Одичалый

      Лёгкий шелест листьев и приглушённое пение лесных птиц обволакивали тело в прочный панцирь безмятежности. Сынваль, лёжа на уже полюбившейся поляне, закрыла глаза, позволяя тёплым лучам, пробирающимся через деревья, ласкать её лицо. Слушала, как рядом пролетела оса, пока по мизинчику полз муравей. Вся атмосфера заставляла полностью расслабиться, но внедряющийся в реальность запах смолы и хвои заполучал своё законное внимание.       Этот свежий аромат всегда выкачивал весь воздух из лёгких, заполняя лишь собой. Он, как и его хозяин, был эгоистичен в плане своего почтения. Ощущающийся справа жар заставил не только согреться, но и всех лесных жителей замолчать и спрятаться.       — Сколь раз повторить, что воспрещаю тебе одиночные хождения, медовая? — без грубости, признаков недовольства, а лишь с лёгким рычанием на последнем слове, будто привлекая добычу, проговорил мужчина, выдохнув возле шеи, где пульсировала жилка.       Сынваль поспешно повернула голову, зная, что Велиар намеренно дышал на открытые участки её кожи, будто проверяя инстинкты самосохранения Ким. Она ладонью прикрыла шею, стремясь смахнуть фантомное чувство его острых клыков, но кожа настолько горела, что холодная рука казалась единственным спасением от возможного ожога.       Волк приподнялся на одном локте, из-за чего мощные мышцы на его груди стали перекатываться, создавая впечатление неимоверной силы. Этот жест заставлял Сынваль чувствовать себя в сотни раз меньше и беззащитнее. Хищный взгляд, наполненный живым интересом, был прикован к ней, а улыбка казалась слегка издевательской и словно предостерегающей.       Вырвав возле девичьей головы пушистую травинку, Велиар легонько провёл ей по женской щеке. Он удовлетворённо наблюдал, как с губ Сынваль срывались едва уловимые выдохи, как её грудь стала вздыматься, а кожа покрылась лёгкими мурашками.       Медовая нервно сглотнула, а на губах Велиара появилась довольная усмешка — чистый эмоциональный афродизиак. Он прошёлся кончиком травы по её подбородку, шее, начиная довольно скалиться и обнажая свои клыки, а когда кончик опустился к груди, именно это вырвало Сынваль из замешательства и бездействия.       Только спустя время она ощутила большую горячую ладонь Велиара на животе, поэтому поспешила отбиться от чужого касания и обнять себя руками, но что-то тянуло обратно, обрушивая на неё вселенскую слабость.       — Насколько у тебя зубы острые в таком виде? — что не так было с ней, с её голосом, с разумом, если она задавал такие вопросы. Это пугало.       — Острые, — и в подтверждение языком провёл по небольшим выпирающим клыкам. — Но если способен удерживать контроль, то столь огромное множество приятных вещей сотворить можно. Хочешь испытать? — и уткнулся носом в ту самую горячую жилку на шее, из-за чего не в состоянии был подавить свою природу, поэтому нечеловеческим голосом пророкотал: — Особенно при сношении. Я вгрызаюсь в загривок самки, дабы не дёргалась, когда ею владею. Но все они скулят от удовольствия не только благодаря моим клыкам, — с губ Велиара слетали не слова, а самая настоящая сладость, засахаряя собой все внутренности девушки, что даже на кончике языка ощущалась приторность.       Сынваль поздно поняла, что её ментальный щит волк беспринципно сломал, и теперь его сущность пыталась сковать её по рукам и ногам. Немного шершавые пальцы круговым движением огладили её колено и стали подниматься вверх к внутренней стороне бедра, слегка царапая кожу ногтями, что заставило Ким выкинуть зверя из головы и развеять чужой флёр. Она сжала быстро ноги, останавливая руку, хотя чувствовала, как тело в знак протеста била крупная дрожь.       — Вы… опять применяли на мне эти ваши феромоны? — Сынваль уже очень хорошо знала, как это туманило разум; как под инородным воздействием тело становилось ватным, и отдаться в руки безжалостного хищника казалось единственным верным решением, чтобы остаться целой.       — Нет, — твёрдо ответил волк, но руку свою не убрал. Его глаза взирали на девушку с насмешливостью. — Такое творят только настоящие звери перед немощной самкой.       — Хватит меня так называть! Я вам не животное! — выпалила Сынваль, резко присаживаясь, но Велиар был быстрее и схватил её легким движением за шею, притянув к себе.       — Инстинкты едины, — выдохнул ей в лицо зверь, и, стоило ему всмотреться в девичьи черты лица, его глаза начали мерцать красным цветом. — Лишь мой облик явнее, и… Да, верно, ты вовсе не животное.       Велиар, как и всегда, напоминал ей, что она была всего лишь ничтожным куском плоти, его добычей, трофеем. И только от него зависело, как скоро, по его словам, пульсирующая жилка перестанет разгоняться кровь по женским венам и когда он пересчитает все её кости и поглотит целиком.       Сынваль устала самой себе проговаривать слова поддержки, сама с собой беседовать. Ей не хватало цивилизации, своих родных, простых людей, Чимина. В своём вечном надзирателе она видела одну жестокую истину: «Не вздумай дёрнуться ни вправо, ни влево — я схвачу тебя и приволоку обратно». Ким уже предчувствовала, что через пару недель окончательно одичает, и только признание власти Велиара над собой станет неизбежным, но лишь потому, что её жизнь уже давно была в лапах зверя.       — Человечка, — заключил волк. Его взгляд упал вниз, фиксируя на чём-то свои проявившие звериные глаза.       — Сынваль меня зовут, — повторила она снова, будто чтобы самой не забыть.       — Тогда, человеческая Сынваль, одёрни платье, а то животное не сдержится и цапнет, — и показательно клацнул зубами возле её лица.       Громко вскрикнув, Сынваль вскочила на ноги, поправляя лёгкое платье, которое слишком обнажило грудь. Увидев, как зверь напрягся от её резкого движения, поняла: он схватит её и начнёт забавляться. Сделав шаг назад, Ким не отводила взгляд, зная, что если отвернётся, то Велиар немедленно сорвётся с места. Когда под ногой хрустнула ветка и на лице перед ней отразилась перемена, она, встрепенувшись, поняла, что надо бежать.       Хоть она и осознавала, что это всё являлось бессмысленным, но желание укрыться подальше от дикого зверя, который напоминал о её ничтожности на этой территории, было невыносимым.       Сынваль слышала за спиной треск ломающихся веток, но сколько бы ни оборачивалась, никого не видела. Она чувствовала плотоядный взгляд, свидетельствующий о том, что Велиар обернулся в своё истинное обличие. Притаившись за массивным деревом, Сынваль выглядывала из-за его ствола, тяжело дыша и прислушиваясь к звукам леса. Как только она вновь уловила треск ломающихся веток, её тело инстинктивно метнулось вперёд.       Сделав лишь два быстрых шага, Ким оказалась лежащей на траве. Огромная лапа, обладающая неумолимой силой, накрыла её спину, прижимая к земле, словно приговаривая к неподвижности. Мокрый нос зверя упирался в женскую шею, ощущая каждый её дрожащий вздох.       — Отпусти, нелюдь! — с этими словами из груди Сынваль вырвался стон, полный боли: её рёбра сжались под тяжестью чудовища, не имевшего себе равных.       «Ты и вправду так глупа? — звучал в её голове Велиара, и она уже готова пойти на всё, чтобы вытолкнуть его из разума, из себя. — Для нас бег — обольщение. Моя сущность узрела в этом соблазн, приглашение, просьбу присвоить, — а после этих мыслей своей большой мордой перевернул девушку на спину, чтобы кончиком носа опустить верх платья и лизнуть кожу меж грудями. — Моя одичалость обожает тебя, медовая».       Сынваль почувствовала оцепенение, чувство несправедливости, полного отвращения, и, возможно, больше всего — к собственной беспомощности.       «Помнишь, я тебе говорил о нашем прошлом с людьми?»       — Выпустите, или я вам брюхо вспорю! — ответила она с отчаянием в голосе, отворачивая голову в сторону и теряя взгляд меж соснами. Готова была от стыда провалиться сквозь землю, когда почувствовала его горячее дыхание между ног и капающую слюну. Так паршиво стало, что захотелось содрать с себя кожу или просто кричать о помощи. Но всё это было бессмысленно, лишь провокация для зверя.       «Когда полная Луна призывала и сущность наша властвовала, вкусные юные девы вроде тебя выбегали в лес по зову волков. Найдены же бывали они разодранными, ибо гон ни одна смертная выдержать не могла — вот отчего ненависть вашу мы снискали, вот отчего границу провели вы».       Мерзко было ощущать чужой шершавый язык на себе и его довольный голос внутри. Зверь поднял морду, и вся его мощная стать являла собой безумный голод.       «Ежели я дал тебе себя единожды погладить, то это не значит, что растерзать тебя не смогу, когда Луна призовёт меня. Научись бежать быстрей, иначе умрёшь».       Сынваль знала, что не сбежать. И зверь тоже знал. Было очень досадно, что это являлось правдой… Обоим.       Ким почувствовала, как под спиной будто ожили корни и что-то напоминающее человеческие пальцы липким касанием прошлось вдоль позвоночника, парализуя тело, и веки налились сумасшедшей тяжестью. Образ волка стал расплываться, и его «медовая» прозвучало так глухо, будто сквозь толщу воды, прямо перед тем, как девушка провалилась в тотальное безсознание.       Сынваль очутилась в Дремучем, пропитанном сыростью. Лил дождь, тяжёлыми каплями стуча по листве, но вокруг царила странная тишина, будто всё вымерло. Она сидела на мокрой траве, промокшая до нитки, и губы её дрожали от холода. Тёмные, густые деревья, окружавшие её, казались живыми, их ветви тянулись к ней, как будто пытаясь поманить за собой. Вода стекала по её лицу, каплями падающими на землю, а в груди залегла знакомая боль — чувство утраты.       — Един я, кто тепло даровать может, ветви мои дадут тебе укрытие. Будешь в безопасности, человечка, со мною горя не познаешь, любовью обвита будешь, — завлекающе шептал Дремучий, словно прямо на ухо, и его голос казался ощутимым даже на коже, но самого его не было видно, лишь ветви обвивали её лодыжки.       Сынваль услышала где-то рядом хруст и чавканье, пронизывающие страхом до самых костей. Она повернула голову и увидела на земле Чимина — точнее, его окровавленные останки, разодранные до неузнаваемости. А тёмный волк, оскалив клыки, впивался зубами в Хари, которая судорожно царапала пальцами землю, крича от невыносимой боли.       Велиар рвал её плоть с нечеловеческой яростью — кровь брызгала во все стороны, оставляя на земле алые следы. Челюсти зверя смыкались и размыкались с жутким треском, вырывая куски мяса из тела, из-за чего Сынваль охватил дикий ужас.       Волк внезапно поднял голову — его кроваво-красные глаза заметили её. Он замер на мгновение, затем медленно, угрожающе двинулся в её сторону, обнажая клыки, его дыхание было слышно даже сквозь шум дождя. Зверь приближался, его жуткий рык становился всё громче. В последний момент, когда он уже готов был прыгнуть на неё, чьи-то сильные руки обхватили её, вытаскивая из этого кошмара, и мир вокруг перевернулся, возвращаясь обратно.       — Не внимай речам Дремучего, не поддавайся его соблазнам! — слова Велиара звучали властно, наполняя воздух тяжестью и непререкаемостью. Его глаза горели безумным красным мерцанием, словно пламя, готовое пожрать всё на своём пути. — Никому не достанешься: ни Дремучему, ни людям! Моя лишь! — и прижал к своему горячему телу, а Сынваль беспомощно обмякла, чувствуя, как его сила и мощь пронизывали её до основания.       Хищное дыхание обжигало девичью шею, а крепкие руки не отпускали, удерживая её в своём плену — казалось, что сама земля содрогалась под его силой и даже ветер замирал в страхе. Впервые ей захотелось, чтобы лес окутал её своими ветвями и увёл в свои тёмные глубины.       И ни одно укрытие, ни одна сила в мире не спасёт её от Велиара, кроме милосердных ветвей Дремучего, которые могли бы скрыть Сынваль от этого ужасного кошмара, поглотившего её жизнь.

***

      Совсем из ума Дремучий выжил, ежели решил его медовую прямо из-под его лап в свои дремли затягивать, навеивать дурные мысли, преображая её волю. Велиар чуял раньше голос леса, но после смерти Лиссаны тот умолк, и год он вовсе не ощущал его. Но вот ожил он в присутствии здесь человечки, будто с коварной целью. И эта неимоверно глупая самка отдавалась ему. Даже сейчас, будучи в его руках, она грезила о Дремучем, желала быть погребённой под его корнями.       Волк внутри чуял, как смердела эта людская особь уже привычным для неё страхом, как отчаянно куда-то бездумно рвалась, а он под этим гнётом её мыслей только сильнее свои лапы на хрупком теле сжимал, не желая делить медовую вообще никаким способом ни с кем и ни с чем. Думал лишь спрятать за лапой или затолкать в пещеру, которую он нашёл в самом неприглядном месте, не изведанным ещё ни одним зверем.       — Велиар, — не звала, а будто выдавливала имя своего душегуба, подозрительно сильно прижимаясь. — Назови своё имя. Назови, — более уверенно, требовательно, и, стоило даже признать, внутри зверя даже что-то дрогнуло, прониклось силой Избранной.       Только дикая ярость выла от такого её замысла, Волк внутри зарычал от гнева, что человеческая самка осмелилась указывать, повелевать им — желание укусить эту манящую шею всё сильнее мучало его…       — Имя объявить? — переспросил зверь, давая мнимую веру в человеческую силу. Перехватил хрупкую ладонь у себя на груди, поднёс к лицу оголённое запястье, вдохнул медовый аромат и слегка прикусил место, где пульсировала жилка. — Чимин, — обрушил на неё имя, которое она по ночам, бывало, призывала во снах, скучая неистово.       — Не смей его трогать! — почти прорычала Ким эту скрытую угрозу, вызывая у Велиара хищный оскал.       — Ежели люб сердцу твоему — погублю на твоих глазах, медовая.       Она прожигала его своими оленьими глазами злобно, хорохорилась перед ним, а ему всё забавно было. О себе лучше бы побеспокоилась, ибо не одну ночь уж представлял Волк, как после её помощи Азриелю затащит эту самку в своё логово. И сам там останется, с нею наедине, и не будет ей пощады в его объятиях.       — Готовься же, человечка, к ночам бесконечным, где ты узнаешь, что значит быть в лапах зверя, — прошептал Велиар, ощущая, как мурашки пробрали чужую кожу, а сердце забилось в болезненном ритме.       Но, боясь, что оно, хрупкое, не выдержит, показательно опустил девушку на землю, высвободив из своих рук.       Она тут же отпрянула, отползла немного, мазнув скромным взглядом по его обнажённому телу, и покрылась лёгким румянцем, повернув голову в другую сторону.       — Чего взор свой прячешь? Неведомо тебе мужское тело? — насмешливо спросил Велиар, склонившись ближе. Его голос звучал глубже и властнее, проникал в самую душу, заставляя Сынваль чувствовать себя ещё беспомощней.       Мужчина, усмехнувшись, приподнялся одним движением на ноги и, наклонившись к ней, повернул руку тыльной стороной, медленно проводя пальцем по её щеке, наслаждаясь девичьим смущением.       — Столько невинности в тебе, — прошептал он, сощурив глаза. — Но это ненадолго. Я научу тебя подчиняться.       Его пальцы медленно заскользили по девичьей щеке, к нежным, едва трепещущим губам, вызывая волнения во всём её теле. Велиар слышал, как чужое сердце с опасной частотой замирало; чуял, как её разум метался между страхом и странным, болезненным притяжением к такому опасному существу. Нечто внутри неё стремилось к близости.       — Разве твоё тело так отвечало на прикосновения человека, которого ты отчаянно защищаешь? — прошептал Велиар, наслаждаясь тем, как его звериное нутро улавливало запах её невыносимо сладкой муки.       — Я желала его коснуться, и он не применял ко мне ничего, — зашипела Сынваль, вырвавшись из чужой хватки, и умчалась прочь в направлении хижины.       Велиар устало смотрел ей вслед, чувствуя, как внутри него поднималась ярость.       «Наша! Отважная, буйная, незапятнанная!» — восклицала яростно сущность внутри, кипя желанием завладеть самкой полностью.       — Чужая и не желает нас, — ответил он сам себе, и его глаза блеснули красным.       Даже с Избранной у него не было шанса иметь ту самую, потому что Велиар обречён был на вечное скитание в одиночестве, без истинной пары. А она — особая сладость с отведённым ей временем, к которому он своими когтями подведёт её судьбу.       Волк услышал треск ветвей и, будучи готовым к этому, дал человечке уйти, зная, кто к ним приближался.       Белоснежный волк с необычайно сияющей на солнце шерстью склонил голову, и в ту же секунду на ноги поднялась девушка, преобразившись из волчицы. Пышногрудая, грациозная, дикая и будто неуловимая.       — Мой альфа, — с преданностью прошептала она.       — Я не есть твой альфа, Сейра, — напомнил Велиар, слегка протянув руку — волчица припала к нему на коленях, укладывая свою голову в открытую ладонь, и потёрлась об неё щекой зверем, просящим ласку.       Много было у Велиара приспешников, но лишь малая часть полностью не покорилась Эйнеру. Лишь самые отважные, жизни своей не ценившие к нему приходили, почтение свои выказывая и преданность.       Одной из таких была Сейра — волчица, что давно утратила свою пару, и лишь метка Эйнера на ней дала сил той не пасть в одичалость. Это был единственный способ спастись от дикой участи — шанс, что могли получить и выдержать лишь сильнейшие. Метка могла оставить в разуме, не присваивая полностью тому, кто её поставил. Ни счастье, ни потомства такие понести не могли, поэтому мало кто соглашался на это, потому что не находили радости в этом мире. Но утешение своё Сейра находила в лапах Велиара, а не Эйнера, стремясь к его ласке и жаждая быть заклеймённой им.       Волчица необъятной красоты, преданная и покорная, всю себя отдавала, безгранично доверяя. И на утеху Велиару было, что самка, из-за которой его враг Эйнер так рисковал, носила чужой запах. И Велиар не стыдился оставлять на Сейре следы, метить её собой, брать с такой силой, что она на едва передвигающихся лапах возвращалась в стаю. Но с перебитым нюхом после схватки с Эйнером и одичалостью, обречённой на вечную пустоту, не мог он желать этой самки, как того требовалось. Даже после её ласк и утешений Велиар ощущал сжимающий голод, неудовлетворённость и сухость всепоглощающую, подобную неутолимой жажде.       Перехватив волчицу за шею и нещадно сжав, поднял её на ноги, ощущая, как она трепыхнулась, готовая отдаться. Велиар вдохнул её запах, не находя в нём никакой сладости — того, что заставило бы его собственное горло перегрызть, лишь бы коснуться, как бывало с медовой.       — Заклейми, — вымолила порочно Сейра, отчего Велиар скривился, потому что брачной метки не желал ставить какой-либо волчице, не имея той связи, которую он был обречён не познать никогда.       Мужчина развернул волчицу спиной к себе, впечатывая грудью в столб дерева, не отпуская её шею, грозя переломить ту или вспороть когтями. Он осмотрел словно выточенное, мягкое женское тело и размашисто ударил ладонью по ягодице, заставив Сейру прогнуться в спине и выпятить зад. Волк инстинктивно подался вперёд, чтобы прокусить её шею, заставляя заскулить самку от удовлетворённой боли и подчинить своим клыкам.       — Человечка, которой ты пропах, не в состоянии принять голод одичалого, — прорычала волчица, выпятив свои ягодицы и потеревшись ими о Велиара.       — Умолкни, — выпустив из зубов женскую плоть, рыкнул Велиар. Сейра, услышав властный голос альфы, ощутила, как ноги подкосились, и отчаянно заскулила, но упасть ей не позволил захват крепких пальцев на шее.       В тот же миг воздух разорвал сумасшедший стук чужого сердца.       Медовая.       Пряталась за деревьями, но её присутствие не укрылось от обострённых чувств зверя. Велиар уверен был, что после она не захочет даже взглянуть на него, стыдливые глаза свои прятать будет.       И одичалость его позвала, шепча во мраке: «Её! Заклейми её!»

***

      Велиар, по-видимому, надеялся, что пребывание Сынваль в стенах хижины ведьмы укротит её эмоции и утолит раздирающую тоску. Однако того, чему она стала невольным свидетелем, всё равно не удалось изгнать из её памяти. Уже третий день её терзали спазмы тошноты при воспоминании о Велиаре с волчицей, о жестокости, грязной похоти и рычании, которые сводили её с ума. Зверя она не видела с тех пор, в хижине появилась лишь Джувия, сказав, что Велиар приказал ей присматривать за Сынваль у себя, поскольку там безопасней, пока волка нет рядом. Словно невзначай, ведьма упомянула, что за ними присматривает, скрываясь в тени, Миер, вероятно, чтобы исключить любые мысли о побеге.       Сынваль уставилась на ведьму, которая перебирала высушенные листья белладонны, отталкивая надоедливых волчат кистью. Джувия грозила им, что не пустит ни одного к себе в кровать, если они не перестанут досаждать ей.       Один из щенят, поняв угрозу слишком буквально, смиренно отошёл, прижимая уши к голове. Но самый упорный чёрный волчонок, не желая сдаваться, рычал и бодал ведьму в бедро, пытаясь доказать свою настойчивость и право на внимание. Джувия с каждым новым рывком волчонка отмахивалась всё сильнее, терпение её было уже на исходе.       — Чего они хотят? — спросила Сынваль, не выдержав, хотя после обидных слов в адрес людей от ведьмы она решила устроить обет молчания и демонстративно со сложенными руками просидеть всё время на диване.       — Внимания. Но нельзя, — Джувия легонько дала по носу тёмному волчонку рукой с пыльцой, отчего тот начал чихать и отступил.       — Почему?       — Так как они волки. Ежели поймут, что им положено, то не позволят мне знать покой, когда возрастут в силе и зрелости, — ответила ведьма, и в её голосе звучало знание и усталость от борьбы за свой кусочек спокойной жизни.       — А что для них главное? — Сынваль, опустившись на пол, выставила ладонь вперёд, разрешая им подойти, чтобы погладить их, всё равно вряд ли она увидит их взросление, поэтому причин для беспокойства не было. — Ай! — негромко воскликнула, когда один волчонок игриво прикусил ей кожу.       — Любить, — выдала Джувия, сверкнув глазами на тёмного щенка, предупреждая, что если навредит человечке, то она не защитит его перед Велиаром, который тому за такую глупость горло перекусит.       — Разве им это ведомо? — иронично хмыкнула Сынваль.       — Ежели их лишат семьи, их пары, то не смогут они утрату сию пережить. Вы же, люди, можете заменить, изменить и предать память. Ты о семье вечно скорбишь, но продолжаешь жить. Волк же сего не вынесет.       — И как же понимают они, что пара их — истинная? Что не ошиблись? — Сынваль вопросительно взглянула на ведьму.       — В их крови, в их сердцах заложено знание, что их пара — единственная, — ответила девушка тихим и задумчивым голосом. — В Полнолуние они чувствуют, если встречаются с парой. Или же чуют её и мчатся искать. Азриель так нашёл свою пару, — горько усмехнулась, и волчата затихли, а тёмный недовольно рыкнул, заставив Джувию встрепенуться. — Ты прав, не буду вспоминать его. Не заслужил.       Ведьма принялась быстрее и резче перебирать листья и травы, продолжая свой рассказ:       — С первого взгляда, с впервые учуянного запаха всё становится ясным. Они не ошибаются. И их сердце начинает биться лишь для этой единой, они обретают смысл, их эмоции становятся обострёнными. Они чуют всё, и это сводит их с ума. В первое появление, если это человек, они не заявляют о себе. Кто-то справляется с собой, потому что из-за переполняющих чувств могут навредить, но не желая этого, конечно. И если разорвать эту связь, оставить волка в одиночестве — он погибнет от горя, от пустоты, заполнившей его сущность, и отдаст себя на растерзание одичалости.       — Не хотелось бы оказаться чьей-то парой, — пробормотала Сынваль, избегая взгляда Джувии.       — У тебя же есть пара, — хмыкнул Джувия и начала складывать перебранные листья белладонны в мешки.       — Кто? — испуганно шепнула Сынваль, и ведьма будто сумела уловить, что мысли её были о Велиаре.       — У него не может быть пары, — усмехнулась Джувия своим мыслям. — Охотник. Весь Дремучий слышал, что Обещанная охотнику оказалась здесь.       — Я ничего не понимаю, — тихо пробормотала Сынваль, её голос был полон растерянности и боли, поскольку в воспоминаниях всплыли те охотники, которых Велиар растерзал на её глазах.       Почему-то не было сомнений, что Чимин был тем самым охотником, которому она была обещана. Не хотелось в это верить и представлять, как зверь с ним расправится, если он всё же явится в Дремучий.       — Твоё сердце принадлежит ему? — спросила Джувия с нескрываемым интересом.       — Я была влюблена, — Сынваль вздохнула. Воздух будто наполнился горечью — что-то откликнулось тоской по тем беззаботным дням. И бегающие вокруг неё волчата, нагло выпрашивавшие её ласку, будто стали для неё незаметными. — Помню, было время, когда я ложилась спать с мыслью, что хочу скорее увидеть его. Но из-за этого не могла заснуть и беспокойство только росло.       — И сейчас? — продолжала Джувия, пронзительно смотря на неё.       — Я часто думаю о нём, — Сынваль посмотрела в сторону, её взгляд стал далёким и отрешённым.       — Как часто?       — Каждый раз, когда я ощущаю себя плохо… То есть постоянно, — ответила Сынваль и грустно усмехнулась, погладив волчонка, который её сюда привёл. — Я всё время думаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы я… Неважно.       — Как его зовут?       — Чимин, — прошептала Ким, и её голос был словно отголоском прошедших времён, в которых она так часто произносила это имя.       Слова Сынваль повисли в воздухе, их тяжесть ощущалась в каждом уголке комнаты. Лицо Джувии на мгновение изменилось: на него легла тень испуга, искажённая глубокими волнениями, которые она пыталась скрыть. Её руки замерли над мешками с высушенными листьями белладонны, которые она перестала складывать.       — Ты знаешь его? — удивилась Сынваль, подползая к ведьме ближе, будто эта крошечная надежда чем-то могла ей помочь.       — Могу лишь поведать, что не милосерден он, — уклончиво ответила ведьма, сложив все мешки, чтобы после положить их в отдельный ящик, заставив Сынваль непонимающе нахмуриться и понять, что она не будет продолжать этот разговор.       В этот момент дверь хижины резко распахнулась — на пороге появился Велиар. Волчата, учуяв более сильного хищника, мгновенно замерли, словно интуитивно осознавая опасность, и прижались к ведьме.       Этот хищник зашёл с могущественно расправленной грудью, неся за собой аромат власти и подчинения. Велиар сделал шаг вперёд, и пространство между ними сузилось — его аура была невыносимо тяжёлой, и, кажется, сам того не понимая, он давил на неё безжалостно.       За время своего отсутствия его взгляд стал беспринципными, пустым и усталым, будто все дни он боролся с чем-то непрестанно. Чем больше Сынваль пыталась сопротивляться этому взгляду, тем больше ощущала, как её упорство растворялось под его напором, превращая её сердце в жидкий страх.       — Он — сын правящего, тот самый, — спокойно пояснила ведьма Велиару, не поднимая глаз, и немного нервным движением убрала выбившуюся прядь волос за ухо.       Мужчина подошёл к замершей Сынваль, его рука стремительно обхватила её запястье, и его взгляд опустился на следы от укусов мелких клыков на её коже. Велиар выпустил из лёгких угрожающее рычание, которое пронзило тишину, наполняя её напряжением. Один из волчат заскулил, чувствуя грозную атмосферу, и попытался пробраться под подол платья Джувии.       — Он просто игрался со мной! — поспешила оправдать непослушного волчонка Сынваль, чтобы не навлечь на него беду. Велиар же, казалось, не слышал её слов, медленно наклонился к ней — так, что их лица оказались почти на одном уровне.       — Мои игры тебе не любы, — сузив глаза, напомнил Волк. — Ты источаешь аромат этих щенков, — поморщился, отпуская её запястье, и обратил взор на ведьму. — Приготовь целебный отвар для Азриеля, его раны гниют.       — Ты не тронешь его? Чимина? — голос Сынваль был полон скрытого страха, и она не думая дёрнула Велиара за руку, чтобы привлечь его внимание.       — Только на твоих глазах, — развернувшись, оскалился зверь, и его ответ вызвал в Сынваль вспышку отчаяния и ярости.       Не удержавшись, она толкнула Велиара в грудь, потом ещё раз и ещё, вспоминая видение, навеянное Дремучим, в котором зверь разрывал тело Чимина. Волк терпел её выпады, его лицо оставалось холодным и непроницаемым, хотя напряжение в его глазах возрастало.       Джувия же сразу приступила к приготовлению отвара, необходимого для восстановления волка. Она ловко собирала ингредиенты и лишь усмехалась, осознавая, что недооценила эту девчонку.       Волчата, поражённые силой и смелостью Сынваль, с растущим интересом и осторожностью наблюдали за её действиями.       Однако Велиар, не в силах больше терпеть, резко перехватил женское запястье. Наклонившись, он подхватил её под колени, поднял на руки и понёс к выходу.       Сынваль вырывалась, безуспешно пытаясь оттолкнуть его, но её держали крепко, не давая ни единого шанса на побег. Волк, не обращая внимания на сопротивление, ногой открыл дверь и вышел на улицу. Сынваль продолжала пытаться освободиться, но чужая хватка была настолько крепкой, что она понимала: физически ей не одолеть его. Её единственная надежда — найти помощь, используя силу, которую она в себе открыла.       Вместо того, чтобы продолжать борьбу, Сынваль расслабилась и сосредоточилась на своей внутренней силе, пытаясь установить связь с окружающим миром. В её сознании промелькнули образы всех существ, которые могли бы ей помочь. И вот среди теней и камней она заметила ядовитую змею. Сынваль направила свои мысли к ней, призывая её к действию.       Змея молниеносно отреагировала, проскользнув между грудами камней. Её тело извивалось, ловко избегая препятствия. Вскоре она оказалась у ног Велиара, который, не замечая её присутствия, продолжал свой путь, не подозревая о надвигающейся опасности.       Сынваль сосредоточилась на этом живом существе, направляя своё намерение с конкретной целью. Как только змея приблизилась, ей был отдан приказ укусить Велиара за лодыжку, чтобы на мгновение дестабилизировать его. И вот, с ловкостью и точностью, змея поднялась и уже была готова нанести удар, но тяжёлый и решительный шаг Велиара расплющил её, превращая в сплошное месиво. Велиар продолжил свой путь, не обращая внимания на останки, которые остались на земле.       — Ты… — ошеломлённо прошептала Сынваль, видя, что осталось от её спасительницы. — Я натравлю на тебя такого зверя, что он поступит так же с тобой!       Мужчина замедлил шаг и остановился, резко опуская Ким с плеча. Он посмотрел на неё с таким выражением, от которого её сердце сжалось от страха. Его взгляд был полон мрака и безжалостности.       Сынваль воинственно посмотрела в ответ, тяжело дыша и высоко подняв подбородок, пока Велиар не сжал её хрупкую шею, подавляя и парализуя волю.       — Что ты сотворила? — пророкотал он, и голос его был подобен раскату грома.       — Я не понимаю, — ответила Сынваль, стараясь сохранить спокойствие, испугавшись неожиданной перемены настроения зверя.       — Почему стала ты влечь ароматом пуще прежнего? — Велиар глубоко вдохнул аромат девичьих волос, и с его уст сорвался усталый, но удовлетворённый выдох. — Все дни сии я сражался с собой, дабы не ринуться к тебе и не погубить своей жаждой, — его слова путались где-то в её волосах, и напряжённость в чужом теле и голосе спадала.       Волк резко замер и нахмурился, уловив что-то иное, и Сынваль на мгновение прикрыла глаза, молясь, чтобы его чутьё подвело. Зверь медленно провёл рукой по её ноге, приподнимая подол платья, и, достигнув кромки трусиков, обнаружил маленький пузырёк с аконитом, прижатый резинкой к её коже.       — Что хочешь молвить мне? — оскалился Велиар. Его голос противоречиво сочетал в себе злобу и насмешку над ней. — Щенки ли тебе сие подкинули?       Зверь сжал пузырёк в своём мощном кулаке, раздавливая, и ядовитая жидкость потекла между пальцами, капая на землю. Он разжал вторую руку на её хрупкой шее, и Сынваль упала на колени, жадно хватая ртом воздух и сжимая в руках траву. Она осознала, что на своих глазах лишилась последнего шанса на спасение.       — Завтра мы отправимся к Азриелю, — произнёс он твёрдо и непреклоненно. — Нельзя мешкать, его дни сочтены. Как и твои, медовая, ведь терпение моё истощилось.       Этого Сынваль больше всего не хотела, потому что если ей удастся помочь Азриелю, то Велиар, даже не поколебавшись, исполнит каждую свою угрозу. Ей нужно немного времени, чтобы собрать больше знаний и сил и быть уверенной в своём побеге, не навлекая на себя ещё большую опасность.       — Что, если не смогу? Что, если не справлюсь? — завалила Сынваль вопросами.       — Испытать себя желаешь? — усмехнулся зверь, но глаза его были всё так же холодны. — Сейра, не таись, я слышу тебя и позволяю быть с человечкой, как сущность того требует, — объявил мужчина в пустоту леса, вынимая из-за пояса серебряный клинок и бросая его к ногам Сынваль.       За спиной Ким раздался хруст веток, и появилась волчица в человеческом облике. Её глаза сверкали хищной злобой. Взгляд был полон решимости, как будто она уже предвкушала свои действия.       Сынваль понимала, что если волчица обернётся в свою звериную форму, то шансов выжить у неё почти не останется. С одной стороны, ей нужно было показать мнимую слабость, чтобы избежать подтверждения слов Велиара. С другой стороны, она осознавала, что не будет противостоять Сейре — ей сделают больно. А Сынваль устала от боли и была измотана до предела.       Первое, что сделала девушка, — это попыталась не дать Сейре обратиться, и, кажется, это сработало, потому что взгляд волчицы окрасился в оранжевый, как небо после заката. Её это на мгновение дестабилизировало, и этого времени Сынваль хватило, чтобы подхватить клинок и подняться на ноги.       Волчица зарычала и двинулась на неё. По мере приближения Сынваль позволила себе на мгновение растеряться. Она понимала, что сильно уступает Сейре в росте и силе, и волчица явно рассчитывала на это. Поэтому ей нужно было убедить себя в обратном.       Уклоняясь от протянутой руки волчицы, она не успела избежать захвата другой руки, которая вцепилась ей в волосы. В этот момент Ким с силой вонзила клинок в предплечье Сейры, и та, зашипев от боли, отбросила от себя девушку.       Сынваль, повалившись на землю, в страхе перевела взгляд на кровавую линию, оставленную клинком на руке волчицы. Ей потребовалось меньше секунды, чтобы осознать, что она не готова была причинить вред кому-либо, а тем более — убить. В её душе не было места насилию, и этот внутренний конфликт только усиливал её страх перед этим нелепым поединком.       — Не хочу, — с дрожью в голосе произнесла Сынваль, обращаясь к Велиару, который наблюдал за схваткой с холодным безразличием. — Я не хочу никому вредить!       Мужчина молчал, его мрачный взгляд не выдавал ни одной эмоции, и это только усилило панику Сынваль. Внезапно она почувствовала, как Сейра потянула её за щиколотку, и, чтобы как-то освободиться от неё, Ким ударила волчицу рукояткой клинка по голове, чем только сильнее разозлила.       Проникнуть в сознание Сейры было почти невозможно, потому что всё было окутано живыми эмоциями: ревностью, яростью и болью — и это так сильно обрушилось на Сынваль, что она не могла блокировать удары и когти, что стремились разорвать её тело.       Сейра схватила Ким за волосы, приподняла её голову над землёй и втянула запах у шеи, не заметив мчавшего к ним оленя, которого призвала Сынваль.       Животное, буквально подлетев к ним, рогами отбросило Сейру в воздух. В этот момент она успела принять свою звериную форму, становясь белоснежным волком. В следующий миг Ким оказалась придавлена к земле тяжёлой лапой. Схватив пригоршню земли, она бросила её в глаза волчице, но та лишь чихнула и встряхнула головой.       Сынваль понимала, что обычными методами ей не справиться, поэтому снова попыталась проникнуть в сознание Сейры. Сконцентрировав всю свою волю, она увереннее приказала волчице отступить. На мгновение лапа, пригвоздившая её к земле, ослабла, и Сейра, подчинившись приказу, начала пятиться назад, несмотря на свои инстинкты.       Ким, лёжа на земле, с трудом следила за тем, как волчица, рыча, трясла головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от чужого проникновения. Несмотря на то, что она подчинилась приказу, её глаза метались от ярости. Прижав ладонь к плечу, на котором уже начала проступать пугающая гематома, Сынваль попыталась достучаться до Сейры:       — Прекрати, я не хочу делать тебе ничего плохого.       Волчица, почувствовав угрозу в словах Сынваль, укусила себя за бок. Боль помогла ей на время забыть о существовании соперницы. Её глаза вновь наполнились яростью, и она приготовилась к новому нападению.       — Хватит, Сейра, — приказал Велиар.       Уши волчицы дёрнулись в ответ на его слова, показывая, что она его услышала, но останавливаться Сейра не стала. Она бросилась на Сынваль, но в этот момент Велиар оказался перед ней, сильным взмахом руки отбросив волчицу в сторону.       — Исчезай, покуда жива, иначе явлю свой гнев и перебью твои поганые лапы! — зарычал Велиар.       Сейра с болезненным стоном упала на землю. Она быстро поднялась, и её взгляд, полный страха и обиды, встретился с глазами Велиара, которые пылали гневом. Осознав, что сопротивление бесполезно, она поспешила скрыться, и её силуэт растворился среди деревьев.       Сынваль, всё ещё дрожа от пережитого, закрыла глаза. Она понимала, что волчица покинула поле боя, и теперь ей самой пришлось бороться с подступающими слезами.       Потому что ей было больно. Чертовски больно.       В памяти Ким всплыла ситуация, когда она однажды дала Чимину пощёчину, и даже тогда с трудом сдержала слёзы от боли, что осталась в ладони. Она постоянно просила у брата крем от синяков, потому что даже лёгкие повреждения оставляли на ней следы. Единственным «соперником» в её жизни был косяк двери в её комнате, о который она вечно ударялась мизинцем. Вот какую физическую боль едва могла вынести Сынваль, а теперь…       Сейчас боль была иной — глубокой и всепоглощающей. Девушка ощущала, как её тело кричало, каждая клеточка ныла и требовала покоя. Но покоя не было. И Ким знала, что одно слово, одно прикосновение, один губительный взгляд зверя — и она расплачется.       Хотелось к дедушке, тёплого молока с мёдом и крепких объятий. Всего лишь этого.       И прикосновение было. К её щеке — там, где всё же покатилась одинокая слеза.       — Напомни себе ещё раз о том, что я человек! — воскликнула Сынваль, резко оттолкнув чужую руку. Отвернувшись, она тихо заскулила от боли в пальцах.       Да, ей хотелось, чтобы кто-то пожалел её, обнял и прошептал, что рядом с ней кто-то есть и она справится. Хотелось почувствовать уверенность и тепло. Но всё, что она сейчас испытывала, — это бездушная жестокость и невыносимая боль.       — Ты должна быть сильной, — произнёс он тихо, но твёрдо. — Ты с первого мгновения решилась пощадить её, и теперь расплата — боль твоя.       Сынваль грустно усмехнулась: упрёк — это всё, что она заслужила. Затолкнув слёзы обратно, не позволяя эмоциям прорваться наружу, Ким сжала губы в тонкую линию и, кривясь от множественных пульсирующих болей, начала подниматься.       Рука Велиара, протянутая в её сторону, осталась без внимания. Сцепив зубы, девушка постаралась встать, цепляясь за ближайшее дерево и борясь с каждой волной боли, которая накатывала на неё снова и снова.       — Ты едва стоишь.       — Я сама, не прикасайся.       И хоть несколько раз падала, но всё же смогла добраться до дома. Её тело было истощено, но дух оставался непоколебимым. Она шла, пошатываясь, почти не замечая, как за ней тенью следовал Велиар. Его присутствие было словно неизбежный гул, едва различимый, но постоянно напоминающий о себе.       Добравшись до хижины, Сынваль рухнула на кровать, не имея сил и желания встать, умыться, стереть землю с кожи и смыть кровь с царапин.       Велиар медленно и осторожно коснулся плеча Сынваль костяшками пальцев, и её тело сразу же содрогнулось от его прикосновения. Отчаяние и истощение были настолько глубоки, что она не могла больше противиться — её силы были на исходе.       Сынваль боролась со сном, её разум цеплялся за сознание, но тело предательски поддавалось усталости. Она чувствовала, как тяжелели веки, как руки и ноги наливались свинцом. Мысли в её голове метались от одной к другой, не позволяя полностью расслабиться, и, кажется, она шептала волку: «Ненавижу».       Но Велиар, кажется, не слышал её, потому что его прикосновения стали мягкими, почти нежными, с каждым разом проникая всё глубже в её сознание. Последнее, что она почувствовала перед тем, как погрузиться в сон, было ощущение, что Велиар насильно склонял её ко сну не просто прикосновениями, а настоящей лаской. Его шёпот проник в её сознание, оставляя след, погружая в глубокий сон:       — Не уйдёшь. К себе приручу, любым стану.       Посреди ночи Сынваль почувствовала, как кто-то обтирал её тело. Не открывая глаз, она попыталась встать, но ей уверенно надавили на плечи, и она открыла тяжёлые веки, пытаясь сосредоточиться на лице, которое освещала настольная свеча.       — Тише-тише, не бойся, — проговорила ведьма, укладывая Сынваль обратно и растирая какую-то мазь. — Завтра ни следа не будет, ни единой ссадины.       Ким бросила беглый взгляд на своё тело, отметив, что и не было грязи на нём, она была одета в новое чистое платье, источавшее свежесть трав, в отваре из которых стирала ведьма, и запах лесного ветра.       — До сих пор не желаешь помочь мне сбежать? — спросила Сынваль, надеясь, что Джувия смилуется над ней и изменит своё решение.       — К кому? К людям? — усмехнулась ведьма, иронично приподняв бровь. — Нет, со зверем безопаснее.       — Этот Азриель… — Сынваль, ощущая, как пересохли её губы, с трудом произнесла: — Почему Велиару так важно спасти его?       — Он был верным соратником Велиара, — тихо произнесла Джувия, растирая мазь. — Азриель ни перед кем не склонялся, но чтил Велиара и готов был защищать его ценой своей жизни. После поражения от Эйнера он отправился в изгнание вместе с Велиаром.       — А кто он для тебя? — спросила Сынваль.       — Никто, — нахмурилась Джувия, и её лицо вновь стало строгим. — Он давно стал для меня чужим и незнакомым.       Выражение лица ведьмы внезапно омрачилось, словно она была обречена хранить внутри себя всю глубину древних страданий. Такие печальные глаза не посвящали в свои тайны чужих, совершенно незнакомых людей.

***

      Одичалость не являлась частью, отделённой от Велиара, врастающим пороком в его сущность и разрушающим изнутри. Он с нею родился, принял её и подчинил, а она вела его истинным путём, крепла в его лапах, подпитывая жажду выгрызть себе место в стае, дабы чтили и страшились, и была его обнажёнными инстинктами.       В изгнании она чахла, призывала Велиара идти против всего и всех, чтобы место под Луной никому не отдавать. Он же противился, не видел смысла, для кого весь Дремучий склонять. Его жажду не утолит ни кровь, ни жалкий скулёж врага. Он потерял сладкий вкус завоевания и подчинения: то ли старость брала своё, то ли пресытился и уже не находил удовлетворения в прежних вещах.       После падения Азриеля, который погрузился в пучину страданий из-за утраты истинной пары, Велиар решил, что если не спасёт своего собрата, то ничто больше не будет иметь значения.       Так он думал, пока в его руках не оказалась медовая. Одичалость в его душе словно встрепенулась, и он понял, что именно этого так жаждал.       Велиар раньше не сталкивался с внутренней борьбой своих инстинктов, он превозносил и поощрял их. Но медовая была такой хрупкой и ранимой, и он не хотел потерять этот сладостный дар.       Одичалость противилась, склоняла его к тому, чтобы он не слушал благих намерений спасти собрата с помощью её силы. Она не хотела признавать этот аргумент, ей хотелось присвоить самку, подчинить себе, чтобы ей отдались и доверились, что не обидит, не погубит.       Но Велиар не доверял себе, он знал, что за ним всегда оставались реки крови.       Три дня он с трудом сдерживался, бездумно переступая лапами и стараясь уйти от манящего аромата мёда. Он чувствовал, как дикость брала верх над ним, заставив изменить свои намерения и поддаться искушению. Велиар не стал бы вожаком, если бы не умел контролировать себя, но сила этого искушения была иной, ему незнакомой.       Нужно было более решительно развивать чужую силу, но с самого начала испытания с Сейрой Велиар потерпел неудачу. Его нарекли именем, которое означало «не имеющий жалости», и казалось, что оно подходило ему идеально. Однако с первого же нападения волчицы на человечку в его душе возникло неприятное, колющее чувство. Оно полностью овладело им, когда он начал осматривать её раны, проводя пальцами по пострадавшему телу. Это было что-то новое и незнакомое для него — терзание, которое не оставляло его ни на мгновение.       Мужчина стоял под сенью дерева в ночи, прислонившись спиной к его стволу и вслушиваясь в биение сердца медовой. Он усмехнулся, услышав, как ведьма назвала Азриеля никем.       — Теперь ты желаешь приручить не только волчиц, но и дев человеческих? — послышался из темноты ехидный голос, который, словно зловещий шёпот ночи, скользнул по воздуху и окутал пространство вокруг.       Велиар остался неподвижен, словно тень, слитая с сумраком леса. Чуткое обоняние уловило запах незваного гостя, пересёкшего границы его удела, едва ведьма ступила на порог хижины. В недрах древних инстинктов его не было ни тени сомнения: Эйнер сам по себе никогда не будет вступать в бой с ним, не обладая подмогой.       — Не в силах вынести, что самка, носящая твою метку, источает мой запах, поэтому осмелился явиться?       — Не Истинная она мне, — рыкнул Эйнер, будто волчица всё равно была недостойна, хотя чужие метки на ней терзали его сущность. — Я предупредил её: вновь отважится явиться после тебя — глотку ей перегрызу.       Велиар сохранял молчание, хотя понимал, что чужие слова были ложью. Сейра возвращалась к нему снова и снова, не опасаясь гнева правящего альфы. Однако провоцировать и дразнить не было в его характере, он предпочитал мудрость молчания и выдержку.       — Страсть как хочу знать, — проговорил Эйнер, выходя из мрака, вставая боком и смотря на хижину, где горела одинокая свеча, а из окна вился сладкий аромат. — Что бы ты молвил, если б эта дева человеческая избрала не тебя, а правящего, что ей дом и укрытие пообещает, или, может, в руки обещанного охотника её отдаст?       — Ложь она учует, не поверит тебе, ибо в глазах твоих лишь порок обитает.       — Ценною стала она тебе, безжалостный? — с коварством начал допытываться Эйнер.       Велиар оставался неподвижен, глазами пронзая тьму и сверля Эйнера взглядом, и молчание его оставалось непоколебимым. Он не поддавался на провокации, даже когда внутри него бушевала буря и жажда отомстить за нечестный поединок, но удерживался, не позволяя эмоциям управлять собой.       — И чем же станет эта дева для тебя, если не сумеешь её сохранить? — с иронией осведомился Эйнер. — Вечными мучениями, как для Азриеля?       — Даже если бы я не сумел её сохранить — те, кто осмелится потревожить её покой, окажутся в ещё худшем положении, — произнёс Велиар, и в словах его сквозила тень угрозы. — Если не для новой битвы пришёл, то убирайся прочь, иначе не удержусь от желания оставить тебя бездыханным здесь.       — Лишь пришёл сказать, что слышал: у границ замыслили лихое против тебя, и я не упущу возможности узреть, как ты падёшь, — проговорил Эйнер с коварством и презрением, наслаждаясь возможностью задеть, возмутить, нарушить покой, но его слова остались не тронутыми эмоциями Велиара.       — Тогда ты свидетельствовать этого не будешь, ибо прежде, чем они приблизятся, кровь твоя омоет весь Дремучий, — с полной уверенностью заключил Велиар, усмехнувшись своим звериным оскалом и обнажив клыки в предвкушении.       Эйнер лишь хмыкнул, утопая в тени леса, не желая сейчас вступать в схватку, поэтому растворился в густом мраке.       Лес вновь стал спокоен, и Велиар продолжил стоять у дерева, прислушиваясь к тихому бурлению горной реки, что неслась неподалёку; ночному пению цикад и к шуму, пробивающемуся сквозь ночь — зову отчаяния, едва ли не сумасшедшему.       Каждую ночь Велиар слышал, как его призывали к границе с деревней, настойчиво пытались вырвать из покоя, наполняя его разум раздражением и яростью. Каждый раз он свирепо рычал в ответ, но сегодня буря эмоций оказалась слишком сильной.       Обернувшись в волка, он стремительно ринулся вперёд, чтобы встретить наглеца, что осмеливался так часто испытывать его терпение. И это оказался старик Сынваль, стоявший у границы леса, безнадёжно вглядывающийся в него.       Как только он увидел сверкающие в темноте глаза и огромную чёрную фигуру волка, обречённо произнёс:       — У вас моя внучка…       Старик, освещённый лишь лунным светом, выглядел усталым и охваченным тревогой. Глубокие морщины на его лице свидетельствовали о долгих годах страданий, но голос, хотя и надломленный, был полон решимости и боли.       «Будешь торговаться своей жизнью ради неё?» — зарычал Велиар от раздражения, потому что этот человеческий сосуд нёс в себе лишь слабость и не был состоянии уберечь его медовую.       — Разве есть хоть какая-то малейшая вероятность отобрать её у зверя? — горько усмехнулся старик, и в его тусклых глазах залегла печаль, с которой ему пришлось свыкнуться. — Как бы вы не хотели — не навредите ей. Сущность не позволит, не отпустит своё.       «Покуда тебе знать?»       — Тогда попробуйте её отпустить.       «Осмеливаешься ставить условия?» — Велиар, прищурившись, посмотрел на старика, не понимая, что тем движет: изживший из себя разум или же крепкие семейные чувства, что не так часто было людям присуще.       — Говорю очевидное, — качнул отрицательно головой старик. — Хочу просить об услуге: через время дать увидеться ей с семьей, — он обратился к волку с просительной настойчивостью, его слова, хоть и были пронизаны горечью, несли в себе искреннюю просьбу.       «За что она уготована охотнику? Ты мою медовую на это обрёк?» — слова Велиара прозвучали в голове старика угрожающе низким голосом, словно он доносился из самых недр земли.       Внутреннее напряжение оттого, что медовая была обещана другому, обугливало его кости и заставляло вскипать сущность.       — Её мать, моя дочь Ильха, — начал старик, смотря в сторону леса, где находился волк, — после того, как родила Сынваль, была замечена с волком, оказавшемся её Истинным. Муж её, будучи охотником «Легиона», узнав об этом, обезумел. Хотел разобраться с волком, но сам был же им погублен. Дочь, узнав об этом, хотела забрать детей и скрыться в Дремучем, но «Легион» опередил её. Сначала убили мою дочь, а после — того волка. Детей тоже хотели погубить, якобы моя дочь навела проклятье на них. Поэтому пришлось согласиться на их условия и пообещать внучку сыну Правящего охотника, а брату её старшему стереть память о том злополучном дне, поскольку он стал свидетелем того, как умерла его мать.       Велиару впервые за многие годы захотелось пересечь границу и вломиться в эту смердящую разложением деревню, чтобы принести для своей медовой самую сладкую добычу — её врагов.       «Не зови больше, — твёрдо произнёс Велиар. Его голос звучал уверенно и решительно, словно приказ, с явной ноткой угрозы. — Лишь представится случай — изведу до последнего охотника, что посмеет её для себя требовать».

***

      Сынваль, стоя босыми ногами на деревянном полу, медленно расчёсывала волосы перед большим старым зеркалом, покрытым сетью трещин. Её усталый взгляд скользил по телу, едва прикрытому тонкой сорочкой.       Утренний свет, проникающий через окно, мягко играл на её безупречной коже, словно доказывая, что ведьма не обманула: ни одной ссадины не осталось. Но внутри всё было словно разорвано на части, и эта невидимая боль только находила новые места для своих истязаний.       — Если у меня не получится? — тихо спросила Сынваль, почувствовав присутствие Велиара. Её кожа заныла под его хищным взглядом, заставив невольно поёжиться. — Только не нужно звать очередную волчицу! — зло буркнула она, откинув расчёску на постель, когда встретилась с ним взглядом в отражении.       Велиар, опираясь спиной о стену, сосредоточенно изучал её фигуру с ног до головы. Как только их глаза встретились, он оттолкнулся от стены и шагнул к ней.       Сынваль выдержала его пристальный взгляд и, не дрогнув, продолжила смотреть на него с вызовом. Лишь лёгкая дрожь пробежала по её ногам, когда он встал рядом и осторожно провёл пальцами по тому месту на её руке, где ещё вчера были ужасные синяки. Затем его ладонь поднялась к её шее, к гордо вздёрнутому подбородку, и он мягко повернул её голову в сторону, чтобы заглянуть ей в глаза.       — Неужели обиду таишь на меня, медовая?       — А если да, будешь просить прощения? — фыркнула Сынваль, отвернувшись. Она хотела отойти, но Велиар удержал её, положив руку на талию. Он мимолётно провёл губами по её обнажённому плечу, как будто собираясь укусить.       — Могу, если пожелаешь. Только вымаливать о прощении буду так, как зверю полагается, — усмехнулся он, слегка прикусывая кожу, отчего Сынваль вздрогнула и отпрянула, и зверь милосердно это позволил. — Ежели не управишься, пробудем там и Полнолуния дождёмся, что через два дня настанет, но не хочу до того доводить, ибо в Дремучем для столь сладостной человечки время это будет опасное. Буду ждать снаружи. Путь не близок — верхом на мне поедешь.       Надев одно из лёгких платьев, которые дала ей ведьма, Сынваль взяла ленту с прикроватной тумбочки и завязала ей свои волосы в хвост. Выйдя из хижины, она увидела волка, рядом с которым лежали штаны, до этого надетые на Велиара. Сынваль знала, что обязательно возьмёт их с собой, чтобы потом не позволить ему щеголять в человеческой ипостаси голышом.       Волк, прислушиваясь, смотрел куда-то вглубь леса, но затем его взгляд остановился на ней. И каждый раз эти звериные глаза смотрели на неё с обожанием, всепоглощением и странной преданностью. Одним лёгким движением волк рухнул на пузо, словно приглашая её сесть на него.       Сынваль подошла к нему, понимая, что даже если он лежит, ей всё равно придётся взобраться на его спину. Пока она размышляла, как это сделать, Велиар лизнул её по голым ногам и фыркнул носом в колени, заставив вздрогнуть от неожиданности.       — Не приставай, — нахмурившись, отозвалась Сынваль, положив ладонь на его макушку.       Однако такие просьбы будто действовали на зверя ровно наоборот. Волк головой подтолкнул её к своему туловищу и прижал к себе, потеревшись мордой слегка, издавая странные урчаще-рычащие звуки.       Чтобы избежать дальнейших приставаний, Сынваль, подобрав мужские штаны и закинув их на плечо, ухватилась за густую шерсть волка и осторожно взобралась на его спину. Зверь охотно помог ей, подталкивая головой. Велиар поднялся плавно и уверенно, словно она не причиняла ему никакого неудобства.       Сынваль легла грудью на волка, ощущая тепло его тела и ритм дыхания. Она сжала шерсть Велиара у шеи, но не смогла полностью обхватить её своими руками. Её нос уловил слабый аромат лесных трав и земли, смешанный с его собственным — диким запахом смолы и хвои.

***

      Место, куда привёз её Велиар, находилось на самом краю Дремучего леса, где океан граничил с величественными скалами и глубокими пещерами. Волны с шумом разбивались о каменистый берег, а воздух был наполнен солёным ароматом и прохладой. Одна из пещер, глубоко укрытая в скале, служила местом заточения Азриеля.       Прохладный морской ветер заставил Сынваль содрогнуться, и она обхватила себя руками, пытаясь согреться. Её мысли перенеслись в один из вечеров на пляже с Хари, когда они размышляли о том, что скрывается по ту сторону запретного леса; как выглядит бескрайний океан, о котором они слышали только легенды. Отмахнувшись от нахлынувших воспоминаний, Сынваль продолжила следовать за Велиаром, который уже успел обернуться в человека и одеться.       В пещере царила сырость: сверху по камням стекала кристаллическая вода, ужасный холод пробирал до самых костей, а в воздухе витал запах гнили и тлена. Сынваль ощущала неуютную грусть, которая, казалось, была частью этих каменных стен.       Первым, что привлекло её внимание, была ржавая цепь, толстая и грубая, обвивающая тело волка. Он лежал неподвижно, а глаза были закрыты.       Его шерсть, тусклая и грязная, была коричневого оттенка и едва прикрывала торчащие рёбра. Дыхание было тяжёлым, и каждый вдох и выдох эхом отдавались в пещере. Лапы казались перебитыми и изломанными, а в местах, где цепь врезалась в плоть, виднелись свежие раны, истекающие кровью.       — Почему он прикован? — тихо спросила Сынваль, и из её рта вырвался пар.       — Азриель одичал, только так можно было его усмирить, — произнёс Велиар, и хотя голос его оставался ровным, в глазах мелькнула печаль при взгляде на волка. — Тринадцать Полнолуний держу в сей пещере.       Камни под её ногами были скользкими от влаги, и каждый шаг отдавался эхом, словно сама пещера вздыхала вместе с умирающим зверем. Сердце Сынваль сжалось от страха, когда она заметила, как взгляд прикованного волка, затуманенный болью, упал на неё. Эти красные глаза, полные неимоверной боли и лютой ярости, вызвали у неё физическую боль, словно ледяные тиски сжали её сердце.       — Взгляни вглубь его разума, ты обязана ту нить мыслей отыскать, что в одичалость его влечёт, и вырвать её, к разуму его вернуть…       Дальше Сынваль не слушала: что-то во взгляде зверя было настолько сковывающее, что она почувствовала себя в невидимых тисках, что обвивали всё её тело, погружая в глубокое оцепенение. Чувствуя, как её сознание затуманивается, Ким не смогла вынести этого давления и опустила глаза.       На песке у её ног блеснуло что-то, привлекая её внимание. Подняв серебряный кулон в виде звезды, она почувствовала, как страх пронзил её сердце, словно ледяной кинжал. В руке у неё оказался знакомый кулон — украшение Шин Хари.       Сынваль с удовольствием погрузила ноги в прохладный песок, наслаждаясь шумом моря. Она завороженно наблюдала за фейерверком, который взрывался в небе, рассыпая яркие отблески на землю.       Рядом с ней сидела Хари, весело болтая, и её смех, смешиваясь с шумом прибоя, наполнял атмосферу лёгкостью и беззаботностью. Однако мысли Сынваль были далеко в мечтах о будущем.       Она представляла себя ветеринаром, живущим в уютном домике, но даже не смела мечтать о замужестве. Сегодня Чимин с такой уверенностью заявил, что у неё не может быть никого, кроме него, что её сердце сжалось от этой мысли, и она постаралась отогнать её прочь.       Сам Чимин находился неподалёку, прислонившись к своему байку, потягивая пиво и прожигая её взглядом, игнорируя компанию, с которой он пришёл на набережную. Его фигура, силуэт которой чётко вырисовывался на фоне фейерверков, казалась притягательной и родной — чем-то, что принадлежало лишь ей. Но девушка, что нагло обвила своими руками его туловище, развеяла этот мираж.       — Поэтому Азриель сорвал твой подарок с моей шеи. У него аллергия на серебро… — болтала без умолку Хари. — Ты слышишь меня или находишься в зрительном спарринге с Чимином? — прозвучали её слова, прерывая размышления Сынваль, и подруга щёлкнула пальцами перед её лицом, привлекая внимание.       — Да, и благодаря тебе я проиграла, — хмыкнула Ким, толкнув подругу в плечо, и их разговор утонул в звуках фейерверков. А где-то позади она слышала приближающие шаги Пак Чимина.       Сынваль снова посмотрела на Азриеля, и он, словно уловив её слабину, зарычал. Этот звук эхом отозвался в её груди, заставляя сердце трепетать, а в ушах — звучать звонкий голос подруги, уносящий в какие-то видения. Где Хари, растерзанная в тёмном Дремучем, мёртвым взглядом смотрела в пустоту, а над ней склонялся Азриель, обнюхивая её и жалостно скуля.       Невыносимая боль окутала её, словно что-то внутри было вырвано и вывернуто наизнанку. Это ощущение было настолько острым и разрушительным, что она буквально забыла о себе, позволив чужой боли срастись с её собственной.       — Сынваль, — напомнил тут же Велиар, разрывая на части звуки, проникающие в её сознание. Он, оказавшись рядом, поймал её метающийся испуганный взгляд и крепко схватил за шею. Его горячие прикосновения казались единственным, что удерживало её в этом мире, мешая сознанию затянуться в воронку чужих воспоминаний. — Останься со мной, не тони в его муках.       «И тебе смерть дарует, — послышалось где-то рядом холодное дыхание Дремучего. — Но я от беды избавлю, себе заберу».       Так сладко обещал, так манил, к себе во тьму призывал, что Сынваль хотела поддаться этому зову, но пальцы, крепко сжатые на её шее, не позволили, буквально выдирая обратно. Она ощущала, как нечто внутри неё тянулось к зверю, призывая цепляться всеми силами, довериться и не сомневаться.       «Ну же, не страшись, дай лишь коснуться, — молвил лес ласково. — Буду добр к тебе и волка сего ради тебя в прах обращу».       — Дремучий, — едва слышно прошептала Сынваль, чувствуя, как что-то знакомое коснулось её позвонка.       В следующее мгновение она ощутила, как тёмная пропасть поглотила её, унося в свою бесконечную глубину. В её глазах всё ещё виднелось расплывчатое, удивлённое выражение лица Велиара.       Её тело окаменело, потеряв всякую связь с реальностью, а сознание погружалось в хаотичные образы и звуки. Окружающий мир исчез, растворившись в чернильной тьме. Словно невидимые руки обвили её и потянули вниз, лишая какого-либо беспокойства и воли.       Звенящую тишину разбила вечная мелодия леса. Кожу покрыло тепло солнца, и Сынваль оказалась в лесу. В том самом месте под деревом неподалёку от полянки, где росли цветы, из которых она плела венки.       Высокие, древние стволы с кронами возвышались до самого неба, их густая листва переливалась всеми оттенками зелёного. Солнечные лучи пробивались сквозь ветви, создавая игру света и теней на её лице.       — Моя. Досталась всё же мне, — раздался где-то рядом знакомый тягучий голос Дремучего.       В следующее мгновение Сынваль обнаружила, что сидит на коленях Дремучего, а он крепко обнимает её своими руками, словно это было единственным, что имело значение для него в данный момент. Её спина была прижата к его груди, а он крепко держал её, словно в его объятиях переплелись страх и страсть.       Его дыхание, ледяное и слегка прерывистое, коснулось её плеча, когда он прижался к нему щекой. Поцелуй был нежным, но в нём чувствовался какой-то неописуемый голод, граничащий с ледяной алчностью. Его губы едва касались её кожи, и каждое прикосновение было наполнено тревогой и страстью, словно он боялся, что всё это может исчезнуть в следующий миг.       — Как осмелилась не по собственному желанию мне отдаться? — мужской голос был полон недоумения и порицания.       Сынваль обернулась через плечо, чтобы взглянуть на Дремучего, но он внезапно накрыл её глаза ладонью. Холодная и тёмная мгла его руки затопила её восприятие, лишая возможности видеть, что происходит. Его прикосновение было одновременно властным и нежным, как если бы он хотел запечатлеть её эмоции на своих пальцах.       В этот миг он наклонился и едва ощутимо коснулся губами уголка её губ. В этом поцелуе было что-то насмешливое и одновременно интимное, словно он хотел показать свою власть над ней и утвердить своё обладание. Его другая рука крепче обвила её талию и, скользнув вдоль, сжала грудь у самого сердца, словно стремясь насытиться ею.       — Моя. Сынваль, ты моя, не этого безжалостного зверя, — его голос был полон зловещего торжества, словно он отобрал что-то уникальноое, по-истинному ценное. — Ты же другому обещана. Но мне принадлежишь с рождения.       — Чимин… — растерянно шепнула Сынваль в чужие губы. Её голос был едва различим, словно трепыхание еле живого огонька в кромешной тьме.       Он ответил на её шёпот низким, искажённым смехом, который прокатился по её спине острыми иглами.       — Чимин, — произнёс он, обводя губами её шею, погружаясь в её кожу, словно стремясь стать частью её сущности. — Чимин, Чимин… Лиссану он у меня отнял, а я у него заберу тебя.       Сынваль почувствовала, как болезненно заныла шея, будто чьи-то зубы вонзились в её кожу, и касания Дремучего, пытавшегося её удержать, померкли на этом фоне. Этот укус был как удар по сознанию, возвращение её к настоящему через агонию боли, где узлом затянулись рёбра, сворачивая внутренности в комок. Чужие клыки проникали в рану, возвращая в сознание и разрывая всё то, чем окутал Дремучий.       — Нет! Нет, моя! — взревел он. Голос его был полон ярости и растерянности, и обвивавшие талию руки начали словно растворяться в воздухе.       В следующее мгновение её тело словно обволокло жаркими ладонями Велиара, ощутимыми и властными, словно жаждущими только её. Сынваль почувствовала, как её спина упиралась в холодную каменную стену пещеры, создавая контраст с пылающим телом Велиара, который прижимался к ней спереди. Его дыхание нежно касалось её шеи, наполняя Сынваль чувствами, чем-то живым и необходимым. И почему-то место укуса приятно заныло, распространяя по телу странную дрожь.       Ким ощутила, как кровавая дорожка потекла по коже с того самого месте, где её укусили.       Велиар нежно коснулся губами места укуса, словно стараясь облегчить боль. Его прикосновение было одновременно грубым и заботливым, вызывая у Сынваль противоречивые чувства. Рана пульсировала, и вместе с ней под рёбрами странный шёпот.       Его.       Постепенно боль затмила её сознание, и Сынваль почувствовала, как стала погружаться в полузабытье. Велиар продолжал обнимать её, его губы нежно касались её кожи, оставляя за собой влажный след. Этот момент был полон напряжения и противоречивых эмоций, создавая ощущение уязвимости и зависимости, от которой она не могла избавиться. Теперь не могла. Она полностью отдалась этим волчьим зубам у своей шеи, где он поставил метку, и её существование было окончательно предопределено.       Запятнана, обречена, предназначена Волку.       — Тш, — услышала она и почувствовала, как чужие руки нежно обняли её, прижав к груди. Как сильные ладони запутались в волосах, даря ей странное чувство защищённости.       Его голос звучал убаюкивающе и обволакивающе, словно он нашёптывал ей на ухо о её неизбежном конце, как заклинание, навеки привязывая к себе:       — Спи, медовая. Не отнимет никто, мной лишь мечена.