Варим зелье к Новому году

В бесконечных коридорах Хогвартса пахло пылью, цементной крошкой, пергаментом и магией. Иногда пространство наполнял запах учеников, проходивших по широким каменными проходам. Сейчас же еле уловимый аромат жасмина и нероли пробрался в ноздри, наполняя его тело желанием и душу — тягучей тоской. Ее аромат. Аромат его амортенции ещё с пятого курса. Тео зажмурился, растворяясь в пустоте сумеречного коридора. Пальцы дрогнули от тяги прикоснуться к ней, зарыться в непокорные густые волосы. Они были мягкими — он знал. На сдвоенных уроках он на выходе из класса шел вплотную к ней, выносимый толпой жаждущих покинуть класс учеников. И тогда он позволял себе украдкой коснуться шелковистой каштановой волны, вдохнуть жасмин и нероли, борясь с желанием прикрыть глаза от счастья быть так близко к ней. Но подойти к ней не смел. Сын Пожирателя, одного из самых свирепых чистокровных лордов не мог быть рядом с героиней войны. Он не разделял убеждений отца, нет. Как он мог? Тео любил магглорожденную ведьму и не хотел быть причиной гибели ее или ее родных. Его рука не могла поднять палочку на ту, которая своей улыбкой за гриффиндорским столом наполняла светом его истерзанную душу, и этого мимолётного поднятия уголков губ хватало на весь день. Она жива и она улыбается. Большего ему и не надо. Отец взбесился, когда он, его сын, отказался принимать метку и появляться на собраниях избранных Тёмным Лордом. Тео тогда лежал на каменном полу Нотт-мэнора, срывая голос от Круциатуса, сотрясаемый судорогами, которые рвали мышцы в бесконечном напряжении, лопали капилляры на лбу, заливая кровавым потом серый камень. В какой-то момент ему почудились нероли и жасмин - этот аромат цветущей весны, и сознание уплыло в белое слепящее небытие, где нет боли и страданий. Лишь бесконечное ничто и ее аромат. Домовик взялся лечить подрагивающее тело, когда отец, пнув ногой бесчувственный организм, отбыл по делам своего Лорда. Слёзы эльфа, который с детства ухаживал за ним, были бесценны. Его любили. Пусть домовик, но это было живое существо, которое переживало за него, не давая ускользнуть за грань безумия. Его спасли тогда двое — эльф и ее аромат... Она, видимо, проходила недавно здесь, по этим гулким каменным коридорам, которые вели в подземелье. Что она делала здесь в закатный час, когда все были на ужине? Аромат стал сильнее. Тео глубоко вдохнул, запоминая, запечатывая, чтобы перебирать ночами драгоценные жемчужинки этих мгновений, когда он был чуть ближе к ней. Волос едва коснулось что-то, лёгкое, как летящее перышко. Он вздрогнул. — Тео... У тебя красивые волосы, ты знаешь? Её голос невозможно перепутать ни с чьим другим. Боясь повернуться или даже открыть глаза, чтобы спугнуть невероятное, он хрипло выдохнул: — Нет... И замер, всем существом стремясь раствориться в ней, прорасти в нее, окружить её собой... Она молчала, перебирая пальчиками его волнистые волосы, которые он никогда не укладывал — они сами послушно ложились в небрежно-идеальную волну над высоким лбом. Они стояли долго, ласкаемые лучами заходящего солнца сквозь стекла стрельчатого окна, не осмеливаясь заговорить, растворяясь в реальности, пока его губы в каком-то отчаянном беспамятстве привычно не шепнули в воздух, наполненный весной: - Гермиона, я так тебя люблю...