Ивана Купала

      Ивана Купала в усадьбе и деревеньке Горыни Волховича праздновали с размахом. Девушки, в том числе и Зорянка, с раннего утра собирали цветы и травы, плели венки и простенькие обереги для всех празднующих. Еще засветло парни срубили стройную красавицу березку и установили на холме у реки, там, где и будут ночные гулянья. Деревце, ставшее отныне Купалой, украсили цветочными венками, оплели разноцветными ленточками и ткаными лоскутами. Под деревце с песнями и заговорами усадили соломенную куклу, которой предстояло стать олицетворением Ярилы на этом празднике. По обеим сторонам березки сложили по костру. Один не большой — будущую краду для Ярилы, а второй огромный, в несколько человеческих ростов, с высоченным увенчанным колесом, шестом.       Зорянка с завистью поглядывала на все эти приготовления. Вот наступит ночь. Выйдет к березке Горыня, кому, как не сильнейшему волхву-чародею и проводить купальские гуляния. Прочтет он заговоры и молитвы ко всем богам и Яриле особенно. Подожгут Ярилину краду, лето провожая. Подожгут купальский костер, гулянья начиная. И засияет колесо над огромным костром, солнцем ярким освещая темную ночь. И пойдут песни да пляски, да хороводы и веселые игры вокруг жаркого огня. А прогорит купальский костер, будут девушки да парни выбирать себе пару и прыгать, держась за руки, через огонь. Зорянку не пустили бы пока прыгать, но смотреть и болеть за прыгунов тоже весело. После же будет и новые песни да пляски. А главное и любимое ее развлечение — смотреть, как подожгут тележные колеса и спустят их горящими с холма в низ, к обрывистому речному берегу. Полетят они огненными шарами вниз и вниз, рассыпая вокруг золотистые искры, и слетят с обрыва прямо в темную воду, славя союз Неба и Земли, Огня и Воды, Мужа и Жены. Зорянка грустно вздохнула. Не про нее в этом году праздник. Девочка помотала головой, отгоняя малодушную мысль все бросить и пойти на праздник. Ее ждет кое-что поинтересней и гораздо важней.       Чтобы не вызывать подозрений у учителя и родичей, на место празднования Зорянка пошла со всеми. Дождавшись, пока зажгут костры и начнутся пляски, затерялась в толпе и тихонько сбежала к лесной опушке.       Лес нависал над ней темной громадой, заслоняя макушками звездное небо. Девочка насупила тонкие бровки, с вызовом глядя в темноту:       — И вовсе тут не страшно! Я вообще не боюсь ничего. Не положено ведуньям боятся. Вот! — подбадривая себя, крикнула она и притопнула босой ножкой.       Как будто в ответ на ее самонадеянное заявление лес зашумел, заколыхался. Сквозь шум листвы и поскрипывание стволов Зорянке послушалось, как стонет и подвывает кто-то из чащи. Не давая себе передумать, она трижды повторила заговор от нечистой силы, вытащила заблаговременно спертый у Горыни зачарованный нож и решительно вступила в лесные пределы.       В слабом свете волшебного лезвия дорогу было видно не то чтобы плохо, да вообще не было видно этой дороги. И Зорянка искренне жалела, что нельзя было ни факела взять, ни иной волшбы, кроме заговоров от нечисти, сотворить. А подсветить путь хоть бы и простеньким светлячком хотелось. Босые ступни то и дело напарывались на камушки и острые ветки. Узловатые корни так и норовили поддеть и уронить девочку. Черные скрюченные ветви цеплялись за волосы и подол рубашки, уже давно скинув купальский венок. А краем зрения Зорянка то и дело улавливала какое-то шевеление, и явно не ветвей от ветра.       Сложно ли в темном дремучем лесу, не зная заранее, где он расцветет, отыскать единственный цветок? Зорянка заранее разведала несколько мест, где рос папоротник, но гарантии, что там распустится вожделенный цвет, не было. Но был у девочки один козырь, и, ощущая, как нагревается с каждым шагом заговоренная чуять волшбу рукоять, радовалась своей предусмотрительности. Но не только нож подсказывал, что движется она в верном направлении. Все темнее становилось вокруг, все громче слышались стоны, вздохи, подвывания и странный клекот. И вот вдалеке блеснула золотистая искорка, пока слабенькая и еле видная. Зорянка пошла быстрее, спеша, почти переходя на бег, лишь бы не опоздать к полуночи, когда зацветет папоротник.       К овражку, заросшему папоротником так, что за узорчатыми листьями не видно было земли, девочка выскочила как раз вовремя. Почка на одном из листьев уже завязалась и помигивала золотистым светом, но время на подготовку еще оставалось. Зорянка спешно очертила ножом охранный круг, начитывая заговор, чтобы ни одна тварь нечистая не смогла сорвать вожделенный цветок раньше нее. И села возле папоротника ждать, держа нож наготове.       Шло время. Близилась полночь. Тьма вокруг делалась все гуще. В ней загорались ярко-алые точки злых глаз, мелькали жуткие морды, когтистые, клыкастые и шипастые конечности. Вопли нечисти становились громче и злее. Тем сильнее был контраст с прекрасной золотистой искоркой-почкой яркой звездочкой, сиявшей в ночи. Ее ровный теплый свет успокаивал, дарил силы и уверенность, что все получится.       Неожиданно почка дернулась, забилась, запульсировала, как заполошно бьющееся сердечко. Изнутри, капля за каплей вытесняя золото, как будто наливаясь густой кровью, заполнилась она багровым светом. Зорянка напряглась, перехватила нож поудобнее. Нечисть заволновалась сильнее. Кото-то самый нетерпеливый ударился в защитный круг и отлетел с душераздирающим воплем. Дергаясь вверх-вниз, непрерывно пульсируя, почка росла и росла. Замерла на миг, заливая все вокруг нестерпимо ярким алым и с тихим «крак» раскололась.       Взметнулся чудесный папоротников цвет, раскрыл алые фигурные лепестки, похожие на застывшие языки пламени. Зорянка полоснула себя ножом по ладошке, речитативом твердя заговор. Окровавленной рукой сорвала цветок. В тот же миг треснул и лопнул защитный круг. Уже зажав вожделенный цвет в кулачке, девочка почувствовала, как мазнула чья-то когтистая лапа по пальцам. Лес взорвался разочарованными воплями. Маленькая ведунья всей кожей ощутила ненавидящие и жаждущие ее горячей крови взгляды. Зорянка зажмурилась, повернулась в сторону дома. Ни на секунду не прерывая заговора, вычерчивая в воздухе обережные знаки, раскаленным от избытка магии ножом, прижимая цветок к груди, медленно двинулась прочь.       Правую руку щекотали лепестки, и дергала боль от свежего пореза. Левую обжигал нож — единственная ее защита. Вокруг бесновалась нечисть, плакала, верещала, требовала и умоляла, угрожала и обещала. В горле пересохло, язык еле ворочался, в сотый, тысячный раз повторяя заговор. А нечисть звала, обещала отпустить, помочь, исполнить все желания. Пусть девочка только обернется. Зорянка шла и шла, едва переставляя ноги, чертила непослушной рукой знаки. Она знала: обернуться — значило умереть, страшно, мучительно, без надежды на покой и новое рождение.       — Зоряночка, милая! Подожди, дочка, посмотри на меня! — раздалось из-за спины.       Девочка вздрогнула. Мама, это был мамин голос. Она дернулась обернуться, опасно, маме нельзя здесь быть. Замерла, не закончив движения, вспомнила, что не только нельзя, не может ее здесь быть. Затылок обдало горячим смрадным дыханием.       — Плохая, дрянная, девчонка! — рявкнули страшным, но все еще маминым голосом и с громким хохотом отскочили, ломая ветки.       Маленькая ведунья стояла в темном лесу в окружении нечисти. По щекам текли слезы. Идти дальше сил не осталось. Со всех сторон ее звали: родители, братья, сестры, друзья и даже учитель. Завили, ругали, хвалили, угрожали. Голос дрогнул, заговор оборвался. Из темноты за спиной к ней потянулись страшные лапы. Осторожно, почти нежно провели по волосам, по щеке, собирая слезы. За спиной раздался безумный хохот.       — Наша, наша! Навеки наша!       Девочка зажмурилась от страха. И заговор и обережные знаки — все вылетело из головы. По спине побежали ледяные мурашки, когда что-то снова приблизилось и шепнуло на ухо нежно и вкрадчиво.       — Ну же, обернись! Уже не уйдешь.       Зорянка судорожно всхлипнула, сжала обжигающую рукоять. Просто она не сдастся.       — А ну пшли отседова, паскуды! — раскатом грома донесся такой знакомый, такой родной голос.       На Зоряну обрушилась волна ослепительно-белого света. Нечисть за спиной зашипела в последней попытке утянуть девочку с собой, полоснула по предплечью стальными когтями и исчезла.       — Б-боярин! — просипела девочка сквозь слезы.       Через силу, кое-как переставляя непослушные ноги, она похромала к источнику такого теплого и родного света. Огромные, грубые ручищи обняли, отстранили и покрутили, проверяя целостность глупого ребенка. И старый чародей, крякнув, подхватил полуобморочную девочку на руки.       Постарел Горыня Волхович, но дряхлым его не могли назвать даже самые злостные завистники, да и силу волшебную он не утратил еще. Шел чародей по лесу, читал заговоры, чертил посохом знаки, и почти как в молодости, разлеталась от него во все стороны нечистая сила, желая всех несчастий ненавистному волхву. Хоть и дорого ему обошелся этот ночной поход за блудной ученицей, но выбрался он из леса и блудную ученицу вынес.       Как выяснилось позже, Зорянку спас Васька. Вечно таскавшийся за ней хвостиком мальчик, потеряв на празднике сестру, ходил и спрашивал у всех подряд, не видел ли ее кто. Старшие всполошились. Зорянка — девочка яркая, всегда любила быть в центре внимая. О пропаже беспокойной ученицы скоро проведал и Горыня, а для чародея найти человека не проблема.       С возвращением домой Зорянкины злоключения не прекратились. За проявленный героизм и редкостную дурость девочке досталось и от родителей и от старших братьев и сестер, свои пять копеек вставил даже шестилетний Васька:       — Совсем, глупая с эти ученьем стала. Кто тебя такую замуж возьмет, дуру бесстрашную. — глубокомысленно изрек он, обгладывая сушку.       А когда пришел в себя захворавший после лесного приключения Горыня, исполнилась, наконец, Зорянкина мечта. Учитель дал ей дело, а потом еще одно, поважней, и еще одно, и еще десяток. И дела то были настоящие, совсем как она и хотела, важные и насквозь волшебные. Дел было столько, что ни грустить, ни обижаться, ни тем более скучать времени не оставалось. Вот только, валясь каждый вечер с ног от усталости, маленькая ведунья мрачно вздыхала.       «Бойся своих желаний.»