Envy/Зависть

      Гимли       — Разве ты не завидуешь им иногда? — задает мне вопрос Гиртгим, мой дальний родственник. Он толстый и темноволосый, с голубыми глазами и румяными щеками. Он добрый и осторожный, и единственный из моих кузенов кто понимает кем я стал. Мне нравится Гиртгим.       Я перевожу взгляд с него на тех, на кого он указывает.       Несколько эльфов растянулись на траве, некоторые из них положили головы на колени своих товарищей, другие опираются друг о друга. Я привык к дружелюбию эльфов. Гномы хотя и заботятся друг о друге, но они более осторожны и отстранены.       Я вижу моего дорогого друга Леголаса. Он растянулся на ковре из клевера, птичка весело порхает у его лица. У него голубые глаза и золотистые волосы. Он словно часть окружающего мира: его смех летит вместе с ветром, его движения повторяют ветви деревьев.       Леголас — это яркость и молодость, жизнь и радость. Это горит в нем ярким светом. Я чувствую это, когда нахожусь рядом с ним. Он прожил бесконечные годы, больше, чем я могу представить, больше, чем я могу по-настоящему понять, но все же…       Он снова смеется, его смех легкий, тонкий и музыкальный. Каждое его движение изящное, он прекрасен, его коснулись Валар, и они любят его. Их свет всегда будет сиять на нем, их любовь всегда будет касаться его.       — Нет, — качаю я головой на вопрос кузена. — Я им нисколько не завидую.       И я говорю правду.       Потому что Леголас благословен богами и красив, но я видел шрамы в его душе. Я держал его, когда он просыпался от кошмаров и кричал до хрипоты. Я видел, как его глаза заполняла пустота, когда на него накатывали ужасные воспоминания о прошлом. Я видел отчаяние, которое затаилось около поверхности, хотя он хорошо играет свою роль, притворяясь что все замечательно. Я шептал ему на ухо, когда он не мог вспомнить, какой сейчас год, в какой битве мы сражаемся, кто рядом с ним и кто из его друзей давно умер.       Леголас прекрасен и бессмертен, но я никогда не смогу стереть из него печаль. В его душе болезненная рана, и я не знаю, смогу ли я когда-нибудь излечить ее, но я постараюсь.       — Я ему нисколько не завидую.

***

      Леголас       — Разве ты не завидуешь ему иногда? — спрашивает Орториен.       Мы сидим высоко на дереве, листва вокруг нас зеленая и шепчет песню, говоря, что платан рад видеть эльфов в своих ветвях. Дерево рассказывает о том, что оно было маленьким и кривым, и когда-то на его нижней ветке был огромный гриб, хотя его уже давно нет. Платан поет о том, как чувствует солнечный свет, знает воду и что живет долгое время.       Ветер колышет ветви, и солнце мягко освещает платан, и он счастлив.       Волосы Орториена развеваются на ветру, он наклоняется ко мне, держась за ветку. Я чувствую, как листья мягко касаются моей кожи, ощущаю запах коры и мха. Я чувствую запах дождя, который начнется к ночи.       Гимли крепко спит у ствола дерева, укутавшись в плащ. Он ужасно храпит, и эти звуки далеко разносятся по лесу.       Я провожу рукой по лицу, стирая грязь. Я устал, но давно научился игнорировать усталость.       — Нет, — шепчу я Орториену. — Я ему совсем не завидую.       И я говорю правду.       Гимли измучен. Он бегал с нами весь день, и хотя жаловался на это каждую секунду, но только потому, что от него этого ждут. Он готов был бежать, пока у него не остановится сердце, если бы я попросил его об этом.       Я крепко хватаюсь за ветвь платана и двигаюсь вместе с ветром. Я чувствую запах лисы, которая бежит где-то неподалеку, малиновка приземляется рядом, но тут же срывается с ветки и улетает прочь.       Гимли работает усерднее, чем любой из нас. Он бежит быстрее, давит на себя сильнее, идет за пределы своего тела, и хотя он жалуется, а он жалуется много и часто, но все же продолжает идти. Он умнее, сильнее и лучше меня. Он бы бежал до конца света, хотя бы для того, чтобы доказать, что может это сделать. И я готов бежать с моим дорогим другом гномом хоть на край света.       Я наблюдал, как он меняется, как и все остальное меняется вокруг меня. Но мне кажется, что Гимли изменился в мгновение ока. Наше короткое время вместе давит на его сердце, но он борется, сопротивляется и продолжает идти так же, как и всегда. По прошествии сезонов я наблюдаю, как он становится тихим и подавленным, вижу, как его взгляд становиться рассеянным.       Я видел вспышку паники в его глазах, когда он боролся за вдох, стараясь подавить ужасные воспоминания о прошлом. Смертные не созданы для того, чтобы выдерживать штормы, которые пережил Гимли. Их жизни быстротечны, как вспышки молнии, и такие же яркие, но мой друг познал огромную ​​тьму.       Гимли думает, что моя сила в настойчивости, но я как ива на ветру, а он как гора. Я научился сгибаться, и стараюсь быть ему таким же хорошим другом, как и он для меня.       — Нет, — повторяю я. — Я ему нисколько не завидую.

***

      Арагорн       — Разве вы не завидуете им иногда? — спрашивает меня Фарамир.       Он прислоняется к каменной балюстраде, и мне хотелось бы так же расслабленно стоять, но я больше не могу позволить себе такого.       Леголас и Гимли медленно идут по лужайке, и я чувствую, как тяжесть на душе сменяется легкостью. Столько всего происходит, так много я должен сделать, на мне так много ответственности, которой никогда раньше не было. Я понятия не имел от чего откажусь. Ветер треплет мои волосы. Это напоминает мне о вереске и бесконечных продуваемых ветрами вересковых пустошах, которых я больше никогда не увижу. О ночах, когда я спал на равнинах, о ревущих от ярости ветрах, о жарких летних днях, о громких сверчках, о холодных снегопадах.       Стоя здесь, в пустых каменных коридорах, где не продувает ветер, я вспоминаю, что у меня было раньше. Я вспоминаю это и сожалею о том, что я потерял.       Леголас — это часть ветра и неба, он как ястреб, который кружит над нами, как солнце и луна. Он также боль и истощение, и ему не станет легче, пока он не уплывет. Пока он не уплывет домой, пока он не последует за своим народом. И иногда я очень хочу, чтобы он просто сдался и ушел!       Гимли поворачивает голову, смотрит на Леголаса и заразительно смеется.       Гном без дома и без народа, потому что он очень сильно изменился. Он слишком легкомысленный для гнома, слишком сломленный, чтобы вернуться к своей прежней жизни. Он слишком устал, слишком ранен, слишком залит кровью.       Никто не понимает Леголаса или Гимли так, как они понимают друг друга, хотя однажды, возможно, я мог бы понять. Они таинственно переглядываются, перешептываются, и никто не сможет понять их мир.       Гимли смеется, и Леголас кладет руку ему на плечо. Слезы наворачиваются мне на глаза. Они мои братья.       — Нет, — говорю я Фарамиру. — Я им нисколько не завидую.