Утешение

Мужчина, закинув ногу на ногу, сидел за обеденным столом и манерно держал чашечку чая. Его собеседница, расположившаяся подле и даже не притронувшаяся к своему напитку, отличалась от прочих гостей уединённого дома. Все они вечно болтали без умолку, расслабленно шутили и вообще — доказывали хозяину, что затворничество, коим он промышлял в последние годы, устав от хлопот, гиблое дело. У каждого было уникальное решение всех проблем и депрессий, к которому Леви непременно должен был прислушаться. Но юная особа, тихим голосом передающая новости разведкорпуса за пределами Парадиза, была не похожа на остальных. Она ни в один из дней, в которые наведывалась к капитану с визитом, не открыла рот зря — и это было тем, что он всегда выделял и ценил в людях, но по неизвестной причине намеревался изменить исключительно во встречах с Микасой. Противоречивая и кипящая кровь — как и у него, как и у всех рода Аккерман. Со временем, бегущим с ужасающей быстротой, она превратилась в холодную ледышку, став более замкнутой, редко подпуская к своей персоне кого-либо, будь то незнакомец или бывший сослуживец. Но к нему приходила с неподдельным… Интересом? Леви не был глупцом, отлично понимая, чем изменение в поведении вызвано — она всё ещё переживала кончину дражайшего брата и не находила себе места на треклятом острове. А может быть в мире живых? Иногда мужчину охватывала тоска, появлялось желание взять небольшой чемодан, схватить Микасу и отправиться исследовать мир. Но капитан тут же вспоминал: смотреть там не на что, судя по донесениям разведчиков. На территориях городов были лишь пустоши, вытоптанные ордами колоссальных, и моря, окроплённые тем, что осталось от ни в чём не повинных людей — мнимая свобода, подаренная всему элдийскому народу. Аккерман не знал, стоило ли оно того, да и не хотел размышлять об этом, увлечённый рассказом девы. И почему именно её компанию он считал приятной? Очередная загадка, не нашедшая ответа, как и бесчисленное множество других. Только вот те сгинули вместе с титанами, а девушка была рядом — рассматривала свою кружку, пряча подбородок и нижнюю губу за изношенным бордовым шарфом, отчего-то раздражавшим спокойные нервы Леви, вынуждая его изучать и ненароком запоминать изящный образ Микасы. С ней он желал высказываться о пустяках, о личном, о том, что постороннему человеку не доверишь. Но темы трагедий ими ни при каких обстоятельствах не затрагивались, ибо они ощутили на собственной шкуре боль от утраты близких, и обсуждение того, что сломало их, не имело смысла. Или казалось слишком болезненной процедурой. — Как Жан? — с лёгкостью спросил Леви о товарище, поправив свитер, в котором было невыносимо жарко. — Слышал, он пытается ухаживать за тобой. И кто его за язык тянул? Девушка стушевалась и скрыла личико за короткими прядями чёлки, но мужчина заметил внезапную перемену и горько усмехнулся. Неужели его догадки верны? И она спустя несколько лет готова открыться давнему воздыхателю, позабыв о минувшей привязанности? — Ничего такого, Леви, — наконец приучилась просто называть по имени, без служебного добавления «капитан». Что-то в нём упрямилось, уберегая от поспешных выводов. — Понимаю, — сухо ответил он и без зазрения совести, что заблаговременно покинула мужчину, перестав мучить и терзать бессонницей, продолжил: — Всё ещё не можешь оправиться от смерти Эрена, — как всегда, прямолинейно и откровенно. Он отродясь не был скуп на правдивые слова, тщательно подбирая колкости под каждого в зависимости от его травм. Но ведь он не думал её обижать… Заветное имя, слетевшее с уст Леви, послужило катализатором для реакции Аккерман: оно, как по щелчку, заставило её дёрнуться. Она резко встала, приняв невозмутимое выражение лица, но тут же опустилась обратно на стул, и молочная кожа её побледнела. Ей нечего было сказать. Змея, многие лета обвивавшаяся девичью шею, говорила сама за себя, ехидно уставившись на капитана. Конечно. Микаса даже в могиле не забудет любимого мальчишку, устроившего настоящий ад на бренной земле. И если бы он не погиб, Леви уверен, она бы защищала своего безнравственного глупца и дальше. И это волновало его так же сильно, как и всхлипнувшая Аккерман, что стремглав смахнула влагу с ресниц и на этот раз решительно поднялась, чтоб наверняка уйти. «Старый дурак» — пронеслось в его мыслях. — Прости, — отрывисто бросил он, но со стороны это не походило на раскаяние. Странная привычка быть чуждым к практически любым эмоциям, кроме надменного отвращения и хладнокровия. «Чёрт!» — Всё нормально, — надтреснутый тон, сдерживавший рыдания, приказал Леви последовать за его обладательницей. Он деликатно обогнул её на балконе, ведущем к спуску с винтовой лестницы, и настойчиво преградил путь к выходу, вперив цепкий взор тусклых синих радужек в раскрасневшиеся щёки, что она упорно заслоняла тёмными локонами. Специально. — Микаса… — едва слышно позвал он. Что она таила в себе? Больше всего на свете Аккерман мечтал быть посвящённым в девичьи секреты, быть утешением для её настрадавшейся души или обычной подушкой, которую она бы использовала, чтобы выплакаться. — Пора его снять, — Леви осмелел всерьёз, сделав шаг к непоколебимой особе. Он резво сорвал с тонкой шеи выцветшую ткань, и та безмятежно и смиренно пала в уличную грязь, созданную проливным дождём. Микаса внимательно проследила за движением потрёпанной материи, но не шелохнулась, чтобы ловко извернуться и поймать её. Хотя могла. Вместо печали, что капитан предполагал увидеть в глазах напротив из-за ущерба дорогой и памятной вещи, он узрел яростное пламя. Так, словно вчера, полыхала их беснующаяся родина, охваченная войной, а теперь дева глядела пылающе и исступлённо, но не грозно или злостно, и в её выразительных зеницах замелькало прошлое. Времена, когда она улыбалась, веселясь с друзьями, промчались перед Леви явью. Помрачение рассудка? Серые очи вонзили в него неосязаемый меч, которым оба воина искусно владели: лезвие вошло в грудь, протаранив рёбра, старательно защищавшие сердце, и с неприятным свистом прокололо его. Мужчина обомлел и с толикой удивления вытаращился на Микасу, что взирала на него так же, как и на фигурку Йегера. Нет. Лучше. Пронзительнее. И девичий взгляд, уже поубавивший запал, пришёлся Леви по нраву. В отражении зрачка, чёрного, как выкрашенное в ночь полотно, окутывающее в этот миг небосвод, он отчётливо наблюдал себя. Вот что грянуло на его седеющую голову, как гром средь ясного неба. Никогда прежде ни к одной женщине он не испытывал романтических чувств и сейчас был изумлён открывшейся истиной. Леви косился на Микасу с вызовом, точно она была чистым титаном, пытающимся сожрать его, а он — рядовым солдатом, пролетающим в миллиметре от её клацающих зубов. В нескольких метрах от ворот, отделявших участок капитана от дороги, зашумела возвращавшаяся в уютные гнёздышки детвора, выбрасывая двоих в осточертевшую реальность. Они молчали, ошеломлённые и робкие. Речи для них были лишними. Микаса отнюдь не девчонка, слепо следующая за объектом вожделения, а Леви — съедаемый одиночеством мужчина, жаждущий женской ласки. Её ласки. Что ему было терять? Фруктово-цветочный аромат, исходящий от неё, забрался в нос и всколыхнул сознание. По телу пробежали щекотливые мурашки, и капитан с трудом набрал воздух в напряжённые лёгкие, но не помнил, выдохнул ли? Аккерман подался навстречу девице, зажмурился, ожидая немедленную кару в виде пощёчины, и коснулся в поцелуе мягких податливых губ. Она не сопротивлялась. Наоборот, осторожно обвила крепкую мужскую спину ладонями и неумело отвечала на нежности. Леви сгорал изнутри: возбуждение нарастало, а знание, что девушка была с ним заодно в эксцентричной игре, затеянной обеими, приводила к неукротимой дрожи. Сближая уста в медленном наслаждении, он признавал, что было рано овладевать Микасой, ещё не оправившейся от былых ран. Но мужчина был благодарен за испытанный трепетный восторг с шансом, что он уловил в сплетенье утончённых девичьих пальцев с его грубыми и мозолистыми, заботливо поглаживаемых ею. За надежду и спасение, которые Леви обрёл в тесных объятиях, просящих утешения.