А за окном горели фонари

"А теперь пообещай мне, пообещай одно - самое главное: Если не веришь изначально, потом не поймешь и подавно... Я не знаю чем все кончится в итоге, Монета может зависнуть или встать на ребро, Слушай сердце, выключи логику... Пообещай..."

Декабрь 1990 года. — Тась, может, хватит ждать непонятно чего? — в который раз спросила Марина, — Больше года прошло, а ты как жена декабриста. Хотя ты ему даже не жена! — женщина, которая сейчас была уже на седьмом месяце беременности, не стеснялась говорить то, что думала. Рощина подняла на нее угрюмый взгляд. Она уже не в первый раз слышала все эти лекции со стороны подруги, но никак не могла донести до нее простую мысль — он обещал, значит, он вернется. — Давай поговорим о чем-нибудь другом? — попросила она, кроша в руках кусочек печенья, — Скажи лучше, как сына назвать решили? Рощина готова была увести разговор в любое русло, лишь бы не говорить о Вите. О нем она могла говорить только с Тамарой, потому что та переживала ровно тоже самое. Марина же не знала и половины того, что происходило в 89 году. Она знала только общеизвестную историю: обвинения с Белого были сняты, он уехал на Урал, открывать свое дело. А потом к нему подтянулись его лучшие друзья, чтобы вместе развивать это детище. И только очень узкий круг людей знал, что занимались они там отнюдь не металлом. — Данилой, — радостно отозвалась Маринка, выводя Тасю из раздумий, — Данила Михайлович. Звучит же, да? Тася кивнула. Она была искренне рада за подругу, которая сразу после окончания института вышла замуж, и теперь семья ждала пополнение. А еще они собирались после нового года перебираться в Ленинград. Мише предложили там хорошую работу, а Марина не думая согласилась сменить Москву на культурную столицу. Поэтому это был последний новый год, который подруги могли отметить вместе. И вот сейчас Тася приехала за две недели до праздника, чтобы помочь глубоко беременной подруге украсить квартиру. У самой Рощиной в квартире не было ни намека на приближение праздника. Кроме разве что сетки мандаринов, и те принес ей Артур. Они с Тамарой вообще хотели просто посидеть вдвоем, тихо отметить, а потом, может, съездить в Иваново. Настроения отмечать что-то не было вообще. — Тась, — Марина уже с минуту смотрела на молчащую подругу, а потом пододвинула стул к ней ближе и, сев рядом, взяла ее за руку, — Слушай. Я знаю, ты его любишь. Уверена, он тоже тебя любил, но тебе самой не кажется странным, что он даже не предложил поехать с ним? — Я заканчивала диплом, я не могла уехать, — в сотый раз напомнила Тася, — И он это знал, все равно бы не взял. И не говори о нем в прошедшем времени, — добавила она, непроизвольно поглаживая маленький камушек в кольце. — А звонки раз в месяц? Это нормально? Рощина пожала плечами. — Короче, я это все к чему. Почему бы хотя бы не попробовать обратить внимание на кого-то еще? Общение с другими мужчинами — это не измена. Взять того же Артура… — Так, хватит, — оборвала ее Тася, — Сколько раз говорить, я проработала у него всего год, пока не защитила диплом. И он меня не интересует ни в каком другом ключе, кроме как бывший коллега. — Ну и зря, — махнула на нее рукой Марина, вставая и беря со стола коробку с игрушками, -Так и прождешь своего жука до старости. Тася сделала несколько глубоких вдохов. Нельзя злиться на беременных, они же беременные! У них гормоны играют. Нельзя. Уговаривая себя этим, Рощина поплелась следом, следующий час помогая Марина развешивать игрушки на ёлке, раскидывать повсюду мишуру и прочие новогодние прелести. Когда с работы вернулся Михаил, Тася воспользовалась ситуацией и засобиралась домой. — Я заскочу на следующей неделе, — чмокнув подругу в щеку, пообещала она и покинула квартиру. Вот только домой совсем не хотелось. Намотав шарф поплотнее, Тася отправилась бродить по району с желанием немного проветрить голову. Мысли все никак не желали отпускать образ Вити, призраком всплывающий чуть ли не на каждой улице. На соседней улице в 88ом он нарвал ей букет сирени ночью. Хотел забраться повыше, говорил там шапки пышнее, и чуть не слетел с нее. Тася тогда сказала ему, что больше всего любит тюльпаны. После этого признания, в ближайший день рождения, Тася проснулась от того, что в комнате кто-то тихо шебуршался. Приоткрыв один глаз, она увидела Виктора, который старался тихо уместить на тумбочке возле кровати большую вазу с огромным букетом тюльпанов. — Вот ты и попался, барабашка, — сонно хихикнула она, отчего Пчела буквально подскочил на месте. Не так он хотел преподнести ей сюрприз. — Доброе утро, именинница, — легко улыбнулся он тогда. И то утро, да и весь день, действительно стали добрыми. Тася пошла дальше, пряча замерзающие пальцы в карманы. Обычно руки у нее не мерзнут, по крайней мере, не от холода. Зато мерзнут от тревоги и страха. Рощина сжала руки в кулаки, но и это не сильно помогло. Все-таки настойчивые Маринины речи не могли не оставить после себя тревожного ощущения, что в словах подруги есть доля правды. Может она уже зря ждет? Может пора двигаться дальше? Сомнений с каждым разом становилось все больше, и избавиться от них становилось с каждым разом все труднее. Только Тамара настойчиво твердила, что все будет хорошо и парни скоро вернутся. И не смотря на ее неиссякаемый оптимизм, кому из девушек было тяжелее — большой вопрос. Если Тася отправила «в командировку» мужчину в роли жениха, хоть и затянувшейся, то Тома вынуждена была попрощаться с мужем. Да, Филатовы успели сыграть скромную свадьбу почти сразу после Сашиного отъезда. Валера как будто чувствовал, что скоро жизни их изменятся сильно и бесповоротно, потому и выказал настойчивое желание войти в эту новую жизнь рука об руку с любимой женщиной. Торжество было тихим, домашним. Только близкие люди. — Ну Валера, все равно обскакал, — хмыкнул Витя, обнимая друга после церемонии в загсе, — Ничего, мы вас еще догоним. — Да уж, — серьезно кивнул Филатов, кидая взгляд на жену и подружку невесты, — Вы и так очень сильно затянули. Да. Если бы Тася с Витей знали, что жизнь обернется так, возможно поженились бы еще тогда, в 88ом. Но история не любит сослагательного наклонения. Проходя очередной двор, Тася рассматривала ярко сверкающие в окнах гирлянды, очертания елок в квартирах москвичей. Многоглазые дома провожали ее вдоль улицы, подталкивая вернуться в свою квартиру. Но Таисия не хотела идти туда, где каждый уголок кричит о ее затянувшемся одиночестве. В голове, как на старой зажеванной пленке, запрыгали воспоминания их последнего дня. Когда Витя вернулся домой мрачнее тучи, но как она не просила, не мог толком объяснить, что случилось. Лишь поздним вечером он наконец нарушил свое молчание. — Тась, я должен уехать, — в тишине спальни даже его негромкий шепот оказался слишком громким. Тася села на кровати и непонимающе воззрилась на него. Они только-только привели жизнь в порядок после приезда Саши, страсти улеглись. Черт побери, они собирались подавать заявление в ЗАГС! А сейчас он стоит в дверях комнаты, смотрит на нее в упор и говорит о том, что он и его друзья должны уехать на неопределенный срок, чтобы «порешать дела». Тася подтянула колени к груди, уронила на них подбородок и молча смотрела на Пчелкина, не зная даже, что ему ответить. Попросить не уезжать? Бесполезно. Таська знала, что эта дружба нерушима, они неразлучны во всем. Витя не отрывал от нее внимательного напряженного взгляда, ожидая хоть какой-то реакции. Он тихо ненавидел себя за то, что собирался бросить ее на черт знает какой срок. Но по-другому было нельзя. Они все увязли в истории с Мухой по самые гланды, и самое правильное решение — залечь на дно. Тем более что Белый уже начал активную деятельность не самого законного порядка, которая сулила им большие деньги. И один он не вывезет. Ему нужна их помощь и поддержка. А они…а что они? Они с первого класса вместе. — Скажи уже хоть что-нибудь, — Витя первым не выдержал затянувшегося молчания, — Тась, я прошу тебя, не молчи. — А что я могу сказать? Просить тебя не уезжать? — она говорила без эмоций. Она устала. Устала от постоянного нервного напряжения. У нее не осталось сил бояться, злиться. Оставалось только смириться, — Ты все решил, что тебе мои просьбы. Мне остается только пожелать хорошей дороги. Витя сжал зубы, так его резанул ее отстраненный тон. И ведь готовился, знал, что так будет. И все равно хочется кулаком проломить пару стен. Руки сами сжались в кулаки. Он слегка ударил по дверному косяку, отчего Тася вздрогнула, полностью пряча лицо в коленях. Она не могла на него смотреть. Обида, злость, тревога — коктейль из негативных чувств выплескивался в кровь, разносясь по венам. Пчела прошелся по комнате, давая ей пару минут, чтобы успокоиться. Больше всего он боялся, что она заплачет. Тогда он, скорее всего, послал бы все это к черту и остался. Но она не заплакала, хотя очень хотелось. Витя тихо присел рядом, смотря на Рощину исподлобья. Он хотел задать один вопрос и получить на него краткий ответ. Но робел. Боялся услышать нет. — Тась, — он подсел немного ближе, — Ответь мне, только честно, — он хотел видеть ее глаза, потому взял ладонями ее лицо и поднял на себя, — Глядя мне в глаза, скажи: ты дождешься меня? Тася всматривалась в синие глаза, которые в темноте казались почти черными. Она искала в них отражение его истинных чувств. Ей было важно знать, что сейчас происходит у него в душе. И она увидела то, что немного усмирило ее злость. Она увидела отголосок боли в его глазах. Ему тоже не нравилось все происходящее, но он слепо считал, что должен быть вместе с друзьями. И, к сожалению, ничто на свете не могло убедить его в обратном. — Тася, я умоляю тебя, не молчи, — Витя поглаживал большими пальцами ее щеки. Ее ответ сейчас был ему нужнее воздуха. Все его самообладание трещало по швам. Ему было очень тяжело сейчас сидеть с ней в темной комнате, каждая секунда заставляла сердце совершать еще один болезненный удар. Но она молчала. Не потому, что не знала ответа. Знала, конечно. А потому, что представила, как история с Сашей может повториться, только уже с другими главными героями. И от этого стало по-настоящему страшно. Неужели любовь настолько сильное чувство, что может толкнуть человека на самые темные дела? Но когда она отвечала на вопрос, ей двигал не страх. Ей двигала пресловутая любовь. И это бесило. — Куда я от тебя денусь, — из глаз упали первые слезы, — Даже если бы захотела. Конечно, я буду ждать. Ее редкие слезы выжигали у Вити на душе дыры, как кислота. Как он может заставлять ее день за днем переживать все больше и больше дерьма… Но он не в силах отпустить ее. Без Таси он скатится на самое дно, и вряд ли выберется оттуда. Порывисто выдохнув, он притянул невесту к своей груди, надеясь хоть немного ее успокоить. — Я обещаю, я вернусь, — твердо произнес он. И в это обещание Тася верила долгий год. Но сил на слепую, беспочвенную веру оставалось все меньше. Рощина перегорела, как уголек в костре. Она уже даже не представляла, с какими эмоциями она встретит Витю, когда он вернется. Все-таки сказки про любовь на расстоянии, про всепокорность этому «светлому чувству» — это всего лишь сказки. Или это говорило в ней одиночество? Окончательно замерзнув, Тася наконец решила вернуться домой. Раньше, подходя к своим окнам, она каждый раз с надеждой поднимала глаза, надеясь увидеть свет. Но каждый раз ее встречали только темные квадраты. Настроение было настолько паршивое, что в этот раз Тася даже не подняла глаз. И зря… Поднявшись на этаж, Тася вставила ключ и по привычке хотела провернуть его три раза. Но замок поддался всего раз. Рощина застыла с ключами в руках. Она точно закрывала на три замка… Не может быть. Таисия дернула ручку, дверь податливо открылась, выпуская в коридор теплый свет из прихожей. На крючке висело незнакомое пальто, но явно мужское. Тася тихо вошла в прихожую, протягивая руку и проводя пальцами по ткани. Единственное, что было знакомо в этой вещи — запах. Он несколько месяцев преследовал ее по всей квартире. Его запах. Табак и одеколон. Стянув шарф и пальто, Тася прошла к приоткрытой двери в зал. Пчела сидел на диване, держа в руках рамку с фотографией. Этот снимок был сделан на свадьбе Валеры и Томы. Они с Тасей отошли в сторону от толпы, она растрогалась на церемонии бракосочетания и тихонько плакала, пряча лицо у него на плече. А он смотрел на нее сверху вниз, убирая выбившийся из прически рыжий локон. Так их и сфотографировали. И это было чуть ли не самое любимое его фото. Он изменился. Тася сразу это увидела. Он повзрослел. Пропала небрежность в одежде, спортивный стиль дворового мальчишки сменился на белую рубашку и синие джинсы. Светлые кудри, раньше находящиеся в культурном хаосе, теперь были уложены назад. Перед ней сидел не Пчела, который лазал для нее за сиренью и тусовался с друзьями в беседке, которую, кстати, снесли пару месяцев назад. Как знак, что детство рухнуло, уступая место взрослой серьезной жизни. Перед ней сидел Виктор Павлович Пчелкин. Серьезный мужчина, у которого уже имеются большие планы на жизнь. Витя отвлекся от фото и поднял на Тасю немного рассеянный взгляд. Он скучал. По-настоящему скучал по ней. Ему было мало телефонных разговоров раз в месяц, ему было мало ее фотокарточки в бумажнике, которую он тихо забрал из фотоальбома в последнее утро в Москве. Сейчас она настолько потрепана, настолько затерта, что казалось, ей уже лет, лет и лет. Но нет. Это был полароидный снимок с какой-то их совместной прогулки. Они шатались всей компанией по улицам, а Тома взяла с собой полароидную камеру. На одном из мостов Тамара ради веселья сфоткала идущую впереди Тасю. Она как раз хотела что-то спросить и начала оборачиваться, прищуриваясь от солнца и прикрывая глаза ладошкой. Так она и получилась: смешно прищурившись, вполоборота, но смеющаяся. И эту улыбку Витя забрал с собой на Урал, доставая ее чуть ли не каждый вечер. А сейчас он хотел увидеть ее в живую. Но вместо улыбки видел только растерянность. Не было бурного восторга, не было слез счастья. Не было ровным счетом никакой реакции. И это напугало Витю. Что говорить, год — срок немаленький. Хотя люди ждут и больше. Она ведь обещала… Пчела встал и сделал неуверенный шаг ей навстречу. — Привет, — это все, на что его хватило. Короткого «привет», произнесенного живым голосом, а не через телефонную трубку, хватило Тасе, чтобы обрушить на свои страхи и обиды лавину облегчения и радости. Она не забыла, нет. И она рано или поздно выскажет ему за все, но сейчас она была просто рада его видеть. Шаг. Еще шаг и вот она уже в его крепких руках. Он прижимает ее к себе, как самое ценное свое сокровище, впитывая в себя всю ее. Он как севшая батарейка, которую наконец поставили на зарядку. Весь этот долгий год они работали, напряженно, постоянно, выбивая себе место в первых рядах, делая громкое заявление. Им нельзя было показывать ни капли слабости, иначе их загрызли бы еще в самом начале, прежде, чем о них стали говорить, как о перспективной бригаде, с которой лучше поддерживать дружеские отношения. И Вите в какой-то момент пришлось вытравить из себя то, что могло выставить его слабым. Он стал уверенным, немного высокомерным мужчиной, который как всегда решал проблемы, но теперь не гнушался использовать для этого любые методы. Даже грязные. Зато в ответ они получали деньги и репутацию. За этот год Витя понял, что положение, подкрепленное бабками может сильно облегчить жизнь. И ему это понравилось. Он в полной мере ощутил вкус криминальной жизни. Единственное, чего ему не хватало — Таськи. Но вот он дома, и точно знал, что теперь их жизнь изменится. Скорее всего, в лучшую сторону, уж он постарается. — Я же обещал, что вернусь, — тихо засмеялся он, когда услышал ее тихий всхлип. — А я обещала, что дождусь, — прошептала она в ответ, — И больше я тебя не отпущу. — А я больше никуда не денусь, — заверил он, сам, правда, с трудом в это веря. Это была его первая ложь. Первая из длинной череды тайн и обмана, которые он привез с собой.