Как вас угораздило?

Проснулся Рокэ на удивление выспавшимся и отдохнувшим, каким последний раз просыпался, должно быть, в Урготе, но всё так же спеленутый и со сладко спящей девицей за спиной. Осторожно выпластался из-под её ладони, попытался встать, и смог сам, без посторонней помощи, дойти в гардеробную. Айрис тоже проснулась, судя по дыханию, но лежала молча, затаившись под простынёй. Вернувшись, он с наслаждением снова растянулся на постели, поймал настороженный взгляд и улыбнулся. — Доброе утро. — Доброе утро, монсеньор, — ответила девушка, опустив глаза. — Не смотрите на меня так. — Простите, не хотел вас напугать. — издёвка жгла язык, но слишком важен был предстоящий разговор, и Рокэ заставил себя её проглотить. — Прошу, не прячьте глаз. Вы ухаживали за мной достаточно долго, чтоб моя утренняя небритость вас не смущала. — Вы обещали мне разговор, — напомнила она. — Я помню. Но вам, вероятно, стоит одеться и привести себя в порядок, пока не нагрянул наш гостеприимный хозяин или Хуан. Айрис сжала губы, становясь на мгновение похожей не на отца и брата, а на мать, но кивнула, разожгла одну из свечей и с нею прошмыгнула в гардеробную. Утренний туалет занял у неё всего несколько минут, вернулась она со вдовьим пучком на голове и во вчерашнем платье, перешитом из вещей Пакиты. — Если хотите, можем попросить Марселя найти вам подходящее платье. Пусть не достойное герцогини, но хотя бы новое и по размеру, — предложил Рокэ, чтоб хоть как-то разрушить повисшее между ними молчание. Раздевать девушек ему приходилось, быстро поправлять платье любовницы, прежде чем выйти из её покоев — тоже, а вот просыпаться с кем-то в одной постели он не позволял себе даже до Винной. Дежурная вежливость казалась неуместной, флирт — оскорбительным, а на неловкое молчание не было времени. — Не стоит хлопот, монсеньор. Вряд ли мы задержимся тут настолько, чтоб эти тряпки совсем рассыпались, — пробормотала она и присела на край кровати, расправляя юбку, — Виконт ведь сможет вызволить вас из города? — Марсель выставит нас с вами отсюда через шесть, или уже через пять дней. И поскольку поедем тайком… платье будет только мешать. Не думайте пока об этом. Будет нужда, в крайнем случае разденем ради вас Лопе или Хосе, подвернуть рукава и штанины не так уж долго. — Я не хочу быть обузой, — девушка снова опустила глаза. — Единственной обузой при побеге буду я, и это не обсуждается, — Маршал подвинулся на середину кровати. Девица правильно поняла и этот жест, и попытку пошутить, уселась поудобнее и улыбнулась сдержанно, одними глазами. Понадеявшись, что этого хрупкого взаимопонимания будет достаточно, Рокэ перешел к главному. — Расскажите мне, Айрис, чего вы хотите? Не прямо сейчас, не завтра, а когда всё это закончится. Девушка молчала. Вряд ли она настолько легкомысленна, чтоб не задумываться о собственном будущем. Скорее, не ждала от него ничего хорошего. В этом они были на удивление похожи. — Вы хотите вернуться домой? — Он начал предлагать варианты, заранее зная, что его не устроит ни один из них. — Нет. Молиться и поститься в ожидании, когда снова придут солдаты, чтоб выкинуть нас из дому? — Разумно. Хотите вернуться ко двору? К осени бунтовщиков перевешают, если не успеют удрать, вдовствующая королева не откажется снова видеть вас своей фрейлиной. — Нет. — Это было слишком жесткое, слишком бескомпромиссное «нет», которого он никак не ожидал именно сейчас. — Почему? — Он поднял бровь, но при свете единственной свечи этот жест вряд ли был замечен, — Мне казалось, её величество была довольна вами? — Я… не вернусь ко двору, монсеньор. Поверьте, у меня есть причины. — Про монастырь я думаю, нет нужды спрашивать? — девушка помотала головой. — Итак, нет и нет. И как же вы представляете свою дальнейшую судьбу? Эти минуты разговора уже вымотали его сильнее вчерашней беготни по городу. Не передавить, не перебрать с иронией, не забыть, что это он собрался подкупать её, а не наоборот. Оставить следующий ход за ней. Пусть сама напомнит про помолвку, пусть просит или требует, но не молчит. — Я хочу… Я попробую… До того лежавшие на коленях ладони сжались в кулаки. Айрис стала как будто выше ростом, расправила опущенные плечи, посмотрела на Рокэ прямо, как смотрел бы мужчина, как смотрел когда-то на тренировках Ричард, с обреченностью и одновременно с вызовом. Сестра была сейчас настолько похожа на брата, что Алва, залюбовавшись, едва не пропустил мимо ушей её слова. А когда вслушался в них, и вовсе потерял дар речи. — Я или верну его, или уйду вместе с ним, — твердо сказала она. — А значит, нет нужды беречь мою репутацию и прикрывать моё бегство фальшивой помолвкой. Прошу вас, не унижайте враньём нас обоих. — Вот как. — Рокэ откинулся на подушки и прикрыл глаза, перебирая в голове всё, чем мог возразить, отбрасывая иронию — свой щит и доспех, — подбирая слова едва ли не впервые не для того чтоб уязвить собеседника, а наоборот, не спугнуть, не унизить, не оттолкнуть. Оттолкнуть у него прекрасно получалось и без раздумий. — И вы, вероятно, знаете надежный способ? — Разве может что-то подобное быть надёжным? Старые сказки, страшные истории, рассказанные слугами у камина в зимний излом. — Айрис вздохнула. — Я надеялась, что Цилла подскажет, но она запретила даже думать об этом. — Девушка, до того смотревшая прямо и открыто, опустила глаза, — Я понимаю, как это звучит. Всё понимаю, правда. Но не могу иначе. — Цилла? — зацепился Рокэ за незнакомое имя. — О ком вы говорите? — Люцилла. Младшая дочь госпожи Арамоны. — Причем тут Арамона? — перебил он. — Девочка лет шести на вид, в ночной сорочке и бумажной короне, — с усталым терпением, будто пересказывая постылый урок, перечислила Айрис. — Маленький выходец. Королева Холода. — И что вам сказала Королева Холода? — Рокэ зажмурился. В этой мистерии стало слишком много персонажей. От духоты раскалывалась голова, но этот разговор нужно было закончить, а они ещё не даже толком не начали. — Что если брат придёт снова, мне придётся убить его окончательно. И что он не придёт, пока осознаёт себя, если я не буду звать, но она не знает, на сколько хватит его воли. — То есть вы можете позвать, и он не сможет не прийти? — прошептал Рокэ. Звучало почти как надежда. — Я ведь уже однажды… — Айрис потрясенно замолчала, будто проговорившись. Помертвела лицом, поджала губы, задержала дыхание. И после трехминутной паузы, когда Рокэ уже и не ждал продолжения, упрямо чеканя слова, договорила, — Я не буду помогать вам его мучить! Я не буду его звать и не позволю вам его подчинить! Рокэ, до того бессознательно тянувшийся к ней, вновь откинулся на подушки, с силой провёл по глазам и так и остался лежать зажмурившись. Айрис, вымотанная своей яростью едва ли не больше него, сидела так тихо, что казалось, даже дышать перестала. — Я видел её, — не открывая глаз, прошептал он после нескольких минут молчания. — Эту мертвую эреа. Весьма настырная особа, хотя не буду спорить, крайне забавная. — Рокэ помолчал ещё минуту, а может и больше, подбирая слова. Айрис не перебивала. — Она очень настойчива в своём стремлении вернуть вашего брата. И я готов ей помочь. Девица по-прежнему молчала, но он был уверен — она слушает, затаив дыхание. Даже спертый воздух потайной комнаты, казалось, дрожал от напряжения. — Это возможно, по её словам, без кровавых жертв и самоубийств, но только до тех пор, пока он никого не смог за собой увести. Он упрям, эреа не готова подсказать, сколько ещё он сможет себя осознавать, но уверена, что он будет воевать со своей природой до последнего. Если я правильно понял, он приходил к вам прощаться, а значит, осталось не так уж много времени. Рокэ снова замолчал, и лежал не открывая глаз. Наверное, ему не верили, но посмотреть и убедиться, что приобрел не союзника, а врага, он успеет и позже. Она всё молчала, а он всё говорил и говорил, откладывая момент неминуемой ссоры. — Беда в том, что для успеха нужно, чтоб он пришел ко мне сам, а я не знаю, как этого добиться. Какие бы клятвы и предательства нас не связывали, сначала он придёт за убийцами, потом за родными. Даже если я найду убийц и успею их повесить… Ваша очередь всё равно настанет раньше моей. Понимаете к чему я веду? В ответ по-прежнему звенела тишина, и Рокэ казалось, он различает в ней даже треск пламени свечи. — Я прошу вас написать матери, думаю, Марсель сможет отправить ваше письмо. — Я написала… — прошелестело из темноты. Алва промолчал, и Айрис всё же пояснила. — Почти сразу, когда её величество узнала о его смерти, она попросила охрану купить или нарвать рябины. Не будь я такой наивной дурой, я должна была ещё тогда заподозрить неладное, но что уж теперь. В Багерлее мало слуг, они верили, что вы вернётесь и вызволите её, помогали охотно. Ну и болтали, конечно. И о том, что тело пропало мы узнали, наверное, даже раньше Колиньяра. И тогда она объяснила нам, что это значит. Я побоялась писать в тюрьме, но успела отправить письмо, когда Фердинанд выпустил всех узников и вернул нас во дворец, до переворота Рокслея… Простите. Айрис убежала в гардеробную. Плакать, судя по звукам. Алва всё так же лежал, зажмурившись, проваливаясь не то в сон, не то в зыбкое забытьё. Итак, разгадка, над которой он думал весь последний месяц, всё это время сидела у его постели, поила его лекарствами, меняла повязки, вытирала испарину. А ведь ему и в голову не пришло просто выслушать вздорную девицу! В лучшем случае он когда-нибудь, после победы, расспросил бы её вдову-компаньонку, да и той едва ли поверил бы, счёл бы наветом. Он рассмеялся бы, если бы мог. Едва не убив, судьба не уймется теперь, пока не собьёт с него спесь окончательно.

***

Внучка мориска оказалась солнечной пшеничной блондинкой, стройной и черноглазой, в его вкусе. На вид ей было едва ли за двадцать, и от талигоек её отличала разве что чуть более смуглая кожа. Мальчишка у неё на руках и вовсе не походил на прадеда ни в чём: огромные заплаканные глаза, ещё по-детски пухлые щеки, ямочка на подбородке. На деда женщина старалась не смотреть. Она ни на кого старалась не смотреть, будто её интересовала только та ямочка на подбородке сына. На ней не было ничего теплого — ни плаща, ни теплой шали, только шерстяное вдовье платье, щеки и руки покраснели и мелко дрожали, не то от холода, не то от страха. Малец же, закутанный в несколько шалей, непрерывно переводил испуганный взгляд с одного взрослого на другого. Государь и Морен бесстыдно разглядывали женщину, мориск молчал, Уолтер держался ближе ко входу, за спинами охраны. Весь запас своей удачи он сегодня уже истратил, все свои ставки сделал, осталось только дождаться, когда другие игроки откроют карты. Что будет, если герцогиня не поверила ему, или же кэналлийцы — ей, он старался не думать. Вместо так кстати свалившегося толмача, переводить заставили женщину. Ребенок сидел тут же, на высоком табурете с прорезью в сидении, и Уолтер про себя даже обрадовался. что не знает, для какой пытки тот предназначен. Внучка с дедом увлеченно ругались на незнакомом никому из присутствующих языке, одновременно гортанном и напевном, его величество раздраженно задавал вопросы, как правило, не дожидаясь, когда ему переведут ответы, Морен разглядывал сцену со скучающим видом, иногда напоказ перебирая клещи или клинья, в изобилии разложенные тут же. Мориск отпирался. Чем дальше, тем больше он казался барону не человеком уже, а мстительным злым духом. Во взгляде его Уолтеру чудилось запредельное упрямство и не меньшее закатное отчаяние. Женщина смотрела на него с такой мукой на лице, что очевидно было — в упрямстве деда, как и в его верности своему благодетелю она ни минуты не сомневается. Время послушно тянулось и тянулось: капало с деревянных башмаков, когда ребенок болтал ногами, шелестело юбками его матери, позвякивало украшениями, которые в нетерпении перебирал его величество, шаркало стоптанными сапогами набившейся в каморку охраны. На какое-то мгновение Уолтеру показалось, что он снова стоит по пояс в .бурлящей зелени, и она всё поднимается, пытаясь залепить присутствующим рты, лишить дыхания, но Морен демонстративно зазвенел своим железом, резкий звук позволил очнуться и видение отступило. . Его величество терял терпение: он уже перешел от подкупа к угрозам, и барон видел, что до их осуществления осталось не так уж много времени. Напряжение разрушил ребенок: попросился до ветру. Пока Морен отдавал распоряжения, а его величество отошел промочить горло, мориск вдруг посмотрел прямо на барона. Уолтер встретил его взгляд, одновременно надменный и сломленный, напоролся на него, как на нож в пьяной драке, и скупо, одними зрачками, кивнул. Едва за мальчиком и его матерью закрылась тяжелая дверь, мориск выдавил из себя на ломаном талиг одно слово. «Скажу». Уолтер восхитился его чувству времени. Пока пытались вытащить из мэтра адрес, совсем отчаялись, ибо коверкал талиг он мастерски; пока искали карту, достаточно подробную и не сильно устаревшую; пока спешно вызванный Мореном писарь со слов мориска пытался записать дорогу от дома мэтра до убежища кэналлийца и сколько у того людей, пока его величество, сияя искренней радостью, расписывал лекарю его награду, на город как раз опустились сумерки. — Расскажите о выходцах. — вдруг потребовал Морен. — Они действительно служат преступникам? — Выходцах? — не понял мориск, или что скорее, решил ещё немного потянуть время. — Выходцы! Неупокоенные мёртвые, сеют плесень, уводят живых, боятся эсперы… — Морен поймал гневный взгляд его величества, и теперь пытался всё же оправдаться за напрасную панику. — На крыльце плесень. Утром. На пороге, — мориск подбирал слова трудно, с длинными паузами, заполненными тяжелым молчанием, даже охрана притихла, затаила дыхание, — гнилые доски. Говорил им, рябину ломать, ветки стелить, не послушали. Днём приходил, никого не видел. Ночью не приходил. Уолтер замер, король тоже. Лысый писарь сложил пальцы в отвращающий зло знак. Морен, выругался и принялся вычурно извиняться. Кажется, Создатель или Леворукий сегодня подыграл барону и мориску. Поспать хотя бы пару часов у барона не получилось. Штурм всё же назначили на утро, но приказ ещё в сумерках перекрыть все подступы к логову кэналлийцев, он не мог не исполнить. С рассветом цивильная стража вломилась в заколоченный дом. В прошлом приличный трактир теперь оказался совершенно заброшенным, хорошо если не с прошлой осени: обивка сгнила, по стенам ползли потёки изморози, на просторной кухне отвратительно пахло протухшей капустой, и только в каморке под крышей нашлись доказательства, что кэналлийцы здесь всё-таки побывали: те самые ржавые цепи, исчезновение которых из камеры так удивило когда-то Уолтера. Кандалы, как барон и предполагал, были сняты кузнецом, а не колдовством. Он поспешил доложить обо всём государю лично. Его величество, выспавшийся и отдохнувший, казалось, совсем не был удивлён результату. — Что думаете вы? — спросил он. — Только прошу вас, без мистики, её мне хватает от бабки и кардинала. — Ваше величество, я почти уверен, что мориск не солгал. Мы привезли цепи, пусть на них посмотрит тюремный кузнец, мало ли в Олларии цепей. Основной нашей ошибкой было вести допрос в Багерлее. — Морен попытался перебить его, но отступился, — Вероятно, господин комендант не смог выявить среди своих людей всех сторонников беглеца. Предупредить кэналлийцев мог любой, кто знал о поимке этой красавицы. За своих людей я ручаюсь, но склока на воротах, да и сама поимка лекаря наделали достаточно шума… но в Багерлее я б искал в первую очередь. — И вы твёрдо уверены, что кэналлийцы покинули логово вчера? — Возможно, не вчера, но и не раньше трех дней, — ответил барон, ненадолго задумавшись для приличия. И пояснил — Очень уж противно пахнет на кухне, за неделю выветрилось бы. — То есть вы считаете, что мориск заработал свою награду? — спросил его величество, чуть растягивая слова, и Уолтер, уловив намёк, подобрался… — Конечно, верность вашему величеству должна быть вознаграждена. Однако мэтр уже стар, и несмотря на награду едва ли сможет достойно позаботиться о своей несчастной внучке. А она ещё так молода и недурна собой… — Барон, вы же не намерены жениться? — Ну что вы, — вот теперь его отточенная гримаса сладострастного мерзавца пришлась как нельзя кстати, — только позаботиться. Одинокая женщина, да ещё с ребенком, в наше неспокойное время так беззащитна… — О, как же вы правы, барон! Забирайте, — и его величество звонко заливисто расхохотался. Их привезли к вечеру. Мальчик всё так же хлопал ресницами, женщина всё так же старалась не смотреть по сторонам, только глубже запали тени вокруг глаз, да ещё сильнее осунулось и без того худое лицо. Первым делом Уолтер отвел своих подопечных на кухню и скомандовал экономке накормить обоих до отвала. Женщина, подозревая недоброе, попыталась отказаться, но мальчишка накинулся на еду без раздумий, и она вслед за ним тоже хоть немного поела. Пока гости ужинали, слуги подготовили комнату, где их надлежало запереть. Оказавшись там, женщина молчала, сжимала губы и отводила глаза, ребенок прятался за её юбку. — Переночуете здесь. Выспитесь на чистых простынях, умыться вам принесут. Не пытайтесь сбежать. Разбужу рано, идти придётся долго и пешком. — Я вам не верю, — процедила она в ответ, не поднимая глаз. — Ваше право, — фыркнул он, — завтра, после того как мы расстанемся, никто не помешает вам вернуться в Багерлее. — Я вам не верю! — повторила она и отвернулась. Она лгала. Она боялась, надеялась, и к утру может быть, сможет и довериться. По правде сказать, многого Уолтер сделать для неё не мог. Помочь выбраться из города, снабдить деньгами и теплыми вещами в дорогу. Но и меньшего сделать не мог. Даже без слов чудовищного ребенка барон понимал: этого — очередного — провала государь ему не простит. Не было смысла выслуживаться: его короткая, но яркая карьера близилась к концу, его должны были бы снять с должности сразу после сегодняшней неудачи, но кем бы ни был его преемник, ведь близились изломные торжества — очередная попытка государя подкупить жителей дармовым угощением, а передать дела до излома он не успел бы,. Он не обманывался, после отставки едва ли ему повезёт повторить судьбу графа Гонта, скорее предстоит оказаться в руках у Морена, а плаха или виселица и вовсе были бы подарком. Но по сравнению с безумием, в победе над которым он ещё не был окончательно уверен, любая смерть казалась лёгкой. Сейчас, на третью ночь без сна, его болезнь вновь подняла голову. И пусть гордая запуганная девчонка ничего не значила сама по себе, как и беглая герцогиня, её мертвый брат, выживший Алва и девочка-выходец… ничто, кроме безумия не имело значения. Если выходец был уверен, что любая смерть кормит то чудовище, что опутало его душу, значит, вытащив этих двоих из Багерлее, он ещё на один, пусть и крохотный, шаг отходит от края этой пропасти. Запирать девушку он не стал, отпустил всех слуг включая денщика, почти не демонстративно зевая, потребовал не тревожить его до полудня, и отправился к себе. Две бессонных ночи не прошли даром, и в такую знакомую толпу, пахнущую выпивкой, жадностью и ужасом, он нырнул уже почти с облегчением.

***

— Умылся, сам, без моей помощи, и даже пить не попросил, а я не догадалась предложить. Нет, и запястья больше не кровили. И спал не так уж и беспокойно, — тишайшим шепотом, едва ли громче треска свечей, каялась Айрис. — Это я виновата! Мы говорили, я расплакалась и ушла умыться. А когда вернулась, он уже был без сознания. — Не корите, себя, дорита, это он вчера все силы растратил, на сегодня их уже не осталось, — шипел в ответ Суавес. — Лучше придумайте, что будем врать дору Марселю. Он кутил всю ночь, только вернулся, и думаю, прежде чем ложиться спать, заявится сюда с новостями. Если будет расспрашивать вас про его побег, отвечайте, что не знаете ничего. Всем, не только ему, так и отвечайте. — А про мой собственный побег? — Сможете придумать побольше девичьей чуши? Почуяли беду влюблённым сердцем, вылезли из комнаты в окно, спустились по карнизу, блуждали ночью по городу и наткнулись на меня? Айрис фыркнула вроде бы не громко, но на фоне предыдущего едва слышного шепота, вышло оглушающе. Голова отозвалась болью. Кто-то застонал, но только когда голоса дружно смолкли, прислушиваясь, Рокэ догадался, что стонет сам. — Хуан, позовите виконта с его новостями, — сказал он обоим, открывая глаза. — пока я в сознании. Марсель, пришел как раз когда Хуан привёл одежду Рокэ в относительный порядок и помог ему переползти с кровати в кресло, а Айрис закончила сервировку завтрака. Герцогиня за время своего пребывания во дворце в совершенстве освоила умение сливаться с обстановкой, а минимум свечей и самое простое темное платье в этом играли ей на руку, Рокэ тоже очень быстро забыл, что за столом они на этот раз не вдвоём. Виконт от еды отказался, но шадди потягивал с аппетитом. — Выполнить ваше поручение мне пока не удалось, — начал Виконт, опустошив чашку, — однако мне кажется, вам стоит знать о происходящем. В одном гостеприимном доме, где вас по-прежнему помнят и ждут, сегодня собралось прелюбопытное общество: герцог Эпине, герцог Придд, граф Рокслей и маркиз Салиган всю ночь пили и играли в тонто, попутно пару раз разругавшись до вызова на дуэль. Правда, под утро все четверо помирились, а господа Эпине и Рокслей даже смогли отыграться. У Салигана. — Вас удивляет, что маркиз упустил добычу? — Алва поднял бровь. — Возможно, но просто позволил кое-кому заглотить наживку поглубже? — О, это ещё не всё! — продолжил виконт, — Я не стал бы, право слово, отвлекать вас такими мелочами, но сегодня гости, и в особенности хозяйка, неоднократно повторяли, что господа изволят кутить вторую ночь подряд. А я ведь слушал морискилл у гостеприимного барона уже не первый вечер, и вчера этих господ в его доме точно не было! — И теперь вы, как гончая с вашего герба, не успокоитесь, пока не узнаете, где были первые люди Великой Талигойи прошлой ночью? — усмехнулся Алва. — А вам разве не любопытно? — ответил виконт. — Позвольте мне сохранить интригу, — ответил Рокэ благодушно. — Не то чтоб я доподлинно знал детали, об этом лучше спросить Хуана, но что эти господа прошлой ночью будут чрезвычайно заняты, он узнал раньше них самих. К сожалению, ни к войне, ни к политике произошедшее не имеет отношения. — Вот как? Но тогда что они так старательно прячут? — Марсель заразительно зевнул. — Прошу прощения. С тягой белоштанного высочества к мистериям, не мудрено усмотреть в происходящем как минимум заговор! — А вот это было бы забавно. Если ближайшие сторонники узурпатора уже интригуют против него… Хотя, после Айнсмеллера я ничему уже не удивлюсь. — А чем он смог вас удивить? Принеприятнийший тип, если говорить откровенно. — Он смог найти место, где мы прятались, однако прямо перед облавой нашел способ нас об этом предупредить. — Неужели рассчитывает на помилование после восстановления законной власти? После всех его подвигов в Олларии… — Его мотивы меня совершенно не касаются, и признаться, я даже рад, что финал этой мистерии мы с вами не увидим. — О, понимаю вас! — виконт снова зевнул, — Перевороты это всегда беспорядки, а беспорядки — это утомительно. С вашего позволения, я всё-таки отправлюсь спать, надеюсь, следующей ночью смогу я быть вам полезен. — Марсель! — остановил его Рокэ, когда тот уже встал из-за стола. — Будем считать, что данное вчера поручение потеряло актуальность. Если сможете выяснить, что замышляют эти четверо — прекрасно, но слишком не рискуйте. — Вы уже узнали или вам более не важно? — спросил тот, застыв в проёме потайного хода. — Сладких снов, капитан. Не обижайтесь, когда-нибудь я обо всём расскажу, но после этого вы точно передумаете писать мемуары. Виконт ушел, Рокэ обессиленно откинулся на спинку кресла, с трудом удерживая себя от нового обморока. Измученное тело вновь собиралось отомстить ему за бодрый вид и несколько минут сосредоточенности. — Вы ничего не ели, монсеньор, — прошептала Айрис, о которой Рокэ успел забыть к концу разговора. — Вам не вкусно? Может, попросить молока или бульона? — Вы тоже не ели, — возразил он, — Вы подобно её величеству, поститесь или аппетит вам отбил утренний разговор? — Я старалась не привлекать к себе внимания. Виконт не был бы откровенен, если бы вспомнил обо мне. Алва хмыкнул и зажмурился, пытаясь вновь сосредоточиться, завершить неприятный разговор. — Я клянусь вам, Айрис. Никогда я не желал вашему брату такой судьбы. Я никогда не желал ему смерти. Об интригах её величества я знал… но только малую часть. — Не клянитесь. — Вы мне не верите. — Наоборот, я слишком долго и слепо верила вам. А вам не нужен живой оруженосец, мёртвым он для вас куда удобнее. Выходец на побегушках! — Если бы я не взял его, если б он отказал мне, поверьте, его убрали бы в тот же вечер. Я защищал его полтора года, сколько мог. Я сделал всё, чтоб даже проиграв Дораку и Манрику, он остался жив. Я знал, что Дораку не нужен ни лояльный герцог, ни малолетний мученик, ему нужен был только разбитый герб и земли Надора под управлением короны. Я рассчитывал на долгий процесс и публичный суд, где я смогу расстроить эти планы, но Дорак меня переиграл. — Всё равно не верю. Но… не важно. Чего вы хотите от меня? — Я хочу, чтоб до того момента, когда мы с вами вернём вашего брата или убедимся, что это невозможно, вы ночевали со мной. — Как будто у меня есть выбор! — фыркнула она. — Я понимаю, что после этого от вашей репутации мало что останется, и готов жениться на вас в первом же храме, если хотите. Через несколько лет, брак можно будет расторгнуть, и на приданое за вами я не поскуплюсь. — После того, как я на потеху всему дворцу говорила о помолвке, после того, как я отказала сначала Манрику, потом Ракану, — голос её повеселел, казалось, Алва её рассмешил, — беречь мою репутацию было бы смешно. А ещё, я уже пообещала, что не пойду за вас замуж. — Она помолчала, поморщилась, и продолжила. — И потом, вашу любовницу будут разве что жалеть, а вот вашу невесту из зависти отравят ещё быстрее, чем несчастного Бьянко. Нет, не нужно таких жертв! Подумать только! Второй раз в жизни он зовёт девицу замуж, и ему снова отказывают! Какая закатная ирония! — Тогда что я могу для вас сделать? — Вернуть брата будет достаточно, — буркнула она, придвинулась поближе к столу, запалила ещё одну пару свечей и продолжила, уже совсем другим, более мягким тоном, — А ещё съесть хотя бы омлет и пару оладушков.

***

Барон разбудил своих гостей за пару часов до рассвета. Укутал обоих в два своих плаща потеплее, накинул на мундир плащ попроще. Отдал женщине два кошеля — с сотней талов, и с медной мелочью, показал, где за подкладкой плаща потайной карман, куда заблаговременно спрятал всё, что нашел в доме из драгоценностей. Женщина молчала, сонно тер глаза её сын, за порогом пытался смыть Олларию мелкий промозглый дождь. Он не рискнул седлать лошадей, идти было недалеко, а оставленные без присмотра лошади могли привлечь к беглецам ненужное внимание. Женщина взяла ребенка на руки и безмолвной тенью следовала за ним. Старый сад, пустынная площадь, несколько петляющих проулков, куда добропорядочные горожане не совались задолго до переворота, на площадь святого Хьюберта. Им нужна была часовня в честь которой площадь названа. Резные ворота в эту предрассветную темень были, конечно, заперты, но со стороны проулка через калитку для слуг можно было попасть в крохотный дворик, с двумя десятками аккуратных надгробий, старой, переломанной сливой и сухим колодцем. Тут начинался длинный, грязный, но не охраняемый потайной ход за городскую стену, вырытый контрабандистами в незапамятные времена. Об этом ходе совершенно случайно проболтался поп-расстрига, лишенный сана за пьянство, которого Уолтер когда-то, ещё до тюрьмы, угостил дармовой выпивкой. Тогда он счел всё это выдумкой, но этой зимой, после излома, вспомнил о нём и даже прошел его однажды: ход был тесным, грязным и запущенным, но проходимым. Барон откинул тяжелую крышку и рассмеялся от отчаяния: вода стояла вровень с землёй. Если посреди зимних скал ход был сухим, то теперь воспользоваться им смогли бы разве что рыбы. Что ж, это была не последняя лазейка. Уолтер вернул на место крышку колодца, жестом позвал женщину за собой и покинул церковный дворик. Эту тайну барон тоже узнал почти случайно. Во время поисков тех, кто помог бежать кэналлийскому герцогу, в Багерлее допрашивали всех без разбору. Морен запытал или повесил дюжину дежуривших в ту ночь надзирателей, а протоколы их допросов не читая сгрузил коменданту — пытался поделить ответственность за провал, и ведь не безуспешно. Один из подозреваемых до переворота не брезговал контрабандой сакотты, и под пытками рассказал о неизвестной доселе дороге из города. Морен не заинтересовался, списав, видимо, эти признания фантазии, порожденные мастерством палачей. А Уолтер узнал в путаном описании знакомое место: и домик, и пологий спуск к Данару. Проверить, жив ли лодочник, не сбежал ли ещё до переворота или в первые месяцы, барон так и не сподобился. И всё-таки это был шанс. Его спутница выдохлась и уже с трудом успевала за ним, а время уходило. Она безропотно отдала ему ребенка и послушно повисла на предложенном локте. Так они и отправились дальше к реке мимо сгоревшего ещё в октавианскую ночь дома зажиточного негоцианта и нескольких его складов, которые с тех пор так и не успели отстроить, чуть недоходя до рыбного проезда, свернули в очередной проулок и вышли к покосившемуся заколоченному дому со следами давнего пожара. Уолтер колотил в дверь, в перечеркнутые досками ставни, но дом оставался безмолвным. В отчаянии он опустился на карачки и долго шарил под крыльцом, испачкал колени, перчатки, но всё-таки нашел ключ от лодочного сарая, располагавшегося чуть ниже по склону, на самом берегу. Если отправиться именно сейчас, до рассвета, и плыть под высоким берегом, был небольшой шанс незамеченными миновать караулы. Убедившись, что его спутники всё ещё с ним, барон направился к Данару. Размокшая глина сделала спуск совсем непростой задачей. Он слез, перепачкавшись на сей раз с ног до головы, принял у женщины ребенка, поймал её саму, когда она оступилась, удивился ещё, насколько она лёгкая, и только поставив её на землю, оглянулся на Данар. По реке мимо них величественно и плавно проплывали льдины. Ледоход был в самом разгаре, о том, чтоб сплавиться вниз по течению на лодке не могло быть и речи, даже баржи сейчас не прошли бы, их просто раздавит. И как будто в насмешку над крушением всех его планов, как будто судьба недостаточно наказала его, сверху, откуда они только что спустились, посыпалась земля. В сумерках не получалось разобрать, кто за ними пришел, но барон не обманывал себя — помогать беглецам эти люди точно не собирались. Он достаточно шумел у заколоченного дома, чтоб привлечь внимание городского отребья. Он даже малодушно подумал сначала, что драка с висельниками — это куда веселее, чем Занха, но потом устыдился этих мыслей: он хотел помочь этой женщине, даже имя которой забыл как только услышал. Прежде чем сдохнуть, он должен хоть кого-то спасти, а вместо этого, выходит, только привёл этих двоих из одной ловушки в другую. Он жестом показал спутникам затаиться в тени сарая, а сам вытащил пистолет и вышел из-под нависшего берега. — О, какая встреча… — Процедили наверху. — Господа заблудились? Или ищут приключений? — Лиц Уолтер различить не мог, даже понять, сколько людей там наверху, ему не удавалось. А вот они его похоже разглядели. — Ах какая встреча! Ты, падаль, никак думаешь, мы драться с тобой будем? Ещё бы комендант Олларии, никак не желающей стать Раканой, мог рассчитывать на теплый приём у этих людей! Если судить по одобрительному мату, встретившему эту реплику, впереди человек пять минимум. Он молчал, прикидывая, кто у них главный, чтоб потратить пулю с толком. Будь у висельников пистолеты, он опасался бы, что заденут его спутников, но тем, похоже, привычнее было полагаться на ножи и дубинки. Вновь посыпалась мёрзлая земля — кто-то спускался. Уолтер вскинул пистолет, отступил ещё на шаг, но выстрелить не успел. — Так! — раздался такой знакомый, такой нелепый и от того ещё больше пугающий, возмущенный писк, — что вы тут учудили, а? Стоит только отвернуться, и опять все дурью маются! Замер не только барон. Замерли, даже дышать и ругаться перестали там наверху. Замер спускающийся, судя по всему главарь. Только мерзлая глина замереть не пожелала, и сползла большим пластом прямо под ноги маленькой Королеве. Главарь при этом растянулся на земле и кажется, приложился затылком. — Ты никак решил от меня сбежать? — обратилась к Уолтеру девочка. — Я ж знала, что ты не дурак, но не настолько же! А то от меня сбежать — много ума не надо! Только от Неё не сбежишь, и от этого, которое на тебя липнет… тоже так просто не отделаешься! — она смотрела снизу вверх: обиженный брошенный ребенок, скорчивший смешную гримасу, но ленточка на правом запястье в этот момент была тяжелее иных цепей. Девочка топнула ногой, и пропищала — Ладно! Если хочешь, убирайся. Ишь, нашел себе… Интересно, почему ему самому раньше не приходила в голову эта мысль? Оставить город, плюнуть на всё, вырваться за стены, из кольца Эрнани, из Талига, из своего затянувшегося кошмара? — Да как так-то? — выдернул его из сомнений очухавшийся висельник. — А вот так, — закатное дитя фыркнуло, и показало обоим язык. — Я сказала не трогать. Раз сразу не поняли, теперь ещё помогать ему будете! Чтоб не повадно было! — Не буду я Вешателю помогать! — огрызнулся он, поднимаясь, — Хоть совсем придуши, не буду! Начало понемногу светать, Уолтер замерз и отчаялся. О том что на душе у и без того натерпевшейся спутницы, думать не хотелось вовсе. — Не надо помогать мне. — Перебил он негодующего бандита. — Помогите этой женщине. Они заложники, и если снова попадутся Морену, на них отыграются за неудачу с Алвой. — А тебе, падаль, с какой стати вдруг заложников спасать? Или на бегу переобуться решил? Небось зазнобу свою из города вывести хочешь, знаешь, что плаха по тебе плачет, да много чести… Висельник осёкся. Девочка ничего не делала, только очень внимательно на него смотрела. Остальные четверо, оставшиеся наверху, что-то шипели друг дружке на грани слышимости. — Да понял я, понял… — прервал затянувшееся молчание бандит. И добавил, уже явно обращаясь к Уолтеру. — Но после излома я тебя, гнида, найду… Я тебе всех припомню: и правых, и виноватых… Куда твоей бабе надо? — Она сама скажет. Лучше будет, если я об этом не узнаю. — Иди сюда — крикнул тот в темноту, оглядел вышедших из глубокой тени мать и сына, и продолжил. — Не обижу. Найду где спрятать, а как лёд пройдет, вывезем. Он ловко вскарабкался наверх, подал руку, помогая женщине подняться следом, потом принял у барона мальчика. Несколько сдавленных команд, негромкий мат и вот он остался наедине со своим кошмаром, а вокруг мёртвая тишина, только слышен иногда негромкий шелест, с которым сталкиваются льдины. — А ты, значит, остаёшься? — спросила вдруг девочка с недоверием. — Из-за меня? — Из-за себя. — ответил он, задумавшись, — я хочу своими глазами увидеть, чем всё это кончится. — Кровью. — девочке надоело дурачиться, и от этого она совершенно перестала его пугать. А может быть, страх просто больше не помещался в сознании. — Очень большой кровью. Излом же. Не тяни, — она не притронулась к нему, но лента на запястье будто крепче обвилась, впилась в кожу, — времени осталось с гулькин нос. Даже меньше.