерживала лишь усилием воли, чтобы та не заставляла вздрагивать плечи каждые пять секунд, скрутила внутренности узлом.       Майки не говорил ей «останься; давай побудем здесь еще» — он сделал шаг к ней, сокращая последнее расстояние между ними, и поцеловал.       Разряд тока, пульсацией распространившийся от диафрагмы к каждой клеточке, заставил вцепиться в отвороты чужой рубашки. Чтобы прижаться ближе, теснее, превратить робкое, целомудренное касание в порыв, который вполне способен снести крышу, вывернуть наизнанку, обнажив все скрываемые чувства.       Дыхание, ворвавшееся ей в рот, заставило Такемичи задохнуться; голова закружилась так сильно, что она почувствовала, как подкашиваются ноги.       Майки подхватил ее таким уверенным движением, будто то, что происходило между ними сейчас было не впервые; подхватил под ягодицы, усадив на стол, а Такемичи незамедлительно оплела его ногами, потянувшись за новым поцелуем.       Для Такемичи, конечно же, это не было в новинку; ей не было стыдно раскрываться перед Майки — человеком, который был ей не безразличен. Она даже не попыталась прикрыться, когда он нетерпеливо расстегнул пуговицы ее белой школьной рубашки, обнажая небольшую грудь. Лифчика Такемичи не носила, зачем, когда у тебя и груди, считай, что нет, и ты притворяешься парнем: еще, не дай Ками, заметят через ткань светлой рубашки то, что парням носить не полагается.       Но жар все равно приливал к щекам, отзываясь на возбуждение. Такемичи жмурилась, подставляя шею под рваные поцелуи; ее руки бродили по спине Майки, забравшись под полы длинной клетчатой рубашки. Затем она скользнула руками под футболку, надетую под ней, коснулась теплой кожи подушечками пальцев, но этого показалось слишком мало, поэтому она приложила обе ладони к бокам, чтобы чувствовать тепло чужой кожи, как можно лучше.       Майки на мгновение замер, почувствовав, как руки Такемичи поднялись вверх к груди, задевая ребрами ладоней соски. Реакция была незамедлительная: он сделал движение бедрами, проходясь скрытым за плотной тканью штанов стояком по промежности Такемичи.       Она тихо застонала, неосознанно двинувшись навстречу. Такое незамысловатое трение продолжилось, нарастало, сбивая дыхание у обоих. До этого момента Такемичи даже и не подозревала, что это можно делать, будучи одетыми, и, что это будет почти так же приятно, как если бы они касались гениталий друг друга, не скрытые никакой тканью.       Такемичи повернула голову, мазнув губами по изгибу шеи Майки; по скуле, очертив губами линию челюсти, а потом, найдя его рот, впилась в него требовательным поцелуем.       Еще никогда в своей жизни Такемичи не чувствовала такого желания, собирающегося тугим, пульсирующем узлом в нижней части живота. Еще никогда она не испытывала такого жара, что еще немного — и она расплавится в чужих руках.       Ее первый раз мало отличался по удобству и неловкости от того, где она находилась теперь. Но тогда Такемичи не чувствовала и малой толики того, что происходило между ней и Майки сейчас. Тогда был лишь интерес, почему все так тащатся от секса и, что в ее возрасте уже даже стыдно, что у нее нет никакого опыта. Было приятно, когда тот, первый любовник, потеребил ее клитор, потом ввел пару пальцев поводив ими туда-сюда. Все произошло на заднем сиденье его тойоты старой модели, припаркованной на одной из пустынных улочек.       Да уж… Такое ощущение, что с тех пор целая жизнь прошла. Сейчас все совсем по-другому. С ней нужный, правильный человек — ее человек, которого надо было дождаться сколько бы времени это не заняло. И сейчас Такемичи испытала тень сожаления, что не могла отдать ему….       Такемичи ошалело распахнула глаза, схватившись за плечи Манджиро и пытаясь удержать его. — Майки… стой, — выдохнула она. Волнение вновь вернулось, забившись болезненной пульсацией о висок. У этого тела еще не было того опыта, какой был у «взрослой» Такемичи. Для Такемичи «в здесь и сейчас» все происходило впервые, хотя вряд ли по ее уверенным действиям в это можно было поверить.       Видимо, и Майки не верил, раз привел ее сюда, сочтя подобное место вполне приемлемым для первого раза. А может, он ничего такого не планировал, а действовал по наитию — просто так получилось, вот и все?       Но если она позволит произойти этому, то свою девственность она отдаст наспех, в грязном, пыльном кабинете. И раз уж ей выпал второй шанс, то, возможно, стоит сделать все правильно?       Майки поднял голову с явным недовольством взглянув на нее. И Такемичи поняла, что если сейчас же не объяснится, не сгладит свою необдуманную поспешность, когда весь ее вид, ее тело кричали о том, что она не против, что жаждет продолжения, то это будет последняя их встреча.       Но она не могла. Слова застряли в глотке, не желая проталкиваться, выходить наружу. Такемичи издала судорожный выдох, подалась вперед, пряча лицо на плече Майки. Руки оплели его шею; мягко держась за него, она прильнула, ища хоть капельку тепла и той решимости, которую всегда испытывала в его присутствии.       Кажется, этой нежностью она совсем выбила его из колеи, и Майки попросту не знал, как реагировать на ее отказ. — Да че не так-то? — спросил он. Голос его был тихим, но Такемичи все равно услышала в нем нотки раздражения. — Все так. Просто… Я… Мм… — она набрала в грудь воздуха, но сдавшись, медленно выпустила его обратно, выдохнув в чужое плечо. — Мне бы не хотелось, чтобы мой первый раз произошел в таком месте.       Майки едва ощутимо вздрогнул — если бы Такемичи не обнимала его, то и не заметила бы. Он сделал шаг назад, расцепляя объятия, и Такемичи нехотя пришлось его отпустить. — Я… Да. Хорошо, — невпопад произнес он.       Такемичи теперь могла отчетливо увидеть его. Рубашка висела на локтях, волосы были совершенно растрепаны, а начинающие высыхать губы выделялись неестественной яркостью на бледном лице.       Дура. Не надо было с самого начала отвечать на его сомнительные капризы. Понятно, что это рано или поздно произошло бы. Они, вроде как, встречались, не сходив при этом ни на одно свидание и не сообщив никому из друзей-знакомых. В будущем, когда дожили бы до времен Интернета, они бы изменили статус в фейсбуке, твитнули бы какую-нибудь общую фотку, и не надо было утруждаться сбором компании друзей с шумной вечеринкой, положенной случаю. — Прости. Надо было раньше сказать, — с сожалением произнесла Такемичи, ощущая легкую вину. — Да. Пожалуй, стоило, — согласился Манджиро. — Жаль, что так получилось. — Ага. — Если хочешь, то могу тебе отсосать. — Да, это… Что?       Такемичи не сдержала легкого смешка; чужие растерянность и смущение изрядно развеяли прошлое унылое настроение. — Что? — спокойно отозвалась Такемичи. — Я же, вроде как, твоя девушка, так что не вижу в этом ничего предосудительного. К тому же, раз уж я тебя обломала, то это будет вполне справедливым…       Майки запустил руку в волосы, нервно лохматя и без того растрепанную шевелюру. — Ты просто… — выдохнул он с непонятной, бешенной эмоцией: не то возмущением, не то растерянностью, не то восхищением, предвкушением… А может, сразу всем вместе? — Ага. Но лучше сказать прямо, чем тратить на это хуеву тучу времени, ходя вокруг да около.       Вот только Майки еще не успел привыкнуть к подобной прямоте, так что беспардонность Такемичи смущала его и обескураживала. Ну, ничего, рано или поздно у всех проходит эта ложная скромность, и дальше обязательно пойдет проще. А чтобы ускорить процесс, придется снова проявить инициативу.       Двинувшись, Такемичи стекла со стола на пол. Приблизившись, встав почти вплотную, она положила ладони на бока Майки и медленно провела ими вверх-вниз. Она отчетливо могла ощутить, как напрягаются его мышцы под ее прикосновениями. — Так хочешь или нет? — подняв взгляд, шепнула Такемичи. Наверное, сейчас она выглядела как какая-то шлюха, с этим невинным взглядом, и собирающаяся сделать то, что она собиралась.       Майки прерывисто выдохнул, сделал еще крошечный шажок назад, упираясь спиной в стену у двери и задевая переключатель. Свет мигнул напоследок и погас, оставляя их в кромешной темноте. Лишь слабая полоска света из-под закрытой двери касалась ног, слегка подсвечивая пыльный пол. — Да. — Услышала Такемичи его ответ.       Собственно, как она и думала — она была почти уверена, что он согласится.       Опустившись на колени, Такемичи вновь провела ладонями по его бокам, но на этот раз ее прикосновения не были почти невесомыми — они были уверенными.       И будто темнота предала Майки смелости, потому что Такемичи почувствовала прикосновение к своим волосам. Ладонь прошлась по ее макушке, задела ухо и скользнула к затылку, сжимая там отросшие пряди волос.       Такемичи тихо простонала, когда хватка в ее волосах усилилась, подалась вперед, теперь уже без всяких сомнений расстегивая и приспуская чужие штаны вместе с бельем.       Смазка на вкус была солоноватой и немного горчила, пощипывая язык. Не то, чтобы Такемичи была мастером в этом деле — было пару раз, так что сейчас действовать приходилось больше по наитию, чем полагаясь на скромный, еще не приобретенный этим телом, опыт. Зубы надо убрать, стараться брать как можно глубже — претерпеть немного, и тошнота пройдет. Задохнуться — не задохнется, это всего лишь рефлексы, обман мозга.       Зато чужое удовольствие с лихвой компенсировало все личные неудобства. И в этот раз Майки уже не сдерживал себя. Пальцы сжимали ее волосы, притягивая ближе к себе, направляя; бедра двигались ей навстречу, так что Такемичи уже почти ничего не нужно было делать самой; зато она могла обводить языком головку, посасывать ее и щекотать кончиком языка уздечку. Кажется, Майки это особенно нравилось, потому что смазки выделялось больше, а член дергался, будто он вот-вот кончит.       Собственное возбуждение стало почти что болезненным — хотелось прикоснуться к себе, но Такемичи не стала убирать руки с его боков: во-первых, тогда голова совсем закружится, и она точно потеряет равновесие, потому что ноющие коленки уже не хотели ее держать, а во-вторых, ей безумно нравилось чувствовать горячую кожу под своими пальцами.       Хватка в ее волосах сделалась особенно сильной. Такемичи слабо промычала, попытавшись отстраниться: все неудобства, которые она игнорировала, сейчас разом напомнили о себе, вызывая легкую панику. А потом она услышала полу-стон, полу-рык и почувствовала на языке вязкую сперму, от которой невыносимо запершило в горле.       Майки расслабленно уперся лопатками в стену, переводя дыхание и, наконец, отпуская Такемичи. Получив свободу, она тут же отпрянула, садясь на пятки, и сильно закашлялась; слезы, еще до этого собравшиеся в уголках глаз, все-таки пролились, щипля глазницы.       Чего она, собственно, ожидала? деликатности, аккуратности по отношению к себе, нежности? Майки был прожженным эгоистом, не признающим полумер. В пылу драки он с одного удара побеждал соперника вдвое больше себя, не считая нужным затягивать бой и вкладывать в свои удары меньше силы. Если он что-то хотел получить, то окружающие были обязаны предоставить это Манджиро, и совершенно неважно, какое сами его друзья имели мнение на этот счет. Так почему в отношениях с девушками он должен был вести себя по-другому?       Такемичи сама предложила ему это, и Майки взял от ситуации по-максимуму — сколько мог, сколько хотел.       Была ли она разочарована? Нет. Ничего, что делал Майки, не могло заставить Такемичи разочароваться в нем или даже просто всерьез обидеться. Просто он вот такой, и это вовсе не значило, что он воспользовался ее опрометчивым, необдуманным предложением. И, конечно же, она понимала, что вряд ли в его жизни была ситуация, подобна этой — он просто не знал, как себя нужно вести. Это просто недостаток опыта, а не его к ней отношение. Ничего — это легко можно исправить...       Краешком сознания она уловила, как вжикнула молния, а после почувствовала, что Майки садится рядом с ней на пол. Его руки оказались на ее плечах, мягко притягивая к себе. И Такемичи послушно прильнула, осторожно положив голову на его плечо. — Мм... спасибо тебе, — шепнул он ей на ухо. И Такемичи радостно улыбнулась, услышав, что его голос заметно потеплел. И если бы не темнота, то, возможно, он был бы более смущен, как, собственно, и сама Такемичи. — Всегда пожалуйста, — хрипло откликнулась она.       Что ж, наверное, выглядит она сейчас, мягко говоря, не очень. Возвращаться в класс в таком состоянии — вверх глупости. Поползут разговоры, все будут ее обсуждать и тыкать пальцем. Лучше пусть думают, что она просто свалила с уроков вместе с командиром своей банды.       Лучше прослыть злостной прогульщицей и нарушительницей общественного порядка, чем…       Такемичи подавила судорожный вздох. Она рассказала правду о себе людям, мнение которых было для нее важно. Но она так и не смогла набраться смелости, чтобы открыться миру.       Мир — жесток. Он отвергает и не приемлет тех, кто хочет отличаться от других, кто живет не так, ведет себя не так, говорит, думает, действует…       Такемичи и сама не такая. Взрослая женщина, а влюбилась в юнца, которого любая другая ее ровесница восприняла бы не иначе как младшего братишку. Но сердцу, как говорится, не прикажешь; любви все возрасты покорны и… И она могла бы и дальше перебирать в мыслях тысячи оправданий себе и своим спорным поступкам.       Но правда была в том, что телу, в котором она живет — еще не двадцать восемь лет.       И правда — единственная, которую она могла признать перед всем миром — она искренне любила Манджиро Сано. Так имело ли остальное хоть какое-то значение?       Нет. Для других — не имело. Но что-то все таки значило для нее, а вот с этим, как и со многим другим, ей еще предстояло научиться жить.       Такемичи была уверенна, что непременно сумеет договориться со своей совестью. Ведь она уже решила, что ее путешествия во времени — это второй шанс и для нее тоже. Так, может, прожив свои юные годы еще раз, она все же сможет избавиться от преследующего ее монохрома и у нее получится разукрасить свой мир разноцветными красками? — Майки? Поехали куда-нибудь, — попросила она. — М? Куда ты хочешь? — тут же поинтересовался Манджиро. — Все равно. Можешь меня удивить.       Немного подумав, поразмышляв о чем-то, Майки кивнул. Он поднялся на ноги, водружая следом и Такемичи. Взяв ее за руку, он отпер дверь и решительно вышел в коридор.       Дневной свет ослепил, и глаза заслезились с новой силой. Но Такемичи почти не обратила на это внимание.       Прижимаясь к спине Майки и удобно устроив голову на его плече, пока он уверенно вел свой «Бабу» в неизвестность, Такемичи расслабленно закрыла глаза, понимая, что может доверять ему целиком и полностью. Куда бы он не вез ее, чего бы не просил и кем бы не стал в будущем — лишь бы был рядом с ней.       А еще, кажется, она, наконец, поняла, как на самом деле здорово ездить с кем-то вдвоем на мотоцикле.