Жилец

Надо говорить всем открывающимся возможностям «да»? Пизда. Сидящий в библиотеке Арсений служит тому доказательством — он посещает отдел эзотерики и мистики которую неделю подряд, бездумно листая страницы журнала в стиле «Необыкновенных историй», как только удаётся выкроить свободное время после пар в университете. Выбирает дни с пятью парами, когда ещё светло, потому что если приходить домой вечером, двигаться придётся наощупь — мало ли что поджидает в темноте, а пить столько валерьянки в двадцать лет тоже чревато последствиями. Вдруг выработается иммунитет, и Арсений не сможет на старости лет угрожать своим внукам не творить глупости: будет хвататься за сердце и доставать капли, а они — смеяться, что он лекарства, как воду, хлещет. Если у него будут внуки. Арсений ведь приходит домой не позже семи-восьми и включает свет в своей однокомнатной спальне-гостиной и в кухне, укладывает вокруг себя подушки, горячий чай, сидит и ждёт. Зато благодаря этим действиям призрак приносит подарочек сразу или уже под утро следующего дня, а не радует сюрпризами в три часа ночи, не давая выспаться. Вопреки своим кошмарам, Арсений привыкает и собирает информационное досье: он столько историй на реддите прочитал, что чьё-то криповое желание приоткрывать створку шкафа и пялиться оттуда его не берёт. Он настолько преисполнился, что сердце ёкает при погружении в тёмную глубину с генномодифицированными медузами или при виде робота-инопланетянина с неестественно выгнутой шеей — привет, эффект зловещей долины. Без этих факторов, очевидно, не имеющих места в квартире, остальные аномалии — фигово-театральные, как под копирку любой уважающей себя паранормальщины без фантазии. И вообще, себя в человеческом обличье жальче, призраку жрать и покупать лекарства без надобности. Так что разговаривает Арсений не сам с собой, не надо его в психи записывать, и район очень хороший, не на границе с Купчино, где в одном парке считают только попытки изнасилований, с попыток грабежей просто сбились, дела никто ради чистой статистики поднимать не будет. Аренда дешёвая, не сравнить с общежитием, но зато свой уютный уголок, тихий двор, бдящие бабушки-соседки, которые не отдают подвал под какой-нибудь круглосуточный магазин или пивнушку под тупым названием. Одна проблемка — в объявлении наврали. Оно гласило: «Хорошая квартира, прожили счастливые восемь лет, продаем ради дочери. Есть лавочки под подъездом, они освещаются; почти новая мебель и телевизор мы не увозили. Обращайтесь по номеру 8.». Ни слова про странные звуки, тени или опасность, нависшую над всяким, кто перешагнëт порог «хорошей квартиры» и побеспокоит прошлых хозяев. Честно, Арсений не считает, что он нарушил какие-то правила или стал главным героем ужастика — он всегда относился к потустороннему с уважением. Как вы к нам, так и мы к вам. Так что, как только призрак стал проявляться, если считать первым признаком слетевшую со шкафа женскую шляпу, когда все окна были закрыты, Попов погрозил пальцем в пустоту и из принципа протёр все шкафы от пыли. В одной из коробок обнаружил колонию непонятных насекомых, справился с отвращением и вынес приживал на мусорку. После падений книг с полок проделал то же самое, в смысле, пыль устранил, а не избавился от жриц науки. Нечистая сила продолжала зверствовать играючи, не причиняя особых неудобств, то раскачивая бумажных балерин на ниточках, то открывая дверцы шкафчиков, которые приходилось обматывать скотчем, то останавливая настенные часы. Арсению не всегда хотелось тратить свой драгоценный ресурс на устранение неполадок, поэтому на заевший бумагу принтер, он не обращал внимания целую неделю, пока куча материалов, необходимых для распечатки, не накопилось. А там было написано «это мой дом». — Твой, твой, никто не отбирает, — усмехнулся Арс. — Будем соседями. Гантеля с подоконника рухнула. — Ой, вот только не надо злиться на меня, надо было арендаторов сильнее пугать, чтобы они не приводили сюда постояльцев, — фыркнул Арсений, на ночь оставляя у зеркала конфеты (все шоколадные потом из пакетика исчезли, и он без понятия, был ли у посторонней сущности желудок, который их переварил). — Ни я первый, ни я последний, помни об этом. Представь, будет какой-нибудь шизанутый на всю голову, приведёт священника или экзорциста, всю квартиру вверх дном поднимет, обыщет, оно тебе надо, это беспокойство? Арсению точно не надо было, у него денег нет. Чтобы купить чью-то услугу, нужно продать что-нибудь, а он на телешоу с сюжетом «в моей квартире монстр» позориться не собирался и экскурсионные группы заинтересованных сверхъестественным водить не обязывался. В контракте с арендодателем прописали, чтобы он домашних животных не заводил, вечеринки не закатывал и с соседями не ругался, а не то, что Арс вооружится шваброй и фонариком, тыкая в один из верхних углов на кухне, потому что там отчётливо проглядывался силуэт летучей мыши. Или будет дергать ключ в скважине, расшатывая замок, прекрасно зная, что через пять минут он поддастся и силой инерции дверь долбанет по плечу или лбу. В последний раз — по заднице, что совсем не поддаётся логичным объяснениям и вообще-то обидно. — Да и пошёл ты нахуй, призрак недоделанный! — кричал Арсений во всю глотку, поднимая на уши всех сверху, снизу, справа и слева, живых и не очень. — Не перекладывай плитку в ванной, мне её подарили! — передразнивал он. — А мне кто-нибудь дарит пемолюкс? Или средство для зеркала, чтоб отмывать разводы? Лучше бы прекратил волосы по всем стокам собирать и подкладывать в туалет, ты же тоже здесь живёшь, самому не противно? — запал долго не пропадал, и Арсений понимал, что довёл его преподаватель с правками к курсовой, а не странно булькнувшее ведро, но хотелось сорваться хоть на ком-то. Соседи стали стучать по батареям. — Со своим «уууу» заебал! И хватит лапать меня во сне, это же ни в какие ворота, понятие личного пространства тебе совсем не знакомо?! Курильщик чёртов! На следующий день пепел был в новой пепельнице, а не на подоконнике. Перемирие было достигнуто хотя бы в одном вопросе. Прикосновения по ночам не прекратились, а усилились — призрак был озабочен узкими щиколотками и ступнями, выглядывающими из-под одеяла. Списывать на «самостоятельно» колыхающиеся шторы было глупо. Ещë хуже было осознание: Попов чётко причислил непонятное «оно» к мужскому полу, и обмануть мозг обратно не получалось. Короче, раздражение накатывало часто, и, если не обращать внимание на предшествующие галлюционные признаки, физическое состояние ухудшалось — Арсений знал, что кто-то посторонний стоит или сидит там, и чем дольше не оглядываться и не проверять догадку, тем неприятнее для него самого. Надумает всякого, сам себя испугает, а в кресле всего лишь мелькнëт чей-то силуэт на секунду. Проморгаешься и нету. Слова «нету» тоже нету, есть слово «нет», подумайте об этом чуть больше секунды. Зато существует «да», которое он с огромным рвением ответил, когда обсуждал съем жилплощади. Арс боялся, кто ж не боится того, чего не видишь и не понимаешь, но убедившись, что его бы убили в первые несколько дней, если бы хотели, обнаглел в ответ. Позволил себе иронизировать: отношения почти что тёплые, они почти что семья, а нормальных семей не бывает, поэтому потихоньку, по шажочку, привычным маршрутом от библиотеки к дому. — Привет, парень, как ты тут без меня? — Ох, ох, о-о-о, — стонут и угукают в ответ. По комнате раздаются шлëпающие шаги, пока Арсений вешает куртку и снимает ботинки. — Бу! — глухо и громко. — Всё бу-бу-бу, хоть бы слово приятное сказал, комплимент сделал, — ставит кастрюлю на плиту Арс, планируя варить сосиски. — Ко мне сегодня цыганка пристала, золотого короля обещала, представляешь? Тишина. — Чего молчишь? Хоть бы как-то отреагировал, вдруг мне судьбой послан олигарх, — фыркает Арсений, доставая из тостера два кусочка хлеба. Сзади раздаётся хихиканье. Он резко оборачивается. Никого. — Интересный факт на сегодня: призраки могут заставить левитировать предметы. То есть вы их поднимаете, но люди-то не видят. Можешь? Салфетка послушно парит в воздухе. — А потяжелее? Салфетка опускается. — Понятно. Эксперимент считаю успешным: ты не очень старый и мёртвый, только они умеют кровати вместе с людьми таскать. И не строй из себя обиженного, благодаря тебе, меня соседи как только не обзывают, что с проклятой квартиры не съезжаю, а ты ложку не смог поднять, эка невидаль, — пожимает плечами Арсений. — Ну… отворачивайся, как обычно, пойду переодеваться. Прямо загадка ты у меня, а не призрак, к тому же, безымянный… — А-а-а-а, — тихо раздаётся вслед. — а-а-а… — Будто ребёнка укачиваешь, — Арсений высовывается из-за дверцы шкафа. — Когда стонал, за душу брало, — уклоняется от летящего с холодильника магнита. — Милый, уймись. — А-а-арр… — Учим алфавит по буковкам, если приложишь усилие и выговоришь «Арс», будем знакомы нормально, а не заочно, — Арсений прячется за шторкой и натягивает штаны. — Открывай глаза или что там у тебя, уже можно. — А—Р—С! — Пиздец, орать зачем, — схватывается за сердце Попов. — Молодец. Знаешь, я на днях задумался, что у нас похожая ситуация: пока нас не посчитают опасными для общества, не упекут куда-нибудь, меня к санитарам, а тебя — к охотникам за привидениями. Хотя тебе разницы ноль, может, они поймут, установят первопричину и упокоят твой дух. Я на кладбище буду тебя навещать, свечку поставлю, если заставят. И мы сейчас комедию смотреть будем, надеюсь, ты не против, — он привычно открывает ноутбук, ставит «Сватов» на фон и грузит мозг грамматикой английского языка. — У тебя хватит сил материализоваться передо мной хоть раз или придётся с доской Уиджи бегать? Ты уже несколько недель меня маринуешь, и я представлял тебя ребёнком, но пятилетка бы не стал хуй рисовать в моей тетради по практике… Он не успевает договорить, его сильно прикладывает по голове. Последнее, что проносится в мыслях: «это что-то новенькое». Арсений приходит в себя на том же месте. Ноутбук в спящем режиме, шишки на затылке нет, только бардак кругом, которого он не оставлял. И тапочки на полу исчезают. — Эй, призрак, какого, извините, чëрта, тебя понесло меня избивать? — он оглядывается внимательнее. — Срач устроил, бутылки валяются, — Арс трясёт головой, и в его сознание врывается музыка. Популярные басы, куча людей на диване, дым от кальяна и сигарет. Арсений оседает на пол от неожиданности. — Вы кто? А ну, свалили из моего дома! — он начинает махать руками, накидывается на первого же вставшего парня, хватает за ворот футболки… Рука проходит сквозь. Парень проходит мимо. Голос Арсения звучит очень слабо, он с трудом слышит себя. Впервые в жизни становится страшно по-настоящему. Он отрицает, что квартира мало похожа на ту, в которую он вселился, но это его дом. — Антон, ты куда? — спрашивает сбоку приятный женский голос. — Доставка пришла? — Не, я на балкон. Тут душно, окно хоть откройте. Высокий парень шмыгает носом, отряхивает руку об джинсы и приваливается к косяку двери, делая передышку. Арсений стоит перед ним и пытается поймать момент осмысленности в зелёных глазах. Смех над тупым анекдотом. Полёт вниз. Отшатывающиеся в страхе фигуры. В следующее мгновение Арсений видит перед собой кровавую ладонь, скребущую ногтями по асфальту. Это он сам, порывается встать, но что-то притягивает к земле тяжестью. — Не успеют, — грустно и обречëнно. Без надежды совсем. — Седьмой этаж, а они раньше, чем через сорок минут, точно не прибудут. Арс теряет сознание. Распахивает глаза, лёжа на боку и заполошно хватая воздух. Голова раскалывается. Тело тормозит, но повинуется команде принять позу собачки и доползти до ванной, где можно ополоснуть лицо водой. Арсений задирает голову: на зеркале одно слово с кровавыми подтеками. Ж И В О Й? — Куда я денусь. Когда мне было больно и плохо, ты не спасал меня, герой, — Арсений трет виски и прикрывает глаза, дожидаясь, пока восстановится вестибулярный аппарат и всё вокруг перестанет расплываться. — Гандон. Я тебя осуждаю. Перемещения во времени и пространстве — разве я об этом просил? — он делает несколько вдохов и выдохов для новой тирады, но губы немеют, не слушаются. — Твоё оружие — слово, — тихо поют за него. — Ты попросил показаться, а у нас связь недостаточно близкая. Только не бойся, пожалуйста. Пережив настоящий шок падения с высоты, Арсений прислушивается к себе — уж лучше разговаривать, чем камнем вниз с крыши дома. Недаром песню стали запрещать. — Антон? — больше для проформы задаёт вопрос Попов. — Да, ты пока глаза не открывай. Я рядом, но не знаю, как выгляжу. — Там… ты хорошо выглядел. — Спасибо. — Почему ты остался в квартире? — Не знаю. Меня не прикалывает находиться в промежутке, но вроде я и не выбирал. — Какая у нас должна была быть связь, чтобы ты по-тихонькому ко мне во сне пришёл, а не долбанул по башке? — Ты вроде спать не собирался, а мне момент подходящий был нужен. — Говорят, — устало делится Арсений, — что люди придумали себе привидений, чтобы не бояться смерти, знать, что там другая жизнь начинается, и чтобы любимые люди всегда были рядом. Дорогая сердцу память. У тебя был такой человек, который бы держал? — Вряд ли. — Я глаза открываю, окей? — предупреждает Арс. — Давай, чё оттягивать неизбежное. Это пиздец какой-то, выглядеть невидимкой, поэтому я и трусь около зеркала постоянно! Я как, норм? — с искренним опасением интересуется Антон. — Тебе правду или разочаровывать? — делает паузу Арсений. — Ты остался для меня невидимым, но я могу представлять твою внешность в своих мечтах. — Даже силуэта нет? Я типа нависаю сейчас над тобой, как хулиган над школьной тихоней, — расстраивается Антон. — Не волнуйся, голос из пустоты тоже впечатляет. Раньше ведь я только отдельные звуки из всей речи различал, да? — Сука, терпеть это ненавижу. Я телевизор учился включать непонятно сколько времени, и до сих пор как неполноценная сущность. Ты меня серьёзно не воспринимаешь. — А должен? Бывают люди, пострашнее призраков, — Арсений встаёт и сосредотачивается на слуховых ощущениях, лёгких вибрациях. — Ты на полу или в воздухе? — На полу. Как человек, — шепчут на ухо. — Я тебя касаюсь? — Да. Скорее я тебя, чем ты меня. Арсений жмурится до вспыхивающих под веками звёздочек. Протягивает руки — это талия, прямо и вверх — плечи, шея, уши, мягкие волосы. Арсений открывает глаза, и руки, сходясь в замок, безвольно падают без поддержки. — Ты меня обнял после всего, что я творил, — удивлённо выдыхает Антон. — Мне показалось, что нужно, — смущается Арсений, отступая к стенке. — А давно ты… — ему так хочется «увидеть», что кажется, предметы расплываются в «прозрачности» теней. — Не очень. То появлялся, то исчезал, для меня это как маниакальные и депрессивные эпизоды, ничего не помню, мне казалось, я всё это время в квартире, а потом кто-то календарь поменял. Видимо, не хватает чего-то; растрачиваюсь, когда заявляю о своём существовании. — Антон, — прерывает Арс. — Я тебя вижу по краям, а посередине очень странно, в целом, неотчётливо. И я чувствую тебя, если не пользоваться зрением, а чем-то внутренним. — Ура! Ты раньше сталкивался с таким? — Один раз застрял ногой в сломанной плите на старом кладбище, считается? — Арсений закусывает нижнюю губу. — Блин, так неловко не видеть твоего лица. Тебя точно не убили? — Нет. И ты… хотел комплимент, ты симпатичный. Спасибо, что не ставил пароль на ноутбук, — фигура Антона раскачивается. — Я не пытался напугать тебя сильно, пытался связаться. Раньше всё на барахлящую технику списывали, на сквозняки, домового. Если бы я желал зла, действовал по-другому, тело бы твоё занял, но я не умею, — Арсений поднимает бровь. — М-м-м, это как развлечение. Наблюдать за тем, что ты делаешь, тоже, но не вуайеризм. — Подглядывал. Ну зачем! — обмирает Арсений, наблюдая, как Антон поднимает руки в защитном жесте. — Я не был в ванной ни разу. Хочешь, тоже разденусь, особых отличий ведь нет? — Не хочу. Я вообще не могу понять, одет ты или нет, глаза болят от напряжения. — Жаль, — с напускной обидой говорит Антон. — И не стыдно перед бедным мёртвым, который никак не может себе помочь, дрочить. Мне одиноко. — Знаешь, ты мог кинуть в меня что-нибудь, чтобы заставить прекратить. У тебя потребности в развлечении, а у меня — в удовлетворении, — реабилитируется Арсений. — Я ни с кем не разговаривал с тех пор, мне достаточно было просто смотреть. И ты врёшь, ты примерно представлял, что я никуда не делся. — Я не буду тебя больше обнимать, — бросает Арсений на ходу. — Не так уж и хотелось. — Я увидел, как ты показываешь язык! — Когда ты делаешь селфи, я всегда его высовываю, — Антон улыбается. — Или когда развешиваешь одежду на манекене, я держу булавки, чтобы было точно по размеру. Так что, не так уж я и плох. — От скромности не умрёшь. Ой, прости, не хотел так говорить, — Арсений закрывает рот руками. — Мы можем найти то, что ты любишь… или кто тебя любил, чтобы понять, откуда у тебя якорь. — Стоит ли стараться? — улыбка Антона гаснет, но не исчезает с его лица. — Конечно, стоит. Ты хочешь застрять здесь на вечность? — Что плохого? Если рядом будет кто-нибудь, кого можно дразнить и ужасать своим видом. — Тебе не нужно изображать лёгкость, — у Арсения не получается подобрать слова. — Ты выглядишь, как до всего произошедшего, ничего… ран или торчащих костей. — Хорошо, — кивает Антон. — Не убирай всю серьёзность своего положения, это тяжело, но… — Я понимаю. С тобой мне легче шутками, вдруг ты всё-таки сбежишь. Смерть меняет людей и подобные философствования. — Тогда поучись мыть полы, а не членовредительствовать. — Члено?.. Блять, я же извинился, — хмурится Антон. — Членовредительство — намеренное нанесение своему телу повреждения, я глупо пошутил, пытался поддержать, — Арсений опускает взгляд, смущаясь. — Тебя не отпускает эта тема? — Я осознаю, что моральные установки размылись, и поначалу во мне было слишком много злости, а нового соседа в твоём качестве я не ценил. Хотя ты относился ко мне как к живому, то есть, не в прошлом времени, а относишься, — Антон поднимается в воздух на несколько сантиметров, потягиваясь. — К домашним делам меня не привлечь, иначе буду просачиваться сквозь пол и стены. Кстати, не зови меня на могилки посмотреть, я не знаю, где я лежу и поставили ли мне крест, если посчитали самоубийцей. Арсений отвлекает его от убивающих мыслей, говорит так проникновенно, что верит во всякую чушь: и как круто было бы пообщаться с призраками из старинных замков, и что его мама в далёком детстве видела чёрную руку, выползающую из-за дивана, а друзья вовсе тащат на квесты с актёрами, которым Арсений завидует — в лабиринтах между стенами тоже хочется походить, причём так, чтобы ему за это платили. Арсений снижает планку своей пендитности: не стесняется есть жирную курочку, причмокивая и облизывая пальцы, вытирать стол от крошек и брызнувшего кетчупа или пролитого чая, петь в душе и стричь ногти. Призрак долгое время не понимает, почему обязательно промывать еду после её падения на пол (а правило пяти секунд?!) и пить исключительно кипячёную воду, но в их спорах чувствуется ощутимый прогресс. Антон пропадает и возвращается, и Арс ждёт. Ему нравится возвращаться не в пустую квартиру, развлекаться чтением журналов, переворачивая страницы дольше необходимого, потому что Антон считает всех мужиков в них уродами — ну чё в них красивого, Арсюх. Попов спорит, ему нужно критиковать возвращающиеся в прошлое тенденции, созваниваться со знакомой стажёркой на петербуржской fashion week, кукситься на свой капсульный гардероб, который никогда не будет отвечать всему списку его требований. Искать в группах tfp моделей, либо умеющих позировать, либо пластичных и незакомплексованных, чтобы вывести их творческую жилку в абсолют — да, Антошка, это тебе не картошку копать, я не могу перешивать одежду постоянно, если модель привирает о собственном весе, а потом рыдает, когда я подхожу измерять её талию сантиметровой лентой. Они вместе переживают короткую простуду: Антон смешит Арсения, когда он полощет рот разведенной микстурой и греется под двумя одеялами. Непонятно как ловит, потому что Попова качает по дороге в туалет, но не успевает удержать — пальцы растворяются. С Антоном делать театр теней веселее: он дует, и фантомы колышутся и плывут по стенам. Арсений становится ещё громче и активнее, чем когда-либо, и смеётся, что Шастун не может быть тёмной сущностью, если приносит столько света, собирая пуговки по цвету в китайскую жестяную коробку из-под чая. Антон жалеет, что не может всюду следовать за тем самым солнечным светом: когда ты бестелесный и любопытный, маленького фрагмента двора и одной квартиры недостаточно, и получается, что новые возможности не открывают целый мир с бесплатным проездом в самолётах и поездах. — Короче, Арс, хуйня происходит, но я не знаю, что делать, — в один из вечеров Антон показывается позже обычного, чем-то сильно обеспокоенный. Он больше не прозрачный, а вполне себе видимый, хоть и касаться нельзя — развеивается и возникает чуть дальше того места. — Нагнетать не хочу, но мне то, что я увидел, сильно не понравилось. — Тебя к Богу вызывают за совершённые деяния? — разряжает обстановку Арсений. — Пусть вызовут на суд всех свидетелей, я замолвлю словечко, что ты лучшее привидение на этом свете и на другом тоже. — Не, повестка ещё не приходила, почта задерживается, — отмахивается Антон. — Помнишь, в смежном дворе один ненормальный тип живёт, взрослый бугай? Мама с ним ходит, заботится, видимо, по возрасту не подходит для детского отделения, а во взрослую психбольницу совсем ку-ку берут. — Да, помню. Предлагаешь с ним пообщаться, потому что он тоже тебя видит? Мне хотелось остаться единственным в своём роде, но так и быть, пожертвую своим одиночеством, — улыбается Арсений, укладывая свою руку рядом с конечностью Антона. Он знает, что успокоить телесно не получится, но всем видом выражает участие, потому что на самом деле боится за Антона-волнушку и своеобразно заботится о нём, иногда набирая ванну с мыльной пеной — тому в кайф пытаться создавать круги на воде. — Я за ним следил несколько дней. Он бабушку напугал, украв мыло в магазине — она побоялась, что, если скажет продавцам, тот ей что-то сделает, как свидетелю. Рассказала только дочери, чтобы та аккуратнее была, потому что он часто остаётся без присмотра и бродит вокруг, а я подслушал и чё-то щелкнуло продолжить сторожить. Его маме плевать, что он что-то там украл, она его за ручку взяла и потопала. И он к девочкам на площадке лезет, они от него убегают, вроде играют и ничего такого, но подозрительно, кругами ходит почти тридцатилетний мужик в панамке. — Ничего не сделал? Пытался приставать? — напрягается Арсений, случайно сжимая пустоту, где должны быть их руки, но Антон не обращает внимания, что через него проходят. — В том и дело, что пока нет. Но он раньше выходил в определённое время, на утреннюю и вечернюю прогулку, куда его мама отпускала, а теперь он у нас во дворе ошивается в разные часы. Словно сам решает, плюс ждёт, когда у детей уроки в школе оканчиваются и они идут на качели или в беседку. И… — Это не всё, — с нажимом проводит по столу Арсений, и Антон вздрагивает, морщась от воспоминания. — В кустах мастурбирует. Садится там, и сквозь ветки разглядывает. — Я постараюсь его заснять и написать заявление в полицию, — не своим голосом отвечает Арс. — Квартиру запиши. Постарайся закинуть зерно сомнения в головы стражей порядка, что с его матерью может быть не всё в порядке. Я уже молчу о том, что благодаря новой площадке, сюда стекаются дети из окрестных дворов и гуляют до одиннадцати ночи, кричат, а родители не следят за ними — окна же освещают, все в безопасности. — Антон, спасибо. — За что? — мрачнеет Шастун. — Я не могу его спугнуть, не могу пригрозить, не могу «ошибиться» и позвонить в их квартиру с доставкой или притвориться газовщиком, а тебе одному не советую заявляться в гости — опасно. — За то, что призрак спасает чьи-то жизни. Сначала этому придурку хватит со стороны, а потом ещё что-нибудь взбредёт в голову. За то, что ты человечный, это же пиздец, меня бы вырвало, это же дети, да, в двадцать первом веке они во многом разбираются, но не в педофилии. Какая-нибудь возомнит себя умной, подойдёт ближе и пострадает. — Меня не может вырвать. Нечем. Я бы доказательств достал, но не могу территорию покинуть, — сжимает губы Антон. — И его мама… волнуется только за своё чадо. Пока ты… — Арсений не отрывает от него глаз, по его щеке скатывается слеза, — не можешь с ней поговорить. — Он не виноват, не выбирал же рождаться с отклонениями, Арс, — Антон размазывает влагу большим пальцем. Арсению представляются прикосновения к его лицу, он закрывает глаза; они реальные, яркие, живые. Того мужчину должны были социальные работники проверять время от времени. В квартире таблетки и куча выписанных рецептов, забродивший борщ в холодильнике, засранный туалет, в котором не смывали, делая свои дела как придётся. И чужая мама на кровати, с закрытыми глазами, в возрасте. Обстоятельства выясняют, но соседи стали замечать запах, вызвали полицию, которая по началу не хотела взламывать дверь, но пришлось. Никто не виноват, так бывает. Тактичности Антон после этого случая лишается напрочь, и вот уже Арсений сидит на толчке, прикрываясь чем может, пока призрак повествует об активной парочке с третьего этажа: парень изменяет своей девушке с квартирантками-студентками, надевая маски, как в пятидесяти оттенках серого. — Ты в курсе, что на вайлдбериз любая черная маска с кружавчиком подписывается не как карнавальная, а эротическая? — пересказывает он впечатления с неудержимым восторгом. — Ты не видишь, что я своими делами здесь занимаюсь? — поджимает губы Арсений. — Звуков стесняешься? Да господи, это же не критично, принцессы тоже пукают. — Нет, Антон, мне нужно личное время, и ты никогда мне не надоедаешь, но ты же понимаешь, у меня никого нет, и я хочу расслабиться, — тактично просит Арс. — А когда ты последний раз трахался? — Так я и отчитался перед тобой! Свали, пожалуйста! — А дрочил когда? Ты уже возбудился, что ли? — прислоняется к двери Антон, с интересом его оглядывая. — Мы же разговаривали. Когда я залетел, ты сидел на унитазе, он был закрыт, я подумал, ты опять будешь ноги в тазике отмачивать. Могу ещё про ту парочку рассказать, если тебе зашло. Подать щётку-чесалку? — Нет, спасибо. — Могу другой репертуар включить, например… — Антон, — простанывает имя Арсений. — Я же не просто так прошу! — Я тоже не просто, — Антон опаляет его лицо прохладным шёпотом. — Чего стесняться, я застрял навечно, — проводит рукой, чтобы тот закрыл глаза, и проводит по щеке. — Побриться опять не успел, а? Ёжик колючий. Арсений встаёт и закрывает глаза, проклиная строителей квартиры, в которой не сделали раздельный туалет и ванную; сдавливает его в объятиях, чётко зная, что какой-то материи он точно касается. Невыносимая тоска растекается от сердца — Арсений даже выгнать отсюда не сможет Антона, потому что не может жить без его голоса и ремарок по любому поводу. Без его волос, растрепанных, кудряво-прямых, да он бы их любыми расчёсывал и завязывал цветными резинками из наборов для детей, без его выпирающих ключиц и шеи, на которой можно оставить миллионы засосов, без его доброты и хороших поступков: Арсений не уверен, видит ли соседский пёс Тотошка, что кормит его не один человек. Он не сможет его выгнать, потому что Антона нет в живых. Призраку некуда уходить. — Я хочу тебя поцеловать, — решается Арс. — Но не в туалете, это как-то стрёмно. — Соу кринж? — веселится Антон. — Я бы не торопился с серьёзными намерениями, у меня до свадьбы всё заживёт, не волнуйся. — Я перестал волноваться, знаешь ли. — Подождём, пока такие браки легализуют. Есть девушка, которая вышла замуж за ковёр, и есть та, которая решила влюбиться в боинг семьсот тридцать семь, правда, не знаю, сложилось ли у них, — тараторит Антон уже за дверью. Арсений тоже выходит из ванной. — Одна организовала церемонию любви с розовым цветом: автомобиль, платье, кольцо. Счастливица. — Ты тоже счастливый, по-своему. Я люблю тебя. Подушечками пальцев Арсений надавливает на плечи, поднимается по линии шеи к подбородку, скулам. Как слепец, видит его слухом и осязанием. Он целует, не разжимая губ и проваливаясь в свою беспредметность. — Антон, ты куда? — недовольно спрашивает сбоку приятный женский голос. — Доставка пришла? — Не, я на балкон. Тут душно, окно хоть откройте. Антон чиркает зажигалкой и садится на шаткий парапет, свешивая ногу вниз. — Настя упала и разбила подбородок. Но ничего страшного, у нее есть второй! — и дикий ржач. — Палку не перегибаешь, долбоёб? — Нет, это ты с шеста свалилась на своих хай хилс, а не я! В порыве хохота Антон переносит точку опоры, неравномерно распределяя вес и опираясь на стенку сзади рукой, и не успевает понять, что не контролирует пьяное неповоротливое тело. Сигарета падает вниз. Арсений думает, что это междумирье, распутье, параллельная вселенная, значит, это не конечный результат, который обязательно должен произойти. Точнее, он не думает, а верит. В себя, в то, что не бывает в жизни бестолковых видений — подсознание даёт подсказки, а мы их нарекаем дебильными снами и неудачными знаками, в судьбу, которая познакомила его с Антоном, в конце концов. Арсений хватается за живой бок перегнувшегося через парапет человека и затаскивает обратно на устойчивую плитку. — Будь осторожнее, — говорит Арс, убеждённый, что никто не услышит. — Я же не ангел-хранитель какой-то, могу не успеть. — А кто ты тогда? — Антон лежит на боку. — Смахиваешь на ангела, вон крылья за спиной, только невидимые. На секунду Арсений поворачивается, чтобы проверить. Он один в пустой квартире. Прикрытая дверь ванной комнаты, как они её и оставили, но он больше не чувствует рядом Шастуна, за которым готов был прыгнуть второй раз, если понадобится. Никаких голосов с небес или изменений в квартире. Звонят в дверь, и Арсений срывается с места. — Привет, — объятие с порога. Настоящее, сильное. — Ты мою двоюродную тетку-арендодательницу так же встретишь? — Антон, нельзя так делать! Я думал, ты пропал насовсем! — Не, ангел, пошутил, — Антон настолько близко, что видно поры на носу и волосы на лбу, которые никак не дорастут до чёлки, слишком мелкие. — Арс, я почти всё помню. Я не знаю как, я же не птица, чтобы и полетать, и на ножках попрыгать. Ты меня как-то спас. — Спас на крови, а я — атеист, — бормочет Арсений. — И ты человек. — А-а-а, они настоящие! — машет руками Антон. — Ну, как в рекламе м-энд-эмс и дедом морозом. Я понял, что когда я пропадал будучи привидением, я жил две жизни, и оно потом… объединилось в башке. Скрывать ото всех не надо, потому что никто и не догадался, но ты-то знаешь, что это не смерть и не клиническая кома. Многие учёные в массовые галлюцинации не верят, некоторые пишут, что такое возможно при телепатическом контакте. — У нас контакт если и был, то недостаточно-физический. — Вот именно! Я тоже так подумал, что хрень. — Тебе я… снился? Или как вообще подобное можно было провернуть, если это не проклятье или временной парадокс? — обалдевает Арсений. — Не знаю. Оно шло одновременно, то я не хочу от тебя отходить, то бросаю, и я скучал по маме, а оказывается, был у неё в гостях, словно память разделилась и поставила блок. На телесность тоже, — нервно смеётся Шастун. — Ты меня поцеловал, бах, я стою у двери нашей квартиры. Остальное проносится в голове — я охреневаю. Ты меня вытащил из круга падения с балкона или что-то в этом роде? Сохранил мою внутреннюю часть, блять, вызволил физическую, Арсений! — Я же тебя не выдумал? И мы точно не сумасшедшие, — качает головой Арс. — А ведь это у тебя и так есть, просто сделать видимым — крылья, — невпопад вторит Антон. — Я тебя тоже люблю. Ты мне тогда сказал, а я не ответил! Они целуются смешно, потому что с полуприкрытыми глазами, не доверяя шуткам реальности. Разбираются с квартирой, которую не особо стремились делить, но она наполнена общими-разрозненными воспоминаниями. Знакомятся с университетами, друзьями, мамами. Знают, что могут бредить, но вместе. Понимать друг друга с полуслова и полувзгляда. Быть. Касаться. Жить.