Не оставайся, а то простынешь.

В ушах тихо звенит вперемешку с бьющимися волнами и ветром. Руки и шея мёрзнут в вечерней прохладе, а открытые щиколотки покалывают. В волнах — темнота, хотя солнце ещё не село, морская пена, собирающаяся у ног, завораживала, что, кажется, протяни ты руку и тебя утащит в эту безумную пучину моря, как в сказках, превратив в морское создание или саму морскую пену. Облака продолжали сгущаться и тревожить воду, не смотря на то, что сезон штормов уже прошёл и сейчас должно светить тёплое летнее солнце, грея мёрзнущие щёки и пальцы рук, нагревая макушку. В такую облачную и неспокойную погоду хотелось свернуться в одеяле, играя из-под него в приставку и закусывая под это настроение посоленных огурцов, наконец, ощутив капельку свободы и покоя за последние недели. Ветер обдувал лицо морским бризом, пробираясь под форму и растрёпывая уложенные волосы, щекотал прохладой покрасневшие уши и игрался с каплями воды, окрашивая маленькими пятнами рубашку и манжеты брюк. Серые облака с проблесками света хотелось потрогать, а может наоборот — прикрыть глаза и избавиться от этих плещущих цветов вокруг, погрузившись в покой. Кисти рук и ноги побаливали от спешной прогулки у берега, но сейчас, сидя на бордюре и вытянув длинные ноги в дерби, будто время остановилось, погрузив и загипнотизировав видом на плещущуюся темную воду, видя в отражении кучерявые облака и наблюдая за быстрой рябью. Вроде холодно у воды, но отойдя от моря к спальному району — уже тепло и не клонит в сон. А если отойти ещё глубже в районы и блок, то можно по дороге встретить кучу других ребят в той же форме, более радостных и энергичных, во всю празднующих первые часы «взрослой» жизни. Кто-то может уже ушёл в недавно открытый парк, который специально устраивается в честь выпускников и окончания года, кто-то может уже ушёл домой, играть с друзьями в приставку, смотреть фильмы или сразу пошёл спать, не поддаваясь общей эйфории. А может кто, как Аято, сейчас сидел где-то, размышляя о разном, может о планах на следующую неделю, может о будущем университете, а может просто отдыхал, сидя под деревом и выпивая прохладную газировку. Может быть с друзьями или со своей любовью, или вовсе с родителями, если близки. Если бы меньше штормило и погода была бы потеплее, Аято хотел бы опустить затёкшие ноги в воду, ощутить кожей острые камни и мелкие песчинки между пальцев, умыть лицо водой и, наверное, промочить волосы, позволив прохладе политься сквозь волосы, по затылку и за ворот, пробудив сонное тело пробежавшими мурашками по спине. Может быть ещё пройтись до песчаной части и посидеть там, поразмышлять о всяком… разном. Ноги ноют от усталости и тяжести, но Аято поднимается и уперто, медленным шагом, идёт к песку. Надо было поразмышлять, а лучше уж отдохнуть… Влажный песок попадает в обувь, пачкая чистые брюки и усталые руки, противно скребясь и попадая под ногти. Чем-то это место вызывает ностальгию у Аято, неприятно скребясь в груди. Вот, например, в слабом блеске можно увидеть прямо у линии воды какую-то ракушку, или может это раковина, а может и простая треснувшая бутылка соджи, которые оставили взрослые после ночной пьянки у холодного берега. В мятежном настроении, эта «блестяшка» напомнила, как Аято сам, будучи мальчишкой, любил ходить к морю, собирая всякие штучки, будь то пластмассовый жемчуг или интересного окраса водоросль с запутавшимся в нём крабом. Тогда ещё ему помогал Тома. С этой нелепой тряпкой на голове, как какой-то слуга или уборщик. Вроде друзья, а бывает ходит хвостиком, практически по пятам, если Аято звал с собой по берегу прогуляться и всяких Штучек собрать. «Аято, море сново шумит. Уже пора возвращаться! Вернёмся и соберём больше классных штук, принесённых водой после шторма!»: так бывало говорил Тома с пластмассовым ведёрком, полного ракушек, чужих сломанных игрушек, странных водорослей и другой Всякой-Всячины. А сейчас на берегу так пусто. Только волны пенятся при падении на песок и прохладный бриз попадает на лицо. Кажется, Тома остался присмотреть за Аякой после церемонии, пока остальные уже уходили или разбредались на «празднования». Если так подумать, то Аято мог бы провести последние «школьные» часы вместе с Томой и сестрой, но… всё это, все эти мысли и чувства просто… будто раздавливали весь рациональный способ мышления. Мысли скачут с одной темы, попадая в новую и там накатываясь в большой ком, — бесконтрольно! Может и правда стоило повеселиться с другими, отдохнуть, в конце концов, а не вновь кáпать различными мыслями себе на нервы, еще больше заблуждаясь в правде и изматывая себя, чувствуя накатывающуюся головную боль… Ещё несколько месяцев назад, практически полтора года, Аято научился носить с собой маленькую аптечку, в основном состоящую из таблеток от головной боли и немного пластырей с кусочком ваты — так его Тома научил, ведь постоянно помогая другим, научился носить с собой почти всё что угодно в своей сумке или в шкафчике. Удивительно, как этот блондин предугадывает, когда у Аято может заболеть голова, а когда — переутомлен. Поспорить-то Камисато не может, — правда голова раскалывается от боли либо стопку книг не может до учительской донести. Язык не повернётся назвать Тому плохим другом или одноклассником. Он идеален, как круг: «Символ Бесконечность, идеального абсолюта и совершенства!». Может стоило наоборот уговорить Аяку прогуляться со своими друзьями и одногодками, а Аято, Тома и другие выпускники пошли бы вместе праздновать… может быть была бы выпивка, может могли бы закупить всякого из универмага, а может вместе с другой толпой выпускников двинулись бы в караоке-бар. Или вскоре остальные слились бы с тусовки и пошли бы каждый по своей дороге. А Тома вновь бы проводил на последок пьяного Аято. Ну, вдруг, если судьба позволила бы им так закончить этот день. По крайней мере, это звучит лучше, чем несколько часов самоанализа на берегу моря в промокшей одежде и с простывшим горлом. Можно рискнуть и купить пару банок пива, усевшись на это же место и пораздумывать, материалы сквозь полусон повторить для экзамена по нужному факультету. В пьяном бреду звонить разным номерам на телефоне, молчать в трубку и пыхтеть, если это мать, бормотать о классной практике на следующей неделе другим одноклассникам и выпускникам, невнятно предупреждать сестру об опасностях вечерних и праздничных прогулок после ярмарки, сбиваться через слово и тянуть разные темы, когда последним номером в контактах останется Тома, и говорить-говорить-говорить, только чтобы он остался с ним на линии. Пусть молчал бы на том конце то ли осуждая такое состояние друга, то ли сквозь сон слышал бы слово, но хоть как-то знал, что Аято где-то немножко пьян… может не пьян. Опять после сильного эпизода звонит блондину в собственном бреду?.. Аято мог этой ночью и вовсе не дозвониться, попасть на голосовую почту, оставив там пустые сообщения с одним тяжелым дыханием или долгими раздумьями вслух, главное — хоть какое-то ощущения близости к другу, чтобы он услышал Камисато. Последние часы проведённые с ним было бы единственным, чем можно было дорожить оставшуюся жизнь. Аято надо многое рассказать Томе. Совет по выбору факультета, дополнительные инструкции, если тот решит переехать в общежитие при универе, рекомендации по письму в универ, рекомендация по энциклопедии по морскому миру и книги о путешествии с пометками на полях или на листах-стикерах. Помнится, что дома у Томы Аято когда-то видел книги по готовке и правильному домохозяйству, — на прощание можно будет что-то подобное подарить. На рабочем столе, около окна и между заваленными книгами, стоял всегда маленький горшок с деревом внутри, — можно подарить также брошюру с рекомендациями по уходу за бонсаем или семена белой астры с синими нарциссами. Надо скорее бы отдать тетради по учёбе, может ему ещё нужны записи. Или можно навестить напоследок, в последнюю неделю. Пирог может приготовить или купить тому подарок? Пирог можно и правда постараться сделать из чего-нибудь съедобного: малина, вишня или яблоки? Подарком сойдёт и старая аннотированная книга с фэнтези сюжетом, или суккулент тоже подойдёт для него? Может надо устроить небольшой странный расспрос, задав основные вопросы с глупыми, чтобы сбить с толку и- — Аято! Рука на плече и этот голос вывели Камисато из нерасторопного состояния. Вроде он не засыпал, но всё равно умудрился мысленно отключиться от внешнего мира и потерять бдительность вокруг себя. Чужая тёплая рука продолжала крепко держаться за его плечо. — Ты напугал. Думал, что ты умудрился заснуть прямо у воды и в песке, хорошо что я успел прийти, — знакомый голос звучал совсем рядом, а в конце этих слов можно было услышать мягкую улыбку. Оборачиваясь Аято сново видит их. Эти знакомые зелёные глаза с блондинистой прядью между ними. — Тома, — плечи расслабляются, когда Камисато, наконец, встречается с ним взглядами. — Думал ты с Аякой, что ты тут забыл? — подогнуть ноги ближе к телу, немного развернуть корпус и опустить неожиданно высокий голос на октаву ниже. — А, так я с Аякой и был, пока она не попросила оставить сегодня ее вместе с подругами, Ёимией, Сарой и Эмбер с другими, ну вот поэтому я тут. — рука не покидает плечо, а сам Тома не садится рядом, видимо дожидаясь, когда сообщит или попросит что-то у Камисато. — Желаешь посидеть со мной или есть планы на сегодня? — не хочется встречаться с ним глазами, после всех этих мыслей, с которыми Аято тут сидел; стыдно как-то перед ним и собой. А вот вдалеке можно увидеть рыбацкую лодку, можно представить, что капитан даёт приказ своему помощнику убрать снасти и снаряжение и готовиться причалить. — Аято, — со вздохом выпрямляется Тома и упирается руками в бока, — это наш последний школьный день. Ты не хочешь его отпраздновать или что-нибудь подобное? А Аято хочет. Даже очень. Но вот именно собственное поведение и мысли не позволяют вовсю ощутить эту радость, наваливая себя будущим стрессом. Остаётся только прикрыть глаза, сделать глубокий вдох и взглянуть на плещущую рядом воду: — Ты когда-то думал, что с нами случиться после старшей школы, Тома? — может слова и звучат глупо, будто какой-либо школьник никогда и не думал, что будет после всего этого, — Неужели тебе хочется веселиться и забыться в пьяной радости вместе с другими выпускниками? — Н-нет, Аято, послушай, я-… эх, я наоборот приглашаю тебя пойти со мной к остальным парням и отпраздновать сегодняшний день, — брови домиком, зелёные глаза из-за моря кажутся темнее, а открытые руки покрыты гусиной кожей: смотря на блондина хочется то ли укрыть его чем-то, то ли приказать уже идти веселиться, чтобы не мучился тут, уговаривая парня. — Не знаю, что с тобой происходит в последнее время, но как твой близкий друг, я с удовольствием приглашаю тебя в нашу компанию отпраздновать наш выпускной и… — мятежные глаза, а значит он не сосредоточен, сжимает кулаки, значит теряет терпение. «Сейчас скажет что-то, чтобы снова привести меня в чувства, потом проведёт устала рукой по лицу, когда я не дам ответа и продолжу смотреть на него»: комментирует собственные мысли голубоглазый, разглядывая эмоции на чужом лице. Если Тома вновь опустится к Аято, можно будет потянуть его и усадить рядом, после небольшой шуточной драки. Если удасться, вновь немного поговорить и, наконец, пойти вместе с ним и остальными перекусить, или где они там хотели отпраздновать выпускной? — .. слушаешь? Аято Камисато, приём! — Да, Тома, моё внимание всё на тебе, — немного самодовольно улыбается парень, когда видит, как смущение проскакивает на лице Томы, — А если я соглашусь, но с условием? — Согласен? На что? — сново глаза мятежно бегают, а язык немного запнулся. Вздохнув и понимая, что Аято он просто так не оставит, а поторопить его на вечеринку стоит, парень опускается на одно колено, вновь опуская горячую руку на его плечо. — Сделаю всё что в моих быстрых силах, потому давай без этих глупых игр и издевательств со мной, иначе время уйдёт- Горячая дыхание рядом с лицом, первое, что выводит блондина из оцепенения. Чужой горячий язык проходящий по сухим собственным губам, ухудшало всю ситуацию. Ни прильнуть, ни отодвинуться — лицо Аято завораживало, пусть и в неудобной близи, но можно заметить как ресницы подрагивают то ли от холода, то ли от энергии между ними. Прохладная рука голубоволосого покоится на шее, а другая — тянет ближе за ворот рубашки, вынуждая сильнее прижаться губами и позволить языку столкнуться с чужим напористым языком. Тома чувствует напряжение внутри, сложно сказать от неудобной ли позы или из-за его меняющегося отношения к его… другу. Под ногтями точно останется грязь от песка, а первый поцелуй с горячими губами останется в памяти на долго. Из-за напористости и неожиданности воздуха в лёгких не хватает, хочется хватать ртом воздух и глубоко дышать, но в их поцелуе это звучит как стон с причмокиванием, а собственная рука тоже тянет Аято за его отглаженный воротник рубашки. Соревнуется он так или что-то проверяет — плевать, для Томы это слишком. Слишком во всём! Слишком интимная обстановка, слишком неожиданная ситуация, слишком холодная погода и слишком горячий рот, а хуже всего то, что весь этот поцелуй с Аято, весь такой, такой… приятный. Слишком приятный, неправильно приятный. Теряя равновесие и прижавшись сильнее, Тома с силой сжимает руку на плече, пытаясь вернуть Аято в реальность. Встряхнуть и начать отталкивать — голубоглазый жмурится и жадно зацеловывает чужие губы, будто на прощание. Аято приходится отодвинуться с мокрым чмоком, продолжая отчаянно держаться за чужой ворот и еле хватать воздух ртом, пристыжено смотря куда-то в ключицу парня. — Тц, идиот! — не твёрдый кулак, а сильная пощёчина — уже хорошо, — Думаешь можешь так просто целовать кого вздумается и тебе это даром не пройдёт?! — Тома штормит как и море, вскакивая с места и отступая на три-четыре шага, — Приди в себя Аято, т-ты меня не интересуешь и это последний день!.. Каждый гребаный день этого года мне приходится терпеть тебя и твои непонятные выходки! Вроде терплю всё, что тебе в голову вздумается, терплю твои издевательства надо мной, то как ты травишь меня своей едой или неожиданными ситуациями, которыми ты себя загнал, а сейчас вздумал прыгать выше собственной головы?!… Ещё другом детства назывался, придурок!.. Холодные руки подрагивают, сжимая песок, а дышать приходится ртом, чтобы не спугнуть момент. Глаза уперлись в песок, разглядывая песчинки, но краем можно увидеть стройные ноги Томы, то как он немного притопывает из-за эмоций. Аккуратно и с тяжестью поднимая глаза на лицо (бывшего?) друга, Аято встречают разъярённые глаза, так и пылающие внутренним огнём, губы иногда сжимающиеся в плотную линию, а иногда сбивающиеся из-за тряски и переживания. Родное лицо смотрит на Аято, но глаза будто чужие, такие раненные и злобные. — О-хоу, и-и ты так просто отвернешься от меня? Просто повернёшься ко мне спиной, Аято? — комментирует меланхоличное поведение Аято Тома, резко приблизившись на пару шагов. — И молчим оба, м? Вроде обоих трясёт от эмоций и недосказанности, а вроде и молчат от того, что нечего сказать. И правда молчат то ли полминуты, то ли пять минут или уже час прошёл, время идёт — ну и ладно! Хоть Аято сидит лицом к морю, но попросту знает, что Тома ещё не ушёл, просто сил и мыслей набирается. — Ты не нормален с-сейчас, Аято, — глубоко вздохнув говорит Тома. Звучит спокойнее, но определенно не оставит ситуацию неразрешённой между ними. Небольшой шорох сзади, говорит о том, что парень тоже отвернулся от него: «Может поймёт уже всё и уйдёт, н.. наконец-таки…», — Я… хотел бы… чтобы всего этого не случалось… Чтобы ты никогда не.. не целовал меня и…, — время. Ему нужно время и силы, вдох-выдох, — ..бы хотел, чтобы это было по-другому… — тихо звучит за спиной. Тело дрожит уже от холода, а всё остальное тело напряжено в попытке услышать каждый звук, исходящий за спиной Аято. Но только тишина и глубокое дыхание слышно, никаких других усталых слов или намёка, что тот может сделать или сказать, только слышный глубокий вздох ртом приводит Камисато в чувства и заставляет напрячь слух: — Кафе, ближе к дому Скарамуччи, где продают пшеничный удон и.. могут подавать сегодня соджу… Ребята собираются там. — в ушах звенит от напряжения, рот еле-еле втягивает воздух, чтобы не позволить посторонним звукам заглушить чужие тихие слова; только морской ветер подвывает между ними, уже позабыв о штурмующем море, будто ветер только между ними свистит от напряжения. — Если захочешь, если.. пожелаешь или ты решишься я- то есть, мы… все парни будут там… Приходи отпраздновать с нами, Аято, а то простынешь. И тишина. Только стук сердца, звон в ушах и свистящий ветер с шумом бьющихся волн. В голове мысли гуляют как попало, то одно, то другое — всё только о Томе, Аято и его последующих теоретических действиях. Наверное, их поцелуй не так сильно задели Тому, а может он решил притвориться будто ничего и не было, да, именно так все и делают, чтобы… чтобы просто пережить сегодняшний день. Пока что. Пока что можно сделать также, как сделал Тома — ничего не произошло, просто поссорились, просто повздорили между собой, просто Аято впервые оказался не прав, просто Аято никогда не целовал Тому, и просто Тома, который не… который не ответил на поцелуй, будто.. он не цеплялся и не стонал, когда Аято прижимался сильнее… просто… Просто Аято и Тома поссорились, просто обоим нужно время, да. Песок свистит под ногами и попадает в дерби, раздражая кожу между пальцами и щиколотки. Руки грязные и сухие, а волосы все сбитые из-за ветра и поцелуя… Нос замёрз, шея замёрзла, руки замёрзли — всё замерзло, хотя он провёл в «пустом» состоянии и не так много времени. Голова болит из-за сменившейся позиции, а в глазах иногда темнеет, может быть Камисато и правда заболел, но сейчас это не имеет значения, вообще. Они успеют поговорить, у них есть хотя бы недели две, если только один из них раньше не успеет уехать. Аято поднимается медленно, будто всё тело заржавело или одеревенело, но настойчиво передвигает ноги. Идёт может медленно, но точно знает, что его ждут в районе, где живет сын Баал. Главное — добраться. Главное — успеть и сделать всё правильно, может и через какое-то время, но исправить ошибку. И дать им обоим время.