Засними меня

Сайно леденеющими руками копается в телефоне и наконец-то тыкает на «камеру», отдаёт телефон Тигнари: — На, засними меня. — Чего? — Ну вот, — показывает лапками на заледеневшую лужу на асфальте, — лёд. Засними меня. Это, мать их, девять вечера. Они немного выпили в гостях у друзей и идут обратно домой в свою съёмную на двоих однушку. У Тигнари кружится голова, хотя обычно он горазд пробовать новый алкоголь, но сегодня что-то всё пошло не в то горло. Или пошло, но не совсем в горло. И он старается не говорить об этом, чтобы Сайно, не дай господь, не сМоРоЗиЛ какую-нибудь тупую шутку. Сайно вроде тоже слегка пьян. Ну, должен быть. По нему, конечно, не скажешь — серьёзен даже с красным лицом, но должен быть! Тигнари закатывает глаза, но отходит подальше, даже присаживается на корточки, чтобы подобрать хороший ракурс. Дорога рядом с ними шумит машинами, где-то позади горит ночной фонарь, замечательно освящая Сайно с его белыми под шапкой волосами и с люто красными щеками. Вот же нашёл время и место выпендриться. Сайно отступает от лужи на несколько шагов, закрывает свои алые глазки, вдох-выдох (и мы опять играем в любимых), и разгоняется, что есть силы, добегая до лужи и прокатываясь на льду, под конец пафосно приседая. — Ну чё, нормально получилось? Голос серьёзный, но алые глаза прямо-таки горят. Тигнари, всё это время сидевший почти задницей на асфальте, заметённом ноябрьским снегом, смотрит в телефон ещё с полминуты, а потом хмурится, смотрит на Сайно и говорит: — Плохо, давай ещё раз, другой ракурс возьму. Сайно кивает: дело реально серьёзное, надо переделать, нельзя, чтоб было неидеально. Снова уходит подальше, разгоняется, скользит по льду, пафосно приседает, под конец блестит глазами прямо в камеру, слегка сталкиваясь взглядом с Тигнари. — А теперь? — Блин, давай ещё раз, тут что-то смазалось. — Понял. Сайно идёт опять. Третий раз скользит. Вопросов не задаёт, уже по придирчивому взгляду Тигнари понимает, что тот на заднице по асфальту ещё не накатался, фотка его снова не устраивает. Спустя раз десять Тигнари довольно поднимается, подходит к уже нормально так запыхавшемуся Сайно, гордый протягивает телефон и улыбается: — Я так идеально даже курсач не писал. Сайно серьёзным взглядом рассматривает получившиеся фотки, что сравнимы аж с профессиональными. Хмыкает, убирает чёлку с глаза: — А знаешь, что ещё ты делаешь идеально? — Заткнись. — Что ж, Тигнари ещё даже не дослушав ни то каламбур, ни то тупой подкат, которые так любит его лучший друг, не готов прямо здесь и сейчас ловить кринж, даже если он пьян. — Сними меня тоже. Он достаёт уже свой телефон, дышит на руку, чтоб хоть немного её согреть, потому что она успела замёрзнуть настолько, что экран телефона не воспринимает палец как что-то живое. И выбирает «камеру». Схема та же. Сайно стоит с телефоном, Тигнари отходит подальше, ждут пафосный свет фар на фоне, потому что где-то вдалеке на перекрестке загорелся зеленый, и-и-и-и понеслась! Щёлк. Тигнари подбегает, эмоционально подпрыгивая туда сюда: — Ну? Ну? Ну как? Сайно просто молча протягивает телефон обратно, наблюдая, как лицо его лучшего друга из предвкушающего кайф превращается в полное разочарование. — … Сайно. — Что? — Ты мог бы хоть чуть-чуть постараться. Знаешь, поймать СВЕТ там. Как бы… РАКУРС. Может ещё постараться НЕ ТРЯСТИ ТЕЛЕФОН. Сказать мне подождать, потому что тут загородил вид какой-то ТУПОЙ ПРОХОЖИЙ. И этот великий нечитаемый взгляд того самого Тигнари, который смотрит на тебя, как на говно. Сайно хмурится и скрещивает руки на груди, искренне не понимая, что тот имеет в виду. Он старался! Фотка и фотка, чё бубнить-то? Сайно не очень-то и фотограф, если уж на то пошло. Сложно быть крутым фотографом, когда учишься на полицейского. К слову, прохожим был некий Аль-Хайтам — их сосед, у которого дома вечно орёт собака, которую он добро и ласково зовёт Кавех. Иногда эта собака выбегает из квартиры на лестничную площадку, и Аль-Хайтам даже не пытается идти за ней, чтоб завести обратно. Потому что Кавех спустя каких-то жалких двадцать минут всё равно прибегает обратно и воет, чтоб его запустили, а когда Аль-Хайтам открывает, собака делает вид, что не очень-то ей и хочется обратно домой. Аль-Хайтам слишком устал после работы для такого дерьма, как лицезреть двух своих соседей-студентов, которые фоткаются на грёбаной заледеневшей луже в грёбаные минус пять. Он старается пройти мимо них, слившись с (пустующим) окружением, но всё равно умудряется попасть в кадр, о чём слышит за спиной. — Ц. Бестолковые дети. Стоит ему прикрыть глаза и недовольно выдохнуть, как земля из-под ног вдруг стремительно испаряется. БАМ! Сайно с Тигнари тут же прекращают спорить, поворачивая головы к источнику смачного шлепка об асфальт. Их сосед Аль-Хайтам распластался на такой же соседней луже. — Пф-фх-х-х… И Аль-Хайтам просто лежит, глядя в противное сегодня вечернее небо, осыпающее всё вокруг ноябрьским снегом, и думает, что он слишком устал для этого дерьма, чтобы слушать, как над взрослым человеком хихикают два ребёнка. — Тигнари? — Что? — А знаешь, как ещё ты можешь услышать такой же громкий шлепок? — … Умоляю тебя, просто заткнись по-хорошему.