Крадущийся тигр, затаившийся волк

Альбукерке, 1998 год, Ноб Хилл

      Кассий Флавий переводит взгляд со своего сына на своего названного сына. Каким-то образом он упустил самое важное в воспитании Лабеля, в то время как Рикса воспитывала улица, и воспитала вполне успешно.       Лабель стоит, слегка покачиваясь и опираясь на плечо Рикса, и старательно не смотрит Кассию в глаза.       — Где ты его нашел? — Флавий против воли презрительно морщится.       — Где нашел, там уже нет, — усмехается Рикс, — и можешь не беспокоиться, там и остальных нет, ребята почистили.       — Спасибо, — Кассий уже сбился со счета, в который раз Рикс вытаскивает его сына из очередного притона. Лабель ведет себя как типичный избалованный сынок, пока Кассий строит империю.       Сейчас семья Флавиев имеет гигантское влияние на всем юге США, а Кассий по праву носит свое имя с приставкой “дон”, но его наследник, его кровь вряд ли продолжится в Лабеле — сын употребляет наркотики и спит с мальчиками. Со вторым Кассий мог бы смириться, женил бы его на красивой итальянке и дело с концом, но первое недопустимо; к тому же, Лабель каждый раз сбегает из любой лечебницы.       — Хотч подготовил все необходимые документы для перевозки, — Рикс как ни в чем не бывало переключается на обсуждение деловых вопросов, и Кассий ему за это благодарен.       Как так вышло, что родной сын ведет себя как распутная девка, а Рикс, правая рука Кассия — как сын, о котором он и мечтал?...       — Мне скучно, — Лабель капризно дует губы, и его красивое тонкое лицо кривится от осознания, что вечеринка закончилась.       — Прости, дружище, — Рикс усаживает его в мягкое кресло, в котором Лабель моментально растекается, — если ты продолжишь праздник, то завтра и не вспомнишь себя. Нужно отдыхать.       — А ты будешь со мной? — Лабель с надеждой заглядывает ему в глаза, но Рикс с мягкой улыбкой качает головой.       — Прости, птенчик, но мне нужно заниматься работой. Пока ты будешь отсыпаться, я съезжу в несколько мест и проверю, как у нас идут дела.       Кассий с любопытством наблюдает за общением двух названных братьев. Похоже, Рикс не только ему заменил сына, но и Лабелю — мать, настолько тепло они общаются. Вот только ощущение омерзения от этого не пропадает.

Альбукерке, 1999 год, Альта Монте

      — Аккуратнее, красавчик! — шипит Сатоши, и Хонг закатывает глаза, — мне и так подпортили шкурку, хоть ты не добавляй!       Сатоши бьют методично и регулярно, на открытого гея местные реагируют как быки на красную тряпку.       — Вот скажи мне, — спрашивает Хонг, аккуратно промакивая свежие ссадины на лице Сатоши, — неужели ты совсем не можешь вести себя скромнее?       Сатоши с грустью осматривает разодранную красную лакированную куртку, которой место теперь только на помойке, и картинно прикладывает руку ко лбу.       — Ты хочешь сказать, еще скромнее? — кажется, даже если Сатоши умрет, дива в нем будет жить еще по меньшей мере полчаса. — Между прочим, красный сейчас в тренде, а эти чурбаны в костюмах лесорубов…       — Хватит! — не выдержав, рявкает Хонг. Сатоши прерывается на полуслове и с тревогой заглядывает ему в глаза, — ты же специально выводишь их на агрессию. Вот объясни мне, зачем?       — Потому что я это я, пирожочек, — вздыхает Сатоши, — я не могу перестать быть собой только потому, что кучке придурков не нравится, как я выгляжу или веду себя.       — Ты понимаешь, что однажды все может не закончиться ссадинами или переломом ребер? — против воли Хонг напоминает ему о случае, который произошел буквально в прошлом году.       Сатоши похож на яркую экзотическую птицу, случайно залетевшую в безжизненную пустыню и распугивающую местных обитателей. И он прав — это он и есть, всегда был таким. Наверное, именно его открытость и смелость быть собой даже в самом враждебном окружении когда-то привлекли Хонга, который долгое время даже себе не мог признаться в собственной ориентации.       — Не бойся, любовь моя, — Сатоши примирительно поднимает руки. — Однажды мы с тобой уедем отсюда и будем жить в месте, в котором всем будет плевать на то, кто мы такие.       — Кстати, об этом, — Хонг достает конверт с гербом колледжа, — они ответили.       Сатоши сразу выхватывает уже вскрытый конверт и пробегается глазами по строчкам. По мере прочтения на его лице отражаются попеременно восторг, радость, но ближе к концу они сменяются задумчивостью.       — Как японцу, мне предоставляют скидку на обучение, — говорит Хонг, предполагая, что Сатоши уже дошел до строчки с суммой, которую придется отдать колледжу.       — И это замечательно! — Сатоши, внутри себя приняв какое-то решение, вновь сияет, — я буду работать и оплачивать твои счета. А ты будешь учиться и станешь великолепным юристом!       — Мы можем работать вместе, так будет значительно проще, — если грамотно распределить нагрузку, то вдвоем они должны справиться.       — О нет, любовь моя, об этом и речи быть не может! — Сатоши вскакивает на ноги, собираясь пуститься в пляс, но синяки дают о себе знать, и он охает, держась за не так давно зажившие ребра, украшенные свежими кровоподтеками, — работать буду я, а ты все силы бросишь на обучение.       — Как ты себе это представляешь? — Хонг слегка бледнеет. — Будешь оплачивать мою учебу, как будто я нахлебник?       — Не переживай, сладкий, — Сатоши оставляет на его губах звонкий поцелуй, — когда ты станешь акулой юриспруденции и будешь зарабатывать шестизначную сумму за год, нахлебником буду уже я. Стану примерной степфордской женой и буду отдыхать в спа и торговых центрах, пока ты зарабатываешь на все мои прихоти.       — Справедливо, — смеется Хонг.

Альбукерке, 2001 год, полицейское управление

      — Поздравляю с переводом, офицер… Араи, — иногда Масамунэ кажется, что еще пара месяцев, и он привыкнет к неловкой заминке перед своей фамилией и к еще более длинной и неловкой — перед именем. Но проходит почти десять лет, а он все еще подавляет желание закатить глаза. Каждый гребаный раз.       — Можно офицер Мун, если так будет удобнее, я уже привык, — он позволяет себе небрежную улыбку.       Мун, или Муни — его новое “белое” имя с девяносто первого, когда он оказался в армии. Японское “Масамунэ Араи” оказалось одинаково сложным и для белых, и для латиносов. Потерпев какое-то время всевозможные варианты коверкания собственного имени, Масамунэ смирился с коротким и звучным американским вариантом. В конце концов, у Джеки Чана тоже другое имя от рождения.       — Спасибо, дружище, — огромный черный парень одаривает его широкой дружелюбной улыбкой, — со мной проще, я Логан, Логан Прайс, теперь будем работать вместе.       Никакой агрессии Логан не вызывает, и Масамунэ немного расслабляется.       — А где твой предыдущий напарник? — копы в Альбукерке погибают непозволительно часто, но все равно не хотелось бы начинать работу в отделении с чуваком, потерявшим друга.       — Остер? — Логан невольно морщится, — этот макаронник по уши вкопался в свое прикрытие пару лет назад, теперь появляется редко. Руководство решило, что мне надо поработать с кем-то еще, кто пока не связан с местной мафией. Все остальное — закрытая информация, без обид.       Масамунэ лишь кивает. Итальянская мафия, “макаронники” — еще одна проблема Альбукерке наравне с мексиканскими бандами и наркотрафиком из южной Америки, эту заразу просто невозможно истребить, хоть они и пытаются. Пока Масамунэ несколько лет работал патрульным и забирал у незадачливой шпаны незарегистрированное оружие, процентов двадцать стволов выглядели похожими, как близнецы, и уверенно вели именно к итальянцам.       — Слышал и сталкивался, — Масамунэ ухмыляется, — хорошо, что там работает кто-то из своих.       Логан показывает ему его стол, и Масамунэ опускает на него коробку со своими немногочисленными пожитками. По привычке тянется пригладить волосы, но вовремя одергивает руку, мысленно чертыхнувшись — десять лет прошло, а он все так и поправляет несуществующий уже хвост, который пришлось срезать еще в учебке.

Альбукерке, 2001 год, клуб “Мягкая лапка”

      Мэй забегает в гримерку и с грохотом опускает спортивную сумку на стол.       — Опаздываешь, красавица, — Сатоши неодобрительно цокает языком, — я понимаю, что ты прима-балерина нашего театра, но все же…       — Заткнись, енот, — Мэй тепло целует его в щеку и достает из сумки стрипы, украшенные янтарными стразами, — просила починить каблук сегодня до пяти вечера, но когда Мигель меня слушал…       — Лисичка поранила лапку? — Сино смеется собственной шутке, разглядывая уже целые туфли.       — Господи, девочка, время девять, а ты уже накачалась? — Мэй сокрушенно качает головой, — ты вообще бываешь трезвой?       О способности Сино употреблять наркотики в их клубе ходят легенды; милая маленькая японка в состоянии выступать даже в самом невменяемом состоянии, поэтому ее до сих пор не уволили, но вообще не употребляющая Мэй все равно надеется однажды вернуть ее на путь здоровья и заботы о своем теле.       — Не бузи, лисичка, — Сатоши задорно подмигивает и возвращается к рисованию полосок на своем лице, — Сино сегодня будет змеей, сможет ползать по сцене.       Мэй закатывает глаза и достает собственную косметичку. Отца хватит удар, если он узнает, где Мэй работает, но в стриптиз-клубе для фурри-дрочеров платят отлично, а клиенты всегда оставляют щедрые чаевые хитрой рыжей лисице.       — Змея, — Сино с трудом фокусируется на Сатоши, — отличная идея.       — У меня всегда отличные идеи, куколка! Перекроем зелеными и синими чешуйками твою уставшую потасканную мордашку.       — Полегче, дружок, — Сино снова смеется, — не такая уж она и потасканная.       — Она была не такой потасканной после твоего прошлого путешествия в рехаб, а сейчас ты выглядишь полумертвой. Впрочем, для змеи как раз подходит. Садись поближе…       Пока Сатоши ловко приклеивает блестящие чешуйки на лицо Сино, Мэй привычными движениями накладывает тени, удлиняя свои глаза к вискам. В отличие от Сино, ее амплуа вот уже пару лет не меняется — посетители любят лисицу-кицунэ, многие приходят посмотреть только на нее.       Владелец клуба — один из местных мафиози, и у Мэй с ним самые теплые отношения, какие можно себе представить между стриптизершей и крестным отцом.       Флавий появляется редко и никогда не пристает, объясняя это тем, что у него более традиционные предпочтения, и животные его не возбуждают. Но у старика великолепная чуйка на деньги, и клуб он держит именно ради них. Делать что-то ради денег и дела — позиция, максимально понятная и близкая Мэй. Флавий каждый раз отмечает ее мастерство и без вопросов отпускает на любые мастер-классы по танцам: понимает, что она вернется.       — Как дела у Хонга? — спрашивает Мэй. Сатоши работает в клубе только ради него и оплаты его обучения, тоже не позволяя себе ничего лишнего. Именно из-за его принципиальности они в свое время и подружились, идя каждый к своей цели.       — О, все просто великолепно! — глаза Сатоши вспыхивают чувством, которое Мэй еще не доводилось испытать. Кажется, это любовь. — Победно идет к завершению очередной сессии и уже получил пару предложений насчет стажировки.       Мэй одобрительно хмыкает, натягивая рыжий пушистый жилет.