Варим зелье к Новому году

— Ты должен убить его! — слышит он сухой, приказывающий, безжизненный голос. — Чт-то? Разве я могу? — Можешь! Ты сильнее, чем думаешь. — Но зачем? — Потому что Дамблдор лжец! Лжец! Лжец! Лжец! Вот теперь голос Гермионы наполняется жизнью. Злостью, что несёт разрушительную силу, подпитывая магическую энергию, как материнское молоко младенца. Где-то слева покрывается паутиной трещин зеркало. Справа, на подоконнике, роскошные цветы увядают на глазах, превращаясь в чёрные, мёртвые, свисающие с горшков ленты. — Манипулирующий старый сукин сын, который должен сдохнуть! — уже тише, ближе. — Из-за него умер Гарри. Сошёл с ума Рон. Джинни не выдержала такого количества потерь и пошла на верную смерть, когда бросилась в логово Пожирателей, — обречённо, на выдохе, прижимая ладонь к щеке. — Мои родители забыли меня... — рядом проговаривая-дыша на ухо. Теодор дёргается, теряя из виду её быстрое перемещение. Она уже рядом: жмётся, льнёт вплотную. — Я придумала идеальный план, — вкрадчиво мурлычет, указательным пальцем постукивая по нижней губе Нотта, немигающим взглядом с искорками безумия за собственным движением наблюдая. От такого простого, примитивного действия парня прошибает возбужденной пульсацией. Она распространяется по телу и впивается в область паха острыми иглами, готовыми ранить вставшую плоть, если Теодор не будет действовать. И он подчиняется своим похотливым инстинктам и действует без промедления. Тонкие, хрупкие запястья шатенки оказываются в крепком мужском захвате. Уста Гермионы складываются в удивлённое "о", когда Теодор резко меняет их местами. Он соединяет их в единое целое - прижимаясь своим телом к фигуре Гермионы, вынуждая её почувствовать прочность стены сзади и твёрдость своего члена спереди. — Расскажи, — требовательно просит Нотт. Он зарывается лицом в роскошную гриву волос, которая после войны, наверное, должна пахнуть дымом, горечью, смертью, но от нее исходит острый, терпкий, живой аромат гортензии, который хотелось вдыхать и оставить в себе. Которым сколько не дыши, а необходимо ещё. Теодор горячо дышит в шею, а после принимается усердно выцеловывать бархатную кожу, выводя влажные дорожки в хаотичном порядке. Он кусает мочку уха, засасывает участок под челюстью, облизывает ключицы с несдержанным аппетитом. Гермиона громко выдыхает, выгибаясь ему навстречу, наслаждаясь ожидаемой решительностью. — Ты вернёшься в Хогвартс и закончишь седьмой курс-с, — прерывисто, теряя контроль над голосом, когда Нотт захватывает зубами сосок сквозь тонкий материал одежды. — Твоя семья сотрудничала с Орденом, но это не помешает параноику Дамблдору подозревать, следить, испытывать... тебя. Холодные ладони нагло проникают под атласный халат, под которым скрывалось нагое тело. Эмоция потрясения скользит по лицу Теодора, тут же сменившись на голодное, вожделенное выражение, и внимательно наблюдающая за реакцией Гермиона довольно ухмыляется. — Поэтому ты будешь с восхищением глядеть на него. Кивать на каждое слово. Примерно учиться, — чеканит по пунктам и, выставив руку вперёд, шагает на него, вынуждая пятиться назад. — И... когда он начнёт тебе доверять, твоё непростительное лишит его жизни! — ответ-выстрел-приговор, глаза в глаза, карими в карие. Теодор открывает рот, но молчит. В пространстве застывает ответ, который Грейнджер знает и недовольно поджимает губы. — Но сперва я помогу тебе настроиться. Толчок в грудь. Спина встречается с мягкостью кожаного дивана. Гермиона забирается на колени Нотта сверху, жёстко фиксируя их в этом положении. — Ведь, чтобы убить - нужно почувствовать себя мёртвым. Обхватив его лицо руками и немного отклонив голову назад, чтобы встретиться глазами, она шепчет: — Будет больно, — и аккуратно ныряет в его разум, показывая масштабы ужаса, что творились с ней в поместье Малфоев. Теодор кричит: дико, громко, разрывая голосовые связки. Теперь он готов. Гермиона, ощущая привкус триумфа, улыбается.