Переосмысление бессмысленности

«В реальной действительности ты сам способен быть кем тебе угодно. Но быть способным тем, кем тебе угодно в теории, и являться им на практике - это, всë ещë, не одно и тоже. Это всё ещё сравнимо с концом твоей прежней истории, без намека на последующую часть. С успешным побегом Затворника и Шестипалого…с превращением Грегора Замзы…с перепрофеляцией Гая Монтэга…но никак не их последующим внематричным существованием, оставшимся в качестве открытого финала. Я уже «не там», но все еще «не здесь». И все еще бьюсь об заклад бетонной изгороди, не зная, как её пересечь. Не зная того, кем я стал, осуществив высвобождающее из архаично-нравственных оков грехопадение; умерев ради того, чтобы жить.» Очередное утро Худи начиналось как по расписанию: с очередной дозы самокопаний и очередного окровавленного трупа, успевшего посиреневеть, лёжа на убогом цветастом ковре, ебалом вниз. На этот раз пробитое тремя ножевыми в районе груди тело молодой кассирши с пригородной заправки, было обреченно на неминуемую смерть из-за того, что девушка являлась свидетельницей «внезапной пропажи» нескольких детей, не вернувшихся домой после позавчерашней лесной прогулки. — Заместо того, что бы заставлять нас стирать с лица земли каждую первую шлюху, Палочнику бы не мешало пролечиться от ебучей паранойи, — озвучивать свои мысли в слух, без обращения к кому либо конкретному, было достаточно привычным занятием для Маски. Подобно Брайану, его очередное утро началось с очередной дозы, но в отличии от бесплотных думок напарника, она была более чем осязаема и растворялась в желудке чудотворной капсулой таргина. — И в то же самое время – мне ли – уебку, исполняющему приказы этого безликого сукиного сына, его судить? — иронизируя с неопределённости собственного положения, убийца корчил забавные гримасы мутному отражению стоящего напротив него зеркала. После чего оттолкнулся от скрипучей полувековой кровати, используемой в качестве седалища, и неспешно подошёл к бездыханной жертве; перевернул ее головой кверху. — Ты бы могла быть охуенной насадкой для моего члена, жаль только, преждевременная смерть оказалась в тебе первей, — в ответ на сказанную им скабрезность безмолвная девичья тушка осталась лежать в том же самом положении, что и была. Безудержная радость Тимати «как по щелчку» сменилась на противоположное чувство – невыносимую грусть. Нет, ему не было жаль её, как это могло бы показаться со стороны: ему стало жаль самого себя. Ему стало жаль самого себя за то, что именно сейчас он в полной мере ощутил свое беспросветное одиночество, не прекращавшееся ни на миг, с первого по нынешний день этой ёбаной жизни. Не желая ощущать подобные состояние дольше, чем на несколько секунд, Райт вылетел из чужой окровавленной спальни, чуть ли не пулей, и устремился искать остальных прокси. Копошащийся в хозяйских вещах, сосредоточенный Томас был обнаружен им на стыке ванной комнаты и полуосвещенного коридора. — Расскажи мне, о чем сейчас думает твоя больная голова, Брайан? — Высосав тему для диалога из воздуха, старший бесцеремонно вторгся в его личные границы. Совокупность расширенных зрачков Тимати и открытого интереса к его замкнутой персоне, заставили молодого человека машинально попятиться назад, неуклюже зацепив головой дверцу скрипучего шкафчика. Причудливая реакция напарника вновь вернула временно нереализованного торчка в привычное для него, утвердительное русло и заставила ехидно оскалиться. — Неужели я настолько страшный? — иронизировал он, позабыв о своём предыдущем вопросе. — В чем смысл делиться с тобой содержимым моей «больной головы», если ты всё рано этого не поймешь? — искренне недоумевал Томас, проигнорировав его усмешку. Окружающие люди были для стрелка чем-то вроде плесени, наросшей на священный Грааль первородной истины; были для него чем-то вроде преграды, не позволяющей насладиться кровью из ран распятого на Кресте Спасителя; заставляли его негодовать. — Смысл заключается в том, что я приказываю тебе! — несмотря на то, что напарник относился к Райту с явным пренебрежением, это ещё больше заинтересовало в нём старшего. В качестве дружеского напутствия на Брайана было направлено его же боевое оружие – травматический пистолет; больше для шутки, нежели взаправду, но всё же… — Хорошо, больной ублюдок, ты выглядишь достаточно убедительным, — подходя к нему в плотную, проговорил Томас. Контрастность его натуры заключалась в том, что он готов был подскакивать от каждого постороннего шороха, но оставался спокоен перед лицом своей собственной смерти. — Я думаю… Вернее… Меня мучает один очень важный вопрос, скажем так, философского характера — пытаясь подобрать максимально понятные для напарника слова, начал он. — Короче говоря - я озадачен постижением ценностей полного отрицания, придя к тому, что больше ничего на свете не имеет смыла…озадачен идеями того, что я хочу стать им – смыслом, собственным смыслом, сам для себя, — наркоман внимательно прислушивался, приподняв свою пышную каштановую бровь. — Но как бы я не старался: ни через убийства, ни через служение безликому, ни через отречение от прошлого, ни через множество переосмыслений – я не стал им, находясь в промежуточном пространстве между землей и небом. — закончив свое повествование, он продолжил заниматься исследованием содержимого маленьких ящичков, не надеясь на комментарии недалекого материалиста Райта. — Знаешь, в чем твоя самая главная проблема, Улыбка? — вопреки ожиданиям Брайана, комментарии недалекого материалиста Райта, все же, последовали. — Заместо того, чтобы копошиться во всей этой экзистенциальной дребедени, ломая свою съехавшую крышу, тебе, всего навсего, стоит понять, что нигилизм – это не антагонизм; не противостояние добру, а – его полное нивелирование вместе со злом. Ты не можешь стать центром собственной вселенной, потому что ты делаешь то, чего другим не хочется, а не то, чего хочется тебе. Противопоставляя себя модерну, ты никогда не сможешь стать постмодернистом. Не сможешь стать ницшеанским сверхчеловеком, на образ которого ты, по всей видимости, дрочишь, — всмотревшись в онемевшую физиономию Томаса, Тимоти довольно ухмыльнулся и удалился прочь, оставляя его наедине с самим собой. Из гостиной послышался звонкий голос Тобиаса и их совместная возня, сопровождавшаяся громким матом. Пора было начинать заканчивать…

***

То насколько сильно Брайан оказался поражен эрудированностью Райта – ни в какую не укладывалось в его перевёрнутом с ног наголову сознании. Пару раз он пытался нагнать мужчину, шествующего на несколько десятков шагов спереди, с целью того, чтобы расспросить: «откуда тебе все это известно!?» Пару раз перегонял его, надеясь на то, что он Маски, как сегодня, подойдет к нему сам. Пару раз, пытался внушить себе то, что фигура старшего прокси по-прежнему не имеет для него никакого значения. Но, в конечном итоге, просто окликнул его, произнеся: «Научи меня быть центром собственной вселенной, Тим». Живописные склоны Колорадо, у подножья которых они передвигались, сверкали Брайану в глаза своими заснеженными пиками. Взглянув на них, стрелок на мгновение потерял способность видеть что-либо в принципе и вновь обрёл его тогда, когда Тим оказался к нему лицом к лицу. Учитывая наисквернейший характер мужчины, Худи мог ожидать от него чего угодно, от «о чем ты, дебил» до «пошел нахуй», но Маски вновь его обескуражил, произнеся несвойственное для себя: «Хорошо.» — Хорошо, Томас, но в качестве платы за мои знания, я возьму с тебя небольшое обещание, — И всё-таки Брайан поспешил с выводами: его напарник был тем еще гондоном. — А поконкретней, — молодой человек недоверчиво нахмурился. — Ты будешь делать то, что я тебе скажу, — несмотря на то, что напарник относился к их диалогу с максимальной серьезностью, для Тимоти все это было не более чем игрой, но не сыграть в нее он не мог. В его сухой, мозолистой ладони появилась белая упаковка с персиковыми таблетками OXN, одна из которых была любезно протянута Худи. — Что это за дрянь? — Это моя первая прихоть. — Хочешь меня обдолбать? — Для твоего же блага, Томас. — Хуй тебе. — Опять делишь мир на хорошее и плохое? — Дай сюда, черт тебя дери! Скорчив озлобленную мину, Брайан выхватил из его рук опиоид и незамедлительно вкинулся им. Надавив на пластиковую упаковку повторно, Тимоти вкинулся следом. Третья таблетка досталась любопытному Тоби, внимательно наблюдавшему за их непонятным ему, но очень заманчивым диалогом. Эффект от вещества наступил спустя непродолжительное количество времени. По всему телу пошло легкое, ненавязчивое расслабление; настроение каждого из напарников улучшилось; яркость просыпающегося после зимнего сна леса прибавила в оборотах. — Принятие наркотиков всегда стояло с внутренней централизацией бок о бок, так же как и алкоголь. Не один великий мыслитель пользовал их в качестве двигателя для собственных гениальных открытий и я – хоть и не мыслитель, но не исключение. Они раскрепощают, высвобождая твое истинное я. Они делают тебя собой. А теперь прислушайся к себе и почувствуй: чего бы тебе сейчас хотелось на самом деле. — М-мне бы чего-н-нибудь пожрать! — несмотря на то, что это послание было адресовано не ему, Роджерс решил высказаться, вызвав у двух других убийц звонкий смех. Крупные вороны, сидящие на соседних деревьях, разлетелись в стороны. Время близилось к вечеру, но на улице все ещё было светло и тепло. Освобождённые от своей основной работы они гуляли по заброшенным предприятиям, исследуя их необъятные замшелые просторы. Маски говорил, Худи думал, Тоби жрал. А потом каждый из них повыбивал как минимум по несколько десятков стекол из окон большого ткацкого завода, сойдясь на том, что им всем этого хочется. «Жизнь слишком коротка, чтобы не делать того, к чему лежит твоя собственная душа; слишком коротка и слишком бессмысленна.»