Starving

      Пит умеет быть терпеливым. Больше, чем кто-либо другой. В конце концов, он столько времени проработал личным и наиболее приближенным телохранителем Танкхуна — а это в их среде практически боевое крещение. В каких бы долгих засадах, унылых слежках, однообразных встречах, изнурительных тренировках ему ни приходилось принимать участие, он всегда повторял себе, что практически нон-стопом посмотрел все сто семьдесят семь серий «Золотых девочек». Дважды.       Честное слово, его терпением можно укреплять стены и возводить мосты.       Поэтому, когда после выписки из больницы они перебираются в дом к Вегасу, Пит обещает себе быть самым терпеливым, внимательным и понимающим парнем в мире. Он обещает быть рядом, поддерживать и содействовать во всём, где ему позволят. Столько, сколько потребуется Вегасу, чтобы восстановиться окончательно.       Пит ждёт. Он никого не торопит. Он не высказывает нетерпения.       Тем временем Вегас довольно быстро встаёт на ноги, постепенно вводя в свой распорядок дня щадящие тренировки для укрепления мышц и возвращения былой формы. Он много и с удовольствием готовит, балуя Пита и заскакивающего к ним время от времени Макау. Это, к слову, в какой-то момент становится настоящей проблемой, потому что Пит никогда не мог сказать «нет» еде. Особенно такой вкусной. Особенно приготовленной руками любимого человека. И, когда щеки (по мнению Пита) перестают помещаться в отражении зеркала, он в панике выбивает себе посещение изнуряющих тренировок у Кинна. В конце концов, хоть он больше и не телохранитель, форму терять совершенно не хочется.       Они тренируются и вместе с Вегасом. Они вообще много чего теперь делают вместе. Готовят, гуляют, смотрят фильмы, читают, спят.       Но… просто спят.       Сначала Пит думает, что всё дело в ранах. Честное слово, Вегасу досталось настолько здорово, что сам факт его выживания и исцеления до сих пор кажется Питу невероятным везением и настоящим чудом. Поэтому он терпеливо ждёт полного выздоровления, боясь, что они могут навредить Вегасу, забывшись во время своих «игр».       Однако время идёт, Вегас приходит в норму, Вегас занимается больше прежнего и уже выглядит крепче и сильнее, чем когда-либо, наконец-то обретя здоровую мотивацию к саморазвитию, вместо отцовских кулаков, но…       Между ними ничего не происходит.       Точнее, нет, не так. Между ними происходит многое. Так много, что Пит захлебывается в новых чувствах буквально каждый день. Этот новый взгляд Вегаса, полный тепла, признательности, привязанности. Любви. Слова… десятки, сотни слов, которые он шепчет на ухо Питу, обнимая его перед сном, обнимая утром перед уходом в офис, коротко прижимаясь к спине во время совместной готовки.       Новые прикосновения. Легкие, нежные касания, которых Пит совсем не ожидал от этих рук. Он видел, чувствовал, он знает, на что они способны. Оттого каждая ласка, наполненная любовью и практически благоговением, заставляет Пита сходить с ума от растерянности и переполняющих его чувств. Да, он никогда не был таким холодным и жестоким, как Вегас, но и сам в своей жизни привык получать от мира только боль и разочарование.       Любовь же сбивает с толку. Парализует. Выжигает всё внутри почти болезненно, но при этом дарит настоящие крылья и полноту в сердце. Полноту и тепло там, где раньше была только гулкая пустота.       Пит купается в этом водовороте новых чувств, жадно, как добравшийся до сладостей ребёнок, рассматривает каждый фрагмент, каждую грань их отношений. Всё становится предельно значимым и важным.       Всё, что связано с Вегасом, становится смыслом жизни и главной радостью.       Поэтому, когда Пит, невыносимо соскучившись, изголодавшись по их близости, получает мягкий, но однозначный отказ, внутри всё тревожно замирает и холодеет. Он теряется, по-настоящему теряется, словно бы тот самый океан любви, согревший теплом, укачавший на волнах невиданного ранее спокойствия, вдруг безжалостно выбросил его на голый, стылый берег, противно царапающий ладони осколками ракушек и черствыми обломками отмерших кораллов.       Поэтому Пит теряется. Но, видя извиняющуюся и какую-то болезненную улыбку на лице Вегаса, не говорит ни слова. Ничего не пытается выяснить и спросить. Только улыбается широко, делая вид, что всё в порядке.       «Всё в порядке!» — повторяет вслух, надеясь, что, обретя звучание и стороннего слушателя, эти слова станут убедительнее.       Для него самого, в первую очередь.       Дни идут. Жизнь продолжает свой стремительный ход, не имея возможности да и желания притормаживать. Поэтому времени на рефлексию, на поиски ответа и какого-то выхода у Пита нет. Он много работает, тренируется, проводит время с Вегасом и Макау, встречается с ребятами Кинна… И гонит, гонит прочь мысли о том, что их отношения с Вегасом всё сильнее и сильнее превращаются в дружбу. Да, крепкую и искреннюю, но дружбу.       Вегас с ним не спит. Вегас почти не целует. Почти не касается.       Блять, Вегас даже почти не смотрит!       «Если сбежишь сейчас, я не возражаю».       Пит думал тогда, что за этими словами прятались ранимость и нежелание казаться слабым. Пряталась забота о нём, желание показать, что он, Пит, важен. Что его мнение и решения теперь важны. Но сейчас ему кажется, что это была скрытая просьба. Скрытое желание самого Вегаса.       «Убегай! Убегай прямо сейчас, глупый щенок! Убегай, хозяину ты больше не нужен!»       Пит ругает себя за подобные мысли. Он ведь верит Вегасу. Верит его словам. Его глазам и губам, подарившим столько любви и нежности. Он верит. Он терпит.       Но всё когда-нибудь заканчивается.

***

      Ополоснув лицо водой, Вегас выпрямляется. Протирает запотевшее зеркало ладонью, откидывает мокрые волосы со лба. Смотрит. Взгляд то и дело соскальзывает к затянувшимся шрамам на груди. Четыре. Четыре пули.       Чистое везение.       Пятую, пущенную в плечо Питом, он ранением не считает. Это для него своеобразное клеймо, метка. Печать принадлежности и принятия.       Пит спас его. Пит простил его. Пит принял.       Полюбил.       Уголок губ дёргается в кривой усмешке недоумения. Боже, какой же Пит дурак. Ему это сказали и уже не раз повторили все, кому не лень. От «любимейших» кузенов до самого последнего, только прошедшего обучение телохранителя. Вегас уверен, были бы живы Элизабет и Себастьян, они бы обязательно пробулькали что-то подобное.       Пит настоящий дурак, если смог полюбить такого, как Вегас. Если остался с ним после всего произошедшего между ними, после того, как тот потерял всё — отца, подчиненных, положение, былую форму. Чёрт, он чуть жизнь не потерял! А Пит всё равно остался рядом. Остался, несмотря ни на что. Сам остался. Вегас знает, что не смог бы удержать его силой, даже если бы попытался.       И от этого осознание, что удерживать и не нужно, бьёт особенно сильно.       «Не заслужил».       Это первая мысль каждого грёбанного дня. Вегас просыпается с ней по утрам. Слышит бесконечное эхо в собственной голове, не замолкающее ни на секунду. Проваливается в черноту ночных кошмаров, расцветающую кроваво-красными обвинительными всполохами: «Не заслужил».       Он не заслужил Пита. Не заслужил его прощения. И уж тем более не заслужил его любви. Это кажется ошибкой. Просчётом вселенной, а, может, её жестокой насмешкой.       «Ты искал любви, Вегас? Вот, держи. Радуйся, если можешь».       Вегас радуется. Вегас чувствует такое счастье, что становится трудно дышать. Но одновременно с этим его буквально душит вина. Отравляют сожаления. Память услужливо раз за разом ставит на повтор его самые гадкие слова, его самые жестокие издевательства, выжигая любые зачатки спокойствия и любви.       Вегас пытается отпустить. Пытается шагнуть дальше, выбраться из выгребной ямы своей прошлой жизни, засыпав, похоронив всю ту грязь, в которой копошился столько лет, выискивая требуемые отцом алмазы. Он пытается.       Но Пит, сам того не подозревая, не даёт ему забыть.       Вегас знает точно — на теле любимого есть следы его жестокости и безумия. Затянувшиеся, но навсегда запечатлевшие в себе боль прошлого шрамы. И это не исчезнет. Не смоется водой, не растворится даже в самой топящей нежности и любви.       Но Вегас пытается. Дарит всю ту заботу и ласку, на которую в принципе способен. Ищет и кропотливо собирает в себе каждую крупинку сохранившейся, чудом уцелевшей под ударами отца любви. И отдаёт Питу всё. Всё, что имеет. Без остатка.       Дни идут. Вегас приходит в форму. Вегас — лучшая версия себя прежнего. И Вегас полон желаний и острой жажды.       Он хочет Пита так сильно, что время от времени с силой стискивает челюсть, пытаясь взять себя в руки и перезапустить поплывшие от похоти мозги. Пальцы почти дрожат от желания прикосновений. Глаза буквально пожирают Пита, каждый сантиметр его прекрасного, созданного для любви тела.       Вегас хочет его. Хочет быстро и жестко. Хочет мучительно медленно и глубоко. Хочет подмять под себя. Хочет оказаться под ним.       Хочетхочетхочет.       Но… боится. Вегас боится, потому что знает, каков он в постели. Потому что знает, что в момент возбуждения его темная, полная противоречий сторона обязательно выберется на поверхность и возьмёт над ним верх.       Он боится сделать Питу больно. Боится вернуть его в прошлое, пробудив неосторожными прикосновениями страшные воспоминания. Боится всё испортить. Боится увидеть страх и отвращение на любимом лице.       Вегас не переживёт этого. Он просто не может потерять Пита снова.       Поэтому он отталкивает. Раз за разом, мягко и безмолвно прося о понимании. Он старается не целовать, не прикасаться, даже не смотреть лишний раз. Иначе точно сорвется — Пит слишком соблазнителен и желанен для него.       Вегас отталкивает… И безумно боится, что когда-нибудь оттолкнет слишком далеко.       Промокнув волосы, он оборачивает полотенце вокруг бёдер и выходит из ванной комнаты. В спальне приглушен свет, а широко раздвинутые шторы позволяют любоваться ночным, мерно переливающимся неоном Бангкоком.       Вегас обходит кровать и подходит к комоду, чтобы взять чистое белье, когда слышит тихое, но отчетливое:       — Я голоден.       Он замирает, вцепившись в ручку ящика и чувствуя, как бешено колотится за секунду разогнавшееся сердце. Тяжело сглотнув, бросает хриплое:       — Закажи себе что-нибудь, если хочешь.       — Нет, — шорох нескольких шагов от двери и тихое… звяканье? — Меня должен накормить мой хозяин.       Эти слова, сказанные приглушенным, но полным чувственного обещания и откровенного приглашения голосом, стекают расплавленным свинцом возбуждения прямо в пах. Вегас несколько раз моргает, молчит, стараясь восстановить потяжелевшее дыхание, а затем, оборачиваясь, говорит:       — Пит, я же сказал, ты больше не мой… — но слова буквально застревают в горле, стоит ему увидеть Пита.       Он стоит с другой стороны кровати абсолютно голый. Абсолютно голый и совершенный в пересвете городских огней и золотистого свечения настенных бра. На шее у него — черный кожаный ошейник с серебристой цепочкой, поблескивающим ручейком стекающей вниз по груди и животу.       — Я голоден, — повторяет Пит и… опускается на четвереньки.       Вегас, как завороженный, смотрит на его приближение. Тот передвигается медленно, нарочито акцентируя каждый свой шаг. Вегас смотрит на изгиб спины, на слегка покачивающуюся задницу, на красиво очерченные мышцы рук и ног и понимает, что пропал.       Он не сможет оттолкнуть Пита сегодня. Блять, это будет просто настоящим преступлением.       — Пит… — только и может прошептать абсолютно растерянно, признавая полную капитуляцию со сдачей в плен на любых условиях.       Пит, наверняка легко считывая все эмоции Вегаса, довольно и крайне хитро ухмыляется, чуть прикусывая губы и подбираясь совсем близко. Усевшись на пятки, он тянет руки наверх, кладет ладони на бёдра Вегаса и слегка толкает назад, понуждая сесть на кровать.       Молчит. Смотрит прямо в глаза, заставляя тонуть в этом полном желания и настоящего голода взгляде.       Это заводит.       Пит опускает голову к груди, ловит цепочку языком, перехватывает зубами и, подняв глаза на Вегаса, слегка кивает. Мол, «на, возьми поводок».       Хозяин.       Вегас шумно выдыхает и нерешительно протягивает руку, забирая цепь. Пит улыбается уголком губ и, подарив хитрый взгляд, быстро склоняется к оголившейся коленке.       — Блять! — шипит Вегас, получая не сильный, но ощутимый укус.       Пит ловит его взгляд и нарочито медленно зализывает красное пятнышко.       — Хозяин так долго не кормил меня, — почти мурлычет, снова и снова проходясь языком по покрывшейся мурашками коже. — Я такой голодный…       Вегас дышит, приоткрыв рот, чувствует, как разгоняется кровь по венам, как закипает, растекается по всему телу, грозясь выйти из берегов, тёмное тягучее возбуждение. Он наматывает цепочку на кулак и слегка тянет на себя, фиксируя голову Пита и перехватывая его взгляд.       — Ты совсем отбился от рук, — говорит хрипло, принимая правила игры.       — Накорми меня, хозяин, — Пит кусает губы, явно с трудом сдерживая счастливую улыбку. — Накорми, и я снова стану хорошим мальчиком…       Вегас медленно обводит взглядом обнажённое, открытое для него тело, заставляя Пита нервно ерзать на месте. Снова посмотрев ему в глаза, Вегас кивает вниз и слегка разводит бедра в стороны:       — Приступай.       Пит торопливо кивает головой, как-то болезненно ломает брови, словно боялся очередного отказа, а сейчас, получив одобрение, не смог сдержать разрывавшей внутренности тревоги. Вегасу почти стыдно за собственное малодушие и нерешительность. Разве можно было заставлять Пита ждать так долго?       Он должен хорошенько извиниться перед ним сегодня.       Пит тянет было ко все еще завязанному на бёдрах полотенцу руки, но Вегас, слегка дернув за поводок, чтобы привлечь к себе внимание, качает головой:       — Что это ты делаешь, Пит? У тебя же… лапки.       Пит замирает на мгновение, а затем улыбается глупой шутке, и эта абсолютно открытая и искренняя улыбка выбивает у Вегаса почву из-под ног. Какой же он… В мире нет таких слов, чтобы описать то, что Вегас чувствует к нему. Ради сидящего перед ним на коленях человека, Вегас готов сделать что угодно. Готов противостоять всему миру, богам, самой вселенной.       Эта вспышка чистой, ранимой в своей откровенности любви практически смывает все возбуждение. Вегас хочет остановиться, хочет просто обнять Пита, прижать к себе и шептать снова и снова, как сильно он его любит, как он жалеет обо всем содеянном, как он боится его потерять.       Вегас уже было тянется вперед, но в этот же момент Пит ныряет головой под полотенце, выбивая из лёгких весь воздух. Горячее дыхание опаляет внутреннюю поверхность бёдер и заметно потяжелевший член. Короткий мазок языка по головке заставляет Вегаса дернуться и задержать дыхание.       Чёртчёртчёрт.       Слишком он скучал по этому. Нет никакой возможности сохранить невозмутимость и растянуть игру на подольше. Нет никакой возможности осадить себя, осадить изголодавшееся по сексу тело.       Пит лижет головку, время от времени плотно обхватывая её губами и втягивая внутрь. Вегас несдержанно дёргает бёдрами каждый раз, когда чувствует это приятное давление. Движения Пита размеренные, чувственные. Вегас запрокидывает голову и прикрывает глаза, надеясь раствориться в этом блаженстве.       Для полноты момента не хватает только видеть лицо Пита. Вегас развязывает полотенце, отбрасывая ткань в стороны, и замирает от представшего ему зрелища. Черные волосы прилипли ко лбу и вискам, щеки раскраснелись, губы слегка припухли, а глаза… Глаза горят таким пламенем, что Вегас приглушенно матерится.       Пит просто невероятен. Он лучшее, что случалось с Вегасом за всю его жизнь. И, хоть он уверен, что не заслуживает всего этого, не заслуживает любви, нежности и приятия Пита, отказаться от этого уже не может.       Это выше его сил.       Не в силах сдержаться, Вегас наматывает цепочку на кулак полностью и вжимает Пита лицом в пах. Тот сглатывает, посылая волны острейшего удовольствия по всему телу Вегаса и заставляя запрокинуть голову и глухо простонать. Он чувствует, как по пояснице бегут капельки пота, а пальцы Пита с силой сжимают его бёдра, создавая контраст между нежнейшими касаниями языка и цепкой, почти болезненной хваткой.       С ним так всегда. На грани между удовольствием и агонией.       Пит вздрагивает, и Вегас торопливо отпускает, боясь, что перестарался, что Питу больно, что он…       Взгляд у Пита настолько блядский, что Вегасу не хватает воздуха.       — Ты…       Пит медленно облизывает красные губы, а затем, прижавшись к блестящему от слюны члену щекой, шепчет:       — Я всё ещё голоден, хозяин. Накорми меня…       Вегас чувствует восторг, яркий, незамутненный. Как в ту самую первую ночь, когда Пит поцеловал его первым, когда протянул веревку и подставил запястья. В тот момент в голове билось безудержное: «Я нашел его». Нашел того самого, которого не хватало. Которого ждал всю жизнь.       Сейчас Вегас чувствует ту же самую радость. Предельное обожание. Почти идолопоклонническое. Он тянет за поводок, понуждая Пита выпрямиться, и, зарывшись свободной рукой ему в волосы, впивается в припухшие губы грубым поцелуем. Ловит задушенный сладко-радостный стон, ласкает языком, ныряя по-собственнически глубоко. Пожирает, подчиняет. Не удержавшись, кусает за нижнюю губу, выбивая тихий всхлип. Тут же лижет маленькую ранку, чувствуя легкий привкус крови.       — Прости, — бормочет едва ли осознанно, теряя связь с реальностью от бьющего в голову возбуждения.       Пит ничего не говорит… и кусает в ответ. Кусает, глядя прямо в глаза, нагло, насмешливо. Метит губы Вегаса, заявляя свои исключительные права. Отстранившись, шепчет с кривой усмешкой:       — И ты прости, хозяин…       Выдержка Вегаса трещит по швам. Господи, каким же он был идиотом, что держал Пита на расстоянии. Каким же был идиотом, думая, что тот отвернется от него, увидев темную сторону, полную грубости и животной похоти. Пит видел куда более страшные вещи. Испытывал куда большую боль и страдания. И на всем этом смог взрастить абсолютно чистое, бескорыстное и искреннее чувство к Вегасу.       Разве может хоть что-то оттолкнуть его по-настоящему?       — На кровать. На колени.       Это не просьба, но и не приказ. Это острая нужда, причиняющая практически физические страдания. Но Пит и не собирается дразнить. Он, судя по сбившемуся дыханию и легкой дрожи в пальцах, сам находится в похожем состоянии. Он соскучился. Истосковался.       Изголодался.       Вегас смотрит на вставшего на четвереньки Пита и сжимает собственный член у основания. Чёрт, он так сильно возбужден, что может кончить только от одного вида. Худые ноги, крепкие бёдра, округлая задница, соблазнительный изгиб поясницы, изящная шея, слегка растрепанные волосы. Ошейник, тянущаяся практически вдоль позвоночника цепочка.       — Ты хоть представляешь, насколько сексуален?       Он уже задавал этот вопрос. Кажется, будто вечность назад. Ответ Пита тогда был невнятным, вымученным — его внутренние, пробужденные Вегасом демоны отчаянно сражались со здравым смыслом. Но сейчас… сейчас он бросает откровенный взгляд через плечо и тихо говорит:       — Покажи мне, насколько.       Вегас шумно выдыхает и слегка тянет за цепочку, вынуждая Пита смотреть прямо перед собой, чуть запрокинув голову. Подходит ближе, кладет руку на поясницу, медленно ведёт вверх, разминая, согревая мышцы изящной спины. Поднимается к шее, слегка сдавливая поверх ошейника и выбивая из Пита судорожный вздох.       Как же он соскучился. Как им обоим не хватало этого. Вегас ещё обязательно попросит о наказании за собственную нерешительность, но сейчас нужно было как можно скорее «накормить» Пита.       Скользнув ладонью вниз, Вегас сжимает левую ягодицу, а затем припечатывает ощутимым шлепком. Пит дергается вперед, комкает в кулаках простынь и призывно покачивает задницей, явно напрашиваясь. Что ж, отказать тут никак нельзя.       Вегас склоняется ниже, кусая нежную, чуть покрасневшую после шлепка кожу, а затем грубо мнет ладонями, разводя половинки в стороны и предоставляя себе лучший доступ.       — Ве-егас, — выстанывает Пит, и голос его полон восторга и невероятного облегчения от сбывшихся надежд.       Ради этого Вегасу хочется стараться ещё усерднее. Он лижет, ласкает Пита, продолжая мять, оттягивать кожу покрывшихся мурашками ягодиц и время от время оставляя выверенные шлепки. Проходится языком широко, мокро, не жалея слюны, время от времени ныряя вглубь самым кончиком и заставляя Пита бормотать что-то совершенно бессвязное и несдержанно дёргаться навстречу. Он явно подготовился, мышцы расслабляются быстро и охотно поддаются проникновению. Поэтому, найдя в прикроватной тумбочке смазку, Вегас вставляет сразу два пальца, не имея ни сил, ни выдержки медлить.       Пит стонет особенно громко, пошло, руки у него подгибаются, и он почти падает на кровать, прижимаясь к ней щекой.       — Вегас!       — Я не разрешал тебе лежать, — медленно, нарочито спокойно говорит Вегас и тянет поводок.       Пит, тяжело дыша, с трудом поднимается и дарит осторожный взгляд через плечо. С влажными, налипшими волосами и румянцем возбуждения на щеках он выглядит очаровательно, почти уязвимо, вот только скользнувший по влажным губам язык и игривый блеск в глазах явственно говорят о желании большего. О готовности принять, вытерпеть большее.       — Ты охуенный, слышишь? — не может сдержаться Вегас, и шёпот его вызывает новую порцию румянца на лице Пита.       Вегас коротко усмехается такой реакции и, зафиксировав голову Пита натянутым поводком, медленно трахает его пальцами, спустя время добавляя третий. Пит реагирует на каждое движение, подается навстречу, насаживается сам, прося, буквально умоляя о продолжении. Он стонет, он зовёт Вегаса по имени, дышит тяжело и прерывисто. Красивый, чувственный, открытый.       — Вегас! Вегас, пожалуйста… — почти жалобно.       Вегас раскатывает презерватив по члену и сдавленно шипит. Он так сильно сосредоточился на Пите и его ощущениях, что почти забыл о собственном возбуждении. И это… непривычно.       Вегас был хорошим любовником, но в постели прежде всего искал удовлетворения для себя самого. Для собственных желаний и не совсем здоровых потребностей. Удовольствие партнера для него было пусть и приятным, но не всегда обязательным бонусом. Особенно в те моменты, когда секс должен был вернуть утраченное под побоями отца чувство контроля и собственной значимости.       Но с Питом всё иначе. С ним секс стал для Вегаса куда более наполненным смыслами и чувствами процессом. Ему важно, чтобы Питу было хорошо. Чтобы он наслаждался каждым мгновением их близости, чтобы искал ласки, прикосновений и поцелуев Вегаса.       Пит становится центром. Центром внимания Вегаса. Центром его жизни. Центром всей гребаной вселенной.       Вегас опирается на кровать коленями и подтягивает Пита чуть ближе к себе. Руки с нажимом скользят от шеи к плечам, вниз по талии, требовательно сжимая бока, замирают на заднице. Вегас тянет Пита к себе, вжимаясь твёрдым членом между половинок, дразняще потираясь, толкаясь вперёд.       — Ну же, Вегас… Я не могу больше. Ты мне нужен…       Вегас входит мучительно медленным, плавным движением до самого основания. Они стонут одновременно, громко, обретая долгожданное, сладостное единство.       — Ах… Вегас, — Пит бормочет, практически задыхаясь от ощущения наполненности. — Я так… так скучал. Давай, трахни меня, трахни…       Вегас кусает нижнюю губу, пытаясь отвлечь себя от потрясающей узкости и тесноты любимого тела и не спустить раньше времени. Одной рукой ухватившись за поводок, второй держит Пита за бок, и, выйдя почти полностью, толкается вперед.       И снова. И снова.       Звуки шлепков, громкого дыхания и мелодичных стонов заполняют комнату. По спине сбегают капельки пота, цепочка на шее позвякивает в такт каждому резкому толчку. Ритмичные движения вспенивают адреналиновый коктейль в крови, взращивая возбуждение до критически опасной отметки. Вегас чувствует, как напрягаются мышцы руки, удерживающей поводок. Он хочет быть… грубее. Хочет чего-то более острого, жесткого.       Не сдержавшись, Вегас дергает цепочку, задирая голову Пита к потолку, заставляя оторвать руки от постели, и, удерживая на весу, мощно, почти грубо несколько раз толкается вперёд.       — В-Вегас, — руки Пита судорожно тянутся к ошейнику, а по спине Вегаса тут же прокатывается холодок, понуждая поспешно выпустить поводок и выйти из напрягшегося тела.       Он всё-таки сделал это. Сделал больно. Напугал. Хочется ударить самого себя как можно сильнее, раз и навсегда выбив всю эту больную дурь из башки.       — Пит! Пит, прости, я… я не хотел. Я просто… это… — тараторит сбивчиво и нерешительно поглаживает по спине, боясь быть отвергнутым.       «Ты больной ублюдок, Вегас! Ты не заслуживаешь ничего хорошего! И Пита ты не заслуживаешь тоже!»       — Вегас, — легкий смешок и теплая улыбка сбивают с толку, заставляя замереть. — Я хотел… хотел сказать, что ты можешь быть жестче.       Продолжая слегка улыбаться, он выпрямляется, садясь на пятки и практически прижимаясь спиной к груди Вегаса. Придвинувшись ближе, оборачивается и смотрит прямо в глаза.       — Я принял и полюбил тебя таким, какой ты есть. И то, чего ты хочешь сейчас… — он прерывается на мгновение, зубами прихватывая нижнюю губу и слегка прикусывая. — Я тоже этого хочу. Не нужно осторожничать со мной, Вегас, я не хрустальный…       Вегасу хочется сказать, что, может, Пит и не хрустальный, но для него он — величайшая драгоценность, которую он готов хранить и беречь от всего мира. И даже от самого себя, если понадобится.       Но тёмное пламя в глазах напротив, разгоревшееся ещё в тот, самый первый их раз, убеждает в сказанном. И потому Вегас подаётся вперёд, ласкает ладонями покрывшееся потом тело и целует глубоко, настойчиво, выражая в этой простой ласке весь свой восторг и обожание.       Он присаживается на пятки, широко разводит бёдра в стороны и, приподняв Пита, снова входит в него. Тянет за поводок, понуждая опуститься до конца. Пит громко стонет, запрокидывая голову и цепляясь пальцами за удерживающую поперек груди руку Вегаса. Проникновение в такой позе получается очень глубоким, заполняющим до конца. Он пытается чуть привстать, ослабить мучительно-сладкое давление, но Вегас, натягивая цепочку, не позволяет отстраниться. Он держит, слегка покачивая бедрами из стороны в сторону и выбивая из Пита всё новые, потрясающе чувственные стоны. Он повторяет эту пытку несколько раз, снова и снова входя до основания, плотно прижимаясь к дрожащему телу и не давая никакой возможности избежать этого глубокого контакта.       Наконец, сжалившись, разжимает кулак и, прихватив зубами мочку уха, шепчет:       — Давай, возьми то, что хочешь.       Пит мученически изгибает брови и, упершись ладонями в бёдра Вегаса, делает первое, плавное, блядски красивое движение. Вегас опускает взгляд вниз, на его округлую задницу и, криво ухмыльнувшись, говорит приглушенно:       — Ты потрясающий, Пит, ты просто создан для секса. Для глубокого, жесткого траха, слышишь? Давай, покажи мне, как ты любишь.       И Пит показывает. Пит двигается плавно, направляемый натяжением поводка и крепкой хваткой на талии. Он двигается всё быстрее, запрокинув голову и прижавшись взмокшим виском к щеке Вегаса.       Красивый, горячий, мокрый.       Вегас целует его в скулу, лижет мочку и чувствительное местечко за ухом, срывая особенно упоительные всхлипы с искусанных губ. Заметив, как Пит тянется к собственному члену, Вегас перехватывает руку, переплетая пальцы и фиксируя на его бедре. Вторую руку он обвивает одним оборотом цепи и заводит за спину, не позволяя Питу прикасаться:       — Нет, ты кончишь на члене.       — Н-но Вегас! — с настоящим возмущением.       — Ты кончишь на члене, — строго, твёрдо, бескомпромиссно.       Пит почти хнычет, но послушно продолжает двигаться, беспомощно дергая надежно зафиксированными руками. Он поднимается и опускается, почти снимается с члена и насаживается до самого конца. Всё быстрее, всё хаотичнее, всё яростнее, отчаянно ища необходимой разрядки.       — Вегас, прошу, я больше… больше не могу! Вегас!       Вегас улыбается этой мольбе и, ухватив их сцепленными ладонями Пита под грудью и зафиксировав его в чуть приподнятом положении, жестко и быстро вбивается в горящее от напряжения тело. Пит срывается практически на крик, роняет голову вперёд, до боли сжимает пальцы Вегаса и через несколько мгновений кончает, содрогаясь в оргазме.       Вегасу хватает ещё несколько глубоких толчков, чтобы последовать за ним.       Спустя время они лежат лицом друг ко другу, переплетя ноги и держась за руки. Вегас осторожно убирает налипшие на лоб и виски пряди, целует следы от цепи на запястье, массирует покрасневшую от ошейника шею.       — Ты потрясающий, Вегас, — внезапно шепчет Пит, нежно глядя из-под слегка прикрытых век.       Вегас замирает на мгновение, а затем, гулко сглотнув, придвигается ещё ближе, лаская губы Пита самым трепетным поцелуем в своей жизни. Отстранившись, смотрит прямо в глаза, купаясь, практически захлебываясь в этой невероятной любви.       Пожалуй, он никогда не привыкнет к этому.       — Вот только… — начинает Пит, и хитрые искорки в его глазах явно свидетельствуют об очередной задумке. — Боюсь, я совсем скоро снова проголодаюсь. Ты слишком давно не кормил меня… Хозяин.       Вегас неверяще качает головой, не в силах сдержать счастливую улыбку и тихий смех.       — Не волнуйся, — чувственно лизнув нижнюю губу и огладив ладонью тут же напрягшийся низ живота, отвечает он, — сегодня ты обязательно будешь сыт.