Виноград и самокрутка

Всё в этом мире сводится к деньгам. «Деньги правят миром», «Деньги — это гимн успеха» и другие строчки из популярных поп песен. В общем, у Моны этих самых денег нет — ну, есть, конечно, но очень мало, а за общежитие, за учебу, за питание и пьянки платить надо. Мона гадает на картах таро в инстаграме и на лайвах в тиктоке, а ещё пишет в описании, что неразрывно связана с космосом, вселенной и астрологией, но умалчивает, что от астрологии у неё в жизни лишь первый слог — Мона учится на астрофизика. Тем убедительнее звучат её речи про ретроградный Меркурий (сколько людей заплатили ей за объяснение что же это за прикол такой). Короче говоря, деньги. — У нас в кафе забронировали зал для банкета, я одна не вывезу, давай ты поработаешь со мной вечерок, а я тебе 30% выручки? Скарамуш громко смеётся ей в лицо. — Я бы и ради 50% не согласился. — Я бы больше и не предложила, мне тогда смысла выходить на работу не будет. — Будет в том, чтобы тебя не уволили. Я соглашусь на 60%. Мона закатывает глаза и громко выдыхает через нос. Они сговариваются на 50/50. Если бы правила проживания на территории общежития позволяли, они бы давно выбили себе совместную комнату и больше не разговаривали ни с кем, кроме друг друга. К сожалению, мальчики и девочки все ещё живут раздельно, поэтому Моне приходится терпеть компанию первокурсницы Барбары, а Скарамуш уже второй год продолжает обещать Казухе, что однажды его спалят, и он обязательно сядет за курение травы. Каэдэхара смеётся и делится косяком со Скарамушем. Иногда они целуются накуренные. Но это не важно. Важно, что в школе Скарамуш был одиночкой и тоже не общался ни с кем, кроме Моны. Тогда у него даже соседа по комнате не было, вот и смысла заводить знакомства тоже. В отличие от Моны, которая поддерживала дружеские отношения с маленькой группой девочек, а потому знала больше, чем одного человека в школе, Скарамуш не интересовался и не пытался завести новых знакомств. Ему было комфортно с Моной, было комфортно одному. Он не видел смысла ничего менять. Единственный раз, когда он заговорил с кем-то, был в выпускном классе во дворе за школой — в том месте, которое неофициально называлась «курилкой». Там Скарамуш стрельнул сигарету у какого-то рыжего мальчика. Мальчик представился. Скарамуш не удостоился запомнить. — Это ты тот богатый мальчик с мамми ишьюс? — с хрипотцой в голосе засмеялся рыжий Антошка. — Я слышал про тебя, все хотел познакомиться! — Я бы рад оскорбить тебя в ответ, да не знаю нихера кто ты такой. Мальчик сделал комплимент карешке Скарамуша. Скарамуш сбрил все волосы в начале следующего учебного года. — Я не пытался оскорбить! Нам, богатым отпрыскам, стоит держаться вместе. Не хочется, чтобы другие пытались пользоваться нами, правда? Скарамуш докурил, бросил фильтр на землю, улыбнулся и, схватив парнишку за рыжие волосы, ударил головой об школьный забор. Возможно, именно поэтому у Скары и не было друзей, да и заводить он тоже не пытался. Мона, по крайней мере, такой хуйни не говорила, только рассказывала какие-то глупые факты про козерогов (в которых Скара не узнавал себя от слова совсем), но это было терпимо. Зато Мона молчала про тему семьи, это было главное. Когда Скарамуша вызвали к директору за сломанный нос, мама не приехала. Когда старшая сестра рыжего мальчика угрожала Скарамушу судом и «око за око, твоя почка за его нос», мама не вступилась за него. Когда Скарамуш пришел домой, мама не встретила его. Она вообще не вернулась в ту ночь. Только Мико забежала за маминым пальто и очень недовольно посмотрела на мальчика. Ушла, не сказав ни слова. Даже дверь за собой не заперла. Поэтому Скарамуш любил Казуху, тот хотя бы признавал его существование в их общажной комнате. И ничего не помогало так хорошо бороться со стрессом и отсутствием денежной подушки и возможности сходить к психотерапевту, как самокрутки Казухи. Казуха был всем, о чем Скарамуш мечтал. Может поэтому и целовался с ним, будто в знак благодарности. По крайней мере, было не противно, но Скара не чувствовал губ. В общем, Казуха подкинул ему самокрутку в пиджак. Казуха был хорошим другом. — Ты сегодня на банкетном зале, я и с тобой, и в основном. Люмин позвонила, сказала, что заболела, поэтому мы сегодня в минусе официантов. Скарамуш помнил Люмин, но ещё сильнее помнил её брата. Люмин была дружелюбная, и Скарамуш даже останавливал себя от того, чтобы грубить ей. Итэр же… Итэр был вредным. Итэр один раз специально не поймал Скарамуша, когда тот запнулся об ступеньку и полетел вниз. Даже руку не протянул помочь встать, мудила. А банкет, оказывается, был в честь группы поддержки их университета. Те самые ребята, которые на университетских мероприятиях бегали в традиционных костюмах по сцене, пели глупые односложные песни и запускали волну по трибунам, веселились сегодня в забронированном зале и совершенно не узнавали Скарамуша. Какая разница, он их тоже не узнавал. Оно и к лучшему. — Скара? Оно было к лучшему ровно до того момента, пока сломанный чуть более года назад нос (и выглядящий сейчас нормально, спасибо пластическим операциям и деньгам) не улыбнулся слишком счастливо, вскочив с места и решив обнять его. — Я не знал, что ты тоже учишься здесь! — Простите, мы знакомы? Скара пиздит. У Скары хорошая память особенно на тех людей, которые его раздражают, поэтому конечно они знакомы и конечно он помнит эту рыжую макушку. Но как же смешно чужая улыбка сползает с лица и как же весело смотреть, как радость встречи медленно испаряется в воздухе и заменяется на неловкую тишину. — Вам принести ещё бутылку соджу? Скарамуш довольно улыбается. — Да, спасибо. Антошка быстро нажирается. Скарамуш тихо зовет Мону, показывает пальцем на рыжего парня и смеётся. «Он учился с нами, да?». Мона его плохо помнит, Мона не вертелась в его кругах. Скарамуш лишь еле заметно кивает и шепчет тихое: «Тарталья». Тарталья был на год младше их, поэтому они никогда не ходили на общие уроки, лишь изредка виделись в столовой и коридорах. После того случая Тарталья улыбался будто радостнее и дружелюбнее, каждый раз здороваясь в коридорах. Скарамуш всегда молчал, ожидая, когда это мучение закончится. Закончилось ровно в тот день, когда он выпустился из школы. — Отпустишь меня покурить? Мона раздраженно вздыхает, но кивает, принимаясь за банкетный столик. Скарамуш находит за барной стойкой брошенный пиджак, накидывает на плечи, выходит на улицу, встает справа от входа, чтобы не мешать заходящим в кафе людям. Оказывается, зажигалка осталась в куртке, а не пиджаке. — Подкурить? Тарталья будто бы не исчезал ни на день из его жизни. Они вновь встречаются в курилке, где Скарамушу вновь нужно что-то от рыжего парня. В этот раз Скара даже не смеётся над розовой зажигалкой, потому что в этот раз она голубая. С рыбками. Интересно, Тарталья рыбы по гороскопу? Сам Тарталья курит электронку с виноградным вкусом. Скарамушу нравится запах. — Как там твои мамми ишьюс? Давно последний раз с ней разговаривал? Скарамуш давится сигаретным дымом и громко кашляет, пытаясь скрыть удивление и ахуй. Тарталья даже не смотрит на него, продолжает спокойно затягиваться и дымить свой виноградик. Вот мерзота. Но в отличие от прошлого раза, к этому дню Скарамуш выучил достаточно интересных фактов из биографии рыжего конопатого. В этот раз ему есть чем крыть. — А твои дэдди ишьюс как? Когда последний раз дрочил на Чжун Ли? Или к кому из наших учителей ты подкатывал? В глазах Тартальи светятся звезды, а за его улыбкой можно увидеть все двадцать девять зубов (да, именно столько, Скарамуш успел сосчитать). На его лице написано «Так ты помнишь меня!» и «Ты что, узнавал про меня?». Тарталью не оскорбляют чужие слова, они лишь веселят его эго. — Не низко ли шутить про моего мертвого отца? Твоя мать хотя бы жива. И Скарамуш мог бы извиниться, правда. Но, во-первых, ему это нахуй не надо, а во-вторых, его слишком забавляет происходящее. Да и самокрутка ещё не докурилась, ему нужна ещё пара минут. Поэтому он и не затыкается. — Ты вот хотя бы знал, кем был твой отец. Я до сих пор не знаю своего. Тарталья больше не смеётся. Тарталья натягивает оскорбленное выражение лица и не желает уступать. — Конечно, мне повезло, — говорит он с сарказмом. — Ведь в пять лет я видел своего отца сначала бухого и блюющего посреди гостиной, а потом на дне реки. Какой же я везунчик! — Твоя крестная хотя бы взяла вас с сестрой под свое крыло. Моя крестная говорила, что было бы лучше, если бы моя мать сделала аборт. — Ну, если бы она его сделала, мой нос был бы целее. Они смотрят друг на друга пару мгновений, прежде чем разразиться громким смехом. Они не замечают странные взгляды людей, проходящий мимо кафе, они успокаиваются лишь спустя минуты две. — На твоем месте, я бы следил за словами. В этот раз вместо забора будет стена. Тарталья смотрит на Скару будто это самая милая вещь, которую он видел в своей жизни. — Почему ты такой? Скара понимает, что Тарталья не имеет в виду ничего плохого. У Тартальи пьяный взгляд, он стоит на ногах, но уже давно не думает прежде, чем сказать. Тарталье хорошо, Тарталья просто хочет поболтать и понять Скару. — Просто я родился в ретроградный Меркурий. — Что вообще такое ретроградный Меркурий? — Это иллюзия, будто Меркурий движется в обратном направлении, — спокойно повторяет он застрявшие в голове слова Моны. — Есть предположение, что он каким-то образом может влиять на наше настроение и поступки. Тарталье очень сильно похуй на Меркурий, Уран и Венеру. Тарталья просто улыбается, смотря на Скарамуша, будто вновь нашел то, что потерял когда-то давно. Скарамуш не знает этого, но даже спустя два месяца первого курса университета и кучу полученных новых знакомых, Тарталья всё равно считает, что никто не поймет его лучше, чем тот странный мальчик из старшей школы, который выпустился на год раньше. Как же Тарталье было одиноко в выпускном классе. Тарталья непроизвольно смотрит чуть ниже, фокусируясь на губах. — Твое лицо соскучилось по твердым предметам? Тарталья округляет глаза, в панике отводя взгляд от чужого лица. Он неловко затягивается, задерживает дым во рту, выпускает виноградный привкус куда-то в сторону подворотни, где нет людей. А потом тихо говорит. — Прости, я не пытаюсь соблазнить тебя или ещё что-нибудь… Скарамуш непроизвольно вспоминает тот неловкий комплимент и попытку подкатить в их первую встречу в курилке. Ему смешно. — Ты хочешь, чтобы я тебя соблазнил или что? Тарталья почти краснеет, да этого не видно в их подворотне. Он удивленно наблюдает за Скарамушем, который делает последнюю затяжку, выкидывает самокрутку на асфальт и, прислонившись спиной к холодной стене, поднимает руки, скрещивая их между собой. — Считай это извинением за сломанный нос. Теперь твоя очередь испортить мое лицо. И пока Скара довольно улыбается своим действиям и словам и тому эффекту, которые они оказывают на Тарталью; и пока из рыжей головы ещё не выветрился алкоголь и смелость. Глаза Скарамуша — смеющиеся, выжидающие и податливые, он смотрит на него, его губы растянуты в улыбке, которая вот-вот засмеётся прямо в лицо Тарталье. Сдерживаться нет сил. Тарталья быстро приближается к Скарамушу, пока сам Скара удивленно расширяет глаза. Их губы встречаются, и Скарамуш непроизвольно теряется в том, как Тарталья обхватывает его лицо, целуя его мягко, медленно и сладко. Отчаянный стон, о котором Скарамуш не подозревал, вырывается из его горла, но это просто удивление, ничего большего, правда. Внутри него годами копилась тоска и разочарование от жизни, но тогда, когда Казуха или Тарталья целуют его, он будто становится нужнее и любимее, будто появляется причина продолжать жить и бороться за свое место под солнцем. Ощущения почти исцеляющие. Губы Скарамуша ощущаются именно так, как Тарталья всегда и представлял: гладкие и мягкие, словно идеально подходят ему. У Скарамуша вкус табака и чего-то более тяжелого и незнакомого, но Тарталья с удовольствием наслаждается этим, проводя языком по нижней губе парня. Он улыбается, когда чувствует, как руки Скарамуша опускаются сверху, впиваясь ногтями в чужую талию. Скарамуш возбужден, он нервничает, он пытается следовать движениям Тартальи, пытаясь не растаять от того, как деликатно он обращается с ним, и позволяет себе стонать под языком Тартальи. Тарталья проглатывает звук и стонет в ответ, чужая хватка на его талии становится все крепче. То, как Тарталья маневрирует губами и языком, напоминает человека, попавшего под дождь после многолетней засухи. Он расчетлив и в то же время тороплив, как будто ждал годами, что Скара окажется в его власти, поэтому и пробует на вкус каждый сантиметр рта Скарамуша, до которого может дотянуться его язык, впитывая каждый звук, который вырывается у него. Их поцелуй быстро превращается из застенчивого и сдержанного в голодный и беспорядочный, слюна покрывает губы, а изо рта вырываются вздохи наслаждения. Перекур закончился ещё пять минут назад. Мона ждет обратно. А Скарамуш смеётся, вытирая рот от слюней. — Какой у тебя факультет? — внезапно спрашивает он. Тарталья теряется на пару мгновений, стараясь осознать, что его спросили и понять, что нужно ответить. — Эээ, политология. — Душнила, — громко смеётся Скарамуш, наконец отрываясь от стены и направляясь ко входу в кафе. И прежде, чем уйти вовнутрь, он бросает: — Я на астрофизике. Не забудь оставить мне чаевые. Вместе с чаевыми Тарталья оставит и салфетку со своим номером телефона. Теперь у него есть ещё четыре года, чтобы провести в коридорах со Скарамушем. Кто знает, может они однажды даже пообедают вместе? Тарталья очень надеется.