a day, a day, when things, things are pretty bad

В темноте видно, что Эйгон сидит на нем, как лягушка, хотя больше всего он похож на Каспера, дружелюбное привидение, которое живет под крышей и медленно ее двигает. Эймонд сбрасывает его с себя и накрывает одеялом. Каспер вопит; Солнечный, венценосный кот цвета золотого часа, старается не отставать. Будильник показывает половину восьмого утра, и Эймонд мрачно говорит: — Я тебя убью. Ответ он не слушает: у Эймонда есть несколько часов перед мозговым штурмом, и эти часы следует крепко проспать. Но Эйгон, мировое чудо, Оттон III для хипстеров, выбирается из кокона, закидывает на него ногу, а потом клацает зубами у уха: — Подъем, спящая красавица. У меня к тебе дело. — Ты не понял? Мне плевать. Лежи смирно или катись. — А третий вариант? — Проверим, как работает закон притяжения. — Типа, выбросишь меня из окна? Буду кричать. — Кричи. Я все равно сильнее. «Маньяк», — весело ухмыляется Эйгон. Он ворочается и длинно выдыхает, но уходить не собирается. — Ну Эймонд. Молчание принимают за согласие. — Мне нужна карета. — Возьми водителя. — Всех отпустили на выходные. И вопрос исключительно деликатный. Твой положительный ответ? — Зачем тебе машина? Эйгон придвигается ближе и липнет к его спине, как жвачка к ботинку. Мятное дыхание щекочет Эймонду шею. — Отвезешь меня в салон? — Хочешь снова покрасить волосы? — Нет, мне нужно проколоть уши. — Что? Сложив ладони рупором, Эйгон повторяет последнее предложение со скромной ремаркой: «Ты же не спишь». Солнечный блестит глазами-фарами в знак солидарности с хозяином. Тогда Эймонд скрещивает руки на груди и смотрит в потолок. — Ты согласен? — Нет. — А сейчас? — Нет. — А если я заплачу? Продолжать бессмысленно. Эйгон уже знает, что лед тронулся, и Эймонд знает, что Эйгон знает. — Спасибо! Мы прямо как семья. — С тебя запчасти к мотоциклу. Проверь почту вечером. — Электронная почта в XXI веке — зашквар. Просто для справки. Хлопнув его по бедру, брат вылетает из комнаты.

***

Внизу прохладно, пусто и тихо. Пока Эймонд наблюдает за джезвой на плите, скучающий голос у него за спиной тянет: — Порадуй лягушку — налей пива в кружку! Кофе — из Италии. Отто советует пить его без спешки, но Эймонд вливает в себя целую чашку, почти не чувствуя вкуса, а после зовет Вхагар и поднимается на крышу — в сад. У них есть немного времени проветрить голову. В холле Эйгон появляется через двадцать три минуты. На выходе он, засмотревшись по сторонам, поскальзывается и садится, в прямом смысле этого слова, в подмерзшую за ночь лужу. Эймонд любезно не спешит на выручку. — Может, переоденешься? — щебечет Эйгон, когда швейцар поднимает его, и кивает на кожаную куртку Эймонда. На самом Эйгоне — яркая толстовка с дурацкой надписью «Если истина в вине, она во мне», перчатки, подбитые мехом, и солнцезащитные очки от GUCCI, скрывающие половину лица. То, что нужно для начала декабря. — Мне и так неплохо. — Точно? Я бы на твоем месте подумал про шапочку. Последнее же отморозишь. — Заткнись, Эйгон. — Это всегда «заткнись, Эйгон», но никогда «как ты, Эйгон? как у тебя дела, Эйгон?», да? Лениво препираясь, они спускаются к подземной парковке и садятся в джип. Эйгон тут же тянется включить свой плейлист, но его вовремя — и не без удовольствия — бьют по рукам. На выезде приходится задержаться: Эймонд ждет, пока поднимут шлагбаум, а Эйгон разговаривает с Арриком Каргиллом. Их домоуправляющий сообщает, что вчера вечером получил мейл от секретаря Рейниры: она с дядей и детьми сейчас в городе. — Мы взрослые люди, — говорит Эйгон. «Мхм», — соглашается Эймонд. — И привыкли решать проблемы, а не бегать от них, — говорит Эйгон. «Мхм», — соглашается Эймонд. — Если напишут во второй раз, Аррик, ты ответишь, что дома никого нет. «Мхм». Какое-то время они едут в тишине. На светофоре Эймонд видит, что его брат, обняв себя руками, дремлет, и прибавляет громкость музыки, а потом жутко скалится: — Я не выспался. Не думай, что у тебя получится. Эйгон некрасиво зевает. — Окей, — говорит он. — Я бодр и свеж, как майская роза. На словах — да, но не на деле. Нельзя не заметить тени под глазами Эйгона; нельзя не заметить, что он растекается по сидению, мягкий, как мороженое. Другой светофор. Эймонд постукивает пальцами по рулю и спрашивает: — Что за история с… с чем? — Какой же ты бесчувственный эгоист. Я говорил про уши. — Помню. Помню, что мы уже прокалывали тебе уши. — Иисус, Мария и Иосиф, выражаясь твоим языком! Захлопнись, Эймонд, иначе увидишь мой завтрак. Эймонд приподнимает уголок губ. Если ему не изменяет память, все случилось много лет назад на школьных каникулах, когда семья Таргариенов полным составом собралась в доме у озера. Стоял один из душных летних дней, и мать поймала их в старом лодочном сарае: Эймонд с длинной иголкой в руках осматривал готовую работу, Эйгон вертелся, а Хелейна гладила старшего брата по руке, чтобы не ревел слишком громко. Счастливые детские воспоминания, как они есть. — Во-первых, фу, треш. Во-вторых, они давно заросли. Пауза. — Это задание от Лариса, если хочешь знать. — Не хочу. — Славно. Еще одна пауза. Пробка оживает. — Ларис говорит, — продолжает Эйгон неохотно, сдувая со лба светлую челку, — что это важно, и у меня нет оснований ему не верить. Кроме того, что Ларис чокнутый. Но кого это волнует, если после наших сеансов я стану вторым Стивом Джобсом? Мама с дедом будут счастливы, все такое. Эй, тебе совсем до лампочки? Эймонд не отвечает, но слушает.

***

На нужной улице нет платной парковки, и им приходится покружить, чтобы найти приличное место. Между делом Эйгон рассказывает, как пару дней назад звонил отцу, но передумал разговаривать по душам, представился Бернардом, владельцем химчистки, и дал Визерису двадцатипроцентную скидку на первую стирку. В месте, куда они попадают, даже стулья выглядят грустно — конструкция «садись и молись», не верх, а самый низ технической и инженерной мысли. Администратор говорит, что по записи Эйгон второй в очереди, и Эйгон, который ненавидит очереди и быть вторым, закатывает глаза, а потом падает на свободный пуф леденцового цвета. Его сразу же втягивает в разговор девочка, ждущая маму с маникюра; вдвоем они успевают пройти два или три уровня мобильной игрушки. Эймонд не видит в этом никаких странностей: его брат, несмотря на мерзкий характер, притягивает детей, как магнит. В конце концов, когда-то и Джейс с Люком ходили за ним хвостом. Десятилетка уходит, показав язык, и Эйгон отмечает: — Милый головастик. Ты ей понравился, мистер душа компании. У тебя волосы, как у Барби. И крутая повязка. Эйгон лезет, лезет, лезет к нему, потому что не может усидеть на месте, и в таком положении их находит работница салона. Ее улыбка очень вежливая, а взгляд — говорящий. Эймонд понимает, в чем дело, когда его брат, уже усаженный в специальное кресло, тараторит: — А, это? Это Эдмунд, мое сердце. Знакомьтесь. Хмыкнув, Эймонд машет рукой и возвращается к книге, которую читает для эссе по социологии. Эйгону хватает четверти часа, чтобы придумать историю любви, ведь он много болтает, если нервничает, и редко мучается угрызениями совести. — Познакомились в школе? — переспрашивает растроганный мастер. — Очень романтично, мистер… — Питер, — подсказывает Эйгон. — Да, очень романтично. Вроде того. Мы встретились на вечеринке, знаете, как оно бывает, Тедди? Я увидел его с девчонкой из театрального кружка. Это был твой первый поцелуй, дорогой? По радио играет что-то сладкое, и Эйгон («Каспиан, Тедди, я сказал, что меня зовут Каспиан») гомерически хохочет. Эймонд тоже фыркает: вспоминает, что первой «девчонкой», которую он по-настоящему поцеловал, был его старший брат. Так получилось, потому что Эймонду не хотелось идти на свидание неподготовленным, а Эйгон — еще раз, для ясности — редко мучается угрызениями совести. Под дулом пистолета для пирсинга брат бледнеет лицом и спрашивает у Эймонда: — Подержишь меня за руку, лапушка? Эймонд кидает в него буклетом. Персонал салона расценивает это как оригинальный жест очаровательного, но стеснительного бойфренда. Все заканчивается; у Эйгона в ушах блестят сережки-гвоздики с зелеными камнями. Он встает на нетвердых ногах, расплачивается, показательно целует Эймонда в щеку и выходит в стеклянные двери. Говорит: — Худшая идея в моей жизни. — Не торопись с выводами. До вечера пока далеко. — Пиздец, Эймонд, я чуть не умер. Всю дорогу до машины Эйгон причитает, а Эймонд, хмурый, как утро понедельника, пытается стереть с лица липкий след от гигиенической помады.

***

В магазине фермерских продуктов Эйгон ноет, что вместо еды видит один кроличий корм, и за банками арахисовой пасты скидывает в тележку десять-двенадцать коробок сладких хлопьев — в любой из них, обещает реклама, может оказаться волшебный сюрприз. Эймонд, взвесив овощи, надолго застревает у стенда с крекерами. Пачки, вообще-то, похожи, но он знает, что они разные, и ищет то, что покупает обычно. Его опять обзывают маньяком (но терпеливо ждут).

***

Часы показывают три; Эймонд тормозит у дома, и Эйгон отказывается выходить наружу. Причина трагедии — они сбили ежа. В ветеринарной клинике, правда, выяснилось, что с пострадавшим все в порядке, врач даже поблагодарил их за сознательность, но механизм был уже запущен. Сейчас Эймонд смотрит на чужие плечи и думает, как поступить, чтобы Эйгон не взбесился сильнее — и не расплакался сильнее. Слова работают, как бензин при тушении пожара, поэтому молодой человек решает сделать все по-своему: вызывает грузовой лифт до пентхауса, а там тащит брата в гостевую ванную и заталкивает под ледяной душ. В итоге мокрыми оказываются они оба. Таргариен считает про себя и сухо говорит: — Снимай. Эйгон плюется, но стягивает с себя одежду. Позже, сидя в горячей воде, от которой к потолку поднимается пар, он трижды называет Эймонда страшным мудаком и замолкает. Разговаривать, впрочем, необязательно. Эймонд в курсе, что за пиками, когда его старший брат кипит чистой энергией, следуют спады. Иногда это проходит легко. Иногда Эйгон по несколько дней не вылезает из постели, много спит, мало ест, путает числа и на повторе смотрит глупые шоу. В любом случае, Эймонд в курсе — поэтому не удивляется новому эпизоду. Откровенно говоря, он стал догадываться еще неделю назад, когда Эйгон решил задержаться в семейном доме, хотя ремонт в его квартире уже закончился. — Жду тебя в комнате. Брат заходит к нему без стука. Он до сих пор подрагивает, но выглядит спокойным, сквернословит, следовательно, существует. — Я возьму у тебя что-нибудь? Мое все… в сушке. — В сушке? — Будет там, когда Талия займется стиркой. Если ты против, схожу за юбкой Хелейны. Эйгон проводит ладонью по свитеру, прежде чем надеть его, и не без труда застегивает пуговицу на джинсах. Брат с любопытством смотрит в зеркало, а потом — на Эймонда и мимоходом замечает, что однажды тоже запишется в спортзал для рофла и хайпа. Явный показатель того, что у Эйгона мозги набекрень — он вслух признает, что кто-то может выглядеть лучше. Они спускаются в малую гостиную. Эйгон валится на длинную софу и моментально засыпает; его влажные волосы, от которых пахнет детским шампунем Дейрона, оставляют следы на декоративных подушках. Эймонд открывает файл с конспектами на ноутбуке. Спустя пару часов и четыре «помидора» голова у Эймонда начинает закипать, и его телефон звонит — на экране высвечивается лицо Алисенты. Укутавшись в шарф, она гуляет по трибунам, пока Кристон с Дейроном катаются на льду, и рассказывает об их поездке: про Финикс, Аризону и Большой каньон; про отель, в котором они остановились; про то, как Хелейна записалась на мастер-класс по лепке из глины. Эйгон просыпается, когда слышит смех матери, задирает голову и пару секунд ошалело моргает. Расстояние от дивана до Эймонда он преодолевает в четыре шага. Первое, что говорит: — А вы, ребята, занимаетесь спортом на отдыхе? Мои зануды. Дейрон виснет на руке Коля и с восторгом объявляет, что теперь будет играть в хоккей. Кристон, лукаво блеснув глазами, предлагает Эйгону присоединиться. — Нет, спасибо, — старший кривит губы. — Черчилль говорил, что дожил до своих лет, потому что пил, курил и никогда в жизни не бегал. Я доверяю умным людям. — Ты лентяй, Эйгон. — Сэр, это «Венди». После звонка сестра пересылает им фотографии с исторического фестиваля: Дейрон сидит на пони, солнечно улыбается и держит в руке деревянный меч; сама Хелейна, приподняв подол голубого платья, показывает свои конверсы; мама посвящает Коля в рыцари; Коль в доспехах ест бургер прямо под табличкой «Вход с едой строго воспрещен». Эймонд скучает, но рад за них. Эйгон задумчиво спрашивает: — Если Пинки и Брейн когда-нибудь поженятся, мы будем называть Пинки отцом? — Не думаю, что они поженятся. — И все-таки? — Какая разница? Меня устраивает «Кристон». Повисает молчание. Эйгону неловко — за все; он оглядывается и прочищает горло: — Какое ужасное время, чтобы не сидеть на героине. Согласен? Но Эймонд смотрит на брата и осознает, что ненадолго кризис миновал.

***

К Эйгону возвращаются силы. Он съедает ягодные хлопья на ужин и загорается большой идеей. — Тебе двенадцать? — не верит Эймонд. — Прости, что позорю семью, — Эйгон отмахивается. — Так поможешь? — Отстань, я занят. — Понимаю, но быстрее будет помочь. Пока Эймонд прижимает картинку с единорогом к молочной коже чуть ниже его ключицы, Эйгон недовольно ворчит: «Нежнее, чудовище», — и за это получает болезненный укус в плечо. От взаимных толчков они плавно переходят к драке, и катаются по полу, и двигают мебель, и сбивают вазы, подаренные Веларионами, и Эйгон ржет, как придурок, потому что ему весело, а Эймонд наконец-то получает возможность выпустить пар. В один момент его брат говорит охрипшим голосом: — Здесь я, как самый старший и мудрый, должен провести черту. Именно эта фраза заставляет Эймонда рассмеяться; он скатывается с Эйгона и закрывает лицо рукой. Эйгон, покрутив пальцем у виска, жалуется: — У меня из-за тебя будут синяки. — Марла говорила, ты такое обожаешь. — Что она вообще понимала. Мы встречались, типа, неделю? Эймонд поправляет: — Два месяца. — О том и речь: с хорошим человеком время летит незаметно. А какой диагноз мисс Психология поставила тебе, м, сладкий? — Меня вроде как заводят доминирование, плетки и тентакли. — Ясно, но как там с диагнозом? — Боже, закройся, Эйгон. У Эйгона есть схема: чем он слабее, тем коктейли крепче. Эймонд знает об этом, поэтому перед пробежкой проверяет все укромные места и считает количество бутылок с алкоголем в баре. Им не нужны неприятности.

***

Итоги вечерней тренировки: семь кругов по Центральному парку (достижение Эймонда) и одиннадцать напуганных прохожих (достижение его неподражаемой мастино наполетано по кличке Вхагар).

***

К счастью, Эйгон обнаруживается там же, где его оставили. Он лежит поперек кресла, закинув ноги в кислотно-розовых носках на подлокотник, одной рукой гладит Солнечного, другой — печатает что-то в его, Эймонда, ноутбуке. Между плечом и ухом брат зажимает телефон: — Да, в кислотные озера прыгать не надо, тут я с тобой совершенно согласен, Хелейна. Да, да. Извини, не могу говорить, моя прелесть вернулась. До связи! Жду ссылку на «Гончарова». Эймонд вновь считает про себя. — Можешь меня ударить, — трогательно разрешают ему. — Но посмотри, как красиво я решил все задачи из твоего теста по экономике. Задачи, над которыми молодой человек бился с четверга, действительно решены. Эйгон пожимает плечами, мол, за годы в бизнес-школе только полный идиот ничего не выучит, и Эймонду хочется его придушить. — Ты как себя чувствуешь? — Отлично. — Уверен? Эйгон дергает его за рукав, заставляет опустить голову и губами касается лба. Выносит вердикт: — Горячий, как черт. — Знаю, что не соленый. — В горле, наверное, першит? А я говорил, что надо было переодеться. Дурачок, блять. Не двигайся, сейчас все решим. Это угроза, но не пустая. Эйгон заставляет его выпить порошок от кашля, а после приносит тарелку кособоких сендвичей и глинтвейн — блюдо дня от шеф-повара. Сам он опускается на длинный диван и хлопает по месту рядом. Эймонд приподнимает брови: кажется, у него температура. — Брось, иди сюда. Не ломайся. — Мне некогда тебя развлекать. — Матушка не выпишет тебя из любимчиков, если ты не сдашь одно-два эссе. Понимаешь? — Отвали. — Двигаемся дальше. Я давно не слышал про нашу Ирэн Адлер. Вы поругались? Она опять назвала тебя «мальчиком»? Подробности, пожалуйста. — Не лезь не в свое дело. — И ты не нашел свои крекеры. Конечно. То есть на полке, где они всегда стоят, будет пусто, и у тебя начнет дергаться глаз, Терминатор. — Давай начистоту, ты хочешь, чтобы я тебе врезал? Эйгон тяжело вздыхает; в этот момент он напоминает Алисенту. — Иди сюда, — повторяет брат. — Я вижу, что ты устал. Им надоедает спорить. Скрипнув зубами, Эймонд снимает повязку и кладет голову на чужие колени. Он чувствует, как теплые пальцы касаются висков, круговыми движениями проходятся по лбу, опускаются на переносицу. Боль понемногу уходит, а за ней исчезают и лишние мысли. — Забудь про зал, — говорит Эймонд, когда рука Эйгона аккуратно зарывается ему в волосы. — На тебе очень удобно лежать — подушка не нужна. Шпилька не остается незамеченной. — Ебать, какой же ты конченый, — бормочет себе под нос Эйгон. — Просто фантастика, насколько ты хуесос. Можно я съем твой салат из травы? — Ладно. — Спасибо. Эймонд тоже хочет сказать «спасибо», но молчит. Хорошо, что Эйгон умеет болтать за двоих.