the art of falling (in love with you)

Караван Рибат появился на горизонте раньше, чем он рассчитывал. Стоило, наверное, сделать привал, отдохнуть и пожевать что-нибудь существенное. Раннее утро сменилось днём, палящее солнце пекло неприкрытую голову, но он даже не задумывался о неудобстве, как и о том, что в пустыне всё станет только хуже. По плечу больно била дорожная сумка с несколькими бутылями воды, на пятой точке и между ног не осталось места, которое бы не болело от малейшего движения. Бешеная скачка наперегонки со временем истощила и его транспортное средство, и самого наездника. Однако он только пришпорил ручного тигра Ришболанд госпожи Сангемы-бай и пустился вперёд, не обращая внимания на свистящий в ушах ветер.

💥

— Запретных знаний не должно существовать в этом мире. Это угрожает существованию Тейвата. Это противоречит всем принципам, на которых держится мироздание. Эти знания наверняка наносят непоправимый ущерб Древу Жизни даже простым существованием в твоей голове, Аль-Хайтам. Люмин смотрела на Нахиду, не веря своим ушам. Архонт не могла помнить, просто никак не могла знать о том, что рассказала ей Руккхадевата. Однако вот она — буквально пересказывает её слова. Должно быть, мудрость дарует дар провидения, иначе как объяснить то, чему она продолжала быть свидетелем. — Нахида права. Единственный способ избавиться от элеазара — уничтожить запретные знания. Для этого мы должны стереть их из тебя. В идеале — стоит стереть тебя, — стойко произнесла Путешественница, смотря прямо в глаза Аль-Хайтаму. Она знала, что тот оценит её слова наивысшим баллом в своей системе заслуг, не смотря на то, как жёстко они прозвучали. Секретарь ценил честность и предпочитал истину лжи, насколько это было возможно. Аль-Хайтам не произнёс в ответ ни слова, однако по складке между бровей на его каменном лице можно было понять, что он погрузился в серьёзные размышления. Паймон сдавленно пискнула. — Это точно единственный способ? — спросил Сайно, сложив руки на груди. Он переглянулся с Тигнари, волнение которого выдавали подёргивающиеся уши и распушившийся хвост. — Боюсь, что да, — ответила Нахида. — Я знаю, что должна это сделать. Но могу попробовать провести процедуру так аккуратно, насколько получится. Я не хотела бы потерять одного из немногих… друзей! Аль-Хайтам приподнялся на подушках выше, чтобы сесть. Он посмотрел на свои руки, сжимая и разжимая пальцы. Бросил взгляд на Глаз Бога, чувствуя себя преданным, несмотря на то, что его Архонт, ради которой он фактически рисковал жизнью, сидела прямо напротив него. Как же… несправедливо. Всю свою жизнь Аль-Хайтам поступал правильно. Пусть не всегда так, как того требовали глупые законы или наказания так называемых мудрецов. И не всегда так, как поступил бы кто-то с повышенной социальной ответственностью и романтической чушью вместо мозгов. Но в соответствии со своими принципами, рассуждениями и верованиями, — и это, по мнению Аль-Хайтама, было большим достижением. Далеко не все в Сумеру могли себе позволить независимость мышления — под влиянием Акаши лишь единицы были способны объективно воспринимать окружающую реальность (либо делать это настолько субъективно, что коррективы всеведущего терминала тонули в креативности и творческих порывах). Так вот, это просто несправедливо, что вся его рациональность разрушилась от какого-то щелчка со стороны давно почившего божественного создания, от его бездумных ошибок. Почему кто-то такой, как Аль-Хайтам — неприметный, ничего не решающий, не значительный в масштабах истории и событий, — не позволяет себе допускать даже малейшей оплошности на такой сравнительно мелкой должности, как Секретарь в Академии? Почему бог, на котором лежит грузом ответственность за целую нацию, позволяет себе наплевать на все запреты и разрушить всё, что было создано до него на земле великих песков? Аль-Хайтаму странно чувствовать где-то в груди ярость и сожаление, зависть и обиду. Он был бы, кажется, куда лучшим правителем, чем этот Алый Король… Всё верно, — шепчут ему изнутри сознания, ухватываясь за предательские мысли, — только тебя мы и ждали, веками таясь в усыпанных песками гробницах. Мы построим для тебя новые залы из трупов, создадим новый трон из костей, и ты будешь править нами мудро и собранно, и ты приведёшь нас к такому процветанию, какое не было видано никем из Семи ныне правящих богов. Аль-Хайтаму пришлось прикусить собственный язык, чтобы грязные ругательства, которые он выучил благодаря пьяным бредням одного упрямого архитектора, не сорвались с губ, костеря, на чём свет стоит, всё живое и мёртвое. Глупые мысли, противные мысли. Чем он, скромный Секретарь, может превзойти великого повелителя сухих земель? Быть может, этот царь Дешрет был точно таким же, как известный ему повелитель чертежей и расчётов. Не смог удержать себя от того, чтобы попробовать нечто новое. От горя или от радости сломал заветную печать и отдался во власть дурманящих пут, совсем не подумав о том, как потом из них выбираться… Что же, если тот факт, что он навсегда исчезнет из истории Тейвата, из прошлого, настоящего и будущего всех своих знакомых, если учёные Ртавахиста не досчитаются созвездия на тёмном небе, но при этом мир останется таким же приятным местом для существования, каким он стал для Аль-Хайтама — тогда, пожалуй, это будет не зря?.. Он за долгие годы слишком привык исправлять чужие ошибки. В конце концов, кто есть Аль-Хайтам в Тейвате? Всего лишь камень на дне полноводной реки. Если его выкинет из течения, река продолжит свой путь и однажды выльется в бескрайнее море. Он старался не думать о том, что его камень больше никогда не смогут использовать для строительства самых прекрасных дворцов. — Хорошо, — твёрдо сказал Аль-Хайтам. — Это самое разумное решение. Я согласен, даже если у тебя не получится сохранить меня в канве времени, госпожа Нахида. Архонт посмотрела на него с той непередаваемой смесью эмоций, которая одновременно зажгла в нём огонь решимости и погасила жалость к самому себе.

💥

Остальные вышли, чтобы не помешать Нахиде сосредоточиться на важной задаче. Нахида поднесла руки к голове Аль-Хайтама, обхватила её ладонями, прижалась лбом к его лбу. Только она собиралась пустить в ход свою божественную силу, как вдруг почувствовала, что Аль-Хайтам содрогается — бесконтрольно, переполненный неизвестного рода болью, всем телом. Архонт отстранилась, не понимая, что могло пойти не так. Разве она уже начала ритуал? Нет, не так скоро, ещё не время. Она посмотрела на Аль-Хайтама и с удивлением обнаружила слёзы на его сморщенном от переживаемых эмоций лице. Его глаза покраснели, а алый цвет вокруг зрачков казался вкраплениями пролитой крови посреди лазурного озера. — Прости меня, просто… — он всхлипнул, громко и безнадёжно. — Прости, ещё чуть-чуть… я хотел бы побыть ещё чуть-чуть. Младшая Властительница Кусанали прожила так долго, так долго наблюдала за людьми, что, казалось бы, их страдания не должны её удивлять или выводить из равновесия. Однако у Властительницы каждый раз разрывалось сердце — вместе с каждым страдающим жителем Сумеру, её невольным подданным. То, что Аль-Хайтам, человек невероятной ментальной и физической силы, способный плести паутины интриг ради освобождения бога, в которого никогда не верил, готовый всегда противостоять несправедливости любого рода и выйти из боя победителем — человек, за чью спину прячутся десятки и сотни простых сумерцев, — вдруг разломился на крохотные кусочки прямо в её руках — разбило её саму. Она впервые видела Аль-Хайтама настолько эмоциональным, настолько побитым и несчастным. Она не верила тому, что происходило перед ней. Спустя какое-то время она поняла, что плачет вместе с ним. Почему мне кажется, что я не впервые переживаю такое? — Послушай, Аль-Хайтам, — прошептала она, заглядывая в его помутневшие от слёз и ожидаемого горя глаза. — Мы должны тебя вытащить. Я должна тебя вытащить, но, пожалуйста, помоги мне. Вспомни о том, что держит тебя в этом мире. Что ты хотел бы запомнить больше всего? Секретарь посмотрел на неё, нахмурил брови, прикрыл веки. Как всегда, очень ответственный подход к делу, позволила себе усмешку богиня Буер. Аль-Хайтам вспоминал. Солнце, и ветер, и ковёр из разноцветных цветов. Запах моря, шум рыночного базара, знакомое чувство адреналина перед дракой. Доски объявлений, бесконечные споры, размышления, стремление переплюнуть и размять мозги в хорошем споре, который в кои-то веки происходит на равных. Дворец с лиловыми витражами, окружённый садом из пурпурных растений, которые поднимаются выше крыш. Комната, залитая светом от свечного пламени, и скрип пера по бумаге, иероглифы, скрывающие все секреты мира, чертежи, которые добавляют ещё больше секретов. Такой многогранный мир, такой прекрасный, такой живой. Аль-Хайтам вспоминал. Волосы, словно шёлк на ощупь, заплетённые в косы и отражающие в себе золото солнца. Аромат алебастровой кожи, собравший в себе запахи самых нежных цветов, пятна чернил на пальцах, химические материалы на фартуке, линейки всех размеров в волосах вместо заколок. Плащ, красный, словно пламя в домашнем очаге, словно свечное пламя, которое продлевает ночи и даёт возможность узнавать мир сквозь книги до самого рассвета. Карминно-красные глаза, подмечающие мельчайшие детали, как будто отражающие цвет любимого вина, такие страстные, полные эмоций, смелые и наглые, зовущие жить. Аль-Хайтам вспоминал мир, а получалось — Кавеха. Потому что в каждой частичке мира, который окружал секретаря, была частичка Кавеха. Как будто он взял в свои руки инструменты и выстроил реальность Аль-Хайтама своими изящными руками, придал ей резкость линий, сбалансировал цвета, разукрасил потолочные своды в цвет ночного неба и повесил туда все звёзды мира, какие только смог достать — и сделал так, чтобы их созвездия переплелись, как и судьбы, — потому что это Кавех, и для него нет ничего невозможного. — Как жаль, — сказал Аль-Хайтам, утирая слёзы тыльной стороной ладони (ему не стыдно). Он не уточнил. Нахида понимающе кивнула. — Прости меня, Аль-Хайтам… Прости меня… Она наконец коснулась его лба своим и начала стирать. Аль-Хайтаму оставалось только вспоминать — что он и делал. Солнце в золотистых волосах. Небо в качающихся на ветру серьгах. Созвездия родинок на спине. Пламя вцепившихся в него рук. Целый мир в рубиновых глазах.

💥

Пробегая мимо Статуи Архонта, Кавех чуть было не споткнулся. И хорошо, что нет. Иначе пропахал бы носом землю до самого моста в деревню Аару. Он прибавил скорость, не жалея и без того горящие лёгкие. Если он упадёт от перегрева — пусть, главное успеть вовремя. Куда он так спешил? Что было не так? Ему ничего не сказали, не объяснили толком. Путешественница и её летающая полубогиня, объявившиеся на пороге ранним утром, передали ему загадочную записку.

Аль-Хайтам пал жертвой элеазара. Может не дотянуть до вечера. Приходи в деревню Аару.

Вот и всё послание, написанное рукой Тигнари. Стоит ли говорить, что первым делом Кавех запаниковал? Летающая полубогиня (Паймон, так её звали) пищала что-то насчёт телепортов и быстрого путешествия. Путешественница молча осматривала помещение и разглядывала его — Кавеху показалось, что осуждающе. У Кавеха, на самом деле, не было никаких неотложных дел. Всё, что ему нужно было сделать — это запереть дверь дома на ключ, положить ключ под коврик на пороге дома и отправиться вслед за Путешественницей. Однако Кавех… не смог. Пал жертвой элеазара. Не сможет дотянуть до вечера. Как только дверь за странной парочкой закрылась, архитектор опустился на пол и закрыл лицо руками. Нет, этого просто не может быть. Аль-Хайтам заболел смертельно болезнью? Его Аль-Хайтам, который мог выползти из любой передряги на своих двоих, отряхнуться и пойти дальше, как ни в чём ни бывало? Невозможно. Нереально. Не равняется правде. Однако буквы, написанные витиеватым почерком Тигнари смеялись ему в лицо самим своим существованием. Лесной страж не производил впечатления того, кто будет шутить такими глупостями. Тем более приплетая в свою шутку чужеземных путешественников. Кавеху пришлось поверить. Однако с осознанием реальности к нему пришёл страх. Не нервозная тревожность, мешающая сосредоточиться на задании. Не боязнь перед неизвестным, которая останавливала от очередного шага вперёд. О, нет. То был настоящий, животный, первобытный страх, заставляющий закрывать глаза, пищать от собственной беспомощности и падать в ноги перед всемогущими богами, лишь бы того, чему суждено, не произошло. Может не дотянуть до вечера. Строчка красным светом, бегущей строкой тянулась перед закрытыми глазами. Она определённо будет сниться ему во снах. В кошмарах. Мысль о том, что он может приехать и найти Аль-Хайтама в состоянии полубреда, в котором он посмотрит на него, на Кавеха, и вместо привычного язвительного замечания глупо улыбнётся, или и вовсе не узнает, — пугала Кавеха больше всего на свете. О том, что он может приехать к хладному трупу, Кавех старался не думать. Мир не мог вынести живого Аль-Хайтама, а уж мёртвого Аль-Хайтама так и вовсе просто не переживёт. Сердито растерев заплаканное лицо (когда он вообще начал плакать?), Кавех поднялся на ноги. Прошло не так много времени с тех пор, как его посыльные ушли. Всего пара часов, которые могли стать для архитектора критическими. Он громко топнул ногой, потом другой, и так потоптался по ковру в гостиной — любимому ковру хозяина дома, по которому он старался лишний раз не ходить. — Глупый, вредный, эгоистичный книжный червь! — ругался Кавех, втаптывая каблуки в мягкий ворс ковра. — Кто, скажи на милость, позволил тебе валяться при смерти, когда в Сумеру только начались хорошие деньки, безответственная ты скотина! Ленивая, уродливая, мерзкая сволочь! Прокричавшись, Кавех схватил с вешалки свою красную накидку и отправился на поиски самого быстрого транспорта, который мог бы доставить его в поселение на краю пустыни до конца этого дня. Так он и оказался на тигре Ришболанд, несясь наискосок по сумерским равнинам и пустыням, игнорируя ручьи, дороги и лагеря враждебно настроенных бандитов. Ему пришлось отпустить тигра перед входом в деревню, чтобы не испугать местных жителей и самому не попасться под руку здешних стражей.

💥

Едва оказавшись на нужной стороне моста — на самом входе в деревню Аару, Кавех заметил группу людей у одной из хижин. Ушастые головы Тигнари и Сайно, белоснежные одежды неразлучных исследовательниц мира и впечатляющая девушка с разноцветными глазами — архитектор разглядел всё это за те несколько секунд, что понадобились ему, чтобы сократить расстояние между ними и впиться клещами пальцев в плечи дрогнувшего от неожиданности Тигнари. — Где он? — едва сдерживая своё беспокойство спросил Кавех. — Где он?! — Спокойнее, Кавех, — перехватил его за руки Сайно, отстраняя от лесного учёного. Кавех осмотрел каждого, с ног до головы, просканировал лица. Девушка с разноцветными глазами склонила голову, словно выражая сожаление. Тигнари выглядел так, будто хотел что-то сказать, но боялся сделать хуже. Сайно наблюдал за каждым движением архитектора, готовый броситься и скрутить его, если потребуется. Путешественница смотрела на него, как на хрупкую вазу, стоящую на краю обрыва и готовую сорваться в любую минуту от любого неверного движения и обрызгать всех собравшихся болезненными осколками. За спиной Путешественницы маячила испуганная Паймон. — Вы что-то с ним сделали, — сломанным голосом проговорил Кавех, ощущая ярость, поднимающуюся из самого сердца. Он метнул горящий взгляд за спину разноглазой девушки, заметив вход в покосившуюся хижину, которую она старалась прикрыть. — Вы что-то с ним делаете, и не хотите, чтобы я знал! Путешественница выпрыгнула перед ним, раскинув руки, будто готовясь к битве. — Спокойно, господин Кавех, мы все здесь друзья! — Ах, вы друзья!.. Какая неожиданность! Ну, так вот я его сосед по комнате! Так что подвинься, милочка, и дай мне пройти! Кавех ринулся напролом, активируя свой Глаз Бога, чтобы откинуть с пути всех, кто мешался и не давал пройти. — Кавех, не делай глупостей! С ним там Дендро Архонт! Всё будет хорошо! — Это тот ваш Дендро Архонт, вызволять которого собрался весь Сумеру? Или у нас есть ещё один Дендро Архонт, способный исцелять взглядом, о котором я не знаю?! Путешественница на это округлила глаза, как будто удивлённая тем бредом, что он вываливал из своего рта, стремясь уколоть их как можно больнее и побыстрее, лишь бы дали пройти. — Разойдитесь, или я заставлю вас! — Нет! — вмешалась маленькая полубогиня. — Если всё пройдёт по самому худшему сценарию, ты просто забудешь его, как будто его и не было, и всё будет хорошо! Стоило Паймон замолкнуть, как всё вокруг будто замерло. Архитектор неверящим взглядом уставился на летающее создание, он выглядел так, будто в следующий миг сорвётся и разорвёт малышку в клочья. — Что?! Как что-то может быть хорошо, если Хайтама не будет?! Вы вообще слышите себя, о чём вы говорите?! — его голос сорвался. Кавех окинул всех презрительным, неверящим взглядом. (Путешественница цокнула языком в сторону Паймон). — Малая Властительница Кусанали сейчас пытается стереть из его разума запретные знания, которые могут уничтожить весь мир — погубить Ирминсуль, Древо Жизни, и погрузить все семь наций в полнейшее безумие. Если это случится, все усилия Аль-Хайтама по спасению Архонта станут напрасными, — объяснил Тигнари, протягивая к Кавеху руки, как к какому-то дикому животному. — А Аль-Хайтам вообще умрёт от этих злых знаний! — обиженно выкрикнула Паймон. Кавех опустил руки. Он как будто потускнел разом, избавился ото всех красок, несмотря на пестроту наряда. Хотя Хайтам не оставлял попыток намекнуть Кавеху на его скудный интеллект, Светоч Кшахревара всё же не зря получил своё прозвище. Он мог решать куда более сложные задачки, чем банальное два плюс два, так что сопоставить всё сказанное и осознать ситуацию за считанные мгновения для него совсем не составило трудности. — То есть… То есть его исчезновение неизбежно, да? Он либо умрёт от болезни, либо растворится во времени, получается, так? Архитектор звучал сломанным, как если бы из него разом выкачали весь воздух, заставив говорить лишь движениями языка и высушенных губ. В ответ ему раздавалось молчание. — Глупый Хайтам, безмозглый тупица! — Кавех вдруг рассмеялся, горько, тоскливо, как будто собирался разреветься, но перепутал опции управления эмоциями. — Никакой романтики, никакой красоты… мой бедный Аль-Хайтам, и как это у тебя так получается… Ведь мир так красив… Кавех поднял голову, придирчиво рассмотрел небо, запоминая цвета. Он просто обязан их запомнить. Запомнить, выгравировать в извилинах своего артистичного мозга, потому что если Аль-Хайтам вдруг исчезнет, выскользнет из его рук, из его сердца, — Кавеху придётся хранить каждую деталь за них двоих. До скончания веков. Он попытался воспроизвести в памяти его лицо — будто выточенное из камня, из мрамора или кварца, — его силуэт, воплощение мощи, его взгляд, пронизывающий до костей, раздевающий и выворачивающий внутренностями наружу, знающий его душу наизусть. — Я ведь… Я точно помню его? — спросил Кавех, не надеясь получить ответ. — Я хочу его обнять — пролепетала Паймон едва слышно, Путешественница лишь осторожно покачала головой. — Я бы хотел увидеть его. Раз уж нам всё равно суждено… забыться… ха-ха… Кавех побрёл в сторону хижины, на этот раз медленно. На этот раз никто не пытался его остановить. В тишине, нарушаемой лишь шагами архитектора, да криками стервятников где-то вдалеке, что-то захрипело. Затем охнуло голосом Архонта. Затем захрипело снова, на сей раз резко, как плохо смазанная дверь или штурвал корабля во время шторма — с целью, со стремлением. — Кавех! — раздалось из хижины обеспокоенно и требовательно. У Кавеха остановилось сердце, а затем зашлось с новой силой, едва не сшибая его с ног. — КАВЕХ!