Самый мощный стимул

      — М-м-м, почему у меня так болит голова? — Шэнь Цинцю протяжно, хрипло застонал и попытался сесть, не открывая глаз. Тело ощущалось ватным и слишком легким, по меридианам струилась сила, но какая-то странная и словно чужая — с незнакомым травянистым привкусом, какой бывает, если пожевать листик или стебель уже заваренной мяты. Во рту заклинателя было сухо, как в пустыне, но при этом ощущалось мерзкое послевкусие, словно мыши нагадили. В глаза какой-то ублюдок щедро сыпанул песка, а макушка горела так, будто мастер Сюя провел на палящем солнце без головного убора не меньше двух ши*. Мужчина не глядя сплюнул в сторону горькую, густую слюну и услышал до боли знакомый смешок, заставивший его резко сесть, подобраться и прикрыться рукой. Глаза, после некоторых усилий, все-таки открылись, показывая ему окружающий мир, хотя картинка все еще была мутной и расплывчатой.       Цинцю сидел на разворошенной не то неглубокой могиле, не то грядке посреди крохотной лесной прогалины, окруженной мощными вековыми стволами. Вдалеке виднелась какая-то пещера, а в прорезях зеленого лиственного шатра — голубое летнее небо и косые лучи солнца, стремящегося к закату. Рядом с ним, буквально в двух шагах, удобно расположился довольно скалящийся зверь, стряхивающий с черного рукава меткий плевок мастера Сюя.       Цинцю наконец понял, что именно было не так с его телом — он отчетливо ощущал две своих руки и две ноги до самых кончиков пальцев, а еще смотрел на зверя двумя полностью здоровыми глазами. Картинка наконец устаканилась, мутная пелена начала спадать, и мужчина со стоном потянулся, чувствуя, что тело потихоньку оживает, кровь веселее течет по жилам, а руки уже не так дрожат.       — Что ты со мной сделал? — голос хрипел и не слушался, и заклинатель еще раз сморгнул пелену слез — веки по-прежнему отвратительно зудели.       — Вернул все на свои места, — улыбнулся зверь почти искренне, но приближаться и избивать почему-то не спешил.       — Ты же меня уже убил, что, не наигрался еще? И кто я теперь? Нечисть? — несмотря на то, что энергия в нем текла явно светлая, Цинцю насторожился, окидывая Ло Бинхэ внимательным взглядом.       — Нет. Ты не нечисть, и я не наигрался. Шицзунь не замерз?       — Нет, о чем ты, я… — Цинцю осмотрел себя более внимательно и вспыхнул ото лба до груди — на его худом, перепачканном свежей жирной землей теле не было ни единой нитки!       Мужчина мгновенно сжался в комок, пытаясь прикрыть пах и грудь. Ло Бинхэ довольно хмыкнул, наблюдая за ним, как за дрессированной зверушкой, а затем поднялся на ноги и начал развязывать свой пояс. Цинцю мысленно прикинул расклад сил и едва не заскрипел зубами от разочарования и обиды — даже с этой странной энергией, так легко бурлящей в его новом теле, он был не ровней этому неубиваемому и мощному, как таран, демоническому щенку.       Мужчина прикрыл глаза, отгоняя от внутреннего взора неприглядные картины своего давнего несчастливого прошлого. Максимально расслабился, стараясь принять как можно более равнодушный и отстраненный вид — когда-то давно знакомые шлюхи в доме под ивами говорили ему, что главное в их деле –не напрягаться, и тогда все быстро закончится. Проверять подобные сомнительные тезисы на себе не хотелось, но Цинцю привык рассуждать здраво и хорошо знал характер зверя — если ему приспичит, то он скрутит мастера Сюя в бараний рог и возьмет силой, через боль и крики. А значит, лучше всего действительно не напрягаться и позволить ему взять, что он хочет, продумывая в процессе изощренный план будущей мести.       — Не пачкай меня изнутри и сделай это быстро, — тихо попросил мужчина, внутренне сгорая от стыда и злости. Он не чувствовал себя готовым на полноценный раунд весенних игр, и в глубине души понимал, что, вполне возможно, потеряет сознание прямо в середине процесса, особенно если зверь задумал показать всю порочную игривость и выносливость своей нечеловеческой натуры.       — Я могу, конечно, но этому недостойному ученику хотелось бы, чтобы его шицзунь вознесся на вершину больше одного раза, — ответил Бинхэ слегка насмешливо, и Цинцю почувствовал теплую, немного жесткую ткань его верхних одежд на своих обнаженных плечах. Мужчина удивленно распахнул глаза, рефлекторно кутаясь в предложенную накидку плотнее. Ло Бинхэ на это лишь покачал головой и протянул к нему руку, предлагая опору.       — Пойдем.       — Куда ты меня ведешь? — Цинцю попытался встать самостоятельно, перед этим просунув руки в просторные рукава, и обвязал талию предложенным поясом. Стоять было тяжело, а идти так вообще практически невозможно — ноги подгибались и дрожали, и мужчина сам себе напомнил новорожденного олененка, отвратительно слабого, беспомощного и жалкого.       Зверь не ответил, вместо этого уставившись на горного лорда с нехорошей задумчивостью в глазах, и Цинцю снова попытался прикрыться.       — Ну что опять не так? — врожденная язвительность сработала быстрее инстинкта самосохранения, но демонический бастард не стал злиться или бить. Вместо этого он поднялся с корточек и обхватил талию ненадежно стоящего заклинателя двумя руками. Его широкие, горячие ладони практически сошлись на ней, что, кажется, зверю не очень-то и понравилось.       — Ты всегда таким был? — негромким голосом уточнил Ло Бинхэ, не спеша отпускать.       Цинцю положил свои ладони сверху, не зная, чего ему хочется больше –оттолкнуть зверя и в ужасе бежать куда глаза глядят или устало опереться на такого большого и удобного демона, ибо ноги противно слабели даже от небольшого усилия.       — Всегда, — так же тихо отозвался заклинатель, передумав язвить. Усталость и странная слабость накатывали волнами, хотелось сжаться, свернуться в клубок, как маленькому котенку в корзине, и провалиться в долгий, целительный сон.       Ло Бинхэ кивнул и наклонился, подхватывая мастера Сюя под коленями и лопатками. Цинцю вцепился в его плечо быстрее, чем сообразил, что вообще происходит, чем заслужил понимающую улыбку зверя.       — И зачем? — уточнил мужчина, когда после недолгой внутренней борьбы поддался искушению и просто расслабился в сильных и уверенных руках, разрешая бывшему ученику себя нести.       — Так быстрее. И что, даже ругать меня не будешь? — полюбопытствовал Бинхэ, и в его приятном, низком голосе не было привычной ненависти или яда, только мягкая насмешка, нотка самодовольства и какое-то странное, неприятно уколовшее сердце мастера Сюя, тепло.       — А есть смысл? — вопросом на вопрос ответил Цинцю, сцепляя обе руки в замок на широком плече зверя.       — Действительно. Сейчас сходим в купальни, потом в столовую.       Цинцю промолчал, напряженно раздумывая, какая муха укусила холодного, жестокого и властного императора демонов, что он так трепетно заботится о своем злейшем враге. Портал они миновали без приключений, Цинцю так вообще просто закрыл глаза в одном месте, а открыл их уже в коридоре незнакомого, но явно богатого дворца — стены из светлого дерева украшала изящная резьба с растительным орнаментом, а светильники в форме нарциссов вообще были неотличимы от настоящих цветов.       Купальни состояли из нескольких бассейнов, от совсем огромных до крохотных, в которых можно было бы искупать и ребенка. И здесь обстановка сохраняла налет роскоши и легкого пафоса, но зверь совершенно не обращал внимания на красоту убранства. Вместо этого он быстро прошел к одной из неглубоких каменных ванн, исходящей паром от чистой, прозрачной воды.       Цинцю аккуратно, как стеклянного, поставили на ноги у самого ее края. Демон помог ему разоблачиться, причем старательно отводил взгляд от перемазанного в подсохшей земле заклинательского тела, видимо, чтобы не смущать. Мужчина с невольным и тихим, но все равно преступно отчетливым стоном соскользнул в горячую, почти обжигающую воду. Зашипел, как кот, от неприятного жара, и едва не подавился недовольством, когда сзади в его волосы вплелась твердая ладонь.       — Не дергайся. Я только помою.       Порядком удивленный подобным обхождением мастер Сюя только и мог, что принимать неожиданную заботу от зверя, который, действуя невозмутимо и последовательно, дважды вымыл ему волосы, потер специальной тряпочкой спину и грудь, смывая грязь, гладко выбрил лицо и даже аккуратно подрезал ему ногти на руках и ногах. Под конец водных процедур Цинцю растекся по бортику довольной лужей — новое тело таяло от проявленной заботы, кровообращение полностью восстановилось от энергичных и уверенных движений мочалки, да и чувствовать себя чистым и вымытым до скрипа было ужасно приятно.       Бинхэ сдул со лба упрямо лезущую в глаза кудрявую прядь, и Цинцю, сам не понимая, как это вышло, протянул руку и убрал ее, заправив за заостренное аккуратное ухо. Демон замер, как кролик перед удавом, не моргая и даже не дыша. Цинцю же, осознав, что на эмоциях сотворил, вспыхнул скулами и поспешно отвернулся, скрывая досаду и смущение.       — Вставай, нужно одеться.       Стоять перед зверем совершенно обнаженным было стыдно и неприятно, но тот, казалось, совсем не заинтересовался телом своего бывшего учителя. Вместо насмешек и ядовитых поддразниваний, в прошлом доводивших Цинцю до всех возможных граней ярости, демон окинул фигуру мастера спокойным оценивающим взглядом, покивал своим мыслям и принес из соседней комнаты аккуратно сложенный наряд.       Зверь опустился даже до того, чтобы помочь Цинцю облачиться в привычные трехслойные одеяния цвета цин, прислуживая ему, как обычный ученик. Впрочем, одежда оказалась просто великолепной — отлично скроенной, с тщательно прошитыми швами, толковым кроем и золотистой вышивкой в виде маленьких журавлей, струящейся по краям верхних одежд. Разве что нательная рубашка и нижние штаны были еще мягче и приятнее, чем привык носить мастер Сюя в бытность свою вторым лордом прославленной заклинательской школы.       — Сядь, я уберу твои волосы, — сухо бросил Ло Бинхэ, и Шэнь Цинцю послушно уселся к нему спиной, морщась от ауры опасности, исходящей от демона.       Но руки, касающиеся его волос, были на удивление бережными и чуткими. Не стремились вырвать пряди, не наматывали их на кулак, не тянули и не драли; демон даже дернул всего пару раз, скорее примеряясь к узелкам, чем стремясь причинить настоящую боль.       Такое отношение было совершенно новым и неизведанным. Цинцю за всю его долгую заклинательскую жизнь собирали волосы не больше двух дюжин раз — Ци-гэ еще в далеком, уже давно забытом и словно чужом детстве, пару-тройку раз Цю Хайтан, тренирующаяся ради брата, и милая ученица Нин Инъин. Поэтому заклинатель невольно растекся податливым воском от нежных, аккуратных касаний, приносящих рой приятных, мелких мурашек, бегущих от корней волос вниз по позвоночнику.       — Готово, можем идти, — демон отступил в сторону, помогая Цинцю встать на все еще слабые ноги, и подвел к огромному зеркалу в углу комнаты.       Мужчина, глядящий на господина Шэня из отражения, был прекрасен, как небожитель. С длинными, уложенными в затейливую прическу черными гладкими волосами, с белой, точно снег, кожей, лебединой шеей, широкими плечами, смущающе-узкой талией и развитыми бедрами, выгодно подчеркнутыми облегающим кроем наряда. За его плечом смутно виднелась более мощная и широкоплечая фигура Бинхэ, на фоне которой Цинцю смотрелся еще тоньше и хрупче.       — Выглядит неплохо, — сдержанно похвалил мужчина, понимая, что нужно хоть что-то сказать в благодарность.       Ло Бинхэ молча кивнул и снова подхватил его на руки, не слушая тихих возражений, что Цинцю уже вполне освоился и может идти сам. Демон все так же, не говоря ни слова, принес горного лорда на кухню, безлюдную и просторную. Усадил за стол, а сам подошел к высокому казану на печи, сходу наливая в него воду из ведра, стоящего рядом.       — Посиди здесь.       Цинцю кивнул, занятый размышлениями о том, что же такого могло произойти после его смерти, что жестокий и расчетливый зверь начал настолько участливо к нему относиться и даже решил замарать ради него руки в продуктах питания. Да и в целом отношение Бинхэ изменилось слишком резко — у Цинцю попросту не хватало данных для анализа ситуации, а отвлекать праздными вопросами демона, сосредоточенно месящего тесто для вонтонов, почему-то не хотелось.       Наблюдать за уверенными, профессиональными движениями Бинхэ было по-своему увлекательно, сродни медитации или созерцанию водопада. Они не обмолвились и словом, и у мастера Сюя было достаточно времени, чтобы все же попытаться понять, что происходит. Последним, что он четко помнил, была боль, когда Синьмо вошел в его солнечное сплетение, выпивая из изнуренного пытками и издевательствами заклинателя последние силы. Цинцю в тот момент даже малодушно порадовался, что зверь наконец наигрался и готов отпустить его в блаженную мягкую темноту небытия. И вот он как ни в чем не бывало сидит на кухне какого-то незнакомого дворца и созерцает, как тот самый Ло Бинхэ готовит ему вонтоны.       — Ешь, клянусь, не отравлено, — перед носом лорда возникли тарелки с аппетитно пахнущей едой. Цинцю механически, еще не до конца выпав из раздумий, поднял палочки и взял первую пельмешку, сразу поднося ко рту. Внезапно за запястье его перехватили сухие пальцы, пачкая рукав нарядных одеяний в муке, а грудной, низкий голос предостерег:       — Не торопись, горячее.       — А, да, хорошо, — невнятно отозвался Цинцю, потерявшись в незнакомых для него проявлениях заботы.       Ло Бинхэ так же потерянно кивнул и отпустил его руку, усаживаясь напротив, но не притрагиваясь к еде. Цинцю хотел было пошутить про то, что еда все-таки отравлена, но почему-то не стал, вместо этого аккуратно кладя уже немного остывший вонтон в рот.       Еда оказалась не просто вкусной и сочной — она была божественной! Цинцю с аппетитом съел все, что ему предложили, старательно удерживая себя от восторженного мычания. Если зверь готовил так для всех своих девок, неудивительно, что те таскались за ним хвостом в надежде получить еще хоть каплю подобной благосклонности.       Закончив трапезу, Цинцю отложил палочки на пустую тарелку, вытер губы предложенным полотенцем и поклонился прямо за столом, выражая благодарность своему талантливому повару. Бинхэ на это лишь скупо усмехнулся и помог заклинателю встать, бросая грязную посуду посреди стола.       — И что теперь? — настороженно полюбопытствовал Цинцю, наблюдая за зверем сквозь прищур. Его согрели, поносили на руках, отмыли, одели, причесали, снова поносили на руках и сытно накормили. Казалось бы, жаловаться не на что, но направленность действий напрягала.       — Пойдем в спальню, — отозвался Бинхэ, в третий раз за день подхватывая Цинцю на руки.       Заклинатель прикрыл глаза, скрывая горькое торжество и понимание: все эти подготовительные этапы были всего лишь для самого зверя. Трахать сытого, чистого и вкусно пахнущего Цинцю наверняка поприятнее, чем перемазанный свежей землей скелет. Почему-то стало обидно, будто Бинхэ его предал, хотя не в положении Цинцю было в принципе рассчитывать на его милость.       Мужчину меж тем занесли в спальню, раздели до нижних одежд и настойчиво уложили на большую, чистую кровать, на которой свободно уместилось бы сразу три человека.       — Советую поспать. Твое новое тело еще слабо и нуждается в длительном отдыхе, — сказал демон, выпрямляясь.       Цинцю не поверил своим ушам — его что, никто не будет насиловать? Его принесли сюда не для постельных утех неукротимого жеребца Ло?       — Выпей. Зная тебя, будешь пытаться сбежать даже ползком, так что я лучше перестрахуюсь, — Бинхэ пошуршал у стола в дальнем от кровати углу, вернулся к мужчине и сунул ему под нос маленькую непрозрачную склянку, пахнущую как обычный сонный отвар.       — Пей. Это просто сонный отвар, — подтвердил его мысли Бинхэ, и Цинцю, после недолгих колебаний, послушно выпил предложенное в три больших глотка.       — Давай помогу, — зверь придержал его за плечи, опуская на подушки, вытащил колючую длинную шпильку из прически и отложил ее на низкий прикроватный столик, накрыл сверху одеялом.       Мастер Сюя неосознанно расслабился, окруженный мягкими перинами и теплом от одеяла. Бинхэ непривычно ласково улыбнулся в ответ на его сонное ворчание и тихо, на грани слышимости, пожелал спокойной ночи.

      ***

      Цинцю снились странные сны. Обычно он просыпался от кошмаров или тонул в мутном сером мареве, похожем на липкий, затягивающий туман, но в этот раз ему снились яркие, цветные сны-воспоминания о его прошлом и прошлом Бинхэ.       Вот он забирает на свой пик неуклюжего и неловкого на первый взгляд мальчишку, просто чтобы подразнить Лю Цингэ. Вот видит, как у маленького, но до ужаса талантливого зверя выходит с первого раза то, что не должно было получиться в принципе. Вот его самого гнетет лютая зависть к этому, по сути, ни в чем не повинному ребенку, недостатками которого были всего лишь крайняя удачливость и невероятный талант. Наблюдая за тем, как чай стекает с хорошенького лица, Цинцю пытался понять, когда все пошло не так. Когда его человеческая злоба и зависть переросли в откровенные издевательства, поощряемые старшими учениками. Когда он перестал смотреть на мальчишку как на ученика и впервые увидел в нем соперника, врага, способного походя отобрать то, к чему мужчина стремился годами и за что обильно проливал слезы, пот и кровь, свою и чужую?       Струйки стекали по напряженному лицу мальчишки, но он не сделал ни единого движения, чтобы остановить, помешать или хотя бы устранить последствия чужой злости. Даже глаз не закрыл, и насыщенный зеленый чай наверняка неприятно разъедал, причиняя дополнительные страдания.       Молча наблюдая за зверенышем из прошлого, Шэнь Цинцю заметил, как с упрямого подбородка срывается и чертит темную короткую дорожку крупная капля крови из разбитой в дневной драке губы, скрываясь за криво сшитым потрепанным воротником. Ребенок молчал, не пытаясь встать или пошевелиться, покорно и открыто принимая незаслуженное наказание; только сжались на коленях крупные, но изящные ладони, собирая прохудившуюся ткань в кулаки. Мужчина отвернулся, пряча охватившие его эмоции — презрение, гнев, стыд и разочарование в мальчишке и самом себе.       Цинцю вспомнилась тяжелая, грубая рука Цю Цзяньло на его лице. И как он точно так же стоял перед мучителем навытяжку и равнодушно смотрел в стену, позволяя крови из свежих ран стекать по коже лица и груди. Горный лорд знал, что все вокруг — сон, и скорее всего, создано не из его памяти, а из памяти зверя. Но что-то в сжатых кулаках, в потухших обсидиановых глазах намекнуло ему на то, что настало время скинуть набившую оскомину маску и в кои-то веки заговорить от души, так, как он не осмелился поступить много лет назад.       — Твою ж мать, — бессильно выругался заклинатель, оборачиваясь и взметывая вокруг себя маленький вихрь ткани цвета цин. Шагнул к зверю, присел на колено рядом, схватился за не по-юношески широкие и твердые от постоянной физической работы плечи. С силой тряхнул, заставляя мальчишку смотреть глаза в глаза. — Вставай. Борись. Никому не позволяй обращаться с тобой, как с животным. Даже мне, — прорычал он в испуганное лицо пацана, неосознанно сжимая руки все крепче.       — Ши… шицзунь! — Бинхэ смотрел на него широко распахнутыми глазами, в которых Цинцю легко мог рассмотреть свое непривычно взъерошенное отражение. Видел ли молодой господин Цю то же самое, когда мучил и издевался над бесправным рабом Шэнь Цзю? Ответ пришел из глубины души, обжигая самую суть болезненной, ядовитой правдой: нет. В глазах Цинцю, даже в самые страшные и темные времена, когда любая надежда на спасение умирала в агонии от побоев и безнадежности, старший брат Цю Хайтан видел поочередно гнев, злобу, желание отомстить и фальшивое, показное смирение. Во взгляде Бинхэ ничего подобного не было. Этот ребенок совсем не злился на Цинцю, даже после всего того, что мужчина ему сделал, наоборот, пытался понять его, сам искал оправдания и все равно хотел быть для него самым лучшим учеником.       — Зачем ты так стараешься? — прохрипел Цинцю, не отрывая взгляда от растерянного лица Бинхэ. — Зачем тебе сила?       — Чтобы защитить тех, кого я люблю, — без тени сомнения отозвался полудемон. Цинцю поймал себя на мысли, что если звереныш продолжит в том же духе, то он, мастер Сюя и лорд пика Цинцзин, просто-напросто врежет ему по лицу, замарав руки недостойной кровью. И мальчишка не подвел, уверенно продолжив, наотмашь разя своего учителя каждым сказанным словом: — Я хочу стать самым сильным и умелым, чтобы защитить шицзе Нин и младших. И вас, шицзунь.       — Неужели ты думаешь, что мне нужна твоя защита, щенок? — вскипел Цинцю, судорожно пытаясь оттолкнуть звереныша, но собственные руки предали его, отказываясь расцепляться. Тому наверняка было очень больно от жесткой хватки на плечах, но ученик, как и всегда, не жаловался, покорно принимая все, чем гордый и заносчивый мастер решил его одарить.       — Конечно, нужна. Шицзунь любит вкусно поесть и подольше поспать. Этот Бинхэ мог бы каждый день готовить шицзуню самую вкусную еду и каждую ночь стеречь его сон. Этот Бинхэ умеет искусно штопать, и мог бы чинить негодную одежду, помогать с младшими, приносить нужные свитки. Этот Бинхэ готов делать все, чтобы помочь своему шицзуню.       — Почему? Я столько дерьма тебе сделал, так почему? — почти прорычал Цинцю, отчаянно пытаясь понять этого глупого ребенка.       — Потому что кроме шицзуня и шицзе Нин у меня больше никого нет, — легко ответил Бинхэ, и осторожно, словно величайшее сокровище, снял с плеч руки Цинцю. Бездумно погрел прохладные ладони в своих, теплых и чуть влажных.       Уже сейчас ладони мальчишки были сравнимы по размерам с ладонями Цинцю. Мужчина вспомнил, как этот самый мальчик, озверев и заматерев после Бездны, куда отправился по вине своего дорогого шицзуня, душил своего мастера одной рукой, не особо напрягаясь и держа его над полом на весу. Эти руки в прошлом причинили мужчине немало боли, унижений и страданий, но в этом странном сне, сидя на полу собственной хижины рядом с маленьким зверем, Цинцю не мог отпустить его руку, не мог перестать думать о том, что мальчишка — по сути своей еще совсем ребенок. Такой же, каким он был, когда…       …руки Цю Хайтан в его руках, ее звонкий смех и обращение к брату, злость в глазах облеченного властью юноши, трое рослых подростков, окруживших Цинцю, слабого от долгой голодовки, избитого, заморенного. Боль в запястьях, бедрах, животе и груди, но сильнее всего внизу, в разорванной хризантеме, куда не перестали вторгаться даже после того, как он начал буквально захлебываться в криках и крови.       — Шицзунь!.. Шицзунь, не надо! Мэнмо, какого гуя?!       Цинцю выпал из своих воспоминаний на пол бамбуковой хижины, судорожно глотая прохладный воздух. Рядом с ним вместо пирожка Ло Бинхэ сидел сам священный император в своем нынешнем обличье и бережно придерживал за плечи, не давая заклинателю позорно упасть лицом в пол. Цинцю инстинктивно хотел начать защищаться, плеваться ядом, чтобы оттолкнуть от себя и отдалиться, чтобы враг не заметил его слабости, но не успел. Бинхэ придвинулся ближе и окружил его теплыми объятиями, утыкая лицо мастера Сюя в жесткий воротник верхних одежд.       — Тихо, тихо. Он больше не тронет, я тебе обещаю. Тихо, успокойся, я с тобой…       — Что, если я боюсь тебя? — выдавил сквозь спазм в груди Цинцю, крепко цепляясь пальцами за ткань на спине демона.       — Имеешь право, — ответил Бинхэ спокойно, не прерывая объятий. — Посиди так немного, нужно успокоить дыхание и ци.       — Я спокоен!       — Нет. Тебе больно и плохо, Мэнмо разбудил в тебе самые страшные и темные воспоминания, такое не проходит бесследно. Я ничего тебе не сделаю, клянусь Синьмо. Тихо. Просто сиди.       — Зачем ты меня вернул? Как? — спросил Цинцю, когда воздух стал свободно проходить в легкие, а выступивший на лбу и висках холодный пот был как можно более незаметно стерт рукавом. Подумав, мужчина смирился со своим положением и немного расслабился в руках Бинхэ, за что получил одобрительное похлопывание по плечу.       — Есть другие миры, очень похожие на этот, где есть такие же люди, как мы. Синьмо случайно открыл портал в один из них, там я познакомился с местными Шэнь Цинцю и Ло Бинхэ. В том мире наша с тобой история пошла совсем по-другому, я этим заинтересовался и решил посетить их мир еще раз. Они подсказали мне, как я могу вернуть тебя. Твое нынешнее тело растительного происхождения, а еще ты обладаешь неисчислимой жизненной энергией.       — Почему? Зачем я тебе? Чего еще ты от меня хочешь?       — Хочу, чтобы ты признал меня. Хочу каждый день готовить тебе еду и каждую ночь стеречь твой сон. Хочу, чтобы ты улыбался мне так, как умеешь только ты — уголками губ и краешками глаз. Хочу просыпаться рано утром и смотреть, как ты спишь на соседней подушке.       — У тебя целый гарем девок, хочешь, чтобы я стал твоей новой наложницей? — Цинцю неподдельно удивился. Настолько, что даже слегка оттолкнул демона, отстраняясь и удивленно глядя в прекрасное, хоть и немного уставшее лицо. — Тогда можешь не заморачиваться с помощью и лаской, зверь, мы оба знаем, что ты легко можешь взять меня силой.       — Могу. Но я хочу, чтобы ты сам мне открылся. Неужели так сложно засунуть свою непомерную гордость в задницу и позволить мне о тебе позаботиться? — возмутился Бинхэ искренне, но при этом давить на заклинателя даже не думал, продолжая придерживать его за предплечья, чтобы мастер Сюя не потерял равновесия.       — Сложно, когда кроме этой самой непомерной гордости у тебя больше ничего и нет, — на удивление честно ответил Цинцю, и ощутил, как дернулся Бинхэ после этих слов. — Сложно, когда моя душа помнит все те пытки, которым ты меня подверг в прошлом. Возможно, только возможно, заметь, я их заслужил. Но зачем я здесь сейчас? Греть твой нефритовый жезл по ночам? Брось, зверь, ты наиграешься за пару дней, ну, может, пару лун, и забросишь, как и все остальные цветы своего гарема. А я не хочу, чтобы в меня пихали тот же жезл, который потом буквально пойдет по рукам, лучше уж снова пытки, они хотя бы честные.       — А если я буду только с тобой? — громко сопя ему в шею, спросил Бинхэ, настойчиво притянув заклинателя обратно. Цинцю дернул плечом, избегая щекотки от чужого дыхания, и попытался отодвинуться, но кто б ему это позволил.       — Шутишь? Хочешь, чтобы этот мастер в одиночку удерживал темперамент, которого обычно хватает на гарем из шести сотен девиц?! –неподдельно возмутился мужчина и как-то очень резко осознал, что демон, незаметно отвлекая его разговором, умудрился удобно усесться на полу и затащить бывшего учителя к себе на колени, обнимая его сбоку.       — Глупый шицзунь, — фыркнул Бинхэ, уподобившись огромному хищному коту, и мягко прихватил клыками кожу на шее заклинателя, прямо вдоль бьющейся венки. Прижался губами, оставляя красноватый ноющий след, и Цинцю подкинуло от внутреннего жара, прошедшего стрелой вдоль позвоночника. Ласки зверя были хоть и грубее, но куда откровеннее, честнее и лучше тех утех, что он изредка получал в домах под ивами. — Все, что мне когда-либо было от тебя нужно, это признание и поддержка. Чтобы ты улыбнулся мне, как другим. Чтобы сказал, что я молодец. Чтобы позволил быть рядом.       — Зверь…       — Теперь я точно знаю, что они с тобой делали. Начинаю понимать, почему ты поступал так, как поступал, — Бинхэ говорил, слегка волнуясь и сбиваясь. Его дыхание ускорилось, а руки слегка сжались на талии Цинцю, будто пытаясь удержать заклинателя на месте. — Я не прощу тебя, шицзунь — такое не прощают. Но я могу оставить это в прошлом, как и твое прежнее тело. Пожалуйста, давай начнем сначала, только ты и я.       — Где гарантии, что ты не вцепишься мне в глотку, как только я расслаблюсь? — почти миролюбиво спросил Цинцю, когда ладонь Бинхэ переползла на ребра, нежно погладила их, а после ненавязчиво, но приятно надавила, прижимая мастера Сюя вплотную к удобной и широкой демонической груди.       — Где гарантии, что ты не отравишь меня какой-то дрянью или не заколешь во сне? — мурлыкнул Бинхэ, целуя заклинателя под ухом и лаская носом угол его челюсти. — Хочешь, я разделю с тобой все твои воспоминания о том дне? Тебе должно стать легче.       — Легче от того, что кто-то еще видел мой позор? — невесело хмыкнул Цинцю, вновь предпринимая попытку выбраться и встать. С каждым мгновением, проведенным в компании такого настойчивого, самоуверенного и разгоряченного зверя, выдержка заклинателя спадала, обнажая давно живущий в глубине его черной души тактильный голод и необъятную жажду ласки.       — Легче от того, что кто-то был там вместе с тобой и разделил твои боль и страх, — Бинхэ сильнее сжал вокруг него руки, и Цинцю понял, как ощущают себя мыши, попавшие в лапы игривой, хитрой и опытной кошки.       — Во мне не было страха, маленький идиот. Я мечтал, я неистово жаждал стать сильным, чтобы они страдали и сдохли в муках у моих ног. И я стал! — мужчина с трудом подавил желание рассмеяться, при одном только воспоминании о резне и пожаре, которые он устроил в доме семьи Цю. — Убил их всех, сжег заживо и смеялся, как безумный, на пепелище. Моя боль сделала меня таким, какой я есть, и я ничуть не жалею о том, что это все со мной случилось.       — Идиот, — рявкнул в ответ Бинхэ и щелкнул пальцами.       Шэнь Цинцю накрыла бархатная темнота, а когда он распахнул глаза, то увидел уже потолок спальни, в которой его уложил спать демонический император. Не мешкая ни мгновения, мужчина подхватился, нащупывая на столике длинную, острую, словно специально созданную для самообороны шпильку, и упер ее под горло тоже севшего Бинхэ, сжимая в кулаке успокаивающе прохладный металл.       — Давай. Давай, если не струсишь. Убивай, — улыбнулся Бинхэ шало и придвинулся вплотную, заставив заклинателя практически лечь на кровать. Накрыл собой, придавливая собственным телом к приятно скользящей по нижним одеждам простыне, но тяжело мужчине не было — демоническое отродье продолжало опираться на колени и локоть, второй ладонью накрыв руку Цинцю с зажатой шпилькой.       По белой коже прокатилась капля, оставив алую короткую дорожку, совсем как в недавнем полусне. Она быстро впиталась в воротник, и Цинцю решительно нажал на шпильку, вдавливая ее глубже в плоть. Улыбка Бинхэ стала шире, но он по-прежнему не пытался помешать, просто держа руку поверх ладони Цинцю.       — Знаешь, шицзунь, а ведь это хорошая смерть — умереть, целуя такого красивого и опасного человека. Мой аспид, сделай это медленно, чтобы я успел насладиться твоим вкусом.       С этими словами зверь плавным, слитным движением наклонился и припал к приоткрытым губам Цинцю в глубоком поцелуе. Мужчина полностью замер, позволяя настойчивому гибкому языку терзать свои губы и язык. Цинцю буквально впал в ступор, ожидая чего угодно, от непереносимой боли из-за влияния демонической ци до сильного удара по лицу, но никак не требовательного, влажного, уверенного поцелуя. Когда язык демона скользнул по небу заклинателя, потираясь о него самым кончиком, рука Цинцю рефлекторно сжалась, шпилька вошла глубже, и Бинхэ тихо хныкнул в поцелуй, видимо, ему все-таки было неприятно.       Подчиняясь вспыхнувшей, словно лесной пожар, злости, бывший лорд Цинцзин с силой толкнул Бинхэ в грудь, отстраняя от себя. Выдернул шпильку и, недолго думая, съездил демону по лицу свободной рукой, отвешивая сильную, горячую пощечину.       — Неисправимый мальчишка! Не так этот мастер учил тебя относиться к своему шицзуню! — почему-то, после такого проявления демонической страсти, в голове лорда всплыло только это нелепое, почти детское обвинение. Стыд обжег щеки, но вслед за ним пришел страх — его тело было новым и нетронутым, но душа прекрасно помнила изобретательные и кровавые пытки, которые Бинхэ совсем не чурался к нему применять.       — Может, шицзунь покажет этому недостойному, как правильно с ним стоит обращаться? — Бинхэ невозмутимо повернулся к нему лицом, стирая каплю крови с разбитой губы. Его щека пылала, как от ожога, и Цинцю вдруг стало стыдно. Он совершенно ничего не понимал, но делать что-то было нужно. И с таким, взрослым, уверенным в себе, настойчивым и жадным зверем хотелось сделать слишком много, как бы сильно ни душила заклинателя его знаменитая гордость. Мужчина тяжело вздохнул, проклиная всю сложившуюся ситуацию в целом и решение глупого зверя в частности, откинул шпильку на пол, схватил за грудки младшего, приподнимая себя за его счет, и неглубоко, но чувственно поцеловал приоткрытые от удивления губы.       — Кто из нас еще аспид, — прошептал Цинцю, когда они оба с трудом оторвались друг от друга, тяжело дыша и сверкая шалыми глазами. Поцелуй имел ярко выраженный металлический привкус из-за разбитой губы Бинхэ, и заклинатель поднял руку, осторожно касаясь ранки кончиком пальца. — Залечи.       — А если я хочу носить на себе твои следы? — спросил бывший ученик, особенно выделяя слово «хочу».       — Я оставлю тебе другие. Не люблю вкус крови, это отвратительно. — Цинцю раздраженно закатил глаза и улегся поудобнее, слегка разводя колени, чтобы зверю было комфортнее над ним нависать.       — Они?.. — Голос Бинхэ стал серьезным и тихим.       — Да. Ненавижу вкус крови, ненавижу вкус семени, ненавижу играть на кожаной флейте… — под шумок мастер Сюя постарался перечислить все те «постельные» техники и вещи, что вызывали в нем раздражение и злость — мало ли, а вдруг зверь проявит благодушие и все-таки прислушается.       — Тихо, тихо. Мы не будем, я все залечу, — демон действительно несколько раз быстро облизал ранку, и она пропала без следа.       Цинцю прикоснулся к его шее поверх глубокой узкой раны от шпильки. Надавил, выталкивая из нее еще одну маленькую каплю крови, зачарованно глядя на то, как она стекает по уже проторенной дорожке мимо кадыка.       — Раз тебе так нравится причинять мне боль, шицзунь, может, сменишь направление действий?       — Ты о чем? — Цинцю вскинул взгляд на демона и заметил, каким жадным и голодным огнем вспыхнули его глаза.       — Ну… в такой позе тебе было бы удобно царапать мне спину и оставлять укусы на плечах. А если бы я посадил тебя к себе на колени, то смог бы проникнуть очень глубоко, и у тебя все еще был бы доступ к моему телу. Брать тебя сзади было бы очень неудобно, зато потом я разрешил бы тебе потаскать меня за волосы или пометить шею. Есть так много вариантов, шицзунь… — Бинхэ громко урчал, как кот, дорвавшийся до сливок, и все глубже зарывался носом в шею Цинцю.       Заклинатель разозлился на глупого демона, дразнящего его так, словно он имел на это право. Потом вспомнил, кто вернул ему тело и какие-никакие, но способности, мысленно посетовал на свою тяжелую судьбу и запустил ладонь в пушистую шелковистую гриву, отрывая от себя Бинхэ, чересчур увлекшегося мелкими щекотными поцелуями.       — Остановись на одной и прекрати болтать, зверь. Ночь не такая уж длинная.       — Я доведу тебя до края не меньше трех раз, шицзунь, — серьезно сообщил ему Бинхэ и махнул рукой, легкими и точными ударами ци гася свечи, освещающие комнату. А дальше Цинцю попросту растерял все мысли, потому что опытный, преступно красивый мальчишка наклонился и начал целовать мастера Сюя всерьез, каждым своим движением доказывая, что получил прозвище неукротимого жеребца не зря.

      ***

      На рассвете Шэнь Цинцю неохотно вынырнул из приятной дремы по весьма нетривиальному поводу — в нем шевельнулось что-то твердое и очень большое. Мужчина испуганно распахнул глаза и попытался сесть, но почти сразу же упал обратно от приступа возбуждения, прокатившегося по телу огненным валом. С трудом сообразив, где он и что происходит, Цинцю попытался свести колени к бокам любовника, но добился только того, что нефритовый жезл зверя (который почему-то все еще не покинул его бедное измученное тело!) особенно удачно надавил на точку наслаждения внутри.       Бинхэ, почувствовав его копошение, лениво приоткрыл один глаз, его рука скользнула по обнаженной коже заклинателя, притягивая мужчину поближе к твердой груди и не давая скатиться на кровать. В рассеянном и тусклом свете почти летнего утреннего солнца, пробивающемся сквозь неплотно задвинутые ставни, мальчишка казался произведением искусства — с золотистой тонкой кожей, рассыпавшимися по кровати чуть вьющимися темными прядями и довольным, томным взглядом.       — Поспи еще, мы всю ночь кувыркались… — пробормотал младший, щурясь, как милый сонный котенок, и погладил мастера Сюя по спине, словно успокаивал норовистую и плохо объезженную лошадь.       Цинцю в деталях вспомнил все то, что они творили ночью, и сдавленно застонал, утыкаясь лицом в чужое плечо, пахнущее потом, ликорисом и немного корицей. Было стыдно, неловко, горячо и очень, очень хорошо.       — Тебе больно? Давай одолжу духовных сил? — широкая твердая ладонь с выступающими шершавыми мозолями от меча согрела лопатки, погладила вдоль спины; большой палец ласково потер выступающий позвонок, рождая в груди мужчины прилив тепла.       — Нет, не больно. То есть больно, ты же все еще внутри! — возмутился Цинцю, но даже ему показалось, что его голос звучит на редкость лениво и неубедительно.       — Но шицзунь такой узкий и тесный! Этот Бинхэ не смог побороть искушение, он очень виноват, — судя по довольно блестящим глазам, виноватым себя мальчишка не чувствовал совсем. Цинцю тяжело вздохнул, смиряясь с тем, что активным и инициативным в их отношениях будет все-таки зверь, и расслабленно растянулся поверх его тела, мстительно давя всем весом.       Но Бинхэ и не думал сердиться или возмущаться, наоборот, отвел от шеи заклинателя пряди распущенных и слегка спутавшихся волос и стал круговыми движениями поглаживать тыльную сторону. Цинцю едва не замурчал от удовольствия, сумев сдержаться буквально в последний момент.       — Шицзунь, я хочу спросить. Всего один честный ответ взамен на тело и силу, идет?       Цинцю насторожился, но не стал выдираться, позволяя демону перекатиться по кровати и подмять его под себя. Мужчина больше не мог пошевелиться — сверху его придавливал Бинхэ, а над головой, между верхней планкой кровати и волосами заклинателя, устроилась ладонь зверя, мешая поворачивать голову и тем самым уходить от неудобных тем. Подумав, что хуже уже точно не будет, Цинцю открыто посмотрел в глаза напротив и кивнул, подтверждая, что готов к разговору.       — Скажи, шицзунь, почему ты столкнул меня в Бездну? Неужели ты настолько сильно меня ненавидишь?       Цинцю ожидал этого вопроса, боялся его, но в то же время осознавал, что сбежать, отмолчаться, прикрыться приевшейся маской картонного злодея у него больше не получится. Мужчина с трудом выпростал руку из-под теплого тела и заправил Бинхэ прядь волос за ухо, чтобы не свисала и не щекотала мастеру Сюя грудь, отвлекая от важной беседы.       Зверь едва ощутимо дрогнул, когда Цинцю задумчиво почесал его за ухом, как большого и глупого, но любимого щенка.       — Сам подумай, дурачок. Мы были в центре заклинательского соревнования — множество погибших, еще больше раненых, и тут ты с демонической меткой посреди лба. Даже мишень рисовать не нужно, уже и так все готово. Цанцюн была бы опозорена навеки, меня бы выгнали с моего родного пика, на котором я, заметь, пахал как вол. — Цинцю замолчал, давая демону немного времени на то, чтобы уложить информацию в голове. А потом тихо, но предельно честно дополнил, глядя в сверкающие персиковые глаза: — Тебя бы убили, и смерть не была бы легкой, а в Бездне у тебя был шанс выжить. Я тогда еще не знал, чей ты сын, не знал, что ты сам Диюй способен с ног на голову перевернуть, но там ты бы смог выжить, а здесь нет.       — Почему… почему тогда ты сказал, что ненавидишь? Почему не объяснил? — в голосе Бинхэ послышалась настоящая боль. Цинцю словно наяву увидел того маленького доверчивого и бесконечно преданного пирожка, каким демон был во времена своего ученичества. Стыд ожег щеки краской, а грудь болью, но Цинцю нашел в себе силы продолжить откровения, мягкими касаниями пытаясь успокоить дурного ученика.       — В Бездне не выжить, если нет достойной мотивации. А я не знаю более сильного стимула, чем желание отомстить.       Бинхэ покачнулся, будто его с размаху огрели плетью. На его лице проступил испуг, искренний, и от того особенно болезненно ударивший по очерствевшему сердцу Цинцю.       — Ты ненавидел меня? Скажи, ты и правда меня ненавидел? — в глазах зверя заблестели слезы, и желудок мастера Сюя при виде этого почти мифического зрелища совершил кульбит.       — Не показывай никому своих слабостей, — наставнический тумак вышел крепким и совершенно механическим. Цинцю остро жалел, что рядом нет любимого прочного веера, которым было так удобно огревать провинившихся учеников по повинно склоненным макушкам. — Тем более, перед врагом. Как ты вообще в Бездне выжил с таким уровнем самоконтроля?       — Хотел в глаза твои посмотреть. Вцепиться в глотку и не отпускать больше никогда. Хотел видеть, как ты страдаешь, теряя все, что тебе дорого, — глухо выдавил Бинхэ, не обращая внимания на крупные мутные слезы, текущие по его щекам и капающие на обнаженную грудь лорда.       Цинцю попытался отшатнуться и выползти из-под тяжелого тела, но Бинхэ не дал, сжимая руки и опуская голову на плечо мужчины.       — Какой же ты глупый, шицзунь… Почему? Ну почему ты мне ничего не сказал? Почему продолжал вести себя как тварь последняя? Почему даже не попытался спрятаться, если знал, что я приду за тобой?       — А ты бы стал меня слушать? — невесело хмыкнул Цинцю и медленно, нерешительно переместил руки, обнимая поперек спины глупого ребенка в теле взрослого и бесконечно привлекательного мужчины. — Я был твоим учителем, скверным, но учителем, и поклялся защищать тебя, а я стараюсь не нарушать своих клятв. Из Бездны ты вернулся совсем другим: настоящим зверем, хитрым, опасным, сильным. Глядя на тебя тогда, я испытал… гордость. Не думал, что когда-нибудь скажу это, но ты молодец, звереныш. Ты справился, смог, осилил. Ты выжил, как я и хотел.       — Разве это жизнь? — спросил Бинхэ, накрепко сжимая руки вокруг него, вжимаясь всем телом в тело заклинателя, будто он тонул, а Цинцю был последней соломинкой, за которую зверь мог ухватиться, чтобы выжить. — Я один. Всегда один. Знаешь, в том, другом мире Ло Бинхэ и Шэнь Цинцю женаты. Я видел, как тот шицзунь смотрел на своего Бинхэ — так нежно, приязненно, по-хорошему строго, так, словно он был самым любимым существом в жизни этого мастера. Я бы хотел… я бы тоже хотел, чтобы кто-то смотрел на меня так. Чтобы кто-то любил меня не потому, что я властелин мира и сильнейший из демонов, а потому, что я это я. С прогнившей насквозь душой, помутневшим рассудком и множеством скрытых страхов.       — И какие же недостатки есть у властелина мира? — насмешливо спросил Цинцю, продолжая осторожными касаниями успокаивать демона. Мужчине в какой-то момент даже показалось, что он пытается усмирить дикого тигра — настолько подавляющей, мощной и темной стала духовная энергия вокруг его бывшего ученика.       — Я ненавидел тебя настолько сильно, что больше не мог думать ни о чем другом, и в конце концов превратился в такое же чудовище.       — Приятно знать, что тебя ценят за то, какой ты есть, — хмыкнул Цинцю, ничуть не обидевшись на жесткие слова Бинхэ. — Может, вытащишь его уже? Отвлекает.       — Как пожелаешь. — Зверь приподнялся на руках и вытащил свое достоинство из Цинцю, сопровождая это действие чавканьем обильно залитого в заклинателя масла.       Мужчина застонал от облегчения, а затем опустил взгляд ниже пояса любовника и подавился воздухом. Всю прошлую ночь он хоть и поражался нечеловеческим размерам зверя, но старательно в ту сторону не смотрел, отвлекаясь на поцелуи, движения длинных проворных пальцев внутри себя или безумно мягкие волосы любовника, которые оказалось так приятно перебирать и стягивать на макушке. Цинцю в силу титула лорда пика ученых хорошо разбирался в анатомии, и не было ни одной причины, по которой он мог целую ночь принимать в себя подобный таран и не развалиться при этом на части. Судорожно ощупав влажное, растянутое до предела отверстие, заклинатель убедился, что крови нет — только блестящее, скользкое лавандовое масло и прозрачная естественная смазка самого Бинхэ.       — Из чего ты мне тело сделал? — севшим голосом спросил мужчина, ошарашенно глядя на то, как три пальца с легкостью исчезают в глубине его нового тела. Боли при этом он не чувствовал совсем, только неприятную пустоту и прохладу там, где раньше был чужой яньский корень.       — Из «корня бессмертия»**. Тот Шэнь Цинцю помог — дал своей крови, чтобы я мог вырастить новое тело, а душу я вернул с помощью одного темного ритуала, — отозвался Бинхэ, с любопытством глядя на действия Цинцю. Лукавый огонек в его глазах вспыхнул ярче, едва музыкальные пальцы лорда Цинцзин оказались внутри его хризантемы. — Но не переживай, все последствия лягут на того, кто проводил обряд, то есть, на меня.       — Что за последствия? — отвлекся Цинцю от изучения открывшихся возможностей, окидывая зверя настороженным взглядом.       — Каждый год, прожитый тобой, будет отнимать год жизни у меня, — просто ответил Бинхэ и получил куда более сильный и крепкий подзатыльник, чем ранее.       — Маленький идиот! Этот мастер полностью провалился как шицзунь, раз мой ученик позволяет себе творить подобные дикие вещи. Бинхэ, это просто непозволительная расточительность и самая настоящая дурость, ты хоть понимаешь, что натворил? — Цинцю вытер пальцы о простыню, с трудом удерживая себя от того, чтобы не вцепиться в мальчишку и не затрясти его со всей силы, выбивая лишнюю дурь.       — Понимаю, — зверь поймал чистую руку Цинцю, которой мужчина размахивал в порыве гнева, оставил на запястье нежный поцелуй, мгновенно обезоружив этим заклинателя. — И я бы поступил так снова, если бы пришлось. Не злись, мой аспид, я же уже провел обряд. Теперь тебе осталось только жить и радовать меня своими ядовитыми укусами.       — Негодный мальчишка, — пробурчал Цинцю и с силой потянул удивленного демона на себя, располагая его голову на своем плече. — Мало я тебя в детстве порол, больше нужно было.       — О, шицзунь, поверь, побоев в моей жизни было достаточно, — невесело улыбнулся зверь, доверчиво позволяя мужчине себя обнимать.       Рука мастера напоролась на какую-то корку у него на спине, и Цинцю потянулся проверить, что это, даже не успев толком разобраться, а зачем ему вообще нужно это знать.       На спине бывшего ученика обнаружилась уже засохшая карта из кровавых разводов, хотя сами царапины успешно зажили за ночь. Цинцю скользнул пальцем по лопатке, где все еще оставался последний бледный след в виде трех параллельных линий.       — Что это? — мастер нахмурился, проводя пальцами и по другим светлым полоскам, оставшимся на месте многочисленных царапин.       — Ты разве не помнишь? Ночью ты не стеснялся ставить на мне свои следы.       — Ты тоже, — отмахнулся Цинцю и только теперь до него дошло, о чем пытался сказать ему демон. — Постой, это я тебя так?       — Ну да, — Бинхэ невозмутимо пожал плечами и поцеловал пальцы Цинцю; под ногтями мастера кое-где еще темнели пятнышки крови. — Чего ты так переживаешь, мой яд? Подумаешь, поцарапал, это как с котенком поиграть.       — С котенком, говориш-шь? — прошипел Цинцю не хуже вышеупомянутого аспида. Если еще мгновение назад он чувствовал стыд и даже легкую вину перед зверем за несдержанность и дикость, то теперь мужчину с головой накрыло страстное желание оставить эти следы снова, только теперь еще и на груди. И Бинхэ, видимо, это желание полностью понимал и разделял, потому что даже не попытался блокировать руки Цинцю, когда заклинатель напал на него и повалил обратно на кровать, седлая и придавливая собой.       — Котенок, значит?!       — Маленький, пушистый и очень красивый, — сияя обезоруживающе честными глазами, заявил Бинхэ и первым потянулся, чтобы увлечь своего учителя в новый поцелуй с языками.       Цинцю в ответ рыкнул, наклонился, чтобы зверю было удобнее до него дотянуться, и с глубинным удовлетворением отметил, как хорошо и правильно руки мальчишки разместились на его теле, поддерживая, но не настаивая.       Шэнь Цзю не был уверен в том, что следующим же утром не проснется в кандалах в тюрьме. Не был уверен, что чувств Бинхэ хватит, чтобы залечить все его душевные раны. Однако этот зверь был иным — не стремился причинить боль (хотя и был ужасно охоч до весенних игр), а также в меру своих сил и умений заботился о Цинцю. И когда после очередного раунда любовных игр демон поправил на мужчине одеяло, крепче вжимая его в свой горячий, влажный от пота бок, заклинатель все же решил дать этим странным, нелогичным и непонятным отношениям шанс.

      ***

      Шэнь Цинцю испытывал, пожалуй, самые необычные чувства за всю свою жизнь. В его сознании одновременно смешались растерянность, удовлетворение, неприязнь, досада и искреннее любопытство. Мужчина стоял посреди пика Цинцзин, утопающего в зелени, свежести и легком весеннем ветре, а напротив него замер точной такой же лорд пика Цинцзин, сверкая настороженными темно-зелеными глазами. Двойник был облачен в такие же одежды, как у него, держал веер так же, как он, и имел такую же прическу. Но что-то неуловимо отличало его от Шэнь Цзю — то ли не такая идеально ровная осанка, то ли бледный розовый след от веревки на запястье, полускрытый от досужих взглядов длинным светло-зеленым рукавом, то ли выражение глаз — изучающее, но открытое, оценивающее, но не угрожающее.       Мужчины еще раз переглянулись и одновременно отвели от лиц легкие бумажные веера: с изображением журавлей у Цинцю и с иероглифами «мудрость» у здешнего лорда Цинцзин. Как и ожидал Шэнь Цзю, его двойник все же отличался от него — имея ровно те же черты лица, он казался мягче, капризнее и словно младше. Хотя наставническая строгость наложила и на него свой отпечаток.       Шэнь Цинцю вежливо поклонился в ответ на поклон господина Шэня.       — Шицзунь! — раздался необычно радостный голос Бинхэ откуда-то слева.       — Да? — два голоса слились в один. Мужчины снова переглянулись, и тонкие губы лорда Шэня изогнулись в мягкой полуулыбке, которой никогда не сумел бы добиться от себя Шэнь Цзю.       — Шицзунь, я все приготовил, можем идти! — Бинхэ подошел ближе, и Цинцю понял, что это здешний двойник его зверя, а не сам священный император и владыка Синьмо — местный Бинхэ тоже выглядел моложе, мягче и невиннее, чем тот Бинхэ, что регулярно втрахивал лорда в кровать и без особого напряга таскал всюду на руках.       Младший Ло — как про себя его окрестил Цинцю — безошибочно определил своего супруга и, ничуть не стесняясь присутствия чужака, поймал в объятия, оставляя на фарфорово-белой щеке легкий поцелуй. За что тут же получил сложенным веером по пушистой растрепанной макушке.       — У нас гости. Веди себя прилично, Бинхэ.       — Но ведь шицзунь такой красивый! Этот Бинхэ ничего не мог с собой поделать, — заканючил демон, словно малолетнее дитя, и Цинцю поймал стойкое ощущение, что подобное он уже где-то видел. Память услужливо подкинула разговор по душам со зверем в их самую первую совместную ночь и буквально вчерашний диалог с неукротимым и слишком жадным мальчишкой, который после пика удовольствия Цинцю почти сразу пошел на второй заход, заставляя мастера Сюя буквально плавиться от остроты и яркости ощущений. Выражение лица у него в те моменты было примерно таким же, как у этого Бинхэ, так что Цинцю даже стало слегка не по себе.       Здешний пиковый лорд меж тем покачал головой, еще раз легонько стукнул демона по повинно склоненной макушке и сразу же утешающе поцеловал это место, от чего священный император засветился ярче солнца.       — И как тебе они, мой аспид? — прошептал на ухо Шэнь Цзю Бинхэ, неслышно подкрадываясь сзади и обнимая лорда за талию, затянутую в привычный трехслойный наряд цвета цин.       — Занятно, — отмахнулся Цинцю, не отрывая взгляда от тихо воркующей парочки.       Вот руки местного Бинхэ чуть сильнее сжались на талии супруга, будто он непроизвольно искал оружие для защиты. Вот лорд накрыл его руку длинным рукавом, «незаметно» сжимая ладонь демона в успокаивающем жесте. А вот Бинхэ сделал неуловимое движение корпусом, слегка поворачивая мужа в сторону и заслоняя его собой от пришельцев из другого мира. Цинцю настолько сильно ушел в наблюдение, что очнулся только тогда, когда зверь положил голову на его плечо, расслабленно показывая местному господину Ло свои открытые ладони.       — Спокойно. Я не наврежу ему. У меня теперь свой есть, — почти пропел демон, и Цинцю, не удержавшись, стукнул его веером в плечо — не больно, но обидно. Бинхэ на это лишь приглушенно рассмеялся и поймал руку мастера Сюя, оставляя на пальцах легкий поцелуй.       Подчиняясь приглашению хозяев, Цинцю и Бинхэ прошли в деревянную беседку, увитую диким виноградом. Расположившись на мягкой подушечке за низким, идеально гладким столиком, Цинцю принял из рук чужого демона пиалу с превосходно заваренным чаем, исходящим ароматным паром с островатым и приятным запахом имбиря.       — Лорд Шэнь, как вам новое тело? — местный лорд завел непринужденную беседу, показательно игнорируя ладонь мужа, по-хозяйски расположившуюся на его колене.       — Благодарю, лорд Шэнь. Этот заклинатель должен выразить вам признательность за то, что помогли Ло Бинхэ… на его пути и поспособствовали переносу моей души в это тело, — мужчина встал и низко поклонился, на что здешний Цинцю ответил хоть и не таким глубоким, но уважительным и идеально выполненным поклоном.       — Можем ли мы рассчитывать на приглашение? — вмешался в их светские расшаркивания младший Ло, прямо глядя в глаза Бинхэ.       — Приглашение? — растерялся Цинцю, садясь обратно за стол и судорожно вспоминая, не приближается ли какая-то важная дата.       — На свадьбу, — как ни в чем не бывало пояснил демон, поворачиваясь уже к нему. Шэнь Цзю от шока едва не подавился чаем, в то время как Бинхэ только грустно покачал головой и отвел взгляд, уставившись в собственную нетронутую пиалу.       — К сожалению, мой а… мой уважаемый шицзунь не видит во мне свою вторую половину, так что этот демон довольствуется жалкими крохами внимания шицзуня.       Бинхэ настолько талантливо и непринужденно разыгрывал обиженного сиротинушку, что Цинцю сам едва на это не купился — помешали только воспоминания о прошлой ночи, когда демон медленно и расчетливо играл на его теле, как на гуцине, умело извлекая из мастера стоны разной тональности и длины.       — Талантливый он у меня, верно? — светским тоном заметил разъяренный мужчина, обращаясь исключительно к лорду Цинцзин.       — Весьма. Это вообще у них… в крови, — легко поддержал его тон хозяин этого места, прихлебывая ароматный и действительно вкусный напиток.       — Не злись, мой яд, — Бинхэ поймал лорда за свободную руку и сжал его пальцы в своей грубой ладони, затем и вовсе поднося к лицу и ласково потираясь щекой. — Я просто очень жду твоего решения.       — Оно будет, имей терпение, — непримиримо покачал головой Цинцю, но злость свою и правда поумерил — сопротивляться трогательно-открытому, внимательному и беззащитному взгляду Бинхэ у него выходило с каждым разом все хуже, чем зверь постоянно пользовался в своих целях.       — Я знаю. Но это не мешает мне тревожиться, мой аспид.       — Вам не о чем беспокоиться, господин Ло, — в их тихий замерший мир ворвался негромкий, но уверенный голос местного Цинцю. — Поверьте этому заклинателю, вас ждут только хорошие новости.       Цинцю сверкнул глазами, но возмущаться не стал, прекрасно помня, кто именно поспособствовал появлению его нового и весьма комфортного тела.       Постепенно разговор перешел на более общие темы. Они подробно обсудили дела на местном пике Цинцзин и положение заклинателей в мире и обществе. Цинцю с глубинным удовлетворением узнал, что местный Цинъюань жив, здоров и по-прежнему верховодит в Цанцюн и смотрит на Шэнь Цинцю виноватыми глазами. Что Мин Фань стал лучшим учеником пика и уже готовится к свадьбе с Нин Инъин, что школа Цанцюн заняла лидирующую позицию в мире заклинателей и переживает свои лучшие времена. Со своей стороны Шэнь Цинцю поделился новыми открытиями и даже показал наброски трактата о животных Бездны, которых ему для изучения приволакивал Бинхэ, даря вместо гребней и цветов туши устрашающих монстров.       Здешний лорд радостно вцепился в написанное, спешно пролистывая и просматривая аккуратные записи Шэнь Цзю. Углубившись в термины и расчеты, могущие существенно улучшить труд Цинцю, мужчины совсем выпали из общей беседы, садясь вплотную друг к другу и спешно перерывая пронумерованные свитки будущего трактата. Местный лорд проявлял искреннее любопытство, сделал пару веских и дельных замечаний и даже нашел одну небольшую помарку в сроках родов одной демонической твари. Когда же они наконец вернулись в реальность, то оба Ло Бинхэ о чем-то шептались, глядя на лордов с гордостью, смешанной с желанием.       Цинцю легко узнал этот взгляд — в исполнении Бинхэ он означал, что зверь уже готовится разогнать всех слуг в своем демоническом дворце, поймать заклинателя под бедра и прислонить к ближайшей стене, задирая одежду и спешно растягивая под свой неадекватный размер.       — Думаю, нам с шицзунем пора домой, — сладко улыбаясь, заметил демон, поднимаясь на ноги и по-дружески хлопая младшего Ло по плечу. Глаза второго священного императора тоже странно сверкали, на что лорд пика Цинцзин только едва слышно фыркнул, скрывая лицо за раскрытым веером.       — Бинхэ прав. Мы благодарим вас за помощь и столь радушный прием…       — Не стоит. Мы сделали ровно то, что должны были. И будем рады видеть вас в гостях снова, — заверил его лорд Шэнь, ответно кланяясь.       Бинхэ сделал разлом с помощью Синьмо и пропустил вперед Цинцю, спрятавшего в рукав исправленные и слегка усовершенствованные записи. Но стоило им выйти из портала на другой стороне, в ставшем привычном и по-своему родным антураже демонического замка, как зверь нетерпеливо подхватил заклинателя на руки, пинком распахивая дверь в их общую спальню.

      ***

      — Я согласен.       — Что?       — Я согласен, — лениво повторил Цинцю, выводя пальцами спирали на плече у расслабленно лежащего на спине Бинхэ. Заклинатель удобно расположился поверх демона, прислонившись щекой к его груди и слушая ровное биение сердца, как частенько делал сразу после их весенних игр.       Посещение другого мира и наблюдение за супругами оказало на мастера Сюя неизгладимое впечатление. Мужчина не мог прогнать навязчивые мысли о недавней просьбе Бинхэ ни тогда, когда зверь покрывал его кожу метками, укусами и поцелуями, ни тогда, когда придавил к кровати всем телом, сгибая пополам, ни тогда, когда мерно вбивал в кровать, умело орудуя своим небесным столпом в его бедных медных вратах. Заклинатель и демон из другого мира были ужасно похожи на них самих, хотя и казались более молодыми и открытыми, уверенными друг в друге и в собственных чувствах. Цинцю старался быть честным с собой — за десять лун их совместного проживания Бинхэ ни разу не поднял на него руку (хотя мужчина многократно плевал ядом в его сторону и буквально нарывался на хорошую трепку), исправно приносил монстров для изучения и каждую ночь доказывал мастеру Сюя, что он такой в жизни Бинхэ один — желанный, прекрасный и, что самое важное, единственный. Зверь полностью забросил свой гарем, проводя дни и ночи исключительно в обществе Цинцю, что вызвало ожидаемый нездоровый ажиотаж среди «прекрасных цветов».       Мужчина тяжело вздохнул, окончательно смиряясь со своим новым положением, и слегка потерся о кожу Бинхэ щекой, скупо выражая привязанность и нежность.       — Я согласен на свадьбу, глупый щенок. Но не смей делать из этого фарс. И разгони наконец своих бесконечных девок, они мне чуть не испортили длительный эксперимент! — про яд в изысканных сладостях или про одеяния с отравленными иголками, подложенными ему в купальне, Цинцю упоминать не стал, так как уже достаточно узнал Бинхэ — с него сталось бы устроить на их свадьбе показательную резню всех причастных к травле горного лорда.       — Как пожелаешь, мой яд, — промурлыкал Бинхэ довольно, перекатываясь по кровати и подминая только-только расслабившегося лорда под себя.       Пальцы демона потянулись к валяющемуся неподалеку полупустому пузырьку с маслом для постельных утех, и Цинцю едва не застонал от недовольства, смешанного с предвкушением. Когда зверь сверкал глазами вот так, утром лорд Цинцзин не мог долго стоять на ногах и садился очень аккуратно, тщательно оберегая тылы.       — И шпильку хочу, с фениксами, — капризно потребовал мужчина, прекрасно зная, что как бы сильно демон ни был погружен в любовные игры, он услышит и распознает просьбу своего вздорного и прихотливого шицзуня.       — Все будет, — пообещал Бинхэ, накрывая губы заклинателя своими и увлекая его во влажный и жадный поцелуй. Язык столкнулся с языком, Бинхэ на мгновение отстранился, заглянул в глаза Цинцю, передавая тепло и счастье, тлеющие в самой глубине, и наклонился обратно, ласково потянув мастера Сюя зубами за нижнюю губу.       — Избалованный мальчишка, — фыркнул в ответ Цинцю, когда чувственный поцелуй прервался, и шире развел колени, обхватывая зверя за бедра.       Бинхэ поймал запястья заклинателя в одну свою ладонь, закинул их за голову Цинцю, создавая для себя упор и одновременно удерживая любовника, и осторожно, медленно толкнулся, погружаясь буквально по цуню, чтобы Цинцю хорошенько прочувствовал выступающие вены знаменитого демонического орудия. Мастер выгнулся, хватая ртом раскаленный воздух, ведь обычно Бинхэ был куда более настойчивым, резким и активным. Такое медленное проникновение было приятным, но при этом мучительным — неудовлетворенность проникала в сами кости, заставляя мужчину бесполезно дергать руками в попытке выбраться из хватки демона и насадиться нормально.       Понаблюдав за его метаниями, Бинхэ с ласковой усмешкой наклонился к нему вплотную и языком провел по шее влажный след, задевая острый, дергающийся от частых сглатываний кадык.       — Бинхэ… — Цинцю выгнулся от сладкого желания, охватившего его тело, когда расчетливый и хитрый зверь осторожно подул на это место, охлаждая влажную кожу дуновением воздуха и умело играя с тактильными ощущениями.       — Люблю тебя, мой яд, — прошептал Бинхэ, увлеченно выцеловывая плечо Цинцю. — Так не должно быть, но я люблю.       Демон выпрямился, поймал потерянный, ошарашенный взгляд заклинателя и двинул бедрами, выбивая из мужчины то ли тонкий стон, то ли жалкий скулеж.       — Поцелуй меня. Пожалуйста, мой аспид, мне нужно…       Зверь никогда ни о чем не просил, а если ему хотелось, то сам брал и делал. Но Цинцю не стал раздумывать над причинами и следствиями, вместо этого потянулся к любовнику, выгибая шею и приподнимая плечи, чтобы достать губами до чужих пересохших от волнения губ.       Давление на руки исчезло, зато Бинхэ навалился на него полностью, сжимая в объятиях и вставляя свой жезл до упора. Цинцю всхлипнул прямо в поцелуй и потянулся, всем телом приникая к демону, прижимаясь и прижимая его к себе, так крепко, будто и правда пытался проникнуть под кожу.       Он окончательно отпустил себя, позволяя зверю делать все, что ему вздумается. И ничуть об этом не пожалел, потому что на следующее утро его ждал необыкновенно вкусный завтрак в постель, сияющий и довольный Ло Бинхэ и удивительно красивый алый, как заря, свадебный наряд, а также золотая шпилька с украшением в виде феникса, гордо воткнутая в небрежно собранный пучок на затылке мастера Сюя.       Заклинатель откусил очередной кусочек от сладкой и свежей паровой булочки, еще раз пробежался пальцами по граням изысканного украшения в своих волосах, поймал искрящийся удовлетворением взгляд валяющегося у него в ногах полуобнаженного, прекрасного, как небожитель, зверя и впервые за очень долгое время улыбнулся — по-настоящему открыто, мягко и тепло. В кои-то веки в жизни безродного бродяжки Сяо Цзю все было спокойно и правильно.