Reden über das Unwichtige.

2:27       За окном Калининградской квартиры весь день моросил дождь, а все́ небо было усеяно тучами. К вечеру погода и вовсе разыгралась, выпуская свой гром и молнию на жителей европейского города. Обычно, когда к Вильгельму приезжал Волжский, его переставала мучить бессонница. Обычно.       Сейчас, видимо, мозг забыл о том, что у них дома гости и решил пробудить свою тряпичную марионетку для очередных ночных раздумий.       Твангсте уже давно перестал этому противиться. В че́м смысл по несколько часов ворочиться в кровати, если все́ равно не уснуть?       У Гриши же во время визитов в том или ином городе кошмары не снились. Спал себе спокойно с Вильгельмом под боком и не переживал ни о чем.       Но сейчас за окном громыхнул гром, а Вильгельма под боком не оказалось, что уже служит поводом для беспокойства.       Волжский поднимается с постели, сонно оглядывая комнату и выходит в коридор, по пути ощущая аромат недавно сваренного черного кофе, сильный сквозняк и запах дождя. «И вправду не спит.»       Несмотря на то, что ночевать друг у друга они начали относительно недавно, Гриша уже успел заприметить знаки, привычки и предзнаменования того или иного настроения Вильгельма.       Если сейчас ночь, с кухни доносится запах кофе, а сам Виля просто сидит с кружкой в руках, смотря в открытое нараспашку окно – впал в прострацию.       Дабы любимого не пугать, Волжский аккуратно стучит костяшками пальцев о дверной косяк в проходе кухни, на что тот спокойно поворачивается, задерживает свой взгляд на вошедшем буквально две секунды и снова смотрит в окно.       – Не спишь?       – Не сплю.       Со вздохом Гриша подходит к кухонному столу и, повернув стул напротив Вильгельма в сторону окна, присаживается, отпивает из чужой кружки и чуть морщится от горечи.       – А почему не спишь?       Волжский усмехается и подносит кружку к губам.       – Встречный вопрос, Виль.       Такое мягкое обращение появилось в словаре Волгограда относительно недавно (относительно всей жизни буквально вчера, относительно их отношений – несколько месяцев назад). И поначалу оно слегка резало слух вышеупомянутого "Вили". Но только в самом начале, в самый первый раз, когда озаре́нный Волжский взде́рнул голову и со сверкающими глазами выпалил злосчастное прозвище. Тогда Твангсте лишь снисходительно усмехнулся, однако после все эмоциональные окраски подобной формы своего имени прочувствовал и теперь, если он его называет "Вильгельм" – появляется повод для беспокойства.       За окном сверкает молния и слышится раскат грома. Гриша заметно де́ргается и чудом не разливает кофе.       – Грозы боишься?       Тот лишь кивает, не желая вслух признавать свои слабости.       – А ты нет?       Для Волжского боязнь грозы или громких звуков, если быть точнее, долгое время была чем-то, чем страдает большинство городов, ощутивших на своей шкуре тягости Второй Мировой. Калининград тоже был одним из них. Однако отрицательно качает головой.       – За всю мою историю существования произошло слишком много событий, чтобы я боялся природного явления.       Вот так и разбилось представление Григория о травмах и проблемах других городов. Пожалуй, на Вильгельме больше отложились даже осады в XIII веке. Постоянная предосторожность по всем поводам не может взяться просто из ниоткуда.       – А чего боишься, если не секрет?       Твангсте задумчиво вздыхает, перебирая пальцами невидимое "нечто". Уже даже повернулся к собеседнику и готов был ответить, но вовремя осе́кся. В голове он разрывался между «Берлин. И я не про Берхарда.» и «Любителей Фрейда.»       Вообще, оба варианта правдивы, но про первый Грише знать пока не обязательно.       – Любителей Фрейда.       Не нужно быть большим аналитиком или психологом с многолетним стажем, чтобы понять то, что Вильгельм старается увильнуть от разговора или что-то не договаривает. Да и как-то так получается, что за такой короткий период времени он стал для Григория чуть ли не раскрытой книгой, следовательно уловить нервозность было вовсе не трудно. Однако насильно добывать ответы не то чтобы нельзя. Попросту бесполезно. Волжский кивает самому себе и, проводя пальцем по краям кружки, смотрит себе под ноги.       – Пойде́м спать. Еще́ продует тебя.