Монохром

      Нет, ее не погнали из Свастонов, прилюдно вызвав из толпы и осмеяв на глазах у всей честной банды.       Нет, Майки ни словом, ни действием не дал понять ей во время того памятного чаепития, что его отношение к Такемичи как-то изменилось. Чувствовал ли он некую скованность в ее присутствии, неловкость даже — вполне вероятно, но Такемичи за собственной досадой от столь скоропостижного раскрытия не заметила никакого напряжения в чужой позе.       Нет, не изменилось ничего, кроме того, что вот уже неделю Майки пропал из ее поля зрения. Совсем. Он не доставал звонками среди ночи, не отправил ей ни единого сообщения. И это затишье было мучительнее любой ссоры.       Не выдержав этого затянувшегося молчания, Такемичи позвонила Дракену и из разговора поняла, что Майки не сказал правду о ней даже лучшему другу. Дракен общался с ней ровно так же, как общался всегда. И, как оказалось, причина столь нетипичного поведения командира Тосвы заключалась в том, что у его деда освободилось несколько дней и он решил сменить обстановку, отправившись на горячие источники, куда давно зазывал его друг. Внуков он тоже решил взять с собой — пусть ребятки развеются, сменят обстановку, отдохнут от повседневной суеты…       Конечно же, было глупо думать, что о своем отъезде Майки будет уведомлять всех своих друзей-приятелей. Дракену-то, поди, и не сказал. Но для этого была Эма, точно не упустившая возможности лишний раз позвонить или даже встретиться с объектом своей «тайной» влюбленности.       Эх, ей бы Эмины проблемы…       Но узнав, что причина подобного молчания отнюдь не в ней, у Такемичи сразу отлегло от сердца, правда, опасений это все равно ничуть не умалило.       Тот их разговор был… ни о чем. Майки просто высказал ей свое недовольство тем, что он готовил для нее нечто грандиозное, а она посмела не явиться. Разумеется, она не спрашивала, что там планировал Майки, а пристыженно опускала голову и тихо бормотала слова извинений.       Майки терпеть не мог, когда что-то выходило не так, как он хотел. Его выбивало из колеи даже отсутствие флажка на заказанном им бургере в забегаловке, что уж было говорить о ситуациях, где его верные, безотказные шестерки вдруг поступали совсем не так, как рассчитывал Майки.       Что это было: какая-то форма нервного расстройства, когда устоявшееся положение вещей вдруг изменялось под воздействием независящих ни от кого факторов? Тревожный звоночек, на который, разумеется, никто не обращал внимания, принимая те за простые капризы эгоистичного лидера одной из сильнейших банд в городе. Ведь имел право. Зачем еще кошмарить всех вокруг, если не ради безоговорочного подчинения?       Майки вернулся в конце недели и тут же собрал Тосву у храма Мусаши. Причиной собрания были недобитки прежнего поколения «Черных Драконов», которые никак не хотели мириться с текущем положением дел. Они примыкали к другим бандам, устраивали там активную пропаганду, что ненавистного коротышку из Тосвы пора было приструнить, а вместе с ним и его ручного, скулящего песика, который вытыкается слишком много, портя при этом всем жизнь. Песик — это Такемичи, к слову.       Такемичи так и не решилась пойти на это собрание, справедливо страшась того, что вот, сейчас сбудутся все ее опасения — ее прилюдно погонят прочь.       Много раз за эту неделю затишья, ей хотелось бросить все, послать весь мир к чертям и малодушно вернуться домой — туда, в свою пустую, никому не нужную жизнь.       Да, она не спасет Хинату, не спасет ребят из Свастонов и, конечно же, не убережет Майки от столь стремительного падения во тьму. Но, по крайне мере, останется жива.       Но надолго ли? Она наворотила уже слишком много дел, изменила события прошлого так сильно, что того будущего, которое Такемичи понимала и знала уже совсем не осталось.       В эту неделю ей снились сны. Сны, так сильно похожие на отголоски давно забытых воспоминаний.       Ей снился шепот в темноте: сначала тот был ласковым, как легкое дуновение теплого весеннего ветерка. Такемичи довольно жмурилась, слыша у своего уха чужое дыхание. Ей все время хотелось распахнуть глаза, обернуться, чтобы увидеть, кто он, ее таинственный гость. Но не могла. Потому что за голосом появлялось касание. Чьи-то руки ложились ей на бедра, удерживая от необдуманной поспешности; холодные ладони двигались вверх, забираясь под одежду и холодили разгоряченную кожу своим мерзлым прикосновением; мурашки бежали от копчика до самой макушки. Тугой узел возбуждения скручивался в животе, заставляя податься ближе к источнику приятных ощущений — к человеку, который дарил ей эту нежность.       На смену этим снам приходили другие. В них уже почти не осталось нежности — только жар.       Такемичи лежала на полу; обнаженная спина царапалась о сухие, давно растрескавшиеся половицы. Тяжесть чужого тела на ней не давала ей подняться или хотя бы поменять положение — обидные занозы все равно больно кололи кожу. Правда, и этот дискомфорт терялся за грубыми, резкими толчками, когда некто брал ее. В кромешной темноте, где источником света служила лишь слабая полоска света на полу, льющегося из-под закрытой двери в коридор, Такемичи пыталась разглядеть лицо своего любовника (насильника?), но это ей никак не удавалось. Умом, теми воспоминаниями, которые не принадлежали ее первоначальной личности, она знала, что с ней сейчас не незнакомец, а тот, кого она сама позвала в дом, сама помогала ему избавить себя от одежды и сама, без всякого принуждения, раздвинула перед ним ноги.       Если бы он произносил хоть что-то, если бы в вакуум, в котором она очутилась, проникали хоть какие-нибудь внешние звуки, то она бы, наверное, смогла его узнать. Но у нее не было никаких подсказок. Ощущения скапливались там, между ее разведенных ног, пульс стучал в висках и все, что хотелось Такемичи — лишь сильнее прижаться к этому человеку, разделяя, отдавая ему мгновения своего собственного удовольствия.       Но обрывки чужих (ее новых) воспоминаний мчались вперед, воссоздавая новую картину, другое действие. Там не было и тени удовольствия: лишь унижение, лишь боль и бесконечные мольбы, которые Такемичи бессвязно исторгала из себя напополам с жалобным плачем: «Пожалуйста. Прошу. Только не бей меня. Только не бей больше…».       Она проснулась с застрявшим в горле криком, но со слезами, которые теперь роняла на колени, прикрытые тонким одеялом; дышала тяжело и чувствовала, как сердце в груди билось непередаваемо больно.       Нет, нельзя ей назад. Нельзя возвращаться туда, где ее ждал этот незнакомец, который вначале приручил, а потом творил все, что хотелось его больной, извращенной фантазии.       Здесь, в этом далеком две тысячи шестом, она в безопасности; оставаясь здесь, она могла спастись от столь незавидной участи. А еще могла спасти всех, кем так дорожила. И помочь Майки никогда не становиться палачом для собственных друзей.       Наото был уверен, что он из-за нее стал таким. Она была его маяком, его якорем. Именно ее голос звал его к свету, выдергивая из того кошмара, в котором, судя по всему, обитала его душа. Видимо, в том, новом будущем, Такемичи Ханагаки, решив, что Манджиро не сможет принять ее такую, собрала вещи и, не прощаясь ни с кем, уехала к матери.       Она сбежала, как делала это всегда. Бросила своих друзей, бросила Манджиро один на один с этой тьмой.       Сбежала, чтобы через двенадцать лет связаться с безумцем.       В темноте ей почудился шорох за дверью. Будто в ее квартире, помимо нее, кто-то был и теперь разгуливал там. Сначала она не предала этому значения: за тонкими стенами часто можно было услышать соседей или это просто бежит вода по трубам. Но иррациональный страх охватил все ее существо, когда мозг окончательно переработал все получаемые сигналы и звуки и пришел к одному единственному выводу — в квартире кто-то был.       Такемичи в панике нашарила рукой телефон и набрала первый номер из списка контактов, на который попал палец по кнопке.       Три гудка длились бесконечно долго, затем, чей-то недовольный голос произнес: — Такемучи, какого хера ты звонишь так поздно? — Манджиро? — не сразу узнала его голос Ханагаки. За дверью что-то скрипнуло, и Такемичи в панике сжала телефон в руке. — А что, ты ожидала услышать кого-то другого? — недовольно поинтересовался Майки.       Его тон, его манера общаться при разных обстоятельствах немного успокоили, вселяя в душу малую толику уверенности. Какая-то константа, та переменная, что всегда была неизменна, вне зависимости от обстоятельств. То, за что Такемичи ухватилась, как за тоненькую, спасательную соломинку. Манджиро Сано всегда делал ее увереннее в себе. Он делал ее храбрее и лучше, чем она когда-либо была.       Но сейчас, вырвавшись из лап страшного кошмара, подстерегающий ее где-то в будущем, Такемичи попала в другой, но тот происходил уже здесь и сейчас, прямо за ее дверью, не запирающейся на замок.       Она всхлипнула, запоздало зажав рот рукой. — Майки… — прошептала она. — Здесь кто-то есть. В моем доме.       В трубке повисла тишина, и Такемичи в страхе подумала, что он скинул вызов до того, как она успела сказать ему. — Придвинь что-то к двери. Я сейчас буду, — дал отрывистые распоряжения он. В трубке раздались короткие гудки.       Такемичи бросилась к двери, подперев дверную ручку стулом.       Шаги за дверью стали более отчетливыми.       Одного стула мало, — лихорадочно думала Такемичи. — Нужно подвинуть стол, тумбочку… что угодно!       Низенький столик занял место рядом со стулом, комод получилось придвинуть ни с первой попытки и то прикрыть лишь самый краешек двери. Если бы кто-то, кто сейчас расхаживал по ее квартире, имел реальное желание навредить, а не просто нагнать страху, он уже сто раз успел бы проломить ее хилую баррикаду.       Такемичи забилась в самый дальний и темный угол, как маленький ребенок, притянув коленки к груди и обхватив их руками.       Потекли минуты невыносимого ожидания. Шуршания за дверью уже не было слышно, но Такемичи все равно чудилось чье-то постороннее присутствие. Этот некто стоял там, сразу за этой дверью, дышал. В просвете между дверью и полом, ей показалось, что она увидела мелькнувшую тень.       И когда входная дверь хлопнула, а потом по коридору раздались чьи-то отчетливые шаги, Такемичи затрясло в истерике.       В ее дверь громко постучали. — Такемучи, это я, — услышала она голос Майки. Он тяжело дышал, будто всю дорогу бежал к ней. Наверное, так и было. Такемичи представила, как он гонит на полной скорости, выжимая из своего «Бабу» максимум, а затем взлетает по лестнице к ней на этаж, не став дожидаться лифта.       Она поднялась и на не слушающихся ногах, принялась разбирать кучу у двери.       Это и правда был Майки. Он стоял на пороге ее комнаты, и по его явно обеспокоенному лицу, Такемичи поняла, что она действительно напугала его этим поздним звонком.       На нем были джинсы и так не подходящий под них его светло-синий хантэн. Куртка Свастонов была накинута явно наспех — первое, что попалось на глаза. — Ты как? — спросил он. Но вместо ответа, Такемичи разрыдалась. Не так, как плакала в драках, а совсем по-женски: громко, навзрыд, ничуть не стыдясь своей слабости. Но так дико боясь… Боясь осознания, что могло с ней быть, если бы…       Майки, совершенно растерянный ее вспышкой эмоций, неловко положил руку на ее плечо, легонько похлопав в жесте поддержки.       Но это ничуть не успокоило. Хотелось простого и человеческого тепла, ощущения защиты, чтобы кто-то сказал, что она больше не одна, что все, что произошло за этот час было всего лишь отголоском ее ночного кошмара.       Совершенно не отдавая себе отчета, Такемичи шагнула, сокращая последнее расстояние между ними, и прижалась мокрым лицом к плечу Майки, схватила его за отвороты расстегнутой куртки и просто… просто рыдала.       Обескураженный — Такемичи не видела выражения его лица, но почувствовала, как каждая его мышца напряглась под ее прикосновениями. Мгновение, которое они так стояли растянулось или наоборот сузилось до крошечной миллисекунды — эта заминка стерлась из сознания сразу, как только Майки неуверенно приобнял ее за плечи и погладил по голове.       Наверное, так же он утешает сестру, — пронеслась в голове быстрая мысль, тут же потерявшись за неактуальностью.       Майки презирал слабых, а потому не держал вокруг себя слабаков. Рядом с ним обязательно должны быть люди, которые умели и могли держать эмоции в узде в критические моменты и, что более важное, они могли сдержать слепую ярость своего босса.       Такемичи никогда не вписывалась в их тусовку. Слабая, плаксивая… Если так подумать, то Майки должен был ненавидеть и презирать ее. Но с той, первой их встречи во время боев со ставками, он не дал ни словом, ни делом понять Такемичи, что относился к ней хоть как бы то плохо. Наоборот, это его друзья бросали на Ханагаки высокомерные взгляды, задирали носы, неосознанно чувствуя рядом с ней свое превосходство.       И сейчас он позволял ей быть слабой. Позволял то, что, наверное, не позволил бы никому и никогда. Почему? Почему он относился к ней так? Даже думая, что она парень, он прощал ее пороки, закрывал глаза на очевидную трусость и доверял ей не только свою жизнь, но и жизни драгоценных друзей. — Ну все-все, успокойся… — пробормотал он ей в макушку.       Раньше Такемичи не осознавала, что была меньше. Они никогда не стояли так близко, чтобы почувствовать эту разницу. На самом деле, у них и не было этой разницы в росте почти что.       Такемичи была вполне себе среднего роста для простой японской девушки, а вот Майки не мог похвастаться богатырским телосложением, за что не раз был осмеян в драках людьми, которые всерьез полагали, что глумление поможет им вывести оппонента на эмоции и одержать легкую победу.       Сейчас Такемичи ощущала себя по настоящему маленькой, такой до нелепого крошечной и жалкой, что хотелось скукожиться до размеров песчинки и слиться со всей окружающей темнотой. — Там кто-то был, — повторила она сквозь слезы.       Майки тихо выдохнул, шевеля дыханием ее волосы. Затянувшееся объятие из вынужденного стали вдруг как-то слишком внезапно походить на настоящие.       Манджиро аккуратно, будто боясь навредить неосторожным движением, прижал ее к себе крепче и все так же продолжал гладить, но уже по спине. Он давал ей время выплакаться, отпустить свои страхи. Давал понять, что он здесь, а значит теперь все будет хорошо.       Такемичи и правда это успокоило. Всегда, когда появлялся Майки, даже самый безнадежный бой оборачивался в ее пользу. Так будет и сейчас.       Он был примером, чуть ли не идеалом стойкости и непоколебимой решительности в глазах Такемичи. И, что за ирония? — именно от него зависело светлое будущее для всех.       Сано довел ее до кровати, помог усесться, и Такемичи нехотя пришлось отпустить его.       Приказав сидеть на месте, он ушел осматривать квартиру. В коридоре щелкнул выключатель, заливая пространство светом. После свет загорелся на кухне, в гостиной и в ванной.       Те минуты, пока она ждала Манджиро, ей удалось окончательно успокоиться и заставить сознание вернуться в прежнюю колею. — Ты уверена, что здесь кто-то был? — спросил вернувшийся Майки. — Нет, — тихо проговорила Такемичи. — Но я готова поклясться, что слышала чьи-то шаги. — Дверь была не заперта, — заметил Манджиро. — Ты закрывала ее, когда вернулась?       Такемичи вздрогнула всем телом. Она… правда не помнила, закрывала ли дверь. Рассеянность могла обернуться катастрофой. Такая, казалось бы, пустяковая оплошность, могла перечеркнуть месяцы упорной работы.       Она замотала головой и почувствовала, как паника снова подкатывает к горлу.       Манджиро подошел, присев перед ней на корточки, и попытался заглянуть ей в лицо. — Здесь никого нет, — твердым, уверенным голосом заверил он. — Я все осмотрел. — Спасибо, — последний раз всхлипнув, Такемичи выпрямилась и попыталась изобразить на лице улыбку. Но губы предательски дрожали, и она совершенно не представляла, что с этим делать. — Бля… — Майки нервно взлохматил свои волосы, пятерней зачесывая их назад. Такемичи только сейчас заметила отсутствие его привычного хвостика. Волосы свободно падали на лоб, наверное, очень мешая. — Не реви только больше, я не умею успокаивать плачущих девчонок. — Ничего. Ты и так сделал больше, чем нужно… — отведя взгляд, тихо произнесла она.       Майки поднялся на ноги, и Такемичи удивленно следила, как он скидывает с себя куртку и включает настольную лампу. — Я сейчас позвоню Дракену. Мы попробуем найти того, кто вломился к тебе. А ты запри дверь и никому, кроме нас, не открывай. Поняла?       Он уже собирался уйти, но Такемичи схватила его за руку. Она просто сделала это, не думая, а зачем, собственно, это нужно. Но мысль, что он сейчас может уйти, оставить ее в этой квартире, где она пережила такое нервное потрясение, казалась ей попросту невыносимой. — Не уходи, — взмолилась она. — Не оставляй меня одну, пожалуйста. Я… Я не смогу оставаться тут одна. Можно я с вами? Тоже буду искать этого…       Всхлип снова вырвался против воли, и Такемичи пришлось поджать губы, чтобы вновь не разреветься.       Майки удивленно смотрел на нее, но в отличие от прошлого раза, когда она также попробовала задержать его, даже не пытался вырвать свою руку из ее хватки. Он сел рядом на кровать. Такемичи все продолжала держать его за руку, и это ощущение теплой кожи, под ее дрожащими, холодными пальцами странно успокаивало.       Майки потянулся к карману, выуживая телефон и набрал номер Рюгуджи. Вкратце обрисовав ситуацию и сообщив, что ждет Кена у Такемичи в квартире, он сбросил вызов.       В тишине они принялись ждать. Часы на прикроватной тумбочке тикали слишком громко, наполняя ожидание чем-то противоестественным и беспокойным. Такемичи все так же держала Майки за руку, неосознанно переплетая их пальцы. Его ладонь была сухой и грубой, Такемичи чувствовала волдыри мозолей от постоянной езды на байке, ощутила на большом продолговатую выпуклость и подумала, что, наверное, это шрам откуда-то из детства. Живая, человеческая ладонь…       Сейчас Майки казался таким близким и почти что родным, что это странно обескураживало, если, конечно же, у нее были бы силы разобраться в своих чувствах. Может, поэтому она без всякого стеснения и страха положила голову ему на плечо, испустив долгий выдох. — Ты не сказал Дракену обо мне? — полушепотом поинтересовалась она. Говорить в этом затянувшемся ожидании казалось чем-то противоестественным, но Такемичи испытывала просто физическую потребность услышать его спокойный, уверенный голос. Она так хотела, чтобы он снова сказал, что все хорошо… — Нет. — Почему? — А оно мне надо? — будто бы оскорбленно фыркнул Майки. — Но… ты ведь все ему рассказываешь. Он ведь должен знать, почему ты выгнал меня из Тосвы. — Выгнал? — будто удивился такой постановке вопроса Манджиро. — Когда это я тебя выгонял? — Но ведь ты не принимаешь девушек в Тосву, — действительно удивилась такому повороту разговора Ханагаки. И если он не понял, что она имела в виду, поспешила пояснить, скромно напомнив. — А я — так уж вышло — девушка. — Ты — Такемучи.       Вот и все объяснение. — И это все? — А что еще тебе надо? — Ну… не знаю… Я думала, ты возненавидишь меня. — За что мне тебя ненавидеть? Ты все еще Такемучи, которую я знаю. Ты спасла Кенчика, остановила меня, когда я собирался убить Казутору, ты завершила войну между Тосвой и Драконами. — И ты не злишься на меня, за то, что не сказала правду о себе? — боясь услышать ответ, все же спросила она. — Я не знаю, что происходит у вас, девчонок, в головах. Так что давай не приплетай меня к своим закидонам.       Такемичи втянула воздух сквозь зубы и поерзала головой на чужом плече. От Майки пахло зимней свежестью, угадывался сладкий запах геля для душа. Реальные, настоящие запахи — человека, который пришел к ней на помощь по первому звонку. Такемичи не знала, что чувствовать: шквал эмоций, так внезапно обрушившийся на нее, не давал и малейшей возможности разобраться в этом широком спектре эмоций.       Благодарность. Вот, что выделялось самым отчетливым и ярким пятном лазурного цвета, словно вспышка молнии на черном небе. — Спасибо, — со всей искренностью снова повторила она. — Спасибо, что не бросил.