Моя дорогая

Время в настенных часах, Правда в оборванном сне… Жизнь на небесах. Жизнь, с крылом на спине…

      Она всю жизнь была хорошей девочкой, умной и правильной. Кудрявые волосы, большие зелёные глаза — все видели в ней недоступную сказку. Её называли маленьким ангелочком и маминой радостью, а потом… Потом в один момент что-то изменилось…       Она всегда ненавидела своё полное имя, уж слишком оно было приторным для её темперамента. Хоть и волосы стала красить в светлый, а ангелом — сгустком света так и не стала. Пирсинг, татухи и охуенные стрелки теперь стали её постоянными спутниками. Такими же постоянными, как ненависть к алкоголю и запаху дыма от табака…       Именно поэтому, стоя на поляне, она морщит нос от едкого запаха, источаемого трубкой деревенской ведьмы. Лина не может не признать, что это выглядит ебать как охуенно. Зелёные глаза смотрят на неё с прищуром, а довольно высокий рост этой женщины поражает. Джебисашвили не трогается с места, но про себя отмечает, что они ещё обязательно встретятся…

Горький кофе к утру. Сносились глаза, как подковы. Не замечаю, как вру Себе самому про кого-то другого…

      Постепенно с участием в Битве Лина начинает замечать, что становится грубой и раздражительной, будто каждый день из неё высасывают силы. Чашка кофе с утра перестаёт спасать. Девушка начинает невольно думать, что Череватый реально прикопал её…       Но отчего-то настроение всегда меняется, когда она приезжает на съёмочную площадку и встречает всегда такую ласковую и улыбающуюся Изосимову. Лина списывает всё на прогулку на свежем воздухе, мол, подышала, голова прояснилась… Она пиздит себе безжалостно, хотя сама уже понимает, что единственный свежий воздух, который ей нужен, — это Ангелина…

Тонкая площадь руки. В ней сырость трамвайных колец. Я хотел бы с другой ноги Пройти этот путь из начала в конец…

      — Я заебалась, — Лина падает на сиденье микроавтобуса и взъерошивает волосы. Она ловит на себе насмешливый взгляд Изосимовой, и не может отказать себе в лёгком касании. Медиум берёт руку ведьмы, сидящей у окна, в свою и проводит кончиками пальцев по костяшкам, спускаясь к фамильному перстню с обсидианом, обходит его, а после через запястье переходит на ладонь… Ангелина вздрагивает, но руку не убирает.       Всю дорогу до гостиницы Лина не может отпустить руку женщины. Она отчётливо понимает, что это её дорога в конец. Эти чувства не до чего хорошего не доведут их обеих. Она не ангел, Ангелина тоже. Но так хочется верить в чудо…       Уже на подъезде к месту медиум решается на отчаянный шаг. В полумраке салона с сидящими впереди коллегами-экстрасенсами, она не может прогнать свои мысли и поддаётся им. И, глядя в зелёные глаза, подаётся вперёд… Она целует сомкнутые губы и чувствует привкус соли…

Моя дорогая, я не так далеко. Ты можешь убить меня, не обнимая. Моя дорогая, Я не так далеко…

      С тех съёмок прошла неделя, а они всё ещё не разговаривают друг с другом. Эту перемену замечают все вокруг. Как замечают и Линины круги под глазами, и Ангелинины искусанные в кровь губы… Они обе печальны. Даже шутки Лены и клоунады от Череватого не вызывают у них улыбок…       Лина чувствует, что погибает. Она не может это больше терпеть. Съёмки готического зала заканчиваются, и девушка выходит на улицу, вдыхая морозный воздух вместе с парами дыма от Ангелининой трубки…       — Опять куришь? Не надоело себя убивать? — язвит медиум.       — А тебе? — зелёные глаза прожигают… — Я так не могу, Лин…       В следующую секунду её целуют солёные губы колдовки:       — Люблю я тебя, девонька, люблю…