Путь к алтарю

      На следующий день Зоя, пригласив на всякий случай и Асю, разговаривала в кабинете с Машунькой.       — Мария Николаевна, сами понимаете, я Аглаю отчисляю, — начала Зоя.       — Я понимаю, — вздохнула Машунька.       — Насчет приговора еще посмотрим, что можно или нельзя сделать, но пока что вам хотя бы не придется платить деньги за учебу, — продолжила Зоя. — В самом худшем случае Аглая вернется к лету — с осени снова пойдет в пятый класс.       — В один класс к Варнецкой? — не выдержала Ася. — А потом будешь представлять чьи-нибудь интересы после убийства или тяжкого увечья.       — Не хочет к Варнецкой, пусть в министерскую идет, — ответила Зоя.       — Зоя Михайловна, Глаша как-то говорила, что уже думала о том, чтобы учиться самой и потом сдавать экзамены за каждый год обучения, — сказала Машунька. — Еще до этого случая.       — Если она будет готова учиться сама и сдавать экзамены — я не против, — произнесла Зоя.       — Это же как жизнь повернулась-то… — неожиданно начала Машунька. — За покушение на двойное убийство не отправили в тюрьму. А за простое: «Пошел нахуй» пять месяцев тюрьмы…       — Мария, 2013-ю бы и адвокат не доказал, — сказала Ася. — Я удивлена, что Варнецкий от 2015 отказался. Он же сам ее дочерью признал.       — Видать, на том и основывался, что дочерью признали, а не родилась изначально дочерью Филатова, — предположила Машунька. — Кстати, Филатов намерен апелляцию подавать. Недоволен тем, что осудили не по 2015-й. И тем, что не к году тюрьмы приговорили. У меня такое чувство, что он сам себя ругает за то, что пошел на то самое примирение… Вот и хочет хоть как-то отыграться.       — Будет апелляция — прокурор же тоже будет настаивать на 2015-й, — произнесла Зоя. — Я до сих пор поверить не могу: вот так вышел Варнецкий подумать и уже через десять минут вернулся. И сразу по верхней границе прошелся. Была бы трезвая — и шесть месяцев бы дал.       — Глашка призналась мне потом, уже когда свидание дали, — вздохнула Машунька. — Она чувствовала, что Филатов просто так все это не оставит, поэтому едва пришла полиция, еще раз напилась. Уже умышленно. Потому что догадывалась, что пока ее врачу покажут — окончательно протрезвеет.       Апелляция прошла очень быстро. Прокурор сказал, что настаивает на статье 2015, но, в целом, не имеет ничего против тюремного срока ниже низшего предела, Филатов был куда категоричнее:       — …быть настолько закоренелой преступницей в столь юном возрасте! Я шел навстречу много раз, даже когда в меня стреляли! Но сейчас я понимаю, что зря все это делал. Положен год тюрьмы — пусть на год и отправляется, куда следует.       Зоя чувствовала себя еще хуже, нежели на прошлом процессе. Мысль о том, что Ягодин сейчас выйдет на минуту и вернется, огласив приговор с годом тюремного заключения, не отпускала.       «Нужно было адвоката звать, а не самодеятельностью заниматься», — думала Зоя, пока Филатов утверждал, что не дочерью не может называться та, на которую он регулярно платит содержание.       Наконец пришла очередь Зои.       — Дмитрий Геннадьевич много говорил о том, что он платит содержание Марии Николаевне с дочерью, — начала молодая женщина. — Однако он забывает или, что более верно, умышленно не вспоминает о том, что Аглая не имеет ни семейных, ни наследственных прав, следовательно, не может называться дочерью. Моя подзащитная — это, изъясняясь словами Уложения, результат порочной связи, который выразился в рождении младенца, следовательно, отец обязан надлежащим образом обеспечить содержание ребенка и матери. Все! Что ж касается статьи 2014, я убеждена в том, что за оскорбительно-грубые слова детей должны наказывать родители, в данном случае — мать, а не судить, будто закоренелую преступницу.       Ягодин вышел для принятия решения по апелляции, а к Зое снова подошел прокурор:       — Зоя Михайловна, вот что бы я ни считал относительно места женщины в семейном очаге, вам, определенно, стоит продолжить свою деятельность гражданской представительницы. Хороший слог, хорошее убеждение, в делах с присяжными вполне может помочь. Вам бы только законодательство подучить. И вперед, на политические процессы! Там, что-то мне подсказывает, вам будет, где разгуляться. В рамках дозволенного законодательством, разумеется.       — Благодарю, — коротко ответила Зоя.       — А еще, раз вы так радеете за свою воспитанницу и явно не хотите, чтобы она отправилась в тюрьму, почитайте Общую часть Уложения, самое начало, — продолжил прокурор. — С доверительницей обсудите, нужно ли ей такое в принципе. Я намекнул, насколько мог, дальше уже вам читать.       — Спасибо большое, — уже искренне произнесла Зоя.       Решение Ягодина было ожидаемым: оставить приговор без изменения. Глашу снова увели, а Зоя подошла к Машуньке и сказала:       — Мария Николаевна, пойдемте обсудим, что будем делать дальше.       — Зоя Михайловна, благодарю вас за вашу сострадательность, но я не имею никакого морального права злоупотреблять вашей добротой, — ответила Машунька. — Либо тогда называйте свои расценки, я же не знаю, меньше какой суммы не будет брать присяжный поверенный.       — Нет, Мария Николаевна, раз я взялась изначально за это дело, то считаю необходимым довести его до конца, — произнесла Зоя. — Значит, нам нужно пойти и прочитать внимательно Уложение, что там еще написаано?       Зоя сидела у себя в кабинете и листала Уложение о наказаниях уголовных и исправительных:       — Вот, Мария Николаевна, статья 60. Не знаю только, подойдет ли к Глаше или нет. В общем, если арест кратковременный, а суд или начальство не против, то его можно отбыть дома.       — Я была бы только за, Зоя Михайловна, — вздохнула Машунька. — Вот только насколько это возможно?       — Вот, еще статья есть 86, — продолжила Зоя. — Она, правда, про смирительные дома, как и сказано в статье, но их же в 1884 году на тюрьмы сменили… В общем, там сказано, что от трех до шести месяцев ареста могут менять на наказание розгами, от сорока до пятидесяти… Соврать, что Аглая не дворянского сословия… Впрочем, это вам, как матери, решать, стоит ли так поступать.       Зоя взглянула дальше и сказала:       — Тут и про тюрьмы есть! Правда, при условии, что человеку нужно кормить семью. Там и ответственность поменьше, от тридцати до сорока ударов… Мария Николаевна, я прекрасно понимаю, все это ужасно, но у меня волосы дыбом встают от мысли, что за простое направление по известному адресу можно отправиться за решетку на пять месяцев!       — Быть может, приговорили бы Глашу к месяцу тюрьмы, я бы слова не сказала, — вздохнула Машунька. — Но, если так подумать, она на всех этих работах, от преступниц и всякого сброда такого нахватается… Она же только-только на путь исправления начала вставать! А тут такое…       После второго приговора Глаша окончательно поняла, что ситуацию уже не удастся исправить и, скорее всего, ближайшие пять месяцев или чуть меньше она проведет за решеткой.       Первой мыслью было договориться с кем-нибудь об откупе, чтобы как будто числиться в тюрьме, но в то время, когда всех отправляют на работы, уходить домой. Однако с кем вести такие переговоры и, что самое главное, обещать, ведь предлагать себя не хотелось, Глаша не могла даже предположить.       Однако на следующий день девушку привели в какое-то помещение.       — Мать сказала, что ты не дворянка, а просто родилась от отца-дворянина, — произнес мужчина.       Глаша опешила, не зная, что говорить.       «Дворяне — привилегированное сословие, — подумала девушка. — Но раз мама так сказала, значит, она же что-то имела в виду… Или до сих пор настолько злая, что отомстить захотела? Да нет, такого быть не может, она же сколько плакала даже при мне…»       — Вот так все вышло, — обтекаемо ответила Глаша, решив, что если продолжение ей не понравится, то она всегда может сказать, что на самом деле имелось в виду, что она стала дворянкой недавно.       — Сорок горячих и нечего камеры занимать, — услышала девушка.       «Плевать, — подумала Глаша. — Сегодня опозориться, зато потом пять месяцев за решеткой не скучать».       Глаша открыла дверь дома, положила на пол узелок с вещами и протянула матери документы.       — Что-то как-то многовато было всего за простое указание, куда идти, не находишь? — несколько нервно спросила девушка.       — По чьей жалобе все было, напомнить? — уточнила Машунька. — И я предупреждала, чтобы ты относилась к сему человеку как к пустому месту.       — А зачем он первый к нам с Никитой полез? — произнесла Глаша.       — А зачем ты вообще к нему первая полезла, тогда, еще с ножом в жандармерии? — спросила Машунька. — Кто из вас все развязал?       Глаша промолчала.       — Хоть сейчас больше не лезь, — сказала Машунька. — Может, он удовлетворится обвинительным приговором и успокоится.       — Неласково Глашу встречаешь, — выругалась девушка.       — Неласково — это если бы я тебя сейчас отодрала за все, — ответила Машунька. — А так с какими словами-то ты пришла? Еще и меня крайней выставила!       — Меня час назад опозорили, — сказала Глаша. — Нанесли оскорбление, несовместимое с дворянским сословием.       — А так бы пять месяцев сидела в одной камере со всяким сбродом, в одиночке бы столько времени держать не стали, — произнесла Машунька. — Глаша! Вот отбила у тебя жандармерия охотку к политической деятельности, у меня одна надежда, что теперь и суд с полицией отбили охотку к уголовной.       Глаша ничего не ответила. Тем временем Машунька продолжила уже мягче:       — Глашенька, не переживай, не надо. Будем жить дальше, все забудется… Врача к тебе хоть сегодня звали?       — Звали, — нервно ответила Глаша. — И пульс сначала считал, и каплями потом поил.       — Может, еще капелек накапать? — спросила Машунька. — Ты что-то до сих пор на взводе.       — Не надо, — отмахнулась Глаша. — Дня два отлежусь и пройдет. В гимназию-то когда?       — Глашенька, тебя начальница исключила, — сказала Машунька.       — Как? — не поверила своим ушам девушка. — За что?       — За все то, что произошло, — ответила Машунька.       — Она же меня на суде дважды защищала, — разрыдалась Глаша. — И я же знаю, что не за деньги, а просто так, по доброте душевной, от чистого сердца! А тут такое…       — У всякого терпения есть предел, — сказала Машунька. — Может, на следующий год разжалобится и примет тебя обратно.       — Это же не в политике гимназии, исключать за аморальное поведение! — Глаша все еще не верила в то, что мать не шутит.       — Глашенька, это не аморальное поведение, а уголовная судимость, — ответила Машунька.       — За простое указание, куда следует идти, — сказала Глаша.       — За нарушение Уложения, — произнесла Машунька. — Глаша, давай забудем обо всем. Ты сделаешь выводы, я помогу тебе найти работу… Все будет хорошо.       — Будет все хорошо… — Глаша снова расплакалась. — И жених еще, поди, бросил!       — Никита ни слова не говорил об этом, — ответила Машунька. — Глаша, успокойся, все обязательно будет хорошо. Ты только выводы сделай.       — Хорошо, — согласилась Глаша.