Пока-пора

Дилюк сидит в своей комнате, запертый в четырех стенах целую вечность, кажется. Дни сменяют другие, но для юноши — это все сплошной нескончаемый мрак. Иногда ему кажется, что он забывает как говорить. Дилюк молчит, обычно отец выливает на него ушаты слов, которые проходят мимо. Он буквально видит, как буквы ровным строем рассыпаются по полу. Рагнвиндру это все безразлично. Он — инвалид. Коляска, с которой он уже никогда не встанет, будто приросла к нему. Дилюк читает множество книг, ворует их из библиотеки отца и прячет по всему дому. В тайниках он бережно хранит тонны любимых произведений и ему хочется верить, что однажды он сможет ощутить такие же точно чувства, как на страницах незамысловатого романа. Дилюк не слушает музыку. Он так много знает, так много изучил, но в итоге от этого нет никакого толка. Людские лица для него — сплошное серое пятно. Он даже порой сам себя забывает. Жизнь — это просто слово. А что оно значит черт его разбери. Крепус многое запрещает. Читать, сидеть в интернете, играть в игры. Даже гулять. Маленького Дилюка это задевало: почему ровесники могут попробовать на вкус все блага этого мира, а сам Люк должен довольствоваться сухим описанием. Рагнвиндр любит смотреть днями в окно, пока учителя и гувернеры не приходят. Они все хмурые и злые, такие ужасные в своем проявлении, что начинает тошнить. Дилюк ласково гладит мягкий потертый переплет "Маленького принца" и ему хочется плакать. Вот только он не может. Что такое плакать, а главное зачем? Неужели в человеке может быть столько боли, что она выходит наружу? Дилюку хочется разбиться о стены бытия и просто перестать быть. Детская книжка покоится в ладонях, но Рагнвиндру страшно до безумия открывать ее. Это глупый и неоправданный страх, но тревога съедает его, отгрызая по кусочкам. Почему-то кажется, что открой он книгу — все изменится. Но менять ничего не хочется. То, как Дилюк существует — это привычно-пусто. Он не желает захлебываться в эмоциях, но отчаянно желает их. Так странно. На календаре алым маркером перечеркнуть тридцать первое мая. Отец уезжает первого числа шестого месяца. Это удивительно, потому что Крепус всегда страшился покидать сына. Дилюк мог бы его опозорить. Крепус уезжает, даже не обняв на прощание, как это делают родители в книгах. Мужчина оставляет Дилюка на попечение тетки. Аделинда хорошая, но живет далеко. Рагнвиндр ненавидит долгие пути и еще больше ненавидит автомобили. Быть запертым один-на-один с отцом — хуже истории и не придумаешь. Крепус трижды обыскивает сумку Дилюка зачем-то, прежде чем сложить ее в багажник. Рагнвиндр сует себе за пояс "Маленького принца" и чувствует себя предателем. Машина едет, встречая каждую кочку. Пейзажи за окном меняются слишком быстро и резко, Дилюка начинает тошнить. Зеленые деревья должны радовать, как и палящее солнце, но в глазах Рагнвиндра все цвета приобретают серо-белые оттенки. Уголки книги больно упираются в живот, но возможности подвинуться или сесть поудобнее нет. Приходится терпеть весь путь. Крепус талдычит наставления и просит не высовываться из дома без присмотра Аделинды. Говорит, чтобы ни с кем не общался, потому что это может плохо закончиться. Что такое "плохо" и чем оно кончится Дилюк так и не узнает. Он вспоминает о милой Аделинде, которая всегда ерошила его волосы и делала комплименты. Она привозила подарки, которые отец непременно забирал. Женщина вкусно готовила и пекла торты. От нее пахло ромашковым чаем и корицей. Дилюк думает, что если бы его судьба сложилась иначе — он бы упросил отца поселиться у Линды. Но судьба такова, что Люк прикован к креслу. У него фантомные боли в ногах и желто-фиолетовые синяки от уколов и капельниц. Он не знает как пахнет, но кажется, что больничный запах въелся в каждый миллиметр тела. Дилюк не может ничего толком. Он ориентируется по запахам, так с самого детства было. Крепус всегда пах для него могильной землей — хоть юноша и не знал как она пахнет — он просто знал, что отец — это могильная земля и отвратительный крепкий кофе. Весь салон мицубиси провонял этим же. И Дилюку хотелось лишь одного — выбраться на воздух. Хотя воздух тоже имел свой особый запах — выхлопные газы и свежий асфальт. Вероятно потому, что всю свою сознательную жизнь Дилюк провел у открытого настежь окна, что выходило на шумную трассу. На ней всегда случались аварии и ужасные пробки. Ровные ряды машин различных марок ткнулись друг за другом, а люди кричали и говорили-говорили-говорили. Это адский город, Дилюк его ненавидел. Через несколько долгих часов они наконец-то приехали. Отец остановился у небольшого двухэтажного дома. Фасад был расписан различными граффити, а на лужайке росли небольшие цветы. Дом не был красивым, но был уникальным. Дилюк знает, что все уникальное — плохо. По крайней мере так говорил Крепус. И как бы юноше не хотелось быть особенным, он изо всех сил старался быть в рамках "хорошего человека", которые разграничил отец. Аделинда стояла на крыльце. Воздушная и красивая: в широких брюках, подчеркивающих талию, и в бледно-розовой блузке. Тетушка выглядела счастливой, свободной. Интересно как она видит окружающий ее мир. — Милый! — Она тянет руки к Крепусу, крепко обнимая за шею. — Я так рада тебя видеть. А где же мой замечательный племянник? Дилюк больше не желал вылезать из автомобиля. Больше всего он не хотел разочаровывать тетю. Отец всегда говорил, что другие люди будут считать его неполноценным. Крепус вытащил из багажника две пухлые сумки и коляску, раскладывая ее на тротуаре, а затем посадил в нее сына. Дилюк буквально мог пощупать его напряжение и усталость. Ему даже было жаль отца в какой-то мере. — Люк! — Воскилинула женщина, хлопнув в ладоши. Она не выглядела разочарованной, ни один мускул на ее лице не дрогнул. Лишь улыбка стала шире. — Я так скучала по тебе, — она подбежала к юноше, прижимая к своей груди. — Как ты, милый? — Аделинда оставила поцелуй на щеке Рагнвиндра, растрепывая заплетенные в хвост волосы. — Красавец какой вырос, — с гордостью в голосе сказала она. — Здравствуй, тетя, — кивнул Дилюк. — Рад тебя видеть, — он попытался улыбнуться, но ничего путного из этого не вышло. Губы исказились в кривом оскале и отец на это недовольно цокнул. В глаза Линде было смотреть стыдно, но пересилив себя, он поднял взгляд. Женщина держала ладони на своей талии и такая нежность отразилась в ее глазах, что дыхание сперло. — Пошли скорее, — рассмеялась Аделинда. — Поехали, — исправил ее отец. — Нет, — качнула головой Линда. — Ты поедешь, а мы с племянником пойдем в дом. Я столько всего наготовила, — торопливо начала она. — Пока, брат. Мужчина, судя по его реакции, уже тысячу раз пожалел о том, что привез Люка сюда. Он выждал пару секунд, а затем вернулся в машину. — А теперь, — Аделинда проводила взглядом отъехавший на приличное расстояние черный автомобиль и повернулась к Дилюку. — Рассказывай как у тебя дела, — женщина обошла коляску сзади и приноровившись, повезла Люка в дом, захватив следом сумки. — Я помню тебя совсем крохой, милый, ты был таким хмурым ребенком. Вижу, что ничего не изменилось, — Линда не казалась обремененной. Не спрашивала ни о чем просто так, для галочки. Складывалось впечатление, что ей действительно было интересно. — Ну ничего, надеюсь, тут ты найдешь себе друзей. Или кого-то большего? — Вслух рассуждала тетя, ехидно поглядывая на Рагнвиндра. — Не думаю. Мне нет интереса с кем-то знакомиться, — Дилюк упрямо сжал губы, проводя ладонью по животу. Стоит ли вытащить книгу прямо сейчас? — Подожди, — попросил Люк. Он невозмутимо выправил рубашку из брюк и пролез ладонью под ней. — Что такое, милый? — Книга, — Дилюк крепко держал в ладонях "Принца". Он искренне надеется, что тетя позволит ему оставить книгу. — Зачем же ты ее прятал? — Чтобы отец не отобрал, — пожал плечами юноша. Аделинда так ничего и не ответила. Она открыла дверь в дом и закатила туда Дилюка, используя специальный пандус. Он более удобный, чем в доме Рагнвиндров. И это было удивительно. Чужой дом более лоялен и приспособлен для инвалида. Внутри пахло свежеиспеченными булочками и чаем. Линда выделила ему комнату, первую по коридору. Сказала, что так будет удобнее. Дилюк не стал перечить, он в любом случае не собирается никуда выходить. Дверь в ванную была смежной, а большего и не надо. Рагнвиндр переполз на кровать, сбрасывая сумки на пол. Он подтянул сначала одну ногу, затем другую, и лег. Матрас был мягкий, а свежее белье пахло нейтральным кондиционером для белья и хлопком. Дилюку это нравилось, напоминало о чем-то хорошем. Юноша пару раз оглянулся вокруг, зашторил окно, которое находилось прямо рядом с кроватью, и открыл "Маленького принца". На первой странице его встретил небольшой рисунок. Вероятно, это был главный герой произведения. А следом шло посвящение. Глаза бегали по строкам, пока Дилюк нервно кусал губы. Прочитав последнее слово, он судорожно выдохнул и впопыхах захлопнул книгу. Ему было до боли в груди страшно. Стиль письма был так прост и банален, что, читай Дилюк другое произведение, он бы с тоской забыл про него. Впервые Рагнвиндра выбило из колеи просто посвящение для лучшего друга. Быть может, проблема была в том, что Дилюк не знал ничего о дружбе, или в чем-то другом, но непонятные эмоции наполняли его, грозясь вырваться наружу палящим лучом. Дилюк ничего не знал об этом Леоне, но многое знал об Экзюпери. В тайне от отца он вычитал от корки до корки биографию писателя. Это было так странно. Шершавые страницы приятно ласкали кончики пальцев, а плохая краска оставляла на коже крохотные чернильные отпечатки. Даже сам рисунок: такой глупый и будто изображенный детской рукой, был особенным. Маленький мальчик с желтыми, как у цыпленка волосами, одетый в ярко-зеленый, абсолютно не сочетавшийся с палитрой костюм, стоял на крохотной планетке. Вулканы, больше похожие на норы маленьких кротов и иссохшие деревца, все было таким невеликим по сравнению с Принцем. А ведь сам Принц был таким незначительным в столь огромной галактике. Дилюк отложил книгу в сторону так осторожно, будто имел дело с самой великой ценностью. Он глянул в окно, через щель меж штор. Рагнвиндр кроме вида из своего окна ничего и не видел толком. А здесь все было совсем иначе. Напротив был желтый дом с голубой крышей. В окнах там цвела герань, а на самих стеклах были нарисованы отпечатки детских ладоней. Это был красивый дом, уникальный и единственный в своем роде. Отец бы сказал, что красивое жилище — просто обязано быть дорогим. А конкретно это такое несуразное, что сразу складывается впечатление: живут в нем небогатые люди, вкуса не имеющие. И, наверное, отец был прав. Все уникальное — это плохо, значит и красота не может быть уникальной. Ему непременно хочется задать вопрос Аделинде или кому-нибудь еще, но он лишь сжимает губы и продолжает молчать. Дилюк смотрит еще и видит одного-единственного парня. Никто в такое пекло не гуляет. Хоть сейчас только самое начало июня, солнце греет нещадно. Глупо выходить на улицу в такое время, в этом нет смысла. Но тому юноше явно плевать. Он идет качаясь из стороны в сторону, машет руками и говорит что-то. Дилюк не слышит, у него закрыто окно, но руки так и чешутся его отворить. Парень останавливается посреди тротуара и садится прямо на траву. У него красивые длинные волосы, собранные в пучок на затылке, потертая футболка с малоизвестной группой, и что самое примечательное — повязка на правом глазу. Он улыбается и тяжело дышит, все еще говоря. Дилюк решается. Он распахивает настежь окно, пролезая под шторами, и это явно привлекает внимание юноши. Тот оборачивается на Рагнвиндра и весело вскакивает на ноги. Дилюк с ужасом распахивает глаза и старается скрыться за подоконником, но не успевает. — Заметил я: «Профессор, без сомнения, — декламирует незнакомец. — Вы создали отличную модель, но чужды ей развитье, изменения…», — он вновь взмахивает руками. — И он ответил: «В этом наша цель, а Вы, Вы против тезиса последнего?», — юноша улыбается светло и вскидывает брови заинтересованно. Дилюк смотрит на него с открытым ртом. — Благоразумно я сказал: «О нет!», — он ведет носом высокомерно. — И сына заказал сорокалетнего, окончившего университет, — юноша стукнул зубами на последнем слоге, рассмеявшись. — Привет! Рагнвиндр решил промолчать. Зачем ему разговаривать с этим городским сумасшедшим? Дилюк в первый раз встречает человека, который беззастенчиво, нарушая чужой покой, читает стихи. — Что же ты молчишь? Давай познакомимся? — Воодушевленно восклицает парень. — Я — Кэйа Альберих, — он кланяется, а затем делает реверанс, путаясь в ногах. — Дилюк, — Рагнвиндр бегает глазами по чужому лицу. — Ой, очень приятно, — Люк уставился на чужую протянутую руку. — Давай же, — тянет Кэйа, тряся ладонью. Юноша вздрагивает, отталкивая нового знакомого и спешно закрывая окно, прячась за шторами. Он слышит, как Альберих стучит по стеклу и зовет приглушенно. — Ты такой грубый, Дилюк, — недовольно выдает Кэйа. — Еще увидимся, прелесть, — и вновь заливается смехом. Дилюк опирается на стену спиной, пряча горящие смущением щеки в ладонях. Дилюк тяжело переживает свое первое знакомство с ровесником. С человеком, который не обязан был говорить с ним, не обязан был подходить или улыбаться. Гувернеры и репетиторы делали это из нужды. Им платят — они делают, на этом все. У юноши слегка трясутся ладони и он прячет их за спиной. Он совершенно потерян, он переживает стресс. Дилюк не совсем понимает, как простой и краткий диалог (хотя скорее монолог) смог выбить его из колеи. Аделинда стучит трижды, прежде чем войти в комнату. Она улыбается не так, как Кэйа. У людей разные улыбки — это первое, о чем думает Люк. Учителя никогда ему не улыбались, они часто сменяли один другого и Рагнвиндр даже не думал запоминать хоть кого-то из них. — Милый, все готово. Пойдем, — женщина кивает головой и подходит ближе. — Ты выглядишь потерянным, — замечает она. — Вовсе нет, — бормочет Дилюк. Он не выглядит так, он является таковым. — Все отлично. — Правда? — Линда оказывается довольно проницательной. — Знаешь, я видела, как к нашему дому подходил Кэйа, — издалека начинает она. — Ты его знаешь? — Тетя разражается мягким смехом. — Конечно. Он часто помогает мне. То газон подстрижет, то друзей талантливых приведет. Это они мне так дом украсили, — гордо говорит Аделинда. — Он хороший молодой человек, жаль из приюта. Я даже думала одно время взять его к себе, но получила отказ. Кэйа очень своенравный, — женщина усмехается. — Прямо как ты, — она щелкает пальцами по носу Рагнвиндра. Тот отшатывается слегка испуганно и подтягивает к себе коляску. Он с усилием пересаживается туда и смотрит на тетю. — Мне это не интересно. — Сделаю вид, что поверила. Не хочу тебя смущать, — Линда выкатывает племянника в коридор, подвозя его к кухонному столу. — Смотри сколько всего. Я не знала, что именно ты любишь, поэтому приготовила свои лучшие блюда. — Я ем все, — Дилюк жмет плечами. Отец не особо интересовался его желаниями, так что даже к мерзкой гречке ему пришлось привыкнуть. Это ведь полезно, а инвалиду, такому неполноценному, как Дилюк, нужно вести здоровый образ жизни. По сути он прав. Как и всегда, впрочем. Тетя говорит Дилюку прогуляться и, не слушая протестов, она выкатывает его к заднему двору. Рагнвиндр морщится яркому солнечному свету и слегка оттягивает ворот рубашки. На небе ни облачка, и это расстраивает. — Давай же, дорогой, не можешь ведь ты все лето сидеть дома, ребенок! — Линда упирает руки в боки и выглядит действительно возмущенной. — Прогуляйся тут, ты не потеряешься, — она скрывается в дверях и оставляет Люка наедине. Он, если честно, предпочел бы почитать что-нибудь или поспать, обычно так и проходили его каникулы. Рагнвиндр слышит позади себя тяжелое дыхание и тяжелые шаги. Юноша хватается за колеса, пытаясь развернуться, но кто-то резво толкает его вперед к тротуару. — Давай, давай! — Звучит знакомый голос. — Лови, — смуглая рука скидывает Дилюку на колени мобильный и наушники, откуда рвется громкая музыка. Парень, тот самый, который читал вчера стихи на весь квартал, везет Рагнвиндра куда-то и это напрягает. Вдруг этот Кэйа какой-то уголовник? — Что ты творишь? — Говорит наконец юноша. — Остановись, — то резко тормозит, да так, что Люк едва не вываливается из коляски. — Что такое? — Наивно спрашивает Кэйа. — Ты теперь у меня в заложниках, — он коренится через спину Рагнвиндра и хитро щурит глаз. — Ты меня типа украл? — Дилюк вскидывает бровь, недовольно фыркая. — Крошка, у тебя такая тачка, грех не угнать, — подмигивает Кэйа, моментально разражаясь смехом. — Придурок, — юноша отворачивает голову от Альбериха, кусая изнутри щеки. Чертова улыбка так и лезет на лицо. Быть может, это от стресса? — От кого ты убегал? — Кэйа вынимает из кармана рублевые жвачки с наклейками и пачку сигарет. — Ничего не дают даром, — он жмет плечами. — Ты вор! — Люк бьет ладонями по коленям. — Все оплачено, эй, — дуется он, обходя Дилюка по кругу. — Ты такой миленький, — хихикает Кэйа. — Забей, я просто подумал, что ты не согласишься прогуляться со мной, поэтому украл. — Знаешь, в уголовном кодексе за это есть статья, — он складывает руки на груди. — За тебя и срок получить не жаль, — Альберих треплет рыжие волосы, собранные в хвост. Дилюк молчит, стыдливо опуская глаза. — Представляешь, у нас в городе столько людей, я всех-всех знаю, но нет никого, кто знал бы твой номер. — Потому что я не отсюда. — Теперь ясно, почему я тебя раньше не видел. Тетя рассказывала о том, что к ней приедет племянник, но кто бы знал, что ты такой, — Кэйа задерживает дыхание, возмущенно пыхтя. — Такой! Между ними повисает молчание. — Так Дилдюк, значит? — Спрашивает Кэйа, разглядывая Рагнвиндра сверху вниз. — Дилюк, — исправляет парень. — Да-да, Дилдюк. — Ди-люк, — по слогам произносит Рагнвиндр, начиная раздражаться. — Дилдюк, что-то ты зациклился, — хмурится Альберих, толкая коляску вперед. — Упс, сейчас наш корабль пойдет ко дну, — он указывает пальцем на лужу в паре метров от них. — Ты умеешь плавать? — Кэйа, — Люк выкручивается, размахивая руками. — Нет, не умею. Это очевидно, — он бросает наполненный скепсисом взгляд. — Ну конечно, ты же такой малыш, — довольно смеется юноша, щелкая по чужому подбородку. — Я тебя спасу, если что. У меня дед пиратом был, он меня многому научил, знаешь ли, — деловито утверждает Кэйа, упирая руки в боки. — Пиратом? — Дилюк правда думает о том, что наткнулся на кого-то умственно-отсталого. — Ты вообще в себе? — Он тянется ко лбу парня, ощупывая влажной ладонью кожу. — Температуры вроде нет. — Ой, все вы так говорите, а потом… Что потом Дилюк не знает, потому что Кэйа спешно переводит разговор в другое русло. Язык будто помело, ужасно. Альберих говорит много и торопливо, иногда даже запинаясь и проглатывая буквы. Для Дилюка все это странно и непривычно, но в глубине души он готов признаться, что находиться рядом с Кэйей приятно. Неизвестно какими путями, но Кэйа все же где-то достал номер Люка. Не будем показывать пальцем на слишком уж довольную тетю. Альберих совершенно безобразный и безграмотный. Он редко ставит запятые, и все сообщения у него начинаются с маленькой буквы. Рагнвиндру приходится прикладывать усилия, чтобы правильно понять мысль Кэйи. Парень прибегает почти ежедневно к окнам Люка, притаскивая самые разные сладости — откуда только деньги берет? — и часами стоит, развлекая Люка разговорами. Он читает стихи и дает небольшие комментарии к прочитанным книгам. Особенно Альберих выделяет "Маленького принца" и Дилюку кажется, что это единственное общее, что у них есть. — А можешь вслух? — Кэйа хватается за карниз, качаясь из стороны в сторону. — Пожалуйста? И Люк не находит отговорок. Он читает Кэйе громко и четко, стараясь скрыть дрожь в голосе от переполняющих его эмоций. Пальцы подрагивают, когда юноша перелистывает страницу за страницей. — Ты такой красивый, — Альберих, кажется, и не пытался его слушать. Но это не расстраивает почему-то. — Самый красивый, — не стесняясь признается парень. — Хочешь в контактный зоопарк сходим? Хочешь? — Дилюк качает головой. — А чего хочешь? Это вводит Рагнвиндра в ступор. Он не знает чего хочет, ведь ему никогда не задавали таких вопросов, обычно решая все за него. Ему очень хочется плакать и держать все под контролем становится тяжелее. — Мне хочется плакать, — честно признается Люк, желая прикончить самого себя. — Если хочешь плакать, то я буду плакать тоже, — Кэйа подтягивается на оконной раме, падая грудью на подоконник. — Можно к тебе? Дилюк чувствует слезы на щеках и дает отмашку, говоря безмолвное "можно". — Нам нужно крепко обняться, — с ученым видом говорит парень. — Я покажу тебе, — и прыгая на постель, он притягивает Люка к себе, поглаживая по спине. Рубашка у Рагнвиндра ужасно измята, и отец обязательно бы сделал ему замечание, но Альберих — не его отец, а потому говорит: — Самые красивые мальчики должны плакать только от счастья, — он забирает тоненькую книжку из чужих рук, оставляя закладку. Кэйа оставляет легкий поцелуй в чужих волосах, и Дилюк рассыпается. — Пошли завтра кое-куда? Я тебя познакомлю с замечательными людьми, Люк, тебе понравится, я обещаю, — Рагнвиндр хочет ему верить. — Можешь потом ударить меня, если я окажусь не прав, ладно? — И протягивает ему мизинец. — Ладно, — Дилюк улыбается едва заметно, хватаясь за чужой палец. Заочно Дилюк познакомился со всеми друзьями Кэйи, который всю дорогу до чужого дома не закрывал рот. Только вот то, что Альберих рассказывал, и то, что оказалось на самом деле, совершенно не сходилось. Розария встречает их недовольным взглядом. Она морщится, поглядывая на Дилюка, явно недовольная его присутствием здесь. У нее короткие, окрашенные частями волосы. Черно-фиолетовые. Роза выглядит как тот самый человек, который слушает "My chemical romance", глаза густо подведены карандашом, а ресницы слипаются из-за обилия туши. На передних зубах у нее остатки темной помады, но весь ее вид это ни капли не портит. — Теперь ты будешь притаскивать всех униженных и оскорбленных к нам? — Огрызается девушка, выставляя бедро. Она подтягивает сползшие перчатки, хлопая гулко резинкой. — Привет, придурок, — кивает Розария, отходя в сторону. — Еще бы век с тобой не виделась, — и, вопреки своим грубым словам, она мажет поцелуем по щеке Альбериха. — И тебе здравствуй, Роза, — скалится Кэйа, хватая девушку за плечо. — Иди подоставай Венти, дура, — Розария закусывает кончик языка и дергается. — Не обращай на нее внимания, Люк, — говорит юноша, когда подруга скрывается в доме. — Она всегда такая, — он вкатывает коляску в гараж. — Ладно, — выдыхает Рагнвиндр. Для него новые знакомства — это всегда тревожно. — Я тебя еще с Томой познакомлю, он где-то на кухне ошивается. Погоди, — Кэйа выставляет указательный палец, убегая вслед за Розарией. Дилюк осматривает гараж: на грязных местами стенах висят плакаты и совместные фотографии. У дальней стены стоит огромный диван, из которого выглядывают пружины. Вокруг разбросаны кресла-мешки, а на полу разбросаны гранулы полистирола. Пахнет табаком, самым неприятным, который только знает Люк. А еще терпкими, явно дешевыми духами и пивом. Юноша хлопает себя по коленям, подбирая со стола дротик. На соседней стене, всей исколотой, приклеены распечатки различных мемов и анекдотов, а еще самодельный дартс. — Люк, Люк, — слышится приглушенный голос Кэйи и чьи-то ругательства. — Знакомься! — Он со стуком распахивает дверь, ведя за собой юношу. — Это Тома, — Альберих кланяется в пол, указывая ладонью на этого самого Тому. — Наша хозяюшка, наша мать, — представляет он, получая следом крепкую затрещину. — Приятно познакомиться, Дилюк, — кивает мягко парень. — Наслышан о тебе, — он хитро улыбается, глядя с хитринкой на Кэйю. — Так, все. Иди, иди, у тебя там сейчас все сгорит, — Альберих толкает Тому в спину, прогоняя. Тот хохочет громко и заразительно. Так, что Рагнвиндр не в силах сдержать смешка. — Предатель, — Кэйа вертит кистями. — Там еще Венти, но его сейчас не оторвать от вина. — Откуда у вас алкоголь? — Интересуется Дилюк. — Ты такой невинный, — усмехается Кэйа. — Все что угодно можно найти, если знать где искать. Тем более, у нас есть Итто, который тянет лет на тридцать и, ну, Аято, — он жмет плечами. — Итто? — Дилюк силится вспомнить кто это такой, Кэйа точно ему рассказывал. — О, да. Наш любитель споров и боев, — юноша расплывается в улыбке. — Он странный, но ты постарайся не обращать внимания. Итто очень добрый, только понимания меры нет. А еще у него аллергия на бобы, — зачем-то добавляет Альберих. — Окей. Из той же двери в гараж забегает какой-то мальчик. У него крашеные в синий косы, а за спиной чехол для укулеле. Он стопорится, когда видит Дилюка, и желает сказать что-то ехидное, судя по выражению на его лице, но Альберих оказывается быстрее: — Завали ебало, — шикает Кэйа. — Нет, ну послушай… — Венти, завали ебало блять, — он с размаху отвешивает подзатыльник не успевшему увернуться другу. — Понял я, понял, — Венти морщится недовольно и вскидывает руки в знак капитуляции. — А у тебя все друзья дурные, под стать тебе, или как? — Спрашивает Дилюк. — Нет, только он такой особенный. Его подкинули, — Альберих тут же шипит от боли, получая хлесткий удар по спине под гаденький смех Венти. — Он в группе играет, кстати! — Правда? — Дилюк выглядит заинтересованным и Кэйа чувствует гордость. — Кривда, — говорит Розария, кажется, та смурная девушка с короткой стрижкой. Она все это время стояла позади, облокачиваясь о гаражную дверь. — Роза, — предупреждающе тянет юноша. — Я спизжу у тебя все сигареты, ма шери, — он подмигивает ей, смеясь задорно, и в груди у Рагнвиндра что-то неприятно начинает тянуть. Что-то вроде тревоги или страха, так часто бывает перед приемами к врачу. Только на этот раз сердце стучит быстрее. — Ты хочешь подраться? — Она вскидывает подбородок, медленно подходя к Альбериху. — Пойдем-ка выйдем, — Розария цепляется длинными ногтями за край застиранной футболки, оттягивая ее к бедрам. У нее на руках длинные черные перчатки по локоть, открывающие только кончики пальцев. Странные они все. — Ты забыл о моей чудесной коллекции ножей? Могу заново тебя познакомить с Корнелией, — девушка мурчит довольно, говоря о своих, эм, ножах? — О, помогу-ка я Томе на кухне, — Венти ретируется так быстро, как только может, скидывая гитару на пол. — Как же я могу забыть эту чудесную малышку, — подыгрывает Кэйа. — У меня от нее на память осталось кое-что. — В следующий раз думать надо, прежде чем подходить ко мне со спины, — Розария и не думает извиняться или принять хотя бы смущенный вид для приличия. — Они опять ругаются? — Спрашивает Тома, глядя на Люка. На нем ярко-розовый фартук с крупными сердцами и стоит признать, что ему идет. — Мои хорошие, я лишу вас десерта. Дилюк искренне не понимает как такой прелестный парень может уживаться в компании с этими тремя. — Понял-принял, — Кэйа отпихивает от себя Розу, не церемонясь, и на душе становится капельку легче. Самую малость. — Смотри, я первый сделал тебе шаг навстречу. Что мне за это будет? — Ну, я не выгоню тебя из гаража, — Тома пожимает плечами и выходит за дверь. — Самое время покурить, — выдает Розария, собирая губы уточкой и кусая себя за щеки. — Ты со мной? — Нет, я пас, — Роза закатывает глаза и уходит безмолвно. Кэйа ждет, пока Розария скроется за углом дома, и подбегает к Дилюку, пружиня. — Ну, как тебе они? — Альберих взволнованно облизывает губы, перекатывается с пятки на носок. Он тянется ладонью к груди, но тут же одергивает себя. — Свежее тату, нельзя чесать пока что, — юноша оттягивает ворот футболки, показывая на чернильный рисунок, покрытый пленкой. — Они странные. Особенно Розария, — выдает Дилюк, водя руками по собственным коленям. — Роза немного не в себе, — Кэйа улыбается зубасто и не поймешь тут — шутит или нет. — Стремное прошлое и все такое. Но она крутая, действительно хорошая. Приносит обеды, когда я на подработках. Умеет поставить мозги на место, — он трет пальцами продолговатый рубец на предплечье. — Это она тебя порезала? — С опаской спрашивает Люк. — Было за что, — Кэйа чешет затылок и обходит коляску. — Хочешь на диван? — Он не ждет ответа, подвозит Рагнвиндра к потертому аляпистому диванчику, где местами виднеется прожженная сигаретами обивка. — Давай-ка, — Альберих подхватывает юношу за талию и под коленями, даже не вздохнув от тяжести. — Я и сам могу, вообще-то, — упрямится Дилюк. — Знаю, но я хочу так, — Кэйа аккуратно кладет Рагнвиндра на диван, подкладывая подушку под спину. — Нормально? — Да, — кивает Люк, с усилием подтягивая ладонями бедра на себя, чтобы освободить немного места. Кэйа смотрит на это действо пару секунд, и просто подхватывает одной рукой чужие щиколотки, удерживая в воздухе. Он садится, укладывая ноги Дилюка на себя, и хрустит спиной. — Вот и отлично, — улыбается Альберих, разглядывая друга. — А Венти правда в группе играет? — Щурится Дилюк. Ему непонятны слегка шутки этой компании, он чувствовал бы себя лишним, но все внимание Кэйи обращено именно на него. — Ага, он вокалист. А еще на гитаре и синтезаторе играет. Музыкалку закончить должен был в прошлом году, — почему Венти эту самую музыкальную школу так и не окончил, Дилюк не спрашивает. Чувство такта у него есть, в отличие от Кэйи. — И поет красиво. У него еще басист есть, Сяо. Он из другого дома, — так "Кэйа и Ко" называют приют. — Но Венти рассказывал, что к нему наведывается какой-то мужик. Может Якша совсем отчаялся и нашел себе папика, кто его знает. — Якша? — Это его кличка, прозвище, — поясняет Кэйа. — Розария — Роза, тут все просто. Цветник из роз, у нее и имя подходящее и татушка есть такая с цветами. Вот здесь, — он ведет пальцем по ребрам. — Она нам всем показывала, — поясняет юноша, встречая удивленный взгляд Рагнвиндра. — Венти зовут Поэтом, но чаще Барбатосом. Я однажды в латынь ударился и гуглил всякое. Барбатос — это значит что-то типо "философ". Так и прицепилось. Венти у нас любит философию, ты не думай, что он совсем идиот. — Барбатос — это герцог Ада, — фыркает Дилюк. — А тебя как называют? — А меня Капитаном, — он самодовольно ухмыляется от уха до уха. — Это потому что ты весь такой из себя и командуешь? — Дилюк склоняет голову к плечу, разминая шею. — Нет, это потому что у меня дед пират, — подмигивает (или моргает?) Кэйа. — Вот эта повязка мне по наследству передалась, — он вскидывает указательный палец, будто поучает Дилюка. — Придурок, — Дилюк накрывает лицо подушкой, которая вся пропахла табаком, и фыркает, стараясь сдержать смех. — Я — Капитан, Дилдюк, запомни уж. Естественно, Кэйа получает этой самой подушкой по голове. Домой Дилюка возвращают уже поздним вечером. Сверчки громко трещат и хочется хоть на секунду остаться в полном молчании. — Дилюк, смотри какая прелесть, — Кэйа тычет пальцем куда-то вдаль и Рагнвиндру приходится прищуриться, чтобы разглядеть маленького пса в тусклом свете фонаря. Совсем щеночек. — Меняем курс, нам необходимо его погладить. — Что? — Вздрагивает Дилюк. — Нет-нет, мне нельзя опаздывать, Аделинда будет беспокоиться, — он прерывает свой монолог, всеми фибрами ощущая, что Кэйа его и слушать не станет. Если Альберих чего-то хочет — он это получает. — А ты такой хороший мальчик, да? — Смеется заливисто юноша. — Опоздаешь на пару минут, бывает. Скажешь, что в пробке стоял, — Кэйа закусывает губу, стараясь изо всех сил держаться. — Собачки крутые, Люк. Ты почему такой хмурый постоянно? Потому что животных не гладил. — А вот и гладил, — надувается Дилюк. — Придурок. — Ничего не слышу, господин Рагнвиндр, нас ждет песик, — и впрямь, щенок стоял на месте, весело виляя хвостом, высунув язык. — Я назову его Котом, — заявляет Кэйа. — Ты псих, просто псих, зачем я с тобой общаюсь, — Дилюк стонет вымученно, накрывая лицо ладонями. — Только ты мог назвать собаку Кошкой. — Котом, — исправляет Альберих. — Вот такой я уникальный и необычный. Уверен, что Экзюпери писал Принца с меня. Мы оба с другой планеты. — Антуан Мари бы тебя скорее... — скорбно тянет юноша, но его нагло перебивают. — Будешь моей Консуэло Каррильо? — Альберих вскидывает бровь. — Мы тоже с тобой противоположности, а сошлись, — От этих слов у Рагнвиндра по телу мурашки, кажется, в пляс пустились. — Ты такой гордый цветочек, Дилюк. — Получается, ты тоже бросишь меня? — Юноша склоняет голову к плечу. — Как Принц бросил Розу. — Ну ты ведь не боишься больших зверей, верно? — Кэйа подходит к щенку, прижимая к себе. Цветастая футболка тут же пачкается в грязи и на ткани отпечатываются отчетливые следы лап. — У тебя тоже есть когти, — Альберих улыбается солнечно и протягивает пса Люку. — Гладь, я подержу. Дилюк тянет подрагивающую ладонь, зарываясь пальцами во влажную шерсть. Животное довольно тявкает и дергает мордой, пытаясь лизнуть ласковую руку. Рагнвиндр закусывает щеку изнутри. У него в груди все теплеет, заливая счастьем по самую макушку. Он смело может сказать, что этот день — самый лучший из всей его жизни. — Давай завтра сходим в парк? — Спрашивает осторожно Кэйа. — Давай. — Я куплю тебе всю сахарную вату, — заверяет юноша, но Дилюку как-то все равно на обещанные сладости. Потому что все конфеты мира будут безвкусными — Люк уверен — если в парке он будет без Кэйи. Кэйа первым делом покупает набор переводных татуировок. Он видит как горят глаза Дилюка, когда он видит чернильные рисунки на теле друга. — Смотри-ка, теперь и у тебя есть татушки, — Кэйа шокировано распахивает рот. — Это ты что же получается, теперь гангстер? Дилюк, — тянет осуждающе юноша. — Ужасно, Дилюк, от кого только нахватался, — он усмехается довольно и собирает влажные бумажки по земле. — Перестань, — смеется Рагнвиндр, хлопая ладонью по крепкому плечу. — Чтоб я еще хоть о чем-то тебе рассказал. — Я шучу, милашка, — Кэйа садится на колени прямо перед коляской Люка. — А тебе идет, возможно однажды ты смог бы набить что-нибудь такое, — он ведет пальцем по тонким запястьям, рассматривая наклейки. — Только если на том свете, — бормочет Рагнвиндр, нервно облизывая губы. За эти слова он своевременно получает болючий щелбан. — Пойдем клеить девочек? Они на тебя поведутся, я уверен, смотри какой ты крутой, — подстегивает Кэйа, катя коляску вдоль дорожки. Вокруг все крутится, переливается. Дети кричат и бегают по парку, прячась от родителей. Кто-то уронил мороженое и смотрит расстроенно на таявший медленно пломбир. Дилюк редко бывал в таких местах, отец говорил, что подобные развлечения не для него. Это небезопасно, да и вообще пальцами будут тыкать. Дети ведь такие жестокие. А Кэйа не такой. Он заботливый и милый, даже несмотря на его абсолютно тупые шуточки и довольно странных друзей. Дилюку он очень сильно нравится, с ним подобное впервые случается. Альберих упрямый и только благодаря этой черте своего характера смог сблизиться с юношей. — Такая машина у тебя, побибикай! — Кэйа укладывает подбородок на рыжую макушку, стуча зубами. Пытается вывести Дилюка, такой наглый и бесячий, фу. — Почему ты не позвал своих друзей? — Спрашивает Люк. — А зачем? Они бы тебя напрягали, — Кэйа невозмутимо жмет плечами. — Вы не обязаны тусить вместе. Единственное, что связывает их и тебя — это я. Если хочешь, я напишу Венти и он приведет с собой остальных. — Не знаю, — Дилюк кусает губы, взвешивая все за и против. — Они странные, но веселые. — Ты еще не со всеми познакомился, — Альберих садится на лавочку, подкатывая Дилюка ближе. — Вчера не было Итто, у него тренировка по дзюдо. Аякс, кажется, к тетке уехал на выходные. У Аято была смена в кафе, а потом он должен был забрать сестру с кружка, — Кэйа хмурится немного, вспоминая кто чем был занят. — М, Сяо просто не захотел приходить, или у него был прием, я точно не знаю. А Итер без Якши никуда не суется. — Вот это у тебя круг близких, — Рагнвиндр выдыхает удивленно. — Вы все из, — Дилюк не знает как правильно сказать так, чтобы не задеть Кэйю. — Из приюта? Нет, — юноша качает головой. — Итто живет с бабушкой. Аякс так вообще из полной семьи. У него четыре брата и две сестры, Тевкр — самый милый. Он за Тартальей таскается постоянно, такой смешной, — по Кэйе видно, что он с особым трепетом относится к своим друзьям. И это подкупает. — Аято с нами только из-за Томы, ему двадцать три. Тот дом, в котором мы были, это его. — Я бы хотел со всеми ими познакомиться, — слова вырываются быстрее, чем Дилюк успевает их обдумать. Кэйа смеется счастливо и вжимает голову в плечи. — Ну, знаешь, не прямо сейчас. Может через неделю. — Понял, устроим тебе приветственный ужин как-нибудь. Тебе понравится, они все хорошие, — Альберих сжимает чужую ладонь в своей. — Ты мне веришь? Дилюк верит. Кэйа приводит к дому Линды всех своих друзей. Количество восхищает и Дилюк старается вспомнить имя каждого. Внимание юноши привлекает маленькая девочка со светлыми волосами. Она держала мужчину — вероятно Аято — за руку и пряталась за его спиной, поглядывая с недоверием. — Привет, — говорит юноша неловко улыбаясь. — Приятно познакомиться. Со всеми вами. Самым энергичным оказывается рыжий парень. Он усмехается, и потирая ладони обходит толпу. — Здравствуй. Меня зовут Аякс, который Тарталья. Который Чайлд, вот, — Аякс заливается смехом, наблюдая за растерянным Рагнвиндром. — Не парься, называй как угодно, — жмет плечами и манит кого-то ладонью. — Итто! Высокий и весьма спортивный парень хмурится сильнее и складывает ладони на груди. У него смешная футболка с принтом огромного фиолетового жука. Он выразительно смотрит на Тарталью и тот моментально сникает. Эти двое сейчас по какой-то космической связи говорят? — Давай сюда, бро, — цокает Аякс, топая ногой. — Мы сейчас собирались на пикник, а там дорога не особо ровная, знаешь. Тебе будет не удобно, — поясняет он. — Итто тебя понесет, ты не против? — Дилюк, вообще-то, против. Но Чайлд прав — по таким дорогам только коляску угробить. — Аратаки Итто, — представляется большой парень. Давай сюда, — он завязывает волосы в невысокий хвост, чтобы не мешалось. Итто садится спиной на корточки и хлопает себя по плечам. — Садитесь, господин, — за это он получает подзатыльник от Кэйи. — Веди себя нормально, — бормочет недовольно Альберих. — Давай, Люк, — юноша обхватывает Рагнвиндра за талию, поднимая с коляски и пересаживая его на плечи друга. — Вот так, — он улыбается мягко и это успокаивает. — Теперь ты выше нас всех, крутой такой. Дилюк смущенно закусывает губу и отворачивается. — Отлично, — говорит Аято. — Можете сложить коляску в мою машину, — Камисато держится отстраненно, смотрит на всех холодно. То ли грустно, то ли презрительно, тут не ясно. — Тома, — зовет малышка. — Я тоже хочу покататься на Итто, — она дует губы печально и накручивает прядь длинных волос себе на палец. — Можно? Можно? — Параллельно с этим Аяка дергает брата за руку. — Давай ты лучше, — Тома вздыхает и протягивает ладонь. — Держись, мы с Аято тебя развлечем, — он фыркает, наблюдая за тем, как девочка ссутуливается. — Давай же. Аяка благосклонно соглашается и не остается недовольной. Аято, переглянувшись с Томой, тянет сестру за руку, поднимая в воздух. Камисато смеется довольно и просит еще и еще. Такая маленькая и очаровательная, Дилюку безумно хочется с ней подружиться. Когда они наконец отправляются к поляне, Люк привыкает к своему новому месту и рассматривает всех внимательно. Совсем рядом идет Кэйа, взволнованный, и стоит Рагнвиндру накрениться в сторону, он страхует его от падения. Розария бредет позади, распивая пиво. На ней смешные солнцезащитные очки, скрывающие половину ее лица. Она молчит и всю беседу тащит на себе Аякс, пока Итер кивает ему изредка. Напряжения между друзьями не чувствуется, они действуют слаженно и отточено. Видимо, никого не смущает факт наличия Дилюка вместе с ними. Венти пристает к Сяо, шепча что-то о новой песне. Спрашивает о походах к психиатру. Якша злобно огрызается и закатывает глаза. Пихает парня в бок, отталкивая от себя, но Венти липнет с двойным энтузиазмом. Рагнвиндр держится за растрепанную макушку Итто осторожно, боясь причинить боль. Но Аратаки будто бы все равно, он идет резво, почти опережая компанию. Явно не ощущает тяжести другого человека и это поражает. — Ты как там, — Итто дергает плечами, чуть сильнее сжимая щиколотки Люка. — Нормально? Не устал? — Нет, нет, не волнуйся, — юноша склоняется ниже, заглядывая тому в лицо. Аратаки кивает и улыбается едва заметно. — Так куда мы идем? — Говорит он немного громче. — У нас есть поляна, на ней всегда тихо и солнце не так палит. Летом постоянно все ошиваемся там, если не дома у Аято, — поясняет Тарталья. — Тома вон сколько наготовил, — Тарталья поднимает руки с двумя корзинами, наполненными доверху едой. — Чудесные руки, он и чтец, и жнец, и домработница Аято, — хихикает парень, ежась немного от скептичного взгляда Камисато. — Еще одно такое высказывание, Аякс, и я тебя на порог не пущу, услышал? — Аято ловит сестру за талию, поднимая на руки. — Ты устала, — говорит он Аяке и девочка прижимается к Камисато, крепко обнимая за шею. — Устала, — тянет она, слегка алея щеками. — Но это ничего, я так хотела познакомиться с Дилюком, — доверительно объявляет она. — Кэйа так много рассказывал. — О, это правда, — подтверждает Тома. — Аяка канючила, чтобы мы ее взяли. Аято до последнего не хотел. — Какая разница, она ведь с нами. Если с ней я могу справиться, то с вами двумя, — мужчина качает головой. — Двойной удар по моему сердцу, — он скалится довольно, прикрывая глаза. — Да, мы твоя слабость, — Аяка звонко целует брата в щеку и переглядывается с Томой. — Лучшая команда, — она дает юноше пять. — Да-да, конечно. — Мы на месте, — Чайлд обрывает их, указывая пальцем на полянку, скрытую деревьями. — Уже почти пришли, милая, — говорит он Аяке. Место и впрямь чудное. Солнечные лучи с трудом пробиваются сквозь широкие кроны. Чувствуется прохлада и вспотевший Дилюк утирает со лба пот. Аякс бежит, расстилая три больших покрывала, и расставляет все плошки-контейнеры. Итто садится на колени с предельной осторожностью, и с помощью Кэйи усаживают Дилюка на плед. Аяка кружит вокруг Дилюка, задавая миллион вопросов и даже не реагирует на строгие замечания брата. Девочка, с позволения Рагнвиндра, конечно, распускает его хвост и начинает плести кривоватые косички. Ее маленькие пальчики мягко перебирает рыжие прядки, от усердия она высовывает язык и заваливает юношу вопросами. — Какой твой любимый цвет? — Она не ждет ответа. — Ты любишь вишню или черешню? А сколько у тебя друзей? У меня вот, — девочка хмурится, шепча себе под нос. — Вот столько, — она показывает все десять пальцев, выставляя их в разные стороны. — Ого, откуда столько? — Мой братик, Тома, — она загибает большой и указательный пльцы. — Сяо и Итер тоже, а еще Итто. Чайлд, Розария, Венти! Кэйа и ты, — объясняет девочка. — Я? — Дилюк удивляется. — Конечно. А ты не хочешь быть моим другом? — Взволнованно спрашивает Аяка. — Хочу. Я хочу, — юноша довольно улыбается. Его впервые спросили не о банальных, больно взрослых вещах. Камисато действительно было интересно все о Дилюке. В этом была вся прелесть этого ребенка, еще не скованного глупыми рамками. — Нарисуй мне барашка, пожалуйста, — смущается девчушка. — Кэйа говорил, что ты умеешь. — Кэйа дурак, — буркает Розария, падая на плед. — А вот и нет! — Дуется Аяка, толкая девушку в плечо. — А вот и да, — Роза высовывает язык, дразня ребенка, а затем обхватывает ее руками, начиная щекотать под ребрами. — Беги к Томе, — велит она и довольная Камисато убегает. Дилюк скашивает взгляд неловко на Розарию и трет запястья. — Ну как тебе? — Разговор неожиданно начинает именно девушка. — Что? — Ну, такой приличный мальчик почему-то решил, что мы для него самая подходящая компания, — она скалится. — Странно это все, я тебе не доверяю, — Люк ловит взволнованный кивок Кэйи и улыбается. — Твое право. — Ты меня бесишь, не понимаю, что Кэйа нашел в тебе. Столько людей в мире, а ему ты приглянулся, — Роза кривится и это уже привычно. — Ты не подумай ничего, я просто забочусь о нем. Таких наивных идиотов как он нужно еще поискать. — Кэйа не идиот, хватит его оскорблять, — Дилюк сжимает кулаки. — Он хороший и добрый, он не боится быть открытым и заботливым. А еще он начитанный и, — Рагнвиндр смолкает. Розария смотрит на него распахнув рот. — И если ты думаешь, что я от него хочу чего-то или, не знаю, — слова находить довольно тяжело, особенно когда рядом сидит эта девушка. — Розария, — он поворачивается к ней. — Цветы слабые. И простодушные. И они стараются придать себе храбрости. Они думают — если у них шипы, их все боятся, — в глубине ее глаз плещется что-то эдакое и Дилюку сложно разобрать это что-то за густым тернистым лесом. — Ты идиот, — Роза кивает, сбрасывая задумчивость. — Как и он. Цитируйте своего Принца наедине, — она хлопает его по плечу и ухмыляется. — Похоже на благословление. — М, — девушка касается острым ногтем, обдирая кожу на губах. — Это оно и есть. Дилюку странно это все. И теплые взгляды, которые он ловит от друзей Альбериха, и широкие улыбки Аякса, и даже волнующие мурашки, когда Кэйа трогает его ладони. Сяо бредет с Венти, держа гитару под рукой, и говорит что-то едва слышно, пока Итер стоит где-то в стороне. Чайлд хохочет вместе с Итто, который топает ногами и кривится, когда видит бобы в одном из блюд, что подсунул ему Аято. — Хэй, — прокашливается Кэйа. Он смотрит сверху вниз и протягивает Дилюку виноградный сок. — Вот, ты говорил, что любишь такое. — Люблю. Вокруг них собираются ребята, играя в гляделки и подхихикивая над ними двумя. Люк тянет Альбериха к себе за штанину и тот едва держится на ногах. Сяо наигрывает отдаленно знакомую мелодию и Венти начинает петь. Тарталья с Итто передразнивают его и подвывают, совершенно не попадая в ноты. Маленькая Аяка уже клюет носом и облокачивается на брата. Лучи закатного солнца приятно гладят кожу и совсем не слепят бешено, как днем, и все запахи становятся такими острыми, а еда, которую ранним утром приготовил Тома — самой вкусной. И сердце переполняет нечто волнующее, такое горько-приторное, что слезы выступают на глазах. Хочется попросить всех Богов, которые только существуют, продлить это чувство хотя бы еще на одну секунду. Кэйа берет вспотевшую ладонь Дилюка, сжимая крепко, и Рагнвиндр, вот правда, сейчас свалится в обморок. Виноградный сок каплями стекает по подбородку и сдерживать пузырящийся смех внутри себя невозможно. — Знаешь как называют вампира, который отлизал девушке во время месячных? — Аякс задыхается от идиотизма своей шутки и падает на спину. — Как? — Итто тяжело дышит, раздувая ноздри. — Кровопися, — бросает Розария и Дилюк громко хохочет, жмурясь. Кэйа смотрит на него восхищенно и Люку внезапно очень хочется поцеловать его. Альберих несет Дилюка на спине, уводя вглубь леса. Ребята смотрят им вслед, перешептываясь о чем-то. Дилюк всегда мечтал посмотреть на звезды, вот так, не на картинки в энциклопедии или проекторное изображение. Кэйа подтягивает юношу выше и Рагнвиндр утыкается носом в чужие волосы. Кэйа пахнет летом и свежескошенной травой, а еще виноградом. Он расстилает ветровку на земле и укладывает на нее Дилюка. Чтобы не холодно, чтобы тот одежду не запачкал. В груди щемит и сам Люк такой воздушный, будто вот-вот воспарит. — Чтобы ты знал, июль — лучший месяц для того, чтобы посмотреть на Северную Корону, — он чешет затылок. Дилюк похлопывает рядом с собой, прося лечь рядом. — Вон оно, между Волопасом и Геркулесом, — указывает пальцем Кэйа, ведя от звезды к звезде. — Красиво, правда? Только вот Дилюк на небо совершенно не смотрит. Все его внимание приковано к чужим рукам, к чужим глазам и губам. И ему страшно только от осознания того, что кто-то умудрился разгромить тяжелые стены, которые оказались картонными. Карточный домик оказывается невероятно хлипким и Дилюк желает затоптать разномастные карты ногами. Люк поднимается, вовсе забывая о том, что он — инвалид. Кэйа тянется за ним. — Что такое? Дилюк сотрясается всем телом. — Я знаю одну планету, там живет такой господин с багровым лицом. Он за всю свою жизнь ни разу не понюхал цветка, — пелена слез застилает глаза. — Ни разу не поглядел на звезду. Он никогда никого не любил. И никогда ничего не делал. Он занят только одним: он складывает цифры. И с утра до ночи твердит одно: «Я человек серьезный! Я человек серьезный!». — О чем ты? Рагнвиндр сидит с распущенными волосами, в которых путаются тонкие косички, заплетенные Аякой. И в голове звенят слова Розарии. И всего так много-много-много. Он вздыхает, не зная как выразить. — Он складывает цифры, Кэйа, и он никогда меня не любил. Мой отец. — А я своего и вовсе не помню, — Альберих понимает. — Но, знаешь, семья — это не те, кто родил тебя. Семьей ты называешь людей, которые тебя любят и ценят. Людей, которые заставляют чувствовать себя живым. И, возможно, твой отец никогда не видел звезд и не видел прекрасных цветов. А может, его прекрасный цветок съел барашек, — пожимает плечами Кэйа. — Если любишь цветок — единственный, какого больше нет ни на одной из многих миллионов звезд, этого довольно: смотришь на небо и чувствуешь себя счастливым. И говоришь себе: «Где-то там живет мой цветок…» Но если барашек его съест, это все равно, как если бы все звезды разом погасли. — Но звезды горят. — Мои звезды горят так ярко, что хочется зажмуриться, — парень склоняется к Дилюку. — Потому что я люблю цветок, мою Розу, — и целует его во влажные, чуть приоткрытые губы. Рагнвиндр дышит тяжело и в голове все такое туманное, что мысли теряются. Слюны так много и воздух такой колючий, что становится больно. Он чувствует чужой язык в своем рту и тянется ближе. Люк обхватывает руками шею Кэйи, оглаживая дрожащими пальцами тонкую кожу. Конец июля такой мягкий и любящий, и на вкус как виноградный сок. Когда вновь Кэйа приводит Дилюка в дом Аято, юноша уже более расслаблен. Он не боится улыбаться Альбериху и делится всеми мыслями, которые приходят на ум, даже самыми глупыми. Дверь открывает Иттер. Он кивает и на языке жестов приветствует их. Рагнвиндру вдруг становится стыдно. В тот раз, когда они были на поляне, юноша не обращал внимание на молчаливого мальчика. Кэйа смеется и тоже говорит что-то, складывая пальцы, пока Иттер хмурится и пытается исправить ошибки. — Ты не говорил, что он немой, — звучит обвиняюще, но Дилюк не имел в виду ничего такого. — Я забыл. Мы все давно привыкли к тому, что за Иттера говорит Сяо. Прости, — Кэйа оставляет поцелуй на веснушчатой щеке Рагнвиндра и закатывает его коляску в дом. Дилюк гуглит язык жестов и незаметно учит пару фраз, надеясь, что не запутается в самый важный момент. Тарталья рядом пихает его в бок и кивает на свои руки, исправляя чужие ошибки. — Вот так правильно, а то еще оскорбишь его как-нибудь. Мы с Итто когда его встретили впервые, сказали, что он похож на траву, — Дилюк смеется. — Я поверил своему бро, но он оказался таким же неучем, как и я. Но в итоге нам все равно не пришлось учить жестовый язык, Сяо справляется с переводом без проблем. Аято помогает Томе, готовя закуски к вечеру кино, и трет покрасневшие мочки ушей, когда получает замечание от Розарии. — Вы все такие слащавые, — и девушка выходит. — Я определенно не буду впускать ее обратно, — ухмыляется Камисато. — Клянусь, таких невыносимых еще не встречал, — а затем он обращается к Люку. — Знал бы ты, как я был поражен, услышав от нее, что ты хороший парень. — Она так и сказала? — Так и сказала, — заверяет мужчина, усаживаясь на край дивана. — Ты и впрямь не плохой, Дилюк, мы все рады, что ты делаешь Кэйю счастливым, — он вдруг становится задумчивым. — Спасибо тебе за это. И это звучит, да, по-отцовски. — Хватит строить из себя папашу, — Аято уклоняется от подзатыльника и обнимает Тому. — Нет, ну ты только посмотри на него! — Парень искренне надеется, что Рагнвиндр поддержит его возмущение, но Дилюк лишь фыркает и скрывает покрасневшее лицо в ладонях. — Слюнявитесь, — Венти счастливо разваливается на мягком ковре. И когда какой-то — Дилюк не старался вникнуть — фильм просмотрен уже до середины, разомлевший Кэйа утягивает его в поцелуй, никого не стесняясь. Люк краем глаза видит, как Розария смотрит на них с хитринкой и улыбается. Искренне так. Итто шумно возмущается нелогичности фильма и кусает ногти, обдирая лак, за что получает от Тартальи, ведь Тоня так старалась над этим дизайном! Атмосфера домашняя и Дилюку хочется назвать ее семейной. Полусонные ребята поднимаются с мест, включая свет, и под восклики Венти начинают убираться. Дилюка оставляют наедине с улыбающимся Иттером. Парень болтает ногами и не сводит глаз с снующего туда-сюда Сяо. — Слушай, — привлекает внимание Люк и Иттер кивает, прося продолжить. — Прости, — Люк делает вдох и ладонью по ладони. — Я не знал, — он указывает на себя, а затем дергает рукой от виска и трясет пальцем. — Что ты немой, — и делает соответствующий жест. — В любом случае, — и Дилюк сжимает кулак и говорит: — Спасибо тебе за все. Иттер жадно внимает чужим взмахам и сжимает губы. Рагнвиндр в панике дергается, неужели он сделал что-то не так? Но когда мальчик поднимает голову, по его щекам текут слезы и он обнимает аккуратно Рагнвиндра. — Спасибо, — Иттер касается кулачком лба и затем подбородка. И пока Кэйа везет Дилюка к дому Аделинды, юноша рассказывает об этой ситуации своему парню. Альберих выглядит гордым и говорит напоследок: — Ради него никто не пытался учить язык жестов. — Покажи, — просит Дилюк, стискивая в пальцах простынь. — Тату. Покажи, пожалуйста. Ты никогда не говоришь о них. Почему? — Повода не было, — расплывчато отвечает Кэйа. — Ну и, не знаю, тебе может не понравиться. — Мне понравится, — упрямо и настырно. — Клянешься? — Альберих щурится и протягивает мизинец. — Клянусь, — юноша протягивает палец, закрепляя сделку. Кэйа тяжело вздыхая и плавно стягивает с себя футболку, откидывая ее куда-то к столу. Он подтягивает левую штанину выше, оголяя рисунок. — Начнем отсюда, — Альберих указывает на ключицы. — Это первая татуировка. Набил по глупости лет в четырнадцать, можешь считать это партаком. — А как переводится? — Люк разглядывает корявые выцветшие линии. — Хочешь быть любимым — люби. Я уже говорил, что интересовался всяким, вроде латыни. — Можно потрогать? Кэйа смеется и кивает дважды. Дилюк накрывает тату ладонью, чувствуя кожей жар чужого тела, и дергается. — Вот тут, — Альберих тычет себе под ребра. — Горгона. Дорого обошлась, я долго откладывал с подработок. — Набил потому что меня поразила ее история, — юноша кривится в омерзении. — Говорят, что она символизирует зло, разрушение и ужас. Но я считаю иначе, — Кэйа смотрит в глаза Дилюка. — Горгона значит силу, обиду на мир и напоминание. Люди и Боги — все едины, все делают мерзкие вещи. Не сотвори кумира, так говорят. — Я читал мифы, но не задумывался об этом. Просто принял Горгону и ее смерть как данность. — Каждому свое, — усмехается Кэйа. — Она, — парень проводит по тату кончиками пальцев. — Напоминает мне Розу. И слов больше не нужно. — Мне жаль, — Люк чувствует, как дыхание замирает прямо в глотке. — Нам всем, — Альберих стискивает зубы так, что проступают желваки. Дилюк впервые видит парня настолько агрессивным. — Тут — летучая мышь. Ассоциации двоякие: слепота-зрение, страх-надежда. Мне это нравится. Затем Альберих показывает тыльную сторону ладони. Указательный палец обвивает тонкая алая линия, едва заметная. — Эта нить приведет меня к моей судьбе. Уже привела. Кэйа действует быстро: хватает Дилюка за талию, притягивая к себе ближе. Он утыкается юноше в грудь, оставляя влажный поцелуй сквозь тонкую ткань рубашки. — Ты моя судьба, Люк. Рагнвиндр жмурится сильно-сильно, слишком тяжело сдержать горячие слезы, текущие из уголков глаз. — Мальчики, — на пороге появляется Аделинда. — Оу. Женщина стоит в ступоре пару секунд, а после заливается смехом: перезвон колокольчиков. Она держится за живот и закусывает губу, пытаясь сдержаться. Дилюка с ног до головы затапливает стыд и, кажется, счастье. Он ведет руками по воздуху, желая схватить его, запомнить, попробовать на вкус. И у него получается.

Пока-пора - Bahroma

Такое случается под конец августа. Адская жара съедает землю и не возможно даже на улицу выйти — солнечный удар обеспечен. Кэйа, несмотря на погоду, крепко прижимается лицом к груди Дилюка. Он слушает его мерное дыхание и лишь сильнее стискивает руки на чужой талии. — Ты можешь остаться? Хотя бы еще на пару недель? — Бормочет он едва слышно. — Пожалуйста? — Кэйа, — Люк вскидывает голову, утыкаясь взглядом в потолок. Он закусывает губу, не позволяя себе расплыться в улыбке. А еще жмурит, чтобы не заплакать. Рагнвиндру и слово произнести страшно — не сдержится ведь. — Кэйа, — выдыхает юноша, обхватывая голову друга обеими ладонями. — Прости меня, — он оставляет едва ощутимый поцелуй на самой макушке. — Прости. Альберих трется носом о грубую ткань измятой рубашки. Его тело крупно вздрагивает. Кэйа будто фарфоровая чашка в руках Дилюка. Вот только как бы парень не пытался его уберечь — все обрастает мелкими трещинами. — Мне не за что тебя прощать. — Есть. Пусть Рагнвиндр и считает себя виноватым во всех смертных и не смертных грехах, толку от этого мало. Он ведет пальцами по щуплой спине Альбериха, пересчитывая каждый позвонок. Хочется запомнить какой этот Кэйа, открытый и не шутливый. Настоящий. — Хочешь, я буду читать тебе стихи? А хочешь — смогу даже Бронте, — торопливо говорит Альберих. — Ты ее ненавидишь. — Ненавижу, но тебе такая поэзия нравится. Хочешь, я "Джейн Эйр" до последнего слова выучу? — Кэйа приподнимается слегка, упираясь локтями, давит прямо на ребра, но оттолкнуть его сейчас подобно самой страшной казни. — Я выучу, Дилюк, — из-под челки выглядывает сползшая повязка и синий, почти гелиотроповый глаз. Гелиотроп на языке цветов означает преданность. Кэйа оттягивает ворот очередной дурацкой футболки, открывая вид на алый цветок. Распустившиеся лепестки почти бархатные, кроваво-красные. — Ты у меня под сердцем, вот здесь, — он хватает чужую руку за запястье крепко и тянет к собственной груди. Дилюка разбивает на куски, размазывает по стенам и ему хочется наобещать всего-всего, если даже не выполнимого. — Тебе больше подходит Гёте, — смеется Люк, проводя пальцами по тату. Альберих дышит тяжело и это невыносимо. — Ты ведь мой Маленький принц, прочти лучше "Степную розочку", — всхлипывает он. — Не уезжай, — Кэйа игнорирует все сказанные слова. — Ребята будут скучать, — он вздыхает шумно, словно решаясь на что-то. — И я. Буду, — он впечатывается влажными губами в подбородок Рагнвиндра. Альберих отличный оратор и убивать одной-единственной фразой умеет мастерски. — Ночное небо станет напоминать мне тебя. И я полюблю мерцание звезд, — обещает Дилюк сквозь слезы. Он почти не моргает, бережет каждую секунду, стремится запомнить каждый шрам, каждую черточку. — У вас совсем не видно звезд. — У меня есть проектор, — перечит юноша. — В детстве я смотрел на потолок и видел их, видел каждую. Совсем не важно где я буду, если захотеть — даже в самые темные ночи можно увидеть звезды. И эти слова, такие наивные и по детски глупые, совсем Дилюку не присущи. Но он произносит их так четко и ясно, потому что сам в это верит. И будет верить столько, сколько Кэйа живет в его воспоминаниях. А сейчас Кэйа, самый настоящий, стоит прямо под окном и машет руками во все стороны. Вокруг него собрались все, с кем Дилюк был знаком. На глазах наворачиваются слезы. Он сдергивает шторы прямо на пол и открывает окно. Ему потом придется извиняться за это перед тетей, а отец наверняка будет зол, но впервые Дилюку кажется это такой невероятной мелочью. — Люк! — Кричит во весь голос Кэйа. — Мы пришли попрощаться, — Рагнвиндр рассматривает с интересом пришедших. Розария стоит в стороне, сложив руки на груди. Она кажется совсем незаинтересованной во всем происходящем, и единственное, что ее выдает — нервные тики, которые она старается сдержать. Плечи дрожат и Дилюку больше всего на свете хочется ее обнять. Роза такая невероятная девушка, он гордится ей. Не каждый сможет перенести то, что смогла прожить эта девушка. Итто глядит, словно щеночек брошенный и дует губы расстроено. Он всегда был самым эмоциональным и эмпатичным. Такой хороший и замечательный, Рагнвиндру жаль, что они провели так мало времени вместе. По сравнению со всей его жизнью — самые счастливые три летних месяцах неимоверно коротки. Итто навсегда останется в памяти Люка ярким пятнышком с запахом липы. Аято с Томой сидят в машине, и юноша прячет свое лицо в груди у Камисато. Мужчина шепчет что-то в самое ухо, но парня это никак не успокаивает —наоборот, Тома лишь сильнее хватается за него. Маленькая Аяка выглядывает в щель из приоткрытого окна и шевелит крохотными пальчиками. Дилюку хочется разрыдаться. Венти стоит прямо, не вертясь и не жестикулируя активно, как бывало обычно. Он, видимо, впервые совершенно трезв. Смотрит печально и крутит в ладонях потертый зеленый берет — его любимый. Рагнвиндр впервые видит его осознанным и серьезным. Слишком взрослым, от этого идут липкие мурашки по телу. Аякс, который Чайлд, который Тарталья, улыбается широко и щербато. Он свистит громко и хохочет. Единственный, кто весел сейчас. Это всегда подкупало. Парень верит в судьбу и не раз говорил, что все они когда-нибудь свидятся. Дилюку отчаянно хочется думать, что он действительно прав. Сяо обнимает Иттера крепко, гладит по спине аккуратно и тяжело вздыхает. Якша никогда не любил расставания, но пришел зачем-то. Дилюк ему благодарен безумно, им всем. Особенно Кэйе, который показал что такое жить по настоящему. Что такое наслаждаться каждым вздохом. У Дилюка словно стены разгромили в дребезги за это время. Те самые стены, что скрывали его от внешнего мира. Те стены, что сжирали расщеплённые на слоги и атомы слова. — Пока, Люк! — Альберих высоко прыгает, подходя к окну Рагнвиндра. Итто идет следом, сажая друга себе на плечи. — О, давай, силач, — усмехается он, протягивая руки Дилюку. — Попрощаемся? Дилюк кивает часто-часто, всхлипывая. Он тянется с Кэйе, хватая чужие кисти. Парень их не хочет отпускать никогда. Кажется, что отстранишься — и вселенная схлопнется. Звезды никогда больше не загорятся так ярко, как светились раньше. Альберих сжимает чужую кожу, царапает ее ногтями, и Альберих даже не морщится. Только голову склоняет, как обычно это делал. — Пока, — шепчет Дилюк Кэйе. Им всем шепчет, но выходит это так звонко, что самому страшно. — Пока! — Кричат ему в ответ друзья. Особенно громкой была Аяка. — Мы будем скучать, Люк, — юноша встречается глазами с Розарией и видит, как по щекам девушки стекают слезы. Она одними губами шепчет: "Пока, придурок" и Рагнвиндр смеется на это отчаянно. — Я тоже, — кивает Дилюк. — Мне пора, — он стискивает зубы. — Пора, — машина отца должна была прибыть с минуты на минуту. — Завтра точно будет лучше, чем вчера, запомни, — говорит ему Аякс. Рагнвиндр в словах Тартальи не сомневается ни на каплю. Он переплетает пальцы с Кэйей, проводя по татуированной коже. — Я тебя люблю, — улыбается Кэйа. — И всегда буду помнить тебя, — он прижимается к чужим губам влажным поцелуем и ребята улюлюкают, хлопая в ладоши. Он вынимает из кармана красный перманентный маркер и рисует кривую полосу, обвивающую палец. Точь-в-точь такую же, что вытатуирована у него на указательном. Дилюк будто может видеть алую нить, что оплетает их двоих. — Я в ответе за мою Розу. — Ты в ответе за твою Розу, — вторит ему Дилюк. Кэйа молчал, не отрывая взгляда. И тут Дилюк тоже замолчал, потому что заплакал. — Мне страшно, — Рагнвиндр жмурится до вспышек перед глазами. — Тебе пора, Люк, — кивает Кэйа. Он улыбается так широко, как никогда прежде. Эта улыбка отпечатывается на подкорке. Дилюк будет видеть ее в каждом из своих снов. — Прощай. Однако спокойнее никому из них двоих не стало. Они вспоминали это лето с невероятной теплотой, жалея, что встретились слишком поздно. — Прощай, — черная мицубиси выворачивает из-за угла.

Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.